Часть 3 глава 7

ГЛАВА 7

Нужно сказать, что наиболее точное внешнее описание девушки из всех ребят разведгруппы сделал только Волков. Приближаясь к гостье прогулочным шагом, не спеша, Иван Сергеевич изучал ее и мысленно соглашался с заключением того, в ком она почему-то не признала «Нясучага пяруноў Перст». «Нечего трепаться, Веня, — говорил Волков, — никакая она не дура, красивая девчушка, правда, очень красивая».

Непонятно к чему привязался образ супруги Ловчица Ирины, впрочем! Он подошел ближе и тут же выяснил почему. Они были похожи. Не без удивления отмечая этот факт, Ловчиц тихо откашлявшись, прочистил горло и произнес:

— Здравствуйте, красавица.

— Здравия и тебе, страж.

Иван Сергеевич улыбнулся:

— Ты говоришь, как Авеги.

Она едва заметно двинула темными дугами бровей:

— А как это «так» говорят Авеги?

— Ка-ак? — на распев спросил он и сам задумался. — Они говорят …точно. В их словах нет ничего лишнего. Только вот почему ты назвала меня страж?

— Ты и есть страж, — просто ответила молодая женщина (или все же девушка?), — теперь ты — страж этой земли.

Сердце Ловчица похолодело. Сказано это было так, что уточнять что-либо просто не имело смысла. Опять же, казалось бы, просто слова, но Иван Сергеевич всем своим телом вдруг ощутил нешуточное давление этого «атмосферного столба» свалившейся на него ответственности. Будь на его месте тот же Веня, он непременно бы разбавил глубину и серьезность услышанного какими-нибудь глупыми шуточками, но Ловчиц был другим. Общение с Атеем и Ориславом приучило его вслушиваться, анализировать, делать выводы, принимать как руководство к действию.

Не сказать, что Иван Сергеевич очень радовался тому, что в его жизни имелась эта неоднозначная связь с некими третьими Силами, но, с другой стороны, он прекрасно понимал, что именно их усилиями пока еще держался на плаву корабль надежды целого народа.

— Я страж? — спросил он.

— Да.

— А почему я?

— А почему не ты?

Ловчиц почувствовал, что не в пример Авегам, девушка была более словоохотлива:

— Я понимаю, сдержанно ответил Иван Сергеевич, — Атей что-то такое говорил. Раз я столько вынес, выдержал…

— Именно потому, — не дала гостья ему договорить, — что ты столько вынес, столько выдержал ты и есть такой. Ты — и есть ты. Не разогрей руду, не повозись с ней в кузне, не выковать меча булатного. Но все пережитое тобой только часть твоего «Азъ», часть твоего образа, полного, ального образа.

Если уж говорить этими образами, для того, чтобы стать мечом, нужно хотя бы родиться рудой. Ты был стражем по рождению, тебе не обязательно было для этого столько всего пережить.

Иван Сергеевич задумался, а не пришла ли эта девушка для того, чтобы ответить на всего его вопросы?

— Вижу, — все еще продолжая осторожничать, начал Ловчиц, — что ты, красавица, не особо дозируешь то, что можешь сказать. Авеги, почему-то поступают иначе…

— На то они и Авеги, — ничуть не смутившись, ответила гостья. — Не их это забота, что-то кому-то объяснять. Более скажу, их за сие даже наказывают, когда встревают не в свое дело. Задача Авеги донести целым, неизменным то, что им поручили, а я, — хитро добавила она, — всего лишь женщина. Что с меня возьмешь? Могу и поболтать…

— Женщина? — попытался свалиться на комплемент Ловчиц. — Может быть все-таки девушка?

— Не-ет, — коротко пропела гостья, — я женщина, — и тут же многозначительно добавила, — в самом полном смысле этого слова. Осталось только детишек нарожать...

Будучи человеком, подготовленным к подобным несоответствиям образов былого языка и современного, Иван Сергеевич не стал заострять внимания на определениях.

— Как мне звать тебя? — спросил он вместо этого.

— Зови Радмилой, — ответила девушка, поднимаясь с пенька и отряхиваясь от прилипшей иглицы, — прогуляемся?

Ловчиц полным учтивости жестом поклонился. Выглядело это так, словно перед ними лежало не глухое Полесье, а прекрасный парк с густой сеткой дорожек и множеством живописных мест.

Они пошли рядом. Теплый весенний лес полностью очнулся от придавившего его ночью морозца. Солнце набирало силу и Ловчицу пришлось немного отбросить бушлат назад на плечи:

— Жарко, — улыбнулся он, — все никак не привыкнем, что май уже на дворе...

— Хорошо, что с оружием, — непонятно к чему сказала девушка.

— Видно, что ли? — покраснел Ловчиц.

— Не видно, — улыбнулась она, — но мне видно. Знаешь, что такое засопожный нож?

— М-м, — потянул вниз уголки губ Иван Сергеевич, — по названию, так это просто нож, который носили в сапоге.

— Догадливый, — с легкой тенью иронии заметила гостья, — так и есть. Заведи себе такой, а лучше два. И попроси бера вашего научить тебя с ними обращаться. Пригодится скоро…

— Бера? Серегу Медведева?

— Здорового такого, что перекидываться может.

— Хорошо, попрошу. А что если я не освою, не успею, не заведу?

— Будешь калекой жить, горемыкой до самого скончания дней своих…

Ловчиц даже отстал слегка. Странный ком пополз к перехваченному испугом горлу.

— Что? — словно играла с ним девица. — Убедила? Заведешь?

— Не сомневайся, — только и выдохнул Иван Сергеевич, привыкший доверять этим людям. — Скажи, — решил он тут же поменять неприятную тему, — Радмила, это имя или…

— Имя, — подтвердила она и улыбнулась, — сразу видно, что ты — служака. Допрашиваешь, выпытываешь чего-то, все тебе знать надо. Но я и не против. Все расскажу, запоминай только. От этой поры и на далее, имя мое — Радмила. Имя Рода Космотемьянова, а по батюшке Всеволодовна.

— Космотемьянова? — заинтересовался Ловчиц. — Почти как Космодемьянская…

— Упаси Боги, — как-то странно перекрестившись, выдохнула девушка.

— Что так? — озадачился Иван Сергеевич, отмечая, для себя то, что этот, по сути, светский вопрос отчего-то сильно зацепил его собеседницу.

— Ты правильно заметил, — после короткой паузы ответила Радмила, — они тоже были когда-то Космотемьяновы и…, непростые были женщины. «Космы и темя». Разумеешь, откуда имя сего Рода? Однако предки их сошли отчего-то с пути, предали Богов своих древних и заставили жен остричь космы. Хотя должно сказать, что и мать, и Зоя еще чуяли Силу, но боялись ослушаться «прах отцев предавшаго»[1].

— Кого? — не понял Ловчиц.

— Деда своего, попа. Будь Зоя с космами, не она от немцев, они бы от нее натерпелись да так, что долго после помнили бы, хотя. Она даже не попала бы к ним, будь у нее и у матери космы.

— Ты русская? — спросил вдруг Ловчиц.

— Мы все русские, — ничуть не смутившись, ответила девушка. — «Русский» это прилагательное.

— Да, — согласился Иван Сергеевич, — я помню, Атей говорил. Просто твоя манера говорить… Слова старые, а девушка современная.

— Но ты же меня понимаешь? Да и не важно, на каком языке, а важно, что говорят и что в это вкладывают. Хотя, что касаемо языков, думаю, Атей тебе многое уже пояснил.

— Хм, — непонятно чему улыбнулся Ловчиц, — да-а. Что есть — то есть. Наверное, для него это вообще, …определяющая тема — языки.

— А что тут удивительного, — не стала спорить Радмила, — и для тебя, и для меня точно также. Если знать основу древнего языка Славян или Ариев, тают, будто сургуч от огня, печати на мно-о-о-гих тайнах.

— Эх, — вздохнул Иван Сергеевич, — другой раз и поспорил бы, но точно знаю, с вами нет смысла этого делать.

— Да, — подтвердила девушка, — потому что сие безспорно.

Ловчиц огладил заросший щетиной подбородок.

— Атей больше не придет? — вдруг спросил он.

— Не сейчас. Не скоро.

— А как же…, ситуация с его внучкой?

— Затем я и здесь.

Понимая, что настал момент, когда многое, связанное с появлением этой непростой девушки, наконец, прояснится, Иван Сергеевич стал нащупывать нити дальнейших вопросов:

— Он говорил нам, что нужна будет помощь, но какая? Как? Чем мы можем помочь людям, способным перемещаться в пространстве волшебным образом? Людям, способным исчезать и появляться, когда им вздумается? Умеющим проходить незамеченными перед глазами вооруженных до зубов солдат, и проводить с собой узников?

— Хм, — тяжко вздохнула Радмила, — все не так просто. Его внучку, Светлану, и выкрали-то только для того, чтобы проявился он, или кто-то из…

Радмила замялась.

— К примеру, ты? — спросил в лоб Иван Сергеевич.

— Что я? — сразу ответила она. — Я ведь ничуть не кривила душой, говоря, что я пусть и не очень, но все же простая женщина. Мне самой, кстати, очень нравится такое определение. В отличие от тех же Авег, я могу отвечать на любые вопросы, могу делать то, что посчитаю нужным в любой ситуации, но только с одной оговоркой: отвечать за все, что я натворю, придется тоже мне. Как это ни горько, но со знающих и спрос другой.

Взять хотя бы этот миг, этот час. Вижу я, к примеру, что над вашим «домом» все еще не остыл след Мары. Если пройти по нему мысленно, можно отследить, что начинается он от того самого места, где я впервые встретила ваших ребят. Раз так, выходит, что словам моим они не вняли, пошли, как те школьники после урока физики, узнать, а не соврал ли учитель, говоря: «не открывайте дверь трансформатора во дворе, убить может?»

Ловчиц опустил голову:

— У нас погиб …Женя Васильков, — тихо сказал он.

— Вот, — вздохнула девушка, — и это уже моя ответственность. Я не была достаточно убедительной. Они меня не послушали…

— При чем тут ты, Радмила? — впервые произнося ее странное имя вслух, возмутился Ловчиц. — Это целиком вина нашего командира. Это же ежу понятно: раз написано на знаке «мины», надо бы поостеречься! А он, несмотря на то, что его предупредили, выпятился, мол, «сам с усами», вот и случилось несчастье.

Гостья остановилась возле молодой рябинки и, протянув руку к тонкой, прогнувшейся ветке, осторожно погладила ее нежные, светло-зеленые листики:

— Я лишь хочу, чтобы ты понял, страж: жизнь сформировала у всех вас, мужчин, неправильное отношение к женщине. То, что они меня не послушали — только результат этого. Само собой, вина в том тех женщин, что встречались на их пути. Отсюда и недоверие к девушкам, и наплевательское отношение к их советам. У меня и мысли нет как-то обобщить или высказать неуважение к вашим избранницам, но они близки по своей сути к тем же остригшим космы Космотемьянским. Уже не слышат Небес и не помнят основного женского предназначения — сохранять и оберегать. Будь то плод в чреве или дорослый муж, разницы для женщины нет. Тот же супруг, ведь он тоже чей-то сын, а значит до того был — плод в чреве матери.

— Ты…, — не совсем понимая, о чем идет речь, спросил Иван Сергеевич, — говоришь о том, что …у Жени просто не было девушки, которая смогла бы его сберечь? Или его мать?

— Нет, — снова, словно готовясь озвучить основную, какую-то очень непростую мысль, тяжело вздохнула Радмила, — я о другом, хотя… Странно, но и нить Судьбы этого Жени, тоже не была в руках сильной женщины. Я чувствую, что его мать жива, но ей все равно, что происходит с ее чадом. Она его просто не слышит.

Ловчиц удивленно вскинул брови, но ничего не ответил. Мать Жени и его отец на самом деле крепко пили и за пьянками только то и делали, что конвейером рожали детей. Следить за тем, чем эти дети занимаются, было выше их понимания.

— Я, — продолжала Радмила, — говорю о тебе, страж.

— Обо мне? — Иван Сергеевич неподдельно удивился. — А что со мной не так? Меня не оберегают?

— Да, — не без облегчения ответила девушка, — и недоля твоя по жизни, в основном, только из-за этого.

— А подробнее? Мне интересно, правда…

— Тогда слушай, но только не перебивай. Все вопросы потом. Начну с того, что сейчас такой сложный персонаж, как Судьба стал настолько размытым и неопределимым, что говорить что-то конкретное о фатальности сложно. Фатальность в наше время определяется как что-то дурное и страшное, ведь так? Но, если на какое-то время забыть об этом и коснуться определений древних, то Судьба, это вполне конкретный персонаж. Макошь. Причем не только сама Мать, а, в весомой мере и две ее дочери: Среча и Несреча…

— Да, — кивнул Ловчиц, — я что-то об этом слышал. И что?

— Не торопись, — остудила его нетерпеливость гостья, — скоро все, о чем я мыслю и о чем хочу сказать, прояснится.

Так вот по легенде: Несреча, или Недоля, как ее еще зовут, это старшая дочь, а Среча, она же Доля — младшая. Обе они вяжут каждому из нас свитку: Недоля — несчастливую, а Доля — счастливую. Но и тут все не так просто. Счастливчиком, конечно, жить хорошо, но и на их месте я не особенно бы обольщалась. Вся работа красавиц Доли и Недоли состоит только в том, чтобы связать свитку, но нитки для этой свитки мы несем к ним сами.

Вяжет тебе Доля счастливую Судьбу, а ты ей носишь нить тонкую и гнилую. Что за одежка получится? Опять же: вяжет Недоля, а ей несут нить простую, суровую. Свитка будет неброской, но крепкой и ноской, и человеку даже с непростой Судьбой всегда будет дана надежная защита.

Но, посмотри, как интересно: та же Макошь — женщина, Доля, Недоля — тоже. Они и сами по определению — защита. Скажем, ты едешь по городу на машине. Везде пробки, заторы, а ты спешишь. В результате, машина закипела, или как там еще об этом говорят? Ты вынужден бросить ее на стоянке. Кажется, тут дело ясное, Недоля постаралась, но вот проходишь сто метров к метро и видишь, что тот автомобиль, что крутился за тобой, сигналил, чтобы ты его пропустил вперед, стоит разбитым! А если бы ты не поставил машину? Это была бы твоя машина.

Пойми, Судьба практически каждого из нас определена изначально, но есть некий люфт, или допуск на погрешности. Проще говоря, есть точка рождения в этом материальном мире, а есть точка смерти, или Мары, если назвать ее иначе, а уж путь твой от точки «А» к точке «Б» и есть тот самый люфт.

В этом пути есть только те, кто определен, как мужчины или назовем их «ледоколы», а еще те, кто призван, как команда этих «ледоколов» сохранять и содержать в порядке свои суда — женщины. Рожден ты, к примеру, стражем, ты и будешь им, чтобы ты не делал в своей жизни. Вопрос только в том, каким ты стражем будешь?

Теперь немного о другом. Если уж говорить о Судьбе или фатальности, то в любое время есть у всего человечества некие важные, фатальные персонажи. Роль их просто глобальна, но что тут греха таить, порой их защитницы-женщины …как бы это помягче выразиться, не дотягивают до силы и важности этих персонажей.

Понятно, что в расположении к себе этих фатальных лиц заинтересованы разные силы. Если взять тех, кто мне ближе, о других я пока говорить не стану, тех, на чьей стороне Атей и Орислав, то для того, чтобы помочь защитить эту важную личность, к нему определяют женщину-защитницу, берегиню. Это не обязательно супруга или его мать. Что тут поделаешь, если ее сил хватило только на то, чтобы привести в мир этого Великого мужа?

Поверь, за любым сильным мужчиной всегда стоит не менее сильная женщина. Думаю, не стоит тебе, разведчику, рассказывать о том, на чем стоит такая неоднозначная организация, как «Институт еврейских жен». Если светлые Силы не заметили, не распознали вовремя Великого мужа, они моментально ему подберут свою жену-защитницу. Может, что чаще всего и бывает, совсем и не красавицу, все же у людей с их кровью туговато с эти делом, но ту, с которой этому избранному Мужу будет так хорошо, что он, как там у героя в фильме? «Забудет про все на свете». Что-что, а это они умеют делать просто профессионально. Они и есть — профессиональные жены. Понятно, что и обязанности свои они выполняют про, — прочитала Радмила по слогам, — фес-си-ональ-но.

Не буду вдаваться в подробности, и рассказывать скольких Мужей они просто «выключили» и увели с пути Судьбы. Разговор сейчас не об этом. Тут…, — заметила девушка, — другое. Настоящая женщина делает все также хорошо, но только с любовью и чистым сердцем. Понимаешь, в чем разница? С одной стороны — полный контроль над мужем, а с другой, он сам тянется к штуке, которая не поддается никакому контролю, к любви, а через нее к своей берегине, к своей женщине. А любовь профессиональным «женам» недоступна. Они позволяют любить себя, но сами — снежные королевы с ледяными сердцами.

Радмила вдруг улыбнулась:

— Прости, я ведь женщина и не упущу случая поговорить о любви. Хотя, если быть откровенной, и эта тема имеет к нашему с тобой делу непосредственное отношение.

Ловчиц заметно насторожился:

— Нашему с тобой делу?

— Да, — просто ответила Радмила, — я кое в чем должна тебе признаться. Не скрою, делать мне это непросто, делать это очень …неохота, крайне неприятно, но сделать просто необходимо…

Иван Сергеевич почувствовал, как екнуло его покрытое давними шрамами сердце. Перед ним стояла молодая, до умопомрачения красивая женщина и вела настолько щекотливые речи, что его броненосная защита, сформированная годами семейной жизни в двух браках, глубокой тоской по любимой, долгим пребыванием в тюрьме, начала пошатываться.

— Может, — вяло запротестовал он, — не надо? Че-та мне…, не хорошо. Понять не могу, куда ты клонишь?

— Надо, страж, обязательно надо. Я должна перед тобой повиниться.

— Что? — не понял Ловчиц, мысли которого витали совсем в другой плоскости.

— Повиниться. — Радмила отошла от рябины и, повернувшись к Ивану Сергеевичу спиной, продолжила. — После твоего первого брака… Наши «увидели» тебя, почувствовали. Слушай, — подняла она руку, но продолжила говорить в пол-оборота, — не перебивай!

Твоя первая жена не дотягивала до ступеньки супруги Стража. Ты, преисполненный силы, говоря нынешним языком — человек с нереализованной энергией, после развода так рьяно бросился в работу, что своей активностью смог попасть в поле зрения не только наших. На тебя началась настоящая охота. Зная твой путь, Хранители не могли допустить того, чтобы ты остался без присмотра. На тот момент отца у тебя уже не было, мать умерла, и Хранители стали искать тебе женщину. Не в том смысле, что «подложить кого-то», а в том, чтобы вести тебя, охранять. Для этого даже не обязательно быть знакомыми. По всем данным и по времени лучше всего подходила я. Мне на Роду написано — быть берегиней Великого Гоя. Говоря вашим языком того, чей рок — избавлять нашу землю от сетей колдунов…

Радмила опустила голову:

— Я вела тебя хорошо, и все было как надо, пока…, пока не полюбила тебя другая. Я-то тебя не любила. Какое-то время я еще сопротивлялась, но куда мне против любви? Та, что выбрала тебя, сама того не понимая, стала вести тебя, как берегиня.

Ты ведь водишь машину? Водишь. Тогда знаешь, что если рулить вдвоем, то можно так нарулевать, что… Как раз тогда ты и разбился. Все потому, что она не умеет охранять на таком уровне, а я в то время уже не могла с ней бороться. Мне …и нельзя уже было бороться, ее «солнце» уже полностью «освещало» тебя. Мне ничего не оставалось, как отступить. Но, чтобы я сейчас ни говорила, а это она вытянула тебя тогда с того света. Я, признаться, до сих пор не знаю, как это ей удалось?

После этого вы окончательно притянулись друг к другу, и я отошла в сторону. Что с меня было в то время взять? Молодо-зелено.

Потом я знала все и о непростых временах, и о твоей роли, но почему-то тогда не подумала, что это уже совсем другой уровень и опасности и защиты. Сил твоей берегини оказалось недостаточно. Нельзя ее судить строго — она не просвещена. К тому же у нее уже был ребенок, и он нуждался в защите не меньше тебя. Она же все-таки мать, а материнский инстинкт всегда превыше других. По крайней мере у настоящих матерей.

Наверное, где-то и я не права, и во мне говорит застаревшая обида. Ты должен знать, ее, твою берегиню надо учить. Она сейчас сама, чувствуя в себе силу настоящей женщины, ведьмы, уже ищет учения. Найди ее, поговори, и если она ищет свет, мы ей все дадим…

Радмила опустила взгляд?

— Я опять пытаюсь отвильнуть от главного, …зачем-то оттягиваю момент. За то, что я тебя не уберегла, не отследила, не подстраховала твою супругу, а на чистоту выходит, что просто бросила в тяжкую годину, оставив без защиты, я уже была сполна наказана. Но все в прошлом — отслужила, все осмыслила и поняла. Теперь, слава Богам, пришло время, когда я, наконец, могу продолжить свой жизненный путь дальше, а начать его хочу с того, чтобы повиниться перед тобой. Прости меня, за глубокую горечь своей недоли. Пожалуй мне прощение, для меня это очень важно.

[1] Прах Отцев Предаша — аббревиатура ПОП (отсюда и нелюбовь христианских священнослужителей к этому слову). В Роду Космодемьянских были священники.