Часть 3 глава 5

ГЛАВА 5

Вначале Светлана считала, что ее нынешнее, умиротворенное состояние здесь, в плену, есть результат «внимания» Радмилы. Ровно в тот момент, когда несчастная девушка почуяла некую подмогу извне, она словно поставила невидимый заслон своему страху: «Все, теперь чтобы со мной не делали — буду терпеть. Рада придет и всех «отблагодарит» за каждую мою минутку недоли».

Но все это было до того, как ее перевели на «постоянное» место содержания в небольшую, похожую на гостиничную комнату со всеми удобствами.

Тут Светлана осознала, что та психическая установка — вещь крайне неустойчивая и распалась бы при первом же серьезном давлении со стороны захвативших ее людей. Значит, было еще что-то, не выдуманное, настоящее — помогающее ей.

Ужин сегодня принесли поздно. Нарочито шумно в дверном замке звенели ключи. Это был уже знакомый ей молодой человек. Его звали Римандас, он был литовец. Единственный из тех, кто носил здесь военную форму, причем странную, оливкового цвета и без знаков различия. Только его подпускали близко к пленнице, всех остальных держали на почтительном расстоянии.

Римандас, как заметила Светлана, не относился к военной охране этой гостиницы-общежития. Он был из состава странной группы ученых, расселенной в нескольких комнатах рядом с ее «тюрьмой». Насколько она поняла, им тоже разрешалось свободно общаться с пленницей, но они этого отчего-то не делали. Отрядили этого литовца, чтобы носил еду и постоянно спрашивал о том, что еще девушке нужно. Света пару раз пыталась спросить его что-то о своей судьбе, но литовец отвечал, что разговаривать ему с ней можно только на бытовые темы, а на все ее другие вопросы ей будет отвечать господин Желязны.

Как ни краснела Света, но ей все же пришлось сказать литовцу, что ей сейчас, в эти непростые дни требуется. Нужно отдать должное Римандасу, он был максимально деликатен и мобилизован. Во всяком случае, и на это непростое требование он отреагировал спокойно. Оставив пластиковый поднос с едой, литовец быстро ушел и вскоре вернулся. Все, о чем она просила, лежало на прикроватном столике.

Несчастная девушка. Сейчас у нее просто не было сил. Ее редкий дар — умение слышать «голос Небес», дар, который с детства был ее направляющим, ее помощником, здесь, в этой «тюрьме», каким-то образом растворялся и был практически неслышен. Его сложно заглушить для «слышащего» сердца и Светлана все же чувствовала присутствие Светлой энергии, но колыхалось это море где-то вокруг, где-то рядом. Порой она даже ловила привычные видения, являющиеся на ее «зов», но это были только жалкие сполохи, никак не связывающиеся в какие-либо цепочки.

Как ни горько было это осознавать, но выходило, что под замком в этом странном заведении сидела уже не веста. Сейчас, по сути, она была простой девушкой и, как оказалось, в этой роли она была беззащитна.

После трагической смерти родителей, оставшись на попечении деда, Света всегда чувствовала рядом мягкую, добрую руку Высших Сил. Небеса говорили с ней, иногда картинками, иногда музыкой или ясными ощущениями грядущих событий, а порой, в самые опасные минуты жизни, тихим, предостерегающим, едва различимым шепотом. Здесь же вокруг нее стояла мертвая «тишина». Молчали стены, молчали Небеса, молчали даже приходящие по каким-то делам иностранцы-конвоиры.

В том, что они были не местными, она была уверена. Из коридора часто доносились их голоса. Порой эти странные люди начинали беседовать, еще не закрыв двери, выходя из ее «кельи» в коридор. Заходили к ней не часто, но почти всегда поодиночке. Становятся в стороне и смотрят на нее, как на безмолвных рыбок в аквариуме. Некоторые из них могли так простоять и десять минут, молча и почти ничего не отвечая на задаваемые им вопросы. Было понятно, что они чего-то ждут, и разговаривать с пленницей не имеют никакого желания.

Уже начиная привыкать к этому, Светлана была немало удивлена тому, что сегодня, зайдя за подносом с посудой литовец, вместо того, чтобы как всегда прибрать со стола и уйти, подошел к окну, а потом вдруг обернулся и спросил:

— У вас завтра праздник?

— Праздник? — не поняла девушка. — А какое завтра число?

— Девятое мая.

— Хм, — она улыбнулась, — праздник, конечно праздник. У вас, я знаю, его уже не празднуют.

Литовец вскинул брови:

— У нас уже давно его не празднуют, — в последнем слове он сделал ударение на букву «у» в прибалтийской манере.

— Хм, — с грустью опустила взгляд девушка, — ну, конечно, вы теперь думаете, что гитлеровцев разгромили англичане и американцы.

— Ну вот, — растерянно подтвердил литовец, — вы же сами все знаете. Мы всегда были другое государство.

Светлана улыбнулась. Ей импонировал его акцент и манера говорить, за которой ясно проглядывало хорошие воспитание и образование:

— Вы из Прибалтики? — поинтересовалась Светлана. — Вам около сорока и только не говорите мне, что вы с детства думали точно также.

— Почти, — честно ответил литовец. — Мои родственники всегда принадлежали к интеллигенции, поэтому правда мне была доступна с детства.

— Правда? — удивилась девушка, цепляясь за возможность поговорить и разузнать хоть что-то о своей дальнейшей судьбе. — Вы считаете это правдой?

— Да. Это наша правда. У русских своя правда.

— А как же утверждение о том, что правда на всех одна?

— Это только слова.

— Вы говорили, что вас зовут Римандас. Имя литовское. Скажите: сколько лет литовской культуре? Литовскому языку? И почему есть такая существенная разница между этими двумя отрезками времени?

— Свэтлана, — беспристрастно ответил военный, — я не компетентен в этом вопросе. К тому же мое полное имя Римандас Бен-Шломо Залман. Я хорошо знаю литовский язык, но я, как представитель другого народа, и не обязан так глубоко знать их культуру.

— Вы по крови араб?

— Я иудей.

— То есть — еврей?

— Так нельзя говорить, — сдержанно ответил на довольно яркий эмоциональный выпад Римандас, — еврей все-таки не чистая кровь. Расходный материал. А иудей предполагает…, как это в русском? …Хорошую кровь, чистую и определенную, глубокую религиозность…

Светлана слушала литовца и внимательно изучала его внешность. Самый обыкновенный человек: золотисто-светло-русые волосы, правильные черты лица, высокий лоб, голубые… Вот глаза у него были как раз-таки и странными. Они были не просто голубыми. Радужная оболочка не светилась на фоне белков, она была матовой, как пластмассовые пуговицы. Не прозрачный небесно-голубой, а какой-то мутный цвет.

— Вы так рассматриваете меня?

— Вы не похожи на иудея, — мягко обрисовала свою заинтересованность девушка.

— Я — ашкенази, — ответил он. — Нас практически невозможно отличить от того народа, на территории которого мы живем. Шафарды глупее, их внешность яркая и сразу бросается людям в глаза, а мы, оберегая свои семьи от истребления, были вынуждены меняться, приспосабливаться.

— Я знаю о присущей вам мимикрии, но впервые имею возможность разговаривать с представителем ашкенази.

— Мне нельзя долго с вами говорить…

Иудей нагнулся к подносу.

— Постойте, — остановила его Светлана, — у меня может не быть другой возможности спросить, …что со мной будет?

— На все вопросы вам ответит господин Желязны…

— Хорошо, это я уже слышала, но кто он, этот ваш Желязны?

— Это я не могу вам сказать, даже если бы очень хотел.

— Почему?

— Я просто не знаю, как определить его статус.

— Тогда скажите, я пленница? Для чего меня здесь держат?

— Считайте это экспериментом.

— Как? — неподдельно удивилась Светлана.

— Да, — ничуть не смутился Римандас, — я скажу вам кое-что, но не больше этого: можно проводить эксперименты, даже не прикасаясь к человеку. Вы ведь не простая девушка, верно?

Бен-Шломо Залман забрал поднос и вышел за дверь.

Сложные условия вблизи Базы заставляли ее руководство до крайней степени ограничить полеты виманы. В последние дни лаплан, по сути, не покидал ангара, но, как говорится, «как не экономь на топливе, а из велосипеда «скорая» хреновая».

Утром 9 мая по закрытому каналу пришло срочное сообщение «Нужна помощь, сейчас, приезжайте «утюгом» с неба». Когда заморгал сигнал на мониторе, дежурный сразу даже и не отреагировал, думая, что майор Ус просто поздравляет их с «днем Победы». Пробежав глазами по маячившей строке, дежуривший по Базе Волчек вдруг дернулся и, хватая манипулятор переговорника уронил его, едва не разбив о стол. «Штаб, штаб, — исправляясь и быстро приводя в порядок нервы, включил громкую связь Анатолий, — тревога. Ус дает «клеща»».

«Клещом» все дежурные, в том числе и Волчек, называли красный, мигающий квадратик тревоги на мониторе. Уже через три минуты руководство в полном составе было возле его стола. Прочтя сообщение, Анатолий повернулся к начальству:

— Что это? Иван Сергеич? А?

Ловчиц прикусывая внутреннюю часть губ, задумался.

— Надо лететь, — тихо сказал сзади Медведев, — Ус просто так никогда бы не сигналил.

— Мг, — подтвердил Лукьянов, — и раз «так» сигналит, лететь надо срочно!

— Что тогда думать? — выныривая из череды неясных рассуждений, заключил Ловчиц. — Собираемся! Выпускай, Толя, группы, и прочешите все на поверхности. Ох, хлопцы, днем лететь…

— А мы, — улыбнулся Лукьянов, — низэнько-низэнько…

Чего-чего, а вот воевать отряд майора Уса в день Победы никак не собирался, однако ни с того, ни с сего рано утром разведка доложила, что южнее деревни Церковище раздались два взрыва. Недоумение Юрия Сергеевича просто не имело границ. Кто, кроме его ребят, мог там что-то взрывать? КВООН? А куда тогда смотрела разведка?

Еще через пятнадцать минут те, в чей адрес командир отряда посылал критические стрелы, доложили по рации: «В районе церковищецкого леса идет бой».

Юрий Сергеевич поднял тревожную группу и, возглавив ее лично, на УАЗе «Батон» и трех «Нивах» тут же отправился в Церковище. Легкий дым над местным леском был заметен издали. За пятьсот метров до его окраины партизаны съехали в канавы мелиорации и, чтобы не «светиться» поверх полей, оставили машины на бродах для перегона скота. Здесь их уже дожидалась разведка. Командир группы, Капанец, бывший помощник лесничего, был крайне возбужден:

— Юрий Сергеевич, — тут жопа какая-то…

— Тихо, — не без раздражения урезонил подчиненного командир отряда «Бацькаўшчына», — что ты орешь, плюешься вон, как верблюд? Говори толком…

— Это…, — немного успокоившись, начал докладывать Капанец, — утром сидели по канавам, смотрели. Вдруг в лесу пару раз ухнуло. Там недели две назад какие-то студенты в палатках стояли, археологи-практиканты, но уже с неделю, как уехали. Да и если бы они взрывали, так я подумал бы, что с войны что-то откопали, снаряд какой, ну и рвануло, а так… Пока мы подходили, понятно — скрытно, канавами, чего только не передумал: и на детей, (мало ли, гранату нашли, в смысле две) и еще всякого подумалось, а потом слышим, выстрел! Очередь! Вторая! И понеслось…

Вызвали вас по рации, доложили, а сами решили пойти проверить. Только вошли в лес, на нас вываливается паренек какой-то. Студент. Вон он, — Капанец кивнул в сторону стоящих в стороне бойцов, — бинтуют его.

— Что говорит? — косясь в сторону деревьев, поинтересовался Юрий Сергеевич.

— Трясет его сейчас, может и ничего не скажет.

— А до этого что говорил?

— Херню какую-то, — честно признался командир разведки.

— А точнее?

— Говорит, что он из этих…, что были здесь, археологов. Последний курс. Практику отрабатывали. Кто-то учится с ними из местных и рассказал, что в лесу этом есть огромные валуны с какими-то знаками. Приехали с преподавателями, описали, сфотографировали…, не знаю, у них свои какие-то дела…

— И что дальше?

— А руководитель их, когда все проверил и рассмотрел здесь, вызвал кого-то из Минска, начальника какого-то. Тот приехал с компанией. Тоже посмотрели камни и сказали, что сообщат куда надо. Студенты отпрактиковались и уехали, а к ним в университет заявился кто-то из госбезопасности. Поговорили с деканом и дали в сопровождающие этого паренька. Он староста группы.

Две машины приехало, говорит, военные грузовики. Солдат человек десять и три офицера. Студент им все показал, где валуны и где стоял их лагерь. Они начали разгружать машины и доставать из ящиков взрывчатку. Заложили шашки под два самых исписанных какими-то древними знаками камня и рванули[1]. Все разлетелось в щебенку, и тут, Юрий Сергеич, даже не знаю…, может, обкурился студент чего…

— Ну не томи — сдвинул в нетерпении брови командир отряда.

— Говорит, что после взрыва военные начали и дальше растаскивать взрывчатку по камням, тем, что поменьше. Он, парнишка этот, понятное дело в шоке! Это же, с его слов, культурные свидетельства древних славян, которым цены нет. И вдруг! В лесу, прям перед машинами, поднимаются из земли какие-то хреновины, похожие на толстые канализационные люки и начинают говорить, мол, «вы вооружены, бросьте оружие и так далее». Кто-то, самый скорый из вояк, долго не думая, стрельнул по этим люкам из ПМа. А железки эти говорящие, ей богу — чудеса, высунули стволы и ка-а-а-ак начали метелить солдат и их машины! Студент удирать и… напоролся на нас. У него пулевых нет, говорит, что по нему почему-то «люки» не стреляли, когда он бежал. Фотографировали только…

— Ш-ш-ш-ш-то?! — не в силах больше слушать этот бред, прошипел Ус. — Витя, ты сам-то не накурился?

— Юр Сергеич, — обиделся и покраснел Капанец, — я ж только то, что пацан этот рассказывает. А он, кстати, нормальный, перепугался только. Мы в лес не пошли, вас ждали…

— Правильно и сделали, — не дал ему договорить майор Ус. — Идем, может очухался уже малец?

Парнишка-студент сидел в окружении бойцов разведки возле заросшей камышами отмели канавы. Руки и шея его были забинтованы, лицо в глубоких царапинах:

— Ранен? — поинтересовался командир «Бацькаўшчыны» у своих бойцов.

— Посекло его сильно, — ответил вместо студента кто-то из них. — Видно со страху шел по кустам на всем ходу, не глядя…

— Что с военными, — присаживаясь на корточки перед пареньком, участливо спросил командир, — с теми, что тебя привезли?

— Н-не знаю, — нервно дернуло несчастного, — наверное, перебили.

— Кто? Эти, «железяки»?

Паренек кивнул.

— Сам их видел?

— Д-да.

— Сколько?

— Не знаю, — честно признался он, — штук пять точно.

— На колесиках? — с долей недоверия, хитро спросил командир.

— Нет на железных ногах ходят, как пауки…

— Валера! — подозвал через плечо связиста командир. — Дай особым слогом (шифром) сообщение землякам (на Базу): «визит «лапы» отменяю, пока терпит. Жду его по обычному плану после захода солнца»…

[1] Есть свидетели того (бывшие студенты истфака БГУ), что подобные факты уничтожения мегалитов на самом деле имели место в Беларуси в 50-60-х года ХХ столетия.