Часть 1 глава 2

ГЛАВА 2

Феликс ловким жестом извлек из бокового кармана дорогой телефонный аппарат. Определившийся номер не был ему знаком. Он включил связь.

— Мистер Желязны?

— Кто это говорит?

— Это я, Зеленько…

— В чем дело?

— Я по поручению Главы Временного Комитета по стабилизации…

— Оставьте церемонии, что случилось?

— В общем, господин Пристрек Валентин Анатольевич уполномочил меня связаться с вами и сообщить срочную информацию. Где вы сейчас?

— Не слишком ли много вы на себя берете, Зеленько?

— Я все понимаю, господин Желязны, в СИЗО случилась неприятность. Валентин Анатольевич убыл туда, скоро освободится и, …приказал найти вас, повторяю, срочно!

— Что за спешка, в общих чертах? Я занят…

Зеленько шумно выдохнул в трубку и тихо произнес:

— Есть новости, Олсен…

— Он мертв?

— Он …пропал.

Пауза длилась не более трех секунд:

— Я в …, я через двадцать минут буду возле Комитета, встретьте меня внизу.

Желязны и Зеленько поднялись в кабинет Главы Временного Комитета по Стабилизации Правительства Беларуси, Валентина Анатольевича Пристрека. В просторном помещении, деловито поблескивающим металлическими арками выгнутых спинок стульев, коих здесь было столько, что они едва могли бы поместиться вокруг массивного эллипса стола, был только хозяин помещения. Он поднялся навстречу Феликсу, кивнул Зеленько и тот молча вышел прочь.

— Здравствуйте, — тихо сказал Пристрек, сделал шаг в сторону и жестом пригласил своего гостя сесть на любое удобное для него место. Феликс безцеремонно подошел к главному креслу кабинета и тут же погрузил на него свой худощавый зад. Ничуть не смутившись этому, Валентин Анатольевич приблизился к нему, взял со своего стола бордовую пластиковую папку и, устроившись на соседнем стуле, аккуратно положил ее перед собой.

Желязны на несколько секунд сомкнул веки и совершил длинный и ровный выдох. Короткое время концентрации кончилось. Он открыл глаза, снял очки, достал из кармана носовой платок и, продолжая пребывать в глубокой задумчивости, медленно стал протирать стекла. Вскоре выпуклые, мощные линзы имели просто идеальный вид. Платок, полным хладнокровия жестом вернулся обратно в карман и Желязны, медленно огладивший его подвернувшийся клапан, наконец, спросил:

— У вас же там были свои люди?

Пристрек коротко вскинул брови и вздохнул:

— Были? Они все мои, а он пропал как раз на смене… самых преданных.

— И что они говорят?

— Всякую ерунду…

— Со временем исчезновения определились?

— Нет. В том-то и дело, что нет. Кто-то считает, что он пропал днем, кто-то, что ночью.

— Думаю, дневная версия ближе к истине.

Пристрек нахмурился:

— Мистер Желязны, я ни в коей мере не стал бы подвергать сомнению вашу интуицию и проницательность, однако не смогли бы вы мне объяснить, почему вы думаете, что он пропал именно днем?

— Нет, — тихо и властно ответил Желязны, — я не стану вам ничего объяснять и как раз по причине того, что полагаюсь на свою интуицию и проницательность. — Феликс надел очки, и криво ухмыльнулся. — Нас ждет весьма серьезный разговор, Валентин Анатольевич. Вы обязаны мне пообещать спокойно сидеть и слушать, а также точно и коротко отвечать на мои вопросы. В противном случае, я просто буду вынужден покинуть этот кабинет и убыть за пределы страны. На это вы не пойдете, ведь так? Тогда приступим…

«Ситуация выходит из-под контроля» — кажется, так звучат ваши скрытые мысли? Можете не отвечать. Меж тем, вот уже несколько лет все инструкции, предлагаемые мной, четко и верно ведут вас к давней и некогда недостижимой цели — полной власти в стране. Вспомните, ведь еще совсем недавно вы совершенно не верили в то, что будете иметь в своих руках столько?

Давайте отмотаем время назад. У вас сохранилась в памяти вечеринка, когда в порыве алкогольной откровенности вы имели неосторожность признаться мне, что хотели бы иметь возможность попробовать порулить какой-нибудь «большой машиной», ну, хотя бы неким важным государственным ведомством? Вспоминайте же. Тогда внизу на лестничной клетке появилась женщина, ваша соседка снизу — жена Председателя КГБ. Да, именно так, с трепетом и нотками глубокого личного уважения шептали вы эти слова в тот момент. В ответ на это я показал вам лишь крохотную долю силы своего Контроля над заданным объектом и, если бы не ваше малодушие и жалось к соседке, даже несвоевременный с моей точки зрения приход кого-то, и досадная случайность не спасли бы ее.

Все с того самого момента было под моим контролем и контролем моих людей. Как только проявился человек, за которым идет странный и мощный энергетический шлейф, способный изменить ход, впрочем, …вам совершенно не важны и непонятны эти детали. Так вот, скажем проще — этот опасный для вас человек, мы сделали взрыв в общежитии, где он проживал. Человек не погиб, но я его аннулировал, а меж тем, напоминаю, именно он был способен изменить многое, если не все в этой стране, поскольку уж таков один из возможных сценариев его Судьбы.

Не затяни сцецслужбы тогда по всему миру свой «Аркан», мы бы все сделали для вас, Валентин Анатольевич, мягко и незаметно. Вы же видели нашу силу? Мы могли свободно изводить, издеваться над далеко не последним человеком в КГБ Михайловским, деморализуя его фанатичками бабушками, это ли не контроль? Но потом что-то где-то пошло не так.

Я не зря привел в пример вашу слабость, малодушие и жалость к супруге генерала Янушкевича. На пути к своей цели это непростительная роскошь — жалость к кому-либо. Не будь ее и других маленьких слабостей, не будь ошибок, все прошло бы тихо и спокойно. Сменились бы люди на постах и все.

До сих пор не могу понять только одного, как Ловчиц умудрился вернуться с того света? По сути, вся эта нынешняя резня в стране из-за него. Погиб бы тогда в автокатастрофе и все было иначе. Как здорово придавили Михайловского через родню? Где он? Даже в партизанах его не слышно, а все потому, что с ним обошлись без тени жалости, впрочем, как и с тем, чью жену взорвали в общежитии.

Знаете, — продолжил, близоруко морща нос Желязны, — для меня децентрализованный однажды объект уже не имеет серьезного веса. Мне все равно — это один эмоционально расстроенный человек, или даже целое государство. Для меня все это, если хотите, просто пластилин или сырая глина.

Сейчас, я утверждаю это с полной уверенностью: происходящее в стране — единственный способ лично для вас поймать волну и, как когда-то мечтали, «порулить большой машиной». Мечты сбываются, мой друг. Кстати, я ведь вас в самом начале нашего знакомства предупреждал, что нас будет ждать нешуточное сопротивление. Предупреждал?

Пристрек утвердительно кивнул.

— Прекрасно, — продолжил Желязны, — что ж тогда сейчас за «пожар»? Хотя, признаться, исчезновение Олсена и для меня полнейшая неожиданность, однако и это можно обернуть нам во благо. Да-да, не удивляйтесь. И появление «воскресшего» мистера Президента и пропажа этого киллера-писаки, для меня это четкий вектор одного направления, и по нему, немного позже, мы легко вычислим местонахождение их обоих, а с ними и верхушку сил сопротивления. Повторяю, все идет по плану, мистер Пристрек.

Страна у вас в руках. Армия сопливых мальчишек, благодаря нашим усилиям, разбрелась по домам. Они, конечно, думают, что это патриотический порыв в них сыграл такую роль. Ну-ну, пусть думают. В армии сейчас остались только преданные нам люди, которые в ближайшее время подпишут контракты и за хорошие деньги даже по сравнению с солдатами КВООН, они будут не то слово — преданы. Они станут целовать асфальт возле вашей резиденции.

Посмотрите сторонним взглядом на то, что уже сделано. В общественном мнении партизаны приравниваются к террористам. И это только вялыми усилиями СМИ. Совсем немногие жители страны считают их борцами за свободу. Чем это вам не показатель?

Поверьте, скоро сам народ нам их сдаст, всех до единого. Спросите почему? А ответ прост. Пресловутый особый менталитет белорусов разжеван чуть ли не до молекулярного уровня, он ясен и понятен. Людям нужен покой, мир и стабильность, к которой они привыкли, а партизаны в каждом репортаже по ТВ определяются как основной источник дестабилизации обстановки.

Скоро каждый ребенок будет знать, что не будь этих борцов за свободу, страна давно бы уже жила в мире и согласии. Это не в духе белорусов — искать правду через братоубийство. Да и кому она нужна сейчас, эта правда? А вот спокойная и размеренная жизнь им нужна, и народу плевать на то, кто «рулит» их лодкой: ловкий прощелыга, или религиозный фанатик, лишь бы скорее обратно в спокойное русло и больше никаких встрясок. Только это для них сейчас по-настоящему важно.

Послезавтра, согласно нашему плану, прибудут первые шестьдесят обещанных специалистов из команды «Ferry Noy». Запасов от продажи части акций добывающей «Леснин» компании, и нашей прежней, — Желязны криво улыбнулся, — аптечной и евангелистской деятельности вполне хватит на то, чтобы оплатить их работу. Несколько эшелонов из Леснинска нашим друзьям, и мы можем купить себе любую армию мира. Кстати, что касается наших аптечных дел, после того, как все разоблачающие документы по «Wind East» и деятельности Белорусской Евангелисткой Епархии были уничтожены, а разоблачители этого нашего маленького бизнеса уже не при делах, данные компании снова смогут начать трудиться на благо здоровья и обеспечения духовного единства людей.

Мне кажется, в качестве компенсации за тесное сотрудничество в области добычи «Леснина», всю долю прибыли от церквей и фармакологии теперь можно направить в ваш личный бюджет. У нас есть проверенные, очень надежные схемы, ведь вам понадобятся деньги и немалые. Да, и что касается самого «Леснина»: нужно, во что бы то ни стало, увести все векторы внимания от него. Пусть население бросается в религию, в войну, куда угодно! Вы понимаете, о чем я говорю? Плевать, если даже кто-то из них переходит на сторону партизан. В конце концов, чем больше недовольных будет нейтрализовано, тем меньше их останется, лишь бы никто из них не лез в Леснинск. Валентин Анатольевич, нам, во что бы то ни стало, до конца года надо отправить на Запад еще два эшелона сырья. Повторяю, два эшелона и все наши планы воплотятся в жизнь.

Мы с вами делаем большое дело. «Леснин» вернется обратно к вам с такими технологиями, что перевернет всю мировую индустрию! Нам только нужно будет немного подождать, и …не нервничать.

Что тут говорить, без огрехов, ошибок трудно обойтись. Было дело, и вы это помните, всё-всё, что мы задумали едва не рухнуло. Я уж начинал думать, что тут не обходится без сил извне, оказывающих, подобно мне помощь кому-то из наших соперников. Помните? Пришлось скормить КГБ уйму народу, чтобы удовлетворить их «аппетит» и пустить по ложному следу. Благо те, кто угодил в камеры, даже если очень захотят, ничего уже не расскажут и ни один детектор не определит заложенную в них Программу «молчания». А те, кого отправили к Праотцам и без моей Программы уже ничего из себя не представляют.

Кстати, я вам уже говорил о том, что совет Безопасности ООН принял решение о постоянном увеличении объемов поставок гуманитарной помощи? Так вот меня, как заместителя Председателя исполнительного комитета ООН и человека хорошо знакомого с ситуацией в Беларуси попросили помочь скорректировать эту деятельность. Теперь и вся гуманитарная помощь будет поставляться, и распределяться только через сеть евангелистских, ну и частично Правоверных церквей. Вот и заработает старая как мир схема. Люди получат религию, материальные блага и потянутся к спокойной и размеренной жизни.

Феликс встал, отодвинул кресло и медленно прошел за спину хозяина кабинета.

— Валентин Анатольевич, — задумчиво сказал он, — не смотря на то, что я вам все объяснил, мне кажется…, вас мучает еще какой-то вопрос. Я не достаточно развеял сомнения?

— Нет, — неопределенно ответил Пристрек. — С этим как раз все в порядке, тут другое. Мистер Желязны, час назад пришло сообщение, в небе над Речицей видели лаплан…

Уилкс постучал коричневым, испачканным йодом ногтем по табло. Как он и ожидал, показания дозиметра не изменились.

— Ну что там? — спросил МакМанамман, подходя к нему и раскладывая телескопическую антенну спутниковой связи.

— Тебе может не понравится это, — вздохнул Уилкс, поворачивая электронный улавливатель, — ты ведь не женат.

— Приятель, ты что-то путаешь. — МакМанамман вяло улыбнулся. — Со слов сержанта Дилоу, это новейший и самый классный дозиметр из всех существующих на земле. Мне может не понравится, только если он не обнаружит скопления полесских красавиц где-то поблизости. Мне так хочется …контакта, что я сам скоро буду фонить на уровне четвертого энергоблока Чернобыля.

Уилкс тяжко выдохнул:

— Все шутишь. На сколько мне известно, дозиметра сексуальной энергии пока не придумали, но если исходить из данных этого прибора, находясь в таком радиационном фоне еще какое-то время, вскоре ты даже рукой махнуть, как следует, не сможешь белорусским красавицам, которыми ты так грезишь…

— Билл, уж махнуть-то я смогу в любом случае.

— Сможешь, Стив, — не стал спорить Уилкс, — но только после этого рука у тебя отвалится.

МакМанамман нервно передернул плечами, вкрутил развернутую портативную антенну в радиостанцию и стал подключать кабель. Уилкс подал ему крохотный листок бумаги:

— Передай, Стиви. Это данные по всем четырем квадратам…

— Но ведь мы прочесали шесть?

— В последних двух уровень больше чуть ли не в два раза. Данные по ним на обратной стороне.

— Черте что, — выругался Стив и стал вызывать базу…

Уилкс подошел к «Хаммеру» и открыл дверь. Сбив ногой увесистый шмоток грязи с испачканной ступеньки, он сел на переднее сидение, достал блокнот и стал записывать:

«7 апреля.

Сегодня с МакМанноманом объехали еще шесть квадратов. Теперь, после показания дозиметра, как только я буду видеть цифры 18 или как в последних квадратах 22 и 28 у меня будет случаться нервный тик.

По инструкциям и я, и Стив, покатавшись столько времени в этом фоне, должны немедленно пройти многочисленные процедуры обеззараживания, а после сразу же убраться из этого ада на какой-нибудь остров и отдыхать там до конца своей недолгой жизни, восстанавливая утраченное, наверное, уже навсегда здоровье. Спасибо родителям, они нам дали его достаточно, поскольку чувствуем мы себя пока неплохо. Глядя на местные красоты, никогда не скажешь, что все эти «Легкие Европы» до самых корней отравлены радиацией на многие сотни лет. Страшно представить, какой неслышной и невидимой гадостью дышит наш Старый Свет. Хвала Всевышнему, все вы далеко отсюда, за океаном…»

Из-за машины появился Стив:

— Все черкаешь свои мемуары?

— Хочу законсервировать воспоминания.

— В таком случае оставь там место для свежей информации. База сообщила, что наша задача до конца недели добить оставшиеся двенадцать зон и еще, пришли наградные документы на нас. По-моему, Билл, сегодня есть двойной повод выпить?

— Почему двойной?

— А первый повод у нас с тобой самим господом прописан, для того, чтобы выводить из организма эту гадость. Сейчас поднажмем и… У наших новых знакомых связистов в этом богом забытом Су…, Сутик…?

— Судково.

— Как ты умудряешься запоминать эти дурацкие названия?

— Я же их записываю.

— Понятно, так вот у связистов в аккумуляторной стоит огромная бутыль местного «Самхона», а я, как истинный потомок шотландцев, просто обязан оценить и этот напиток, ведь уже сунул нос в бутылку, унюхал и, судя по запаху, это что-то особенное. Ребята клялись, что дождутся. Обещали просто незабываемые впечатления.

— Что ж, Мак, грузи радиостанцию, сматывай кабель и прыгай в седло нашего мустанга. Поспеши, мой друг, до точки что-то около дюжины миль, что если нас не станут ждать? Давай сегодня обеззаразимся как следует…

Ее называли по-разному: «Самхон» или даже «Сайгон». Между собой небольшая войсковая фляжка хлебной или сахарной белорусской водки домашнего приготовления чаще всего имела свободно конвертируемый ход под грозным названием «Zaraza». Увезти с собой в штаты такую флягу считалось престижным делом, это был самый ходовой трофей. Бойцы войск КВООН, откомандированные на юг Беларуси, хорошо были знакомы с этим горючим напитком. Солдаты, сержанты и офицеры, часто имеющие боевые столкновения с партизанами и охраняющие мобильные станции связи, топливные базы, полевые патрульные лагеря, ставили «Самхон» выше «дури» и виски.

Северная зона Полесья просто изобиловала отрядами бандитов сопротивления. Они с завидным постоянством атаковали непрошенных гостей, поэтому заслуженная после тяжелого боевого дня или дня затишья доза «Самхона» была прекрасным средством для снятия стресса.

Сегодняшний антистрессовый сеанс — пятая часть огромной стеклянной бутыли с домашней водкой к двум часам ночи погрузила компанию бойцов батальона специальной связи КВООН и примкнувших к ним Билла и Стива в противоположное, слабо депрессивное состояние. Электрический свет не зажигали. Сидели в полумраке пляшущих теней, получающих жизнь от круглых, словно яблоки парафиновых свечей, подаренных на память гостившими здесь недавно немцами из военно-геодезической разведки.

Стив ковырнул вилкой из тарелки клок капусты и, впихивая ее себе в широко разинутый рот, спьяну, почти все рассыпал по столу:

— Дьявол, — выругался МакМанамман, осторожно набирая навою порцию и уж эту вталкивая осторожно, будто пирог в духовой шкаф. — Билли…

— М, — отозвался Уилкс, державший тяжелую от хмеля голову руками, опираясь локтями на край стола.

— Ты понимаешь, зачем капусту, …как это они говорят, …квасить?

— М-м, — отрицательно промычал Билл.

— Вот мы, — смачно чавкая и набирая следующую порцию кислой капусты, возвестил новую тему для разговора Мак, — гонимся за свежим, а тут вот, …кислая, квашеная, с укропными семенами. А ведь я после первого раза блевал, как котенок. Парни, верите, я вначале блевал и от «Сайгона», и от капусты? А…, — так и не дождавшись от кого бы то ни было ответа, коротко выдохнул Стиви, — раньше...

Раньше, я был романтик Большой Войны, а сейчас, джентльмены, я не тот Мак, и новому Стиву, даже мыльные мясные консервы «Дядюшки Сэма» под эту кислятину идут, как самое свежее воскресное барбекю. Билл, а может быть я под действием радиации и этой капусты с «Сайгоном» уже сам становлюсь белорусом? Хы, — улыбнулся Стиви, понимая, что слегка загнул. — Джентльмены, — обратился он сразу ко всем присутствующим, развалившимся в разных позах на многочисленных железных кроватях, на которых под ватными, грязными матрацами были натянуты пружины, — что, вы говорите, тут было раньше, школа?

— Нет, Стиви, — отозвались из темноты, — тут было …ну, это… Когда дети еще до школы.

МакМанамман попытался рассмотреть говорившего, щурился, но вместо ожидаемого прозрения в его глазах наоборот все стало двоиться. Стив скорчил страшную рожу и с трудом встал:

— А пошли посмотрим? — весело предложил он.

— К черту Мак, — ответили из угла. — Даже из уважения к твоему тезке и однофамильцу, игравшему некогда за «Манчестер Юнайтед», лично я не пойду. Боюсь ноги переломать на лестнице. Иди, если хочешь, один…

— Нет, Эдд, — не дал ему договорить, рыжий великан Робер, сидящий напротив, и листающий какую-то старую толстую книгу, — днем посмотрим. Сейчас не надо. Столько комнат, да и караул сделает предупреждение за то, что бродим тут по зданию, как призраки.

— А что ему и Биллу за проблема — много комнат? — хмыкнули из угла. — Это же «химики»! Это отчаянные ребята, они ничего не боятся.

На эту реплику поднял голову даже уже начинающий засыпать Билл.

— А ведь и правда, — разродился, как видно, давно уже мучающим его вопросом Рыжий, — Билли, вам что, не страшно там, или терять нечего?

Уилкс округлил глаза, а МакМанамман окинул всех взглядом полным непонимания:

— Парни, как вас понимать? Если вы про то, что награды нам достались за «просто так», я хочу заметить, что мы с Биллом мотаемся по здешним лесам с декабря месяца…

— О том и речь, — прохрипел тихим басом темнокожий здоровяк Сэдли, подходя к столу и прикладываясь к пузатой стеклянной банке с водой. Его острый кадык мощно задвигался, отмеряя большие порции желанной влаги. — Мы давно хотели спросить, — продолжил он, возвращая на место банку, — как вам это удается? Ни я, ни Эд, ни Робер, никто! и носа не сунет в лес хоть с самим Рембо, а вы катаетесь вдвоем и все вам нипочем.

Стив непонимающе потянул уголки губ вниз и в противовес этому поползли вверх его брови, но смолчал. Билл же бросил сонный взгляд на боевого друга и понял, что тот так ничего и не ответит.

— Ни меня, ни Стиви, — начал он, — не меняют и не сменят здесь еще долго. И не потому, что сам господь водит нас за руки по этим кривым дорогам и вонючим болотам. Первые же замеры радиации в наших секторах дали понять начальству — в такой запредельный фон больше никто не полезет, вот они и подумали: «А пусть тогда эти двое вообще все замеряют к югу от Жицковишь (имеются ввиду Житковичи), а после отправим их домой, в госпиталь, сдыхать, к чертям собачьим, разлагаясь и разваливаясь на части, словно старый «Додж» на заднем дворе у Энтони Фокса.

Господа, говорю вам, как друзьям, в десяти милях отсюда стоит такой фон, что невольно задумаешься о…, — Билл вжал свое лицо в ладони и стал с усилием растирать его. — Чего там бояться? Какие партизаны туда полезут прятаться или жить? Они же не идиоты! Им никто не прикажет лезть в эти чертовы сектора. Вы говорите — мы не боимся?

Лично я боюсь. Бесценный божий дар, джентльмены — жизнь и все свое здоровье по чьей-то злой воле я оставлю здесь. Там, влесу есть много времени для размышлений и вот я подума: ведь такого просто не может быть! Не мог я родиться только для того, чтобы напитаться этой чертовой радиацией и сдохнуть в страшных муках. Я, конечно, далеко не ангел, но и не нагрешил еще в этой жизни настолько, чтобы в скором времени терпеть перед смертью такое.

— А я ничего не боюсь, — все больше заряжаясь непонятной пьяной бравадой, заявил Стив. — Партизан там и правда нет, а радиация? Лично мне она не доставляет никаких неудобств.

— Тем, кто здесь живет, — не дал ему договорить Сэдли, — она тоже их не доставляла, пока у них не стали рождаться двухголовые дети.

МакМанамман засмеялся:

— Сэдли, а ты видел хотя бы раз здесь двухголового?

— Ха-ха-ха! — низким, глубоким басом, взорвался Робер и протянул Уилксу раскрытую книгу. — Вот тебе примерчик. Это, как видно их сказки, Билл…

На раскрытой странице красовался красочный рисунок трехголового, зеленого дракона и стоящего перед ним крошечного парня с мечом.

— Так-то, Билли, — хлопнул Уилкса по плечу, Робер. — Местных не удивишь трехголовыми. У них, вон, и сказки про это есть. Уже заранее, как видно знали.

Робер затянул потуже ремень, расстегнул кобуру и, убедившись в том, что пистолет на месте, стал натягивать форменную куртку:

— Идем, Стиви, на свежий воздух, салютовать Америке. Кто с нами?

Практически все отделение связистов изъявило желание выйти прогуляться. Всем нужно было стряхнуть тяжкий груз депрессии, наступившего вследствие крепкой пьянки.

Робер связался по рации со всеми четырьмя постами вокруг здания и предупредил их о том, что свободные от службы бойцы выйдут на прогулку. Постовые были недовольны, зная, что за демаскирующий салют ожидает окрестности, однако не стали перечить команде, в которой практически все были офицерами.

Апрельская ночь дышала прохладой. Пар, вылетающий из разгоряченных спиртным тел говорил о том, что температура близка к нулю по Цельсию.

Пьяная компания рассыпалась по близлежащим, куцым кустам, с одной только целью — уменьшить количество жидкости в мочевых пузырях. Когда же веселое журчание, сопровождаемое преисполненными удовольствия возгласами, закончилось, мужчины снова собрались у входа.

Темнокожий здоровяк Сэдли принес полупустой деревянный ящик из-под патронов и, довольно крякнув, поставил его на плиточной бетонной дорожке:

— Ну что, кто сегодня начнет?

— Что это? — поинтересовался Уилкс у Роббера.

— Это, — по-дружески обняв Билла, пояснил тот, — салют Родине.

— И что сейчас будет?

— Салют, Билл, настоящий салют, смотри…

Роббер вышел вперед и поклонился присутствующим, а те ответили ему аплодисментами. Он открыл ящик и достал оттуда шашку осветительного патрона.

— Ты слышишь меня? Ты скучаешь по мне мой безбашенный штат Вирджиния?! — крикнул Роббер. — Салют тебе и салют Америке! — Он выстрелил в ночное небо под дикий вой и улюлюканье окружающих.

Яркий свет залил черное, холодное небо, в одну секунду заставив отрезветь всех наблюдающих за салютом. Высоко над землей, прямо над ними беззвучно и медленно плыл огромный черный диск. Он не имел ни единого огонька и мог бы казаться просто фантазией подвыпивших вояк, если бы не две очереди трассирующих пуль, выпущенных по нему солдатами на постах. Они, как видно, тоже видели НЛО и, не зная, как им реагировать на подобное, просто открыли огонь.

Диск загудел, словно мощный электрический трансформатор и резко стартовав, исчез в холодном мраке ночи.

— Лаплан? — Желязны побледнел. — Значит, комендантская рота, тогда под Леснинском на самом деле видела его взлет, — Феликс подошел к окну, — и это не плод их фантазии, дабы списать на что-то неудачу в задержании человека, выкравшего документацию. Что ж, …у них есть лаплан. Черт побери, должны же они его где-то прятать?

— Я распорядился найти и прочесать все ангары заброшенных военных городков и баз, благо список их и точные координаты имеются. Гунич отрядил на это дело по два батальона СОЛОДа в каждой области, моторизировал и вооружил их как надо. Сорок минут назад они начали операцию. Если не сильно помешают партизаны…

— Партизаны?! Ваш Гунич, уж простите, Валентин Анатольевич, просто профан, если до сих пор с таким аппаратом не смог найти базы «Бацькаўшчыны» и «Ваўкоў». Такие большие формирования нелегко спрятать. Но, — Желязны отвел взгляд от окна и, повернувшись, продолжил, — меня сейчас больше беспокоят некие «дедушки», иногда входящие в контакт с вашими подчиненными.

— Зеленько рассказал?

— Да, Валентин Анатольевич, вынужден был рассказать. Мне и спрашивать не нужно. Я запечатлел в памяти след энергетического поля, оставшегося в мозгу мистера Зеленько после контакта со «стариком». Что ж, теперь выбирайте, или вы расскажете мне все, что знаете об этом, или мне придется неким насильственным способом войти и в ваше подсознание и все прочесть самому? Знаете, подобные вещи отнимают очень много сил и отвлекают от концентрации сознания. Мне бы не хотелось сейчас отвлекаться, слишком много сегодня прорисовалось отрицательных векторов информации. Итак…

— Это происходит, — доверительным тоном, будто рассказывал врачу о курортном романе, приведшем к гонорее, начал повествовать Пристрек, — со многими, вернее с некоторыми. Это странно, загадочно, пугающе. Эти дедушки появляются из ниоткуда и пропадают безследно, поучая, наставляя, а порой просто ругая тех, с кем разговаривают.

— И что? — Феликс болезненно скорчил физиономию, и стал массировать занывшие суставы рук.

Это заставило Пристрека прерваться.

— Что случилось, мистер Желязны?

Феликс недовольно откашлялся:

— Давние болячки. Можете считать это «подарком» из какой-то из моих прошлых жизней. Это у меня …с детства. Чуть посильнее психологическая или физическая нагрузка, и любая рука запросто может выскочить из сустава. Все бы ничего, так они еще и ноют в определенные периоды времени.

— Может, врача?

— Я снабдил Зеленько нужными адресами и номерами телефонов моих знакомых белорусских светил медицины. Вы не отвлекайтесь…

— Так вот, — Пристрек, выражая нервоз, стал комкать в руках бумажную салфетку, — становится страшно, стоит только представить Силы, которые за ними стоят.

— Хм, — криво ухмыльнулся Желязны, — вам страшно? А пробовали вы хотя бы предположить, что за ними вообще никто не стоит?