Часть 3 глава 4

— Я? — выпучил глаза Хилько.

— Да, вы! — вдруг взорвался Андрей. — Ездите туда и живете за счет государства, в хорошем отеле, в месте, где вокруг чисто все, прилизано. А ведь государство платит вам не за красивые глаза, а за то, чтобы вы представляли там нашу культуру.

И не странно ли, что вы, высокопоставленный чиновник от белорусской культуры здесь, перед нами, да еще в присутствии человека из КГБ так усиленно ратуете за культуру иностранную?

Да, соглашусь, я тоже где-то …не идеален, но ведь в ту же Европу нас, нашу группу, охотно приглашают сами европейцы! Причем они нам еще и платят за наше творчество. Не вы, не государство это делаете. Мы туда ездим сами, не сливая в шикарный унитаз денежки из госбюджета.

Никак не могу понять, что вы все, как украинские проститутки, молитесь на эту Европу? Хотите иметь порядок, как там? Берите метелки, лопаты, наведите сами себе такой порядок. Сделайте Европу здесь!

Дурь какая-то, психоз вокруг. Никто, ни-кто! Ни одна европейская страна еще и словом не обмолвилась о том, что рассматривает Беларусь, как будущего члена ЕС, а вы уже мыслями в Швейцарии…

— В-вы, — трясущимися губами и позеленев лицом, выдохнул Хилько, — что себе позволяете? Кто вы такой, чтобы тут высказываться? Шут!!! Паяц!!! Му-зы-кантишка! Кем вы себя возомнили? Что бы вы смогли, если бы не помощь государства…

— Какая помощь? — не дал ему договорить Андрей. — Скажите еще, что это вы нам пишете песни, со своими пригретыми бездарностями, называющими себя «звездами белорусской эстрады», или «композиторами года»! Пусть и кривые, но весы «Евровидения» постоянно показывают всему миру их уровень. Да и ваш тоже — чиновников культуры. Думаете, никто не знает, как собирают здесь полные залы наши белорусские звезды?

Приезжает в исполком некий «продюсер», дает чиновнику двести зеленых и говорит: «Четвертого числа у вас в Доме культуры выступает …какой-нибудь Саша Поплаский. Надо обеспечить полный зал, это же заслуженный человек». Чиновник отвечает: «Понял». Снимает трубку телефона, и дает указание руководителям предприятий выкупить каждому по 50 билетов на концерт, «иначе вы у меня увидите небо в алмазах». И все! Чудо! Уже через неделю все билеты раскуплены.

Ведь не только мы «Белый Запад» вам, как заноза в …одном месте. Таких групп много. А всё потому, что сами всё для себя делаем, мимо вас, без откатов. Что, скажете Министерство культуры хоть раз помогло нам записываться на иностранных студиях?

В этот момент Хилько так хлопнул ладонью по столу, что потолок зазвенел как от выстрела. Его натурально трясло. Трудно себе даже представить, что сейчас испытывал этот чиновник, в безразмерно раздутое самомнение которого так беспардонно ткнули циркулем. Сжав и без того тонкие от природы губы, он повернулся и вышел.

Тот, кого представили, как Игорь Валерьевич — зональный сотрудник КГБ, густо покраснел, но, вместо ожидаемого взрыва, спокойно произнес:

— Вашему коллективу будет вынесено официальное предписание на запрет концертной деятельности на территории республики Беларусь. Частные вечеринки, свадьбы, мелкие клубы без рекламы в СМИ вам будут не воспрещены.

Раз вы не желаете и дальше жить как все творческие люди нашей страны, тогда рубите «капусту», как халтурщики. Советую разучить песню «чарка на пасашок», теперь она вам пригодится.

Предписание будет действовать до декабря. Если за это время снова хоть где-то перейдете грань дозволенного, то и на Новый год будете свадьбы играть. Не советую со мной шутить, я вам не Хилько…

О неких …неприятностях в Абу-Грейб Желязному сообщили с задержкой в два дня. Не видя особого смысла в этом, он все же перестраховался и полетел в Ирак, проведя там несколько дней. Седьмого мая поздно вечером самолет с ним вернулся в Минск.

В аэропорту встречал Зеленько с охраной. Желязны был молчалив и задумчив. Без багажа, с большим, кожаным дорожным саквояжем он, не выпуская из рук свою ношу, плюхнулся на мягкие диваны авто и, откинувшись на подголовник, как казалось Зеленко — задремал.

Зная норов помощника Президента, Зеленько не стал его беспокоить вопросами, а дал команду кортежу следовать к особняку на улице Громова, в котором Феликс проживал.

Утром Феликс позвонил и назначил встречу с главой временного Комитета по стабилизации правительства Беларуси, Валентином Анатольевичем Пристреком. По сути, президент страны, но формально только высшее должностное лицо, находился в это время загородной резиденции. В день, когда ему было доложено, что его иностранный советник вдруг улетел, пропав со связи на достаточно продолжительный промежуток времени, Валентин Анатольевич впал в состояние, обычно характеризуемое специалистами, как депрессия.

Что тут поделать? Даже сам Пристрек прекрасно понимал, что это зависимость. Без руководящей роли Желязного от всего обширного комплекта определений, присущих руководителю страны, у Пристрека оставалось только мелкобуржуазное желание быть «шишкой». Сейчас же откуда-то выползли скрытые страхи и томительные переживания. Валентин Анатольевич, словно в сказке снова начинал превращаться в помощника главного редактора журнала, которого, несмотря на высокую должность в головном офисе их издания звали запросто «Валик Толянов» или «Валя».

Феликс появился в половине одиннадцатого, в момент, когда Пристрек, которому накануне вечером сообщили о прилете советника, уже готов был выть от нетерпения. В обеденном зале, где он метался из угла в угол, остывал поданный к десяти утра завтрак на две персоны.

Лицо Желязного, появившегося на пороге после доклада Зеленько было привычно непроницаемым. Разумеется, он заметил взрывоопасное состояние хозяина резиденции, но неспешно прошел в зал и, дождавшись, когда их оставят наедине, неожиданно принял дежурное предложение Валентина Анатольевича откушать.

Опытный психолог, неспешно насыщаясь, он молчал, дожидаясь момента, когда Пристрек обретет былую твердость и уверенность в себе. Феликс знал исцеляющие свойства собственного присутствия на этого человека. В мире было не менее десяти таких же зависимых именно от Желязного «Валиков», и всем им всегда было нужно одно и то же.

— Очень недурно, — переходя к десерту, охарактеризовал съеденный завтрак Феликс, — очень. Хорошо, что вы помните о моих привычках. Я, кстати, и вам советую заставлять себя завтракать, причем завтракать плотно. …Что у вас с лицом? Не выспались?

— Я, — неохотно признался «Валя», — сильно переживал. Куда вы так внезапно пропали?

— Вы забываетесь, — с нотками предостережения и близоруко щурясь на другой край стола, ответил Феликс. — Вам говорилось не раз: я буду уезжать, когда захочу и куда захочу…

— Я понимаю, — стал оправдываться Пристрек, — просто ситуация…

— Ситуация, — не дал ему договорить советник, — здесь никогда не была простой. Что же вы мне прикажете, прописаться в ваших апартаментах? Жениться здесь, завести коз на даче? Или еще лучше — завести их в особняке, который вы мне отвели под жилье?

Поймите, Валентин Анатольевич, Беларусь только одна из десятков моих «работ». Дабы не потерять нити общего влияния, и не уступить свое место кому-то другому, я просто вынужден отмечаться и на остальных местах.

Впрочем, если быть откровенным, мой последний перелет как раз был связан именно с вашими делами. Я был в Ираке. Все проверил сам, лично. …Вижу ваше нетерпение. Успокойтесь. Ловчиц по-прежнему в Абу-Грейб. Тот, кто появился на видео вслед за якобы пропавшим президентом «Листаховым», так же, как и этот «Листахов» просто очередной самозванец.

Нужно признать, людей эти «партизаны» находят весьма похожих, но уверяю, Ловчиц сидит там, хотя сейчас и выглядит совершенно иначе, чем когда-то раньше. Скажу больше, я удивлен тому, что он так долго продержался в той вонючей дыре, куда мы его определили.

Кстати, надо бы вашему правительству перевести оставшуюся обещанную сумму тем, кто за ним присматривает. На их диете и пансионе Ловчиц сейчас сам на себя не похож, и, как мне кажется, уже начинает сходить с ума. Думаю, в скором времени в нем нам уже не будет надобности. Ситуация в стране стабилизируется окончательно и можно будет убрать эту «подстраховку».

— Вы меня успокоили, — вздохнул Пристрек, — эти дни…

— Я же вам говорил, — криво ухмыльнулся Феликс, отодвигая в сторону опустевшую чашку из-под десерта, — не тратьте понапрасну свои нервы.

— А захоронение Листахова? — снова несмело вставил дремлющий внутри Пристрека «Валик». — Вы обещали и с этим разобраться.

— М, — коротко дернул бровями советник, — там все немного сложнее. Люди клянутся, что «дело» было выполнено. Я им безмерно доверяю, но, глядя на происходящее вокруг, все же решил и здесь все проверить сам.

На то место выбывала моя личная группа, «гвардия», если хотите, и все только для того, чтобы удостовериться, как это говорят: «наверняка». Интересное дело: ребята прочесали весь лес и… не нашли даже самого места захоронения.

Сами понимаете, такое положение дел нас не могло удовлетворить, поэтому я приказал «исполнителям» уничтожения объекта «Л» вместе со своей группой выдвинуться туда для эксгумации и забора тканей трупа на анализ. Честно говоря, мне и самому захотелось быть уверенным, что «исполнители» именно Листахова прикопали, а не кого-то еще.

— И? — неуверенно улыбнулся «Валик»

— Ну, кхм-кхм, — выражая мелкое недовольство, откашлялся Феликс, — даже ликвидаторы, коим я доверяю, как самому себе, тоже не нашли того самого места.

Должен заметить, что это люди не имеют творческой фантазии, однако они вполне серьезно говорят о каких-то странных вещах. В частности, думаю, вам будет небезынтересно узнать, что мои ребята, заблудившись в хорошо изученном месте, сутки бродили по нему и выбрались из леса только с помощью каких-то местных мужчины и женщины, одетых, заметьте, в платья имперских крестьян еще царского времени.

Вот такие костюмированные представления… М-да. На меня работают профессионалы. Повторюсь, они напрочь лишены всякого рода понятия мистицизма, однако то, что они легли ночевать в деревянном обжитом доме этих «крестьян», а проснулись в прогнившей, брошенной халупе, их немного… нервировало.

— Опять, — проблеял Валик, — «третья сила»?

— Кто знает, — криво ухмыльнулся Желязны, — лишь бы не четвертая. Как интересно, правда? Но главное это то, что мои парни оттуда вернулись, остальное уже детали. Как только я закончу свои дела с так пугающей вас, Валентин Анатольевич, «третей силой», освободятся мои люди, работающие в проекте «Веста». Хочется надеяться, что мы всё же поймаем кого-то на живца, а нет? У меня есть план и на этот случай.

Так вот, закончим с «Вестой», я сразу отправлю с боевой группой на поиски захоронения Листахова кого-то из своих «медиумов». Думаю, эти эксперты легко найдут и затерявшуюся могилу, и разберутся с необъяснимыми вещами в том лесу. Уверен, этот опыт их немало позабавит как профессионалов. Засиделись они у меня без живого дела.

Только очень прошу, не нужно заранее так переживать. Фото мертвого Листахова я видел сам, и от них «дышало» тленом. Его дух отлетел от тела, мне ли этого не чувствовать? А раз так, значит и могила этого тела где-то есть. Мы найдем ее, даю слово. Вы имеете еще что-то спросить?

Желязны привычно вытащил из штанин свой огромный носовой платок и, вместо обычного протирания стекол, шумно высморкался.

Пристрек вздохнул и расслабленно откинулся на спинку стула. Только теперь, когда отступили тревоги, он почувствовал, что страшно устал и безудержно хочет спать…

Андрей натыкался на ровные стены, словно зафиксированные на века бетонные плиты его «хрущовки» двигались, а пол медленно плыл волнами. Друзья-музыканты, немилосердно отгрузив в короткий срок его кипящим мозгам полноценный годовой рацион переживаний, быстро допили все имеющееся у него спиртное и покинули квартиру терпящего бедствие лидера. «Толи птицы летят перелетные, толи крысы бегут с корабля-а-а», — прогнусавил Волков строчку известной песни[1] и замер на пороге комнаты. Его тянуло лечь в постель, но, в противовес этому, серьезно штормило в море употребленного виски.

Опершись о дверной косяк, Волков попытался принять выжидательную позу, но чуть было не упал. «Плохо дело, — произнес вслух Андрей, хотя в квартире кроме него никого не было, — хм-м-м-м…», — по-медвежьи зарычал он, даже будучи пьяным понимая, что испортить постель содержанием собственного желудка сейчас ну никак нельзя.

Сразу после ухода ребят ему позвонила «Иннусик» и, чрезвычайно взволнованным голосом заверила, что находится недалеко и скоро приедет. Наверняка, кто-то из его «банды» позвонил ей и обрисовал сложившуюся ситуацию. В глазах этой женщины Андрей не хотел выглядеть некрасиво. Хватило и того, что его коллеги, как оказалось, все, как один увидели его сегодня не в лучшем свете.

Волков младший сморщил страшную рожу и отправился в туалет. Полное опорожнение его скачущего, словно молодой ягненок, желудка ничуть не исправило общего состояния «звезды». Андрей все равно был пьян, но по крайней мере, теперь уже мог хоть как-то встретить Инну…

Покинув туалет, он включил клавишу вентиляции и, держась за стенку, побрел в ванную комнату. И какого же труда ему стоило намазать на зубную щетку пасту! На присмиревшие от недавних рыков в соседнем туалете ворсинки попала лишь ее треть, остальное шлепнулось в раковину, сложившись в некрасивый, напоминающий «собачий» кренделек кучку. Чистить зубы было тоже не особо приятно. Руки музыканта совсем не слушались.

Закончив с горем пополам, Андрей доковылял до кровати и рухнул на нее с грохотом падающего шкафа. Только-только завертелось «вертолетами» под ним ставшее нематериальным одеяло, в дверь позвонили. Через минуту еще, и еще…

Андрей подтянул под себя ноги и кое-как поднялся. Его однокомнатную квартиру снова начало шатать. Опершись на полуоткрытую дверь, он чуть не упал. Спас молодчина косяк — ставший для хозяина сегодня просто гарантом стабильности.

Через порог Волков шагнул, как в последний бой, благо до входной двери было всего-то шага три. «Кто там»? — хотел спросить Андрей, а из его глотки с болью вырвалось что-то несуразное, похожее на матерщину.

— Это я, — сдержанно произнесла из-за двери Инна.

— Зойка! — злобно гаркнул Волков, вместо радостного «Зорька».

— Открывай, — негромко, чтобы не возбудить любопытства соседей, настаивала женщина, — ключи звенят, они в твоей двери. Ну же…

Волков опустил блуждающий взгляд к замку. В самом деле, ключи были в нем. «Холмс, — протягивая шатающуюся руку к связке, пытался пошутить Андрей, — вы удивительно позорны…»

— Прозорливы, — неслышно, словно сквозняк проскальзывая в помещение, поправила его Инна. — Боже, как же ты набрался? …Свет горит во всей квартире, ванна настежь, туалет… Тебя тошнило?

— М-м, — замычал обескураженный, пьяный мужчина. — Безусловно это так. Но я почистил зубы…

— А туалет? — недовольно морщась от запахов, спросила его гостья.

— Е-го, — икнув, ответил рок-звезда в отставке, — я н-не чистил. Винсилясию фк-лючил…

— А смыть?

— Пр-р-р-р, — с досадой, по-конски выдохнул через сжатые губы Андрей. — За-был.

Инна задержала дыхание, вошла в туалет и спустила воду. Она делала все быстро: прихватила хозяина жилища под руку и заботливо сопроводила его к кровати. Принесла воды, отключила ненужный свет, закрыла двери санитарных комнат, открыла балкон. Зафиксировала Андрея полусидя на кровати, чтобы не вертелось у него все вокруг и только тогда сама, включив ночник, который она же и подарила ему полгода назад, присела у взмокшего от перепоя тела.

— Боже мой, — гладя горячую ладонь певца, горько произнесла несчастная женщина, — зачем ты так? А? Андрюша, ты меня слышишь?

— Мг, — выдохнул Волков, стараясь навести резкость на застывшей перед ним картинке.

— …Ливанов твой позвонил. Сказал, что дела у вас плохо, ты пьян и, чтобы я приехала за тобой посмотреть. Ты не скажешь, почему Табога уточнил: «Чтобы с Андрюхой ничего плохого не случилось». Что может с тобой случиться, Андрей?

Волков шумно и протяжно выдохнул через нос. Говорить не хотелось, а говорить было нужно:

— Нас нет, — попытался он сказать многозначительно, но прозвучало это по-детски глупо.

— Кого нас? — Приняла это на свой счет «Зорька». — Нас с тобой? Между нами?

— Что ты? — Скривил неприятную физиономию Андрей. — О, женщины. Только о своем. «Белого Запада» больше нет, группы моей нет.

— Та-ак, — пропустив мимо ушей замечание на женскую тему, продолжала допытываться Инна, — как это нет? Кто это решил? Ты?

— Судь-ба, — сказал по слогам Волков и снова вздохнул. — Только не ври, что «Табога» про это ничего не рассказал.

— Рассказал, — не стала спорить «Зорька», — а также, что ты на сегодняшнем вечере подставил под удар их всех.

— Их?! — внезапно проревел Андрей. — Чем?

— Группы-то уже нет, — спокойно ответила Инна, — им придется искать себе другую работу. Как я поняла, они теперь с «душком», а таких не везде возьмут.

Взгляд Андрея был тяжелым. Странно, с одной стороны он чувствовал, что сегодня явно перебрал с алкоголем, но с другой, ему хотелось бы еще и добавить, чтобы уже наверняка отключиться от подобных «пыток».

— С «душком», — повторил он. — А кто каждого из них вытянул из болота «кавер-бендов»? Кто дал возможность играть авторское, свое, по-взрослому! Суки…

А гонорары? …Некоторым они уже стали затмевать разум? А кто того же правдолюба Ливанова помог лечить от зависимости? Кто дал на это денег? Он-то, лежа в наркологическом центре, свои деньжата только на сигареты тратил. Врачей кто ему оплачивал? А? …А центр медицинский? Я платил, Инна, кто еще? Других-то дружков на поверку — не оказалось. Они рядом только на вечеринках и концертах.

«Волков… Он «звезда», он богатый. На своих несчастных музыкантах наживается». Так да? Ты же знаешь, все гонорары в группе всегда делились поровну. …Боже мой, болото, какое же это болото!

— Не всё, Андрей, в нашей жизни измеряется и деньгами.

— Да? — С сарказмом ухмыльнулся Волков. — Кто бы говорил? Ты? Коне-е-е-ечно. На рынке и в твоих магазинах просто средоточие духовного начала.

И тут «Иннусик» зацепило. Она, вдруг, показала зубки:

— Что ты несешь? То же мне…, — она поднялась и стала собираться, — непотопляемый наш, …духовный лидер. Одну, кормящую тебя корову сам лично своим длинным языком вчера прирезал, а другую, дуру-корову, что царапинки и ранки на нежной душе музыканта столько лет зализывала, выгоняешь за порог, пинками. Так им обоим и надо.

С кем, …с чем ты останешься, Волков? Против кого ты свои тщедушные плечики расправил? «Я дал Ливанову денег, дал им всем заработать!» Если уж на то пошло, чьи песни тебя сделали тем самым Волковым? А? Все твои сексуальные баллады «сюси-масюси» только дурам вроде меня — поскакать и повизжать.

Спроси у себя, какие, чьи песни поет народ? То-то. Имя тебе сделал брат, а ты? Ты-то сам что? Мужчина… Дом построил? …Скромненько для звезды, — окидывая взглядом однокомнатные «хоромы», заметила Иннусик. — Сына родил? Дерево твое где? …Герань, усохшая на кухне? Пока я ее не полью — она как в пустыне растет. Как бы я не относилась к твоему брату, но он все же мужик. Далеко не идеальный, но настоящий.

Петь мужские песни или о мужском, и быть мужиком — вещи разные, Андрюша. Неужели ты на самом деле поверил, что можешь …быть тем солдатом, тем пиратом, теми людьми, о которых написаны Лешины песни?

Ругаешь своих ребят, что предали тебя? А чем ты лучше? Ты так же, как и они, просто мальчики по вызову. Надо играть свое — поехали с Волковым — сыграли. Надо косить капусту в клубах с каверами, а Волков не хочет? Они сами поедут, без тебя, и будут играть. Всем надо жить как-то. Если хорошо заплатят, и голяком играть будешь, и еще пританцовывать.

Что ты хлопаешь глазами? Ну выпендрился ты вчера! Теперь тебе запретят играть свое, и что дальше? Каверы ты не поешь, сам на весь мир об этом заявил. Что тебе остается? Пойдешь в мой бездуховный магазин, сорочки мужские продавать? Место как раз есть.

Да, я торгашка, не отрицаю, но и на том, что у меня сам Волков будет за прилавком тереться, даже ничего не делая, я сумею, и сама хорошо заработать, и тебе помереть с голоду не дам. Ну что, пойдешь? Чего молчишь, пьянь? Куда тебе еще сунуться? В музыкальную школу, вокал преподавать?

Явившиеся во всю красу зубки «Иннусика» блеснули в улыбке снисхождения:

— Спи, «погасшая звезда», а проспишься — позвони. Только не страдай утром с похмелья, и вообще не страдай. Завтра для тебя начинается новая жизнь.

[1] Песня «Я ни разу за море не был» группа Воскресенье.