Часть 3 глава 7

Нужно сказать, что наиболее точное внешнее описание девушки из всех ребят разведгруппы сделал только Волков. Приближаясь к гостье прогулочным шагом, не спеша, Иван Сергеевич изучал ее и мысленно соглашался с заключением того, в ком она почему-то не признала «Нясучага пяруноў Перст». «Нечего трепаться, Веня, — говорил Волков, — никакая она не дура, красивая девчушка Правда, очень красивая».

Непонятно к чему к Ловчицу тут же привязался образ его супруги Ирины, впрочем! Он подошел ближе и тут же выяснил почему. Они были похожи. Не без удивления отмечая этот факт, Ловчиц тихо откашлявшись, произнес:

— Здравствуйте, красавица.

— Здравия и тебе, страж.

Иван Сергеевич улыбнулся:

— Ты говоришь, как Авеги.

Она едва заметно двинула темными дугами бровей:

— А как это «так» говорят Авеги?

— Ка-ак? — На распев спросил он и сам задумался. — Они говорят …точно. В их словах нет ничего лишнего. Только вот почему ты назвала меня страж?

— Ты и есть страж, — просто ответила молодая женщина (или все же девушка?), — теперь ты — Страж этой земли.

Сердце Ловчица похолодело. Сказано это было так, что уточнять что-либо просто не имело смысла. Опять же, казалось бы, просто слова, но Иван Сергеевич еще раз ощутил всем своим телом нешуточное давление «атмосферного столба» свалившейся на него ответственности. Общение с Атеем и Ориславом приучило его вслушиваться в слова, анализировать, делать выводы, принимать их, как руководство к действию.

Не сказать, что Иван Сергеевич очень радовался тому, что в его жизни имелась эта связь с некими третьими Силами, но, с другой стороны, он прекрасно понимал, что именно их усилиями пока еще держался на плаву корабль надежды целого народа.

— Я Страж? — Рассчитывая получить больше информации, спросил он.

— Да.

— А почему я?

— А почему не ты?

Ловчиц почувствовал, что не в пример Авегам, девушка была более словоохотлива:

— Я понимаю, сдержанно ответил Иван Сергеевич, — Атей говорил — раз я столько вынес, выдержал…

— Именно потому, что ты столько вынес, столько выдержал ты и есть Страж. — Не дала гостья ему договорить. — Не разогрей руду, не повозись с ней в кузне, не выковать меча булатного. Но всё пережитое тобой только часть твоего «Азъ», часть твоего образа, полного, ального образа. Об этом тебе тоже должны были сказать. Для того, чтобы стать мечом, нужно хотя бы родиться рудой. Ты был стражем по рождению, тебе… совсем не обязательно было для этого столько пережить. Но пережил? Крепче будет меч.

— Может и так, — вздохнул Ловчиц. — Авеги об этом не говорили.

— На то они и Авеги, — ничуть не смутившись, ответила гостья. — Не их это забота, что-то кому-то объяснять. Более скажу, их за сие даже наказывают, когда встревают не в свое дело. Задача Авеги донести целым, неизменным то, что им поручили, а я, — хитро добавила она, — всего лишь женщина. Что с меня возьмешь? Могу и поболтать…

— Женщина? — Хитро заметил Ловчиц. — Может быть все-таки девушка?

— Не-ет, — коротко пропела гостья, — я женщина, — и тут же многозначительно добавила, — в самом полном смысле этого слова. Осталось только детишек нарожать...

— Как мне обращаться к тебе? — Спросил Страж.

— Зови Радмилой, — ответила гостья, поднимаясь с пенька и отряхиваясь от прилипшей иглицы. — Прогуляемся?..

Они пошли рядом. Теплый весенний лес полностью очнулся от придавившего его ночью морозца. Солнце набирало силу и Ловчицу пришлось отбросить бушлат назад, на спину:

— Жарко, — улыбнулся он, — все никак не привыкнем, что май уже на дворе...

— Хорошо, что с оружием, — непонятно к чему сказала девушка и тут же уточнила, его не видно, но мне — видно. Знаешь, что такое засопожный нож?

— М-м, — потянул вниз уголки губ Иван Сергеевич, — по названию, так это просто нож, который носили в сапоге.

— Догадливый, — с легкой тенью иронии заметила гостья, — так и есть. Заведи себе такой, а лучше два. И попроси бера вашего научить тебя с ними обращаться. Пригодится скоро…

— Бера? Серегу Медведева?

— Здорового такого, что перекидываться может.

— Хорошо, попрошу. А что если я не успею освоить?

— Будешь калекой жить, горемыкой до самого скончания дней своих…

Ловчиц даже отстал слегка. Ком пополз к горлу.

— Что? — Спросила, словно играла с ним девица. — Убедила? Заведешь?

— Не сомневайся, — только и выдохнул Иван Сергеевич, привыкший доверять этим людям. — Скажи, — решил он тут же поменять неприятную тему, — Радмила, это имя или…

— Имя, — подтвердила она и улыбнулась, — сразу видно, что ты — служака. Допрашиваешь, выпытываешь чего-то, все тебе знать надо. Но я и не против. Всё расскажу, запоминай только. От этой поры и на далее, имя мое — Радмила. Имя Рода Космотемьянова, а по батюшке Всеволодовна.

— Космотемьянова? — Заинтересовался Ловчиц. — Почти как Космодемьянская…

— Упаси Боги, — как-то странно перекрестившись, выдохнула девушка.

— Что так? — Озадачился Иван Сергеевич, отмечая, для себя, что этот, по сути, светский вопрос отчего-то сильно зацепил его собеседницу.

— Ты правильно заметил, — после короткой паузы ответила Радмила, — они тоже были когда-то Космотемьяновы и…, непростые были женщины. «Космы и темя». Разумеешь, откуда имя сего Рода? Однако предки их сошли отчего-то с пути, предали Богов своих древних и заставили жен остричь космы. Хотя должно сказать, что и мать, и Зоя еще чуяли Силу, но боялись ослушаться «прах отцев предавша[1]» .

— Кого? — Не понял Ловчиц.

— Деда своего, попа. Будь Зоя с космами, не она от немцев, они бы от нее натерпелись да так, что долго после помнили бы её, хотя… Она даже не попала бы к ним, будь у неё и у матери космы.

— Ты русская? — Спросил вдруг Ловчиц.

— Мы все русские, — ничуть не смутившись, ответила девушка. — «Русский» это прилагательное.

— Да, — согласился Иван Сергеевич, — я помню, Атей говорил. Просто твоя манера говорить… Слова старые, а девушка современная.

— Но ты же меня понимаешь? Да и не важно, как говорят. Важно, что в это вкладывают. Хотя, что касаемо языков, думаю, Атей тебе уже что-то пояснил.

— Да, — вспоминая недавнее путешествие, кивнул Ловчиц. — Для Атея, как я понял, это вообще, …определяющая тема — языки.

— А что тут удивительного, — не стала спорить Радмила, — и для тебя, и для меня точно также. Если знать основу древнего языка Славян или Ариев, тают, будто сургуч от огня, печати на мно-о-о-гих тайнах.

— Эх, — вздохнул Иван Сергеевич, — другой раз и поспорил бы, но сейчас точно знаю, что нет смысла.

— Да, — подтвердила девушка, — потому что сие безспорно.

Ловчиц огладил заросший щетиной подбородок.

— Атей больше не придет? — вдруг спросил он.

— Не сейчас. Не скоро.

— А как же…, ситуация с его внучкой?

— Затем я и здесь.

Иван Сергеевич, бросил короткий взгляд в сторону Радмилы:

— Он говорил нам, что нужна будет помощь. Но какая? Как? Чем мы можем помочь людям, способным перемещаться «прямыми», отводить глаза? Это мы должны вас просить. Для нашего дела такое умение исчезать и появляться, когда и где вздумается — просто незаменимая вещь. Ох, если бы я умел проходить незамеченными перед глазами вооруженных до зубов солдат, или проводить с собой узников. Мы многое бы сделали…

— Его внучку, Светлану, и выкрали-то только для того, чтобы проявился он, или еще кто-то… — снова не дала договорить Ловчицу Радмила.

— К примеру, ты? — осторожно спросил Иван Сергеевич.

— Что я? — сразу ответила девушка. — Я ведь ничуть не кривила душой, говоря, что я пусть и не очень, но все же простая женщина. Мне самой, кстати, очень нравится такое определение. В отличие от тех же Авег, я могу отвечать на любые вопросы, могу делать то, что посчитаю нужным в любой ситуации, но только с одной оговоркой: отвечать за всё, что я натворю, придется тоже мне. Как это ни горько, но со знающих и спрос другой.

Вижу я, к примеру, — сказала она как-то двусмысленно, — что над вашим «домом» еще не остыл след Мары, след Смерти. Если пройти по этой нити мысленно, можно отследить, что начинается она от того самого места, где я впервые встретила ваших ребят. Раз так, выходит, что словам моим они не вняли, пошли, как те школьники после урока физики, узнать, а не соврал ли учитель, говоря: «не открывайте дверь трансформатора, убить может?»

Ловчиц опустил голову:

— У нас погиб …Женя Васильков, — тихо сказал он.

— Вот, — вздохнула девушка, — и это уже будет моя ответственность. Я не была достаточно убедительной. Они меня не послушали…

— При чем тут ты, Радмила? — Впервые произнося ее имя вслух, возмутился Ловчиц. — Это целиком вина командира. Это же ежу понятно: раз написано на знаке «мины», надо бы поостеречься! А он, несмотря на то, что его предупредили, выпятился, мол, «сам с усами», вот и случилась …беда.

Гостья остановилась возле молодой рябинки и, протянув руку к тонкой, прогнувшейся ветке, осторожно погладила ее нежные, светло-зеленые листики:

— Я лишь хочу, чтобы ты понял, Страж: жизнь сформировала у всех вас, мужчин, неправильное отношение к женщине. То, что они меня не послушали — только результат этого. Само собой, вина в том тех женщин, что встречались на их пути. Отсюда и недоверие к девушкам, и наплевательское отношение к их советам.

У меня и мысли нет как-то обобщить или высказать неуважение к вашим избранницам, но они близки по своей сути к тем же остригшим космы Космотемьянским. Уже не слышат Небес и не помнят основного женского предназначения — сохранять и оберегать. Будь то плод в чреве или дорослый муж, разницы для женщины нет. Тот же супруг, ведь он тоже чей-то сын, а значит до того был — плод в чреве матери.

— Ты…, — не совсем понимая, о чем идет речь, спросил Иван Сергеевич, — говоришь о том, что …у Жени просто нет девушки, которая смогла бы его сберечь? Или его мать как-то…?

— Нет, — тяжело вздохнула Радмила, — я о другом, хотя… Нить Судьбы этого Жени и не была в руках сильной женщины. Я чувствую, что его мать жива, но ей все равно, что происходит с ее чадом. Она его просто не слышит.

Ловчиц удивленно вскинул брови, но ничего не ответил. Мать Жени и его отец на самом деле крепко пили и за пьянками только то и делали, что конвейером рожали детей. Следить за тем, чем эти дети занимаются, было выше их понимания.

— Я говорю еще и о тебе, Страж. — Уточнила Радмила.

— Обо мне? — Иван Сергеевич неподдельно удивился. — А что со мной не так? Меня не оберегают?

— Да, — подтвердила девушка его догадку. — И недоля твоя по жизни, в основном, только из-за этого.

— А подробнее? Мне интересно, правда…

— Что ж, тогда слушай… Начну с того, что сейчас принято считать такой сложный персонаж, как Судьба каким-то размытым и неопределимым. Фатальность в наше время определяется как что-то дурное и страшное, ведь так? Но, если на какое-то время забыть об этом и коснуться определений древних, то Судьба, это вполне конкретный персонаж. Макошь. Причем не только сама Мать, а, в весомой мере и две ее дочери: Среча и Несреча…

— Да, — кивнул Ловчиц, — я где-то читал — Доля и Недоля.

— Не торопись, — остудила его нетерпеливость гостья. — Выслушай. Так вот по легенде: Несреча, или Недоля, как сказал ты, это старшая дочь, а Среча, она же Доля — младшая. Обе они вяжут каждому из нас свитку: Недоля — несчастливую, а Доля — счастливую.

Счастливчиком, конечно, жить хорошо, но на их месте я не особенно бы обольщалась. Вся работа красавиц Доли и Недоли состоит только в том, чтобы связать свитку, но нитки для этой свитки мы несем к ним сами.

Вяжет тебе Доля счастливую Судьбу, а ты ей носишь нить тонкую и гнилую. Что за одежка получится? Опять же: вяжет Недоля, а ей несут нить простую, суровую, но крепкую. Свитка будет неброской, но ноской, и человеку даже с непростой Судьбой всегда будет дана надежная защита.

Макошь по легенде — женщина. Доля, Недоля — тоже. Они и сами по определению — защита. Скажем, ты едешь по городу на машине. Везде пробки, заторы, а ты спешишь. В результате, машина закипела, или как там еще об этом говорят? Ты вынужден бросить ее на стоянке. Кажется, тут дело ясное, Недоля постаралась, но вот проходишь сто метров к метро и видишь, что тот автомобиль, что крутился за тобой и тоже спешил, сигналил, чтобы ты его пропустил вперед, стоит разбитым в хлам! А если бы ты не бросил свою машину? Это была бы твоя машина.

Пойми, Судьба практически каждого из нас определена изначально, но есть некий люфт, или допуск на погрешности. Проще говоря, есть точка рождения в этом материальном мире, а есть точка смерти, или Мары, а уж путь человека от точки «А» к точке «Б» редко определен жестко. Чаще что ни шаг — то люфт.

В этом пути есть только те, кто определен, как мужчины или назовем их «ледоколы», а еще те, кто призван, как команда этих «ледоколов» сохранять и содержать в порядке свои суда — женщины. Рожден ты, к примеру, Стражем, ты и будешь им, чтобы ты не делал в своей жизни. Вопрос только в том, каким ты стражем будешь?

Важный Страж сам по себе, конечно, молодец, но сколькие из них не выполнили своего Урока только из-за того, что их защитницы-женщины просто не дотягивали до силы и важности этих персонажей. Поэтому часто …некие силы для того, чтобы помочь защитить эту важную личность, сами определяют к нему женщину-защитницу, берегиню со стороны. Не его супругу и не мать. Что тут поделаешь, если сил матери хватило только на то, чтобы привести в мир этого Великого мужа?

Поверь, за любым сильным мужчиной всегда стоит не менее сильная женщина. Думаю, не стоит тебе, разведчику, рассказывать о том, на чем держится такая неоднозначная организация, как «Институт еврейских жен».

Если определенные Силы не заметили, не распознали вовремя Великого мужа, ему моментально подберут свою жену-защитницу из этого пансиона. Может быть, что чаще всего и бывает, совсем и не красавицу, все же у людей с их кровью туговато с этим делом, но подложат ту, с которой этому избранному Мужу будет так хорошо, что он, как там говорили в фильме? «Забудет про все на свете». Что-что, а это они умеют делать просто профессионально. Они и есть — профессиональные жены. Понятно, что и обязанности свои они выполняют про, — прочитала Радмила по слогам, — фес-си-ональ-но.

Думаю, нет смысла рассказывать скольких Мужей они просто «выключили» и увели с пути. Разговор сейчас не об этом. Тут…, — заметила девушка, — другое. Разница между этими подстилками и настоящей женщиной в том, что последняя делает всё также хорошо, но только с любовью и чистым сердцем. А это дает мужчине защиту. Понимаешь, в чем разница?

С одной стороны — полный контроль над мужем, а с другой, он сам тянется к штуке, которая не поддается никакому контролю — к любви, а через нее к своей берегине, к своей женщине. Что-что, а любовь профессиональным «женам» недоступна. Они лишь могут позволять себя любить, но сами — снежные королевы с ледяными сердцами.

Радмила вдруг улыбнулась:

— Прости, я ведь женщина и не упущу случая поговорить о любви. Хотя, если быть откровенной, и эта тема имеет к нашему с тобой делу непосредственное отношение.

Ловчиц заметно насторожился:

— Нашему с тобой делу?

— Да, — просто ответила Радмила, — я кое в чем должна тебе признаться. Не скрою, делать мне это непросто, делать это очень …неохота, крайне неприятно, но сделать просто необходимо…

Иван Сергеевич почувствовал, как екнуло его покрытое давними шрамами сердце. Перед ним стояла молодая, до умопомрачения красивая женщина и вела настолько щекотливые речи, что его броненосная защита, сформированная годами семейной жизни в двух браках начала пошатываться.

— Может, — вяло запротестовал он, — не надо? Че-та мне…, не хорошо. Понять не могу, куда ты клонишь?

— Надо, Страж, обязательно надо. Я должна перед тобой повиниться.

— Что? — Не понял Ловчиц, мысли которого витали совсем в другой плоскости.

— Повиниться. — Радмила отошла от рябины и, повернувшись к Ивану Сергеевичу спиной, продолжила. — После твоего первого брака… Наши «увидели» тебя, почувствовали…

Твоя первая жена не дотягивала до ступеньки супруги Стража. Потому вы и развелись. Вас — развели. Ты — преисполнен Силы или, говоря нынешним языком, — человек с нереализованной энергией… После развода так рьяно бросился в работу, что своей активностью смог попасть в поле зрения не только наших. На тебя началась настоящая охота.

Зная твой путь, Хранители не могли допустить того, чтобы ты остался без присмотра. На тот момент отца у тебя уже не было, мать умерла, и Хранители стали искать тебе женщину. Не в том смысле, что «подложить кого-то», а в том, чтобы вести тебя, охранять.

По всем данным и по времени лучше всего подходила я. Мне на Роду написано — быть берегиней Великого Гоя. Говоря вашим языком того, чей рок — избавлять нашу землю от пут кощеев…

Радмила опустила голову:

— Я вела тебя хорошо, и все было как надо, пока…, пока тебя не полюбили. Какое-то время я еще сопротивлялась, но куда мне против любви? Та, что выбрала тебя, сама того не понимая, стала вести тебя, как берегиня.

Ты ведь водишь машину? Водишь. Тогда знаешь, что если рулить вдвоем, то можно так нарулевать, что…

Однажды ты разбился. Все потому, что она не умеет охранять на таком уровне, а я в то время уже не могла с ней бороться. Мне …и нельзя уже было бороться. Ее «солнце» уже полностью «освещало» тебя. Пришлось отступить. Ты должен знать одно, это она вытянула тебя тогда с того света. Я, признаться, до сих пор не знаю, как это ей удалось?

После этого вы окончательно притянулись друг к другу, а я отошла в сторону. Что с меня было в то время взять? Молодо-зелено. Я и не подумала тогда, что это уже совсем другой уровень и опасности и защиты. Сил твоей берегини оказалось недостаточно, но нельзя ее судить строго — она не просвещена. К тому же у нее уже был ребенок, и он нуждался в защите не меньше тебя. Она же мать, а материнский инстинкт всегда превыше других. По крайней мере у настоящих матерей.

Твою берегиню надо учить. Она сейчас сама, чувствуя в себе силу настоящей женщины, ведьмы, уже ищет учения. Найди ее, поговори, и если она всё еще ищет, мы ей все дадим…

Радмила опустила взгляд.

— Я опять пытаюсь отвильнуть от главного, …оттягиваю момент. За то, что я тебя не уберегла, не отследила, не подстраховала твою супругу, а на чистоту выходит, что просто бросила в тяжкую минуту, оставив без защиты, я уже была сполна наказана. Благо, это всё уже в прошлом — отслужила. Всё осмыслила и поняла. Теперь, слава Богам, пришло время, когда я, наконец, могу продолжить свой жизненный путь дальше… Прости меня за свою недолю. Пожалуй для меня прощение, это очень важно.

[1] Прах Отцев Предаша — аббревиатура ПОП (отсюда и нелюбовь христианских священнослужителей к этому слову). В Роду Космодемьянских были священники.