Часть 4 глава 7

ГЛАВА 7

Вечером двадцать пятого мая, отработав небольшую сольную программу в одном из немногих клубов, что все еще рисковали приглашать к себе изгоя от музыки, Волков младший ехал домой. Измотанный обрушившимися на него в последнее время переменами, музыкант сегодня порядочно выпил. Он нанял такси, хотя прекрасно знал, что после дорогого виски и этой поездки у него останется только половина сегодняшнего гонорара. Что тут поделаешь, за выступление в формате «минус один» особо не платят, тем более, посреди недели.

Прохладный майский четверг катился к концу. Где-то на западе начали моргать сполохи молний, собиралась гроза. По радиоприемнику сообщили о том, что в северных районах Беларуси ожидаются заморозки до минус семи градусов по Цельсию. Слушая это, Андрей, даже находясь в теплой машине, запахнул ворот своего пиджака и тяжело вздохнул.

Когда до его дома оставалось два квартала, он попросил водителя остановиться за перекрестком и расплатился. Несмотря на собачий холод, Волкову захотелось пройтись пешком. По его личному разумению его попросту укачало и порывистый, холодный ветер, пронимающий до костей распаренное в клубе тело, наверняка должен был усмирить поднявшуюся внутри него «волну».

Ближе к дому небо стало осыпать его редкими, колючими каплями дождя. Андрей кисло посмотрел в кашляющее сильными басами небо и слегка прибавил шагу. Его все еще мутило и смутно наклевывалась перспектива провести ночь в туалете. Хотелось еще побродить, подышать свежим воздухом, но распорядитель погодной «вечеринки» наверняка был против этого. Все, как в клубе: есть шикарный свет, есть классный звук, но повеселиться на всю катушку сегодня не выйдет, обязательно подмочишь себе репутацию…

Улыбаясь этой глупой мысли, Волков вскочил в подъезд, и потащил из бокового кармана связку ключей. Вместе с ней на площадку вывалился мобильный телефон. Андрей скорчил страшную физиономию и едва сдержал желание тут же поднять его и со всего маху грохнуть об стену. Досада от осознания того, что собственное тело, вещи, мысли, движения в пьяном виде тебе не в должной мере подконтрольны, раздражала, но певец сдержался. Шумно выдохнув в нос, он вытащил дорогой аппарат из чехла и осмотрел его. Купленный по совету «Зорьки» престижный «Сони Эриксон» был цел и работал исправно. «А выключить тебя, — останавливаясь возле двери своей квартиры, решил Андрей, — чтобы не трезвонили с утра кому не надо…»

Он нажал кнопку отключения и чудо электронной техники, мелькнув на прощание яркой картинкой экрана, вышло из сети сотовой связи. Волков открыл дверь квартиры и замер. На кухне горел свет, пахло едой и шумела вытяжка.

Он закрыл дверь и стал разуваться. Хозяйничать не кухне могла только «Инусик», кто еще? Только у нее были свои ключи, но у встроенного шкафа стояли туфли, которые «Зорьке» были бы малы. Да и каблук. Она всегда, разумеется, кроме утренних пробежек, носила высокую шпильку, а тут все скромненько, хотя и элегантно. «А может…?» — Андрей только пожал плечами. С определением размера он мог и ошибиться, в таком-то состоянии. И тут в пьяном человеке начали бороться сразу два чувства: с одной стороны, ему хотелось побыть одному — мало ли, всю ночь будет штормить, а с другой, в той же мере ощутить на себе чью-то ласку и заботу. Чтобы его пожалели, ни о чем не расспрашивали, а просто гладили по голове и потом уложили спать, минуя душ.

С «Зорькой» этот фокус не пройдет. Та до него уже в достаточной степени испробовала на себе подобное пьяное «счастье», на долгое время поселившееся у нее дома и, не выдержав, развелась, поэтому пока Волков не уснет, она будет вкручивать ему в голову шурупы: «сопьешься, алкаш», или «тебя скоро лечить надо будет, то же мне, рок-звезда». Зато утром он проснется, а завтрак готов, и похмелиться дадут, в случае чего...

— Сейчас-сейчас, — развязно запел еще из коридора Андрей, — где моя круглая попочка? Ей срочно нужен сеанс пальпации…

Он так и замер у проема двери с растопыренными в стороны руками и фальшивой улыбкой похотливого пьяницы. У плиты, обернувшись на шум, стояла молодая, светлолицая женщина в строгой, цвета молочного шоколада двойке и наброшенном поверх нее домашнем фартуке. На голове непривычная для двадцать первого века легкая, длинная, кремовая косынка. «Как в церковь пришла в платочке…», — шалея от происходящего, подумал Андрей.

— У меня ключ подошел, — подражая герою Мягкова в фильме «Ирония судьбы или «с легким паром»», тут же стал кривляться Волков, пробираясь вдоль углового дивана за стол, — это ведь: третья улица Строителей? »…

Как ему самому казалось отличная, вполне уместная острота, отразилась на красивом, удивительно чистом лице женщины только заметным скепсисом и скрытой горечью. В ее взгляде ясно читалось, что она и планировала застать его дома врасплох, но только трезвым.

— Ужин? — отмахнувшись от неудачной попытки пошутить, спросил Волков. — Здорово! По какому случаю и что это за подстава?

— Подстава? — тихо спросила гостья, и Андрей вдруг ясно понял, что она не знает значения этого слова.

— Розыгрыш, — пояснил он, — что это за шутка говорю? Инна дала ключ, хочет проверить меня на вшивость?

Смысл нового речевого оборота дошел до стоявшей у плиты женщины. Она молча пропустила мимо ушей то, что касалось Инны, и ответила ему многозначительной, растерянной улыбкой, но только и всего. Повернувшись к огню, русоволосая красавица, как ни в чем не бывало, стала не торопясь размешивать на сковороде скворчащее, и до одури аппетитно пахнущее мясо с луком.

Волкова прямо тряхнуло, едва он представил, как выглядит со стороны эта картина. Семейная идиллия — ни дать, ни взять: подвыпивший муж, кухня, стол. Жена в косыночке готовит ужин… Как мусульманка. Не хватает только парочки сопливых детей, чтобы с шумом носились по квартире и орали: «Папа! Папа! Компьютер не работает…».

«Не пойдет, — мысленно возразил сам себе Волков младший, — и я пьяненький — и совсем не мусульманин, и на сковороде у нас свинина, и детей …увы, нет».

И тут в углу зазвонил телефон. Хозяин квартиры недовольно поджал губы. Скорее всего звонила мать, по старинке предпочитавшая проводные линии услугам сотовой связи. Говорить с ней не хотелось, но и молчать было нельзя, за него, за младшенького она всегда сильно безпокоилась, считала его разбалованным и непутевым. Он снял трубку:

— Алло.

В ответ на линии раздался сигнал соединения с сотовой сетью, а затем, через шум и отдаленную музыку проявился голос «Зорьки»:

— …дрей! Алло, слышишь? Кс-ш-ш-ш-ш. Ты где зашился? Все в порядке?

— Д…, да, — судорожно выдохнул он и сморщился, — плохо слышу.

— Это снизу, на Уманской, тут всегда так…, — шумы на линии стали пропадать, — я еду к тебе. Детей отвезла к матери, пусть погуляют с бабушкой. От нее ближе в школу. Еды я купила…

— Ин, — чуть не вскрикнул Волков, обмеряя взглядом беззаботно занимающуюся у плиты делом женщину, — я не дома, будут только через час…

В трубке повисла многозначительная пауза:

— Ты что, — сказала железным тоном «Инусик», — нарезался сегодня? …Опять?

— Ну, — не стал спорить погасший рок-музыкант, — есть немного. Посидим с ребятами...

— С какими ребятами? — надавила на связки «Зорька». — Я же тебе домой звоню! …Сейчас приеду, разберусь! Слышишь? Лучше всех сам выпроводи, пьянь, я до трех считать не буду, ты меня знаешь. Забыл, кто неотложку вызывал твоим наркоманам, что отрубились на балконе? А кто потом прикрыл тебя, от скандала, тоже забыл? Я через пять минут буду…

Связь дала отбой и в трубке пошли короткие гудки. Волков младший глубоко вдохнул и вдруг почувствовал, что трезвеет. Мозг, получив волшебного пендаля от усилия воли, вдруг перестал играть в пьяного и сбросил куда-то и лень, и вальяжность, и раздражительность, и неточностью движений.

— Вам надо уходить, — побледнев, выдохнул Андрей, и его слабый голос слился с шумом сковороды и вытяжки,

Женщина только на миг обернулась и, улыбнувшись, продолжила готовить:

— Не слышу, — громко ответила она, — все шумит. Говори громче, что ты там мямлишь как девица.

— Уйти! — рявкнул Волков и «погас», подозревая, что выпроводить даму ему за отпущенные пять минут никак не удастся. — Ко мне сейчас придут. Кто вы такая? Как сюда попали? Это мой дом, моя квартира!

— Я знаю, — ничуть не смутившись, обронила вероломная красавица, — зна-аю. Как ты там говорил: «Третья улица Строителей, дом двенадцать»? Ну что ж ты скис, кавалер? Куда девалась твоя игривость и остроумие? У тебя в гостях молодая, интересная женщина, между прочим, я на девять лет моложе тебя. Да, …не удивляйся, я совсем еще не старая, хоть и одета не так, как мои сверстницы. Ты же это заметил, не мог не заметить? Ты уже все осмотрел и оценил, я знаю. Поэтому и дал волю играющему в крови алкоголю, расслабился, ведь так? Ну же, Казанова. Что, сначала ясно вырисовывалась очередная и весьма яркая интрижка под пьяную лавочку, а тут один звонок по телефону, и все прошло? Тебе женщина звонила? Твоя женщина?

— Моя, — блеклым голосом ответил Волков.

— Ну что ты? — рассмеялась гостья. — Какая же она твоя? Просто коротаете вместе время. Бедняга, ей всегда не везло с мужиками. Тот, которому она всегда будет принадлежать, уже и забыл о ней. Был мертвый плод, нервы, страдания, но она, в отличие от него, будет помнить это всегда. Ему недолго осталось. Мно-о-го насобирал грехов. А она, между прочим, женщина сильная, вольная, но одно плохо — незрячая еще смолоду. Пошла на поводу зова живота своего, его нижней части.

Первым подмял негодяй, потом пустой «павлин», третьим — пьяница и извращенец, слава Богам она не знала об этом, и третий, в довершение всего — музыкант. Вот тебе и Судьба нынче женская — намешать, насобирать в себе семя от дюжины никудышных и детей от всего этого народить неведомо какого замеса. А после мытариться по больницам «спасите моего Сашеньку, люди добрые», в церковь с деньжищами «замолвите словцо, отмолите отче». Как же, — с сарказмом заметила гостья, — отмолит он. И сам бы пристроился к эдакой ляльке, да только пузо наместнику Бога мешает. Ну, где она?

— Вы н-не можете, — замотал головой Андрей, — я вас не знаю…

— Зато я знаю, — отрезала странная незнакомка. Она достала из шкафа и выставила на стол еще одну тарелку и, неспешно начиная раскладывать ужин на три персоны, добавила, — ты же чувствуешь, я все-о-о знаю. И о тебе, и о ней, и …еще много о ком. Только жаль, — с сожалением вздохнула она, — о себе мне мало ведомо, так уж странно все устроено…

Звонок в дверь прогремел хоть и ожидаемо, но все равно, как гром среди ясного неба. Инна могла воспользоваться ключами, но подозревала, что гости у Андрея остались, и хотела, чтобы он встретил ее у двери. Хозяин квартиры, услышав звонок, понял, что скандал сегодня неотвратим, поднялся, и на ледяных ногах пошел открывать.

«Зорька» привычно безшумно проскользнула в прихожую, отдала Андрею пакеты с едой и дежурно чмокнув его в щеку, сняла короткую, болоньевую куртку. Когда же дошло дело до кроссовок, ее цепкий взгляд упал на стоящую у встроенного шкафа пару фирменных, дорогих туфелек. «Похоже, прошлогодней коллекции? — профессионально заключила она. — Но таких до нас не довозили, — подметил профессионал рыночной торговли, — дорого, кто их тут купит?»

«Зорька», пребывая в неопределенном состоянии из-за мрачной молчаливости Андрея и дразнящих запахов, доносившихся с кухни, неуверенно прошла по коридору и застыла у двери.

— Милости прошу, — источая искреннее гостеприимство пригласила ее за стол неизвестная женщина в классном, но на взгляд Инны слишком уж скромном костюме. На голове незнакомки был платок, из-под которого жирным, длинным удавом ниспала на грудь русая, пробуждающая искреннюю женскую зависть коса.

— Я, — дрогнувшим голосом ответила «Зорька», у которой гулко и больно начало стучать сердце, — только что из-за руля. Вымою руки…

Она вернулась в коридор, включила свет и открыла воду, чувствуя, как мощные толчки крови ринулись к ее голове. В ванную заглянул Волков:

— Ну, кто это? — холодея сердцем, спросила Инна, которую начало бросать то в жар, то в холод.

Бледный и уставший от сегодняшнего дня Андрей только безпомощно пожал плечами.

— Ну что ж, — глубоко вздохнув, заключила «Инусик», — идем, ща разберемся…

В это время гостья вдруг выключила вытяжку, и на кухне повисла такая оглушительная тишина, что на ее фоне тарахтящий в углу импортный холодильник гремел, как трактор.

— Садитесь кушать, — стоя у окна и, слегка присев на подоконник, пригласила гостья, — остывает.

Сделала она это столь легко и непринужденно, что Андрею и Инне ничего не оставалось, как расположиться за столом. Более того, «Зорька», беглым взглядом оценив старания незнакомки, и сама спросила:

— А вы?

— И я, — не стала та ломаться, — только я овощи и салат, мясо мне сейчас ни к чему.

С этими словами она взяла свою тарелку, вилку и, продолжая стоять у окна, принялась кушать. Инна буквально просвечивала ее, сверлила глазами, но движения гостьи не выражали ничего, кроме врожденной скромности. Точные, легкие, «ну хоть бы крошка упала, хоть бы качнуло ее!»

Способность так уверенно держаться в непростой ситуации можно было бы отнести к изысканному воспитанию, но, опять же, желание кушать стоя у окна выводило ее из этих рамок. Скромность гостьи, в данный момент блестяще показанная присутствующим, ставила растерянного Волкова в тупик, и от того он молчал, не понимая, какая же из ипостасей женщины с передником настоящая? Та, что была до того, или эта, …скромная?

Инна ясно почувствовала сильно затянувшееся замешательство того, кого она называла своим мужчиной. Не зная, что ей дальше делать, она, следуя примеру гостьи, начала кушать. Отмечая про себя, что — опять же — в скромном ужине достаточно соблюден вкус и мера, она то и дело косилась на Андрея, а тот, только отрешенно хлопал ресницами и ковырялся в тарелке. Когда же мера неопределенности стала переплескиваться за края ситуации, Инна не выдержала и, оставив в покое вилку, спросила напрямик:

— Вы кто?

— Пришлая, — медленно ставя на стол свою посуду и, не выражая никаких эмоций, ответила гостья.

— Что это значит?

— Значит, что я пришла.

Инна посмотрела на Волкова:

— К кому?

Незнакомка устало улыбнулась на слабо скрытую женскую провокацию:

— Вот пример, — ответила она двусмысленно, — человек пришел на вокзал. К кому он пришел?

— Здесь же не вокзал, — тут же нашлась «Зорька».

— Хорошо, — не стала спорить гостья, — скажем, я пришла …к вам.

— К нам?

— Да. Шла к Андрею, но войдя в его дом, увидела, что здесь бывает женщина, поэтому к вам.

— А, — догадалась Инна, — вы с Андреем давно знакомы?

— Нет, — разом обрубила и эту ее попытку хоть что-то понять незнакомка. — Я решила посмотреть на того, кто воедино явился на свет с Великим человеком. Интересно же, когда знаешь сколько вложено в одного, узнать, а что содержится в другом?

— Я, — теряясь от услышанного, пожала плечами Инна, — не могу вас понять.

— Знаю, — уверенно ответила гостья, и от ее былой скромности и сдержанности не осталось и следа. — Знаю, — повторила пришлая, и добавила на выдохе, — и поэтому буду говорить четко и понятно для вас.

— Ясно…, — чуть не выкрикнула от догадки Инна, — вы из церкви. Ну, конечно! В платочке и говорите так странно…

— Кх-м, — снисходительно улыбнулась незнакомка, — опять мимо. Я почти всегда в платочках и шапочках, но не потому, что я из церкви. Я вообще, — призналась она, — стараюсь обходить стороной нынешние церкви и еще пуще стараюсь не показывать никому свои волосы. Они, — добавила гостья, — лучше растут без чужого глаза.

— Но как вы сюда вошли? — начала приходить в себя «Зорька». — Замки же?

— Замки? — удивилась незнакомка. — Для меня не труд открывать и человеческие замки, что мне эти, дверные?

— Но кто вы?! — заходя на новый круг, чуть не выкрикнула Инусик.

— Я Радмила.

— Цыганка?

— Нет, — остановила ее жестом гостья, — не угадывай. Время дорого. Я всего лишь хотела увидеть вторую половинку… Нет не так, — поправила саму себя женщина, — часть, а теперь понятно, что очень малую и слабую часть того, кто «панясе Перуноў Перст».

Ты, Андрей, мыслями витаешь в облаках, а на земле стоишь едва-едва. Жаль. Ему здорово бы помогло, если бы ты представлял из себя хоть что-то. Пока же ты только силами этой женщины живешь и топчешься в пыли своих старых дорог, да и то. Ты только красивый котенок, которого она подобрала у подъезда, как рачительная хозяйка. Не будь ее, тебя бы уже давно раздавили.

Что тебя судить строго? Немногим дано — собрать это воедино, земное и Небесное, но ведь ты, Андрей, из того же семени, что и он…

— Кто он? — вяло спросил Волков, которого уже клонило ко сну, и которого больше уже ничего не беспокоило.

— Он? — устало улыбнулась Радмила. — Этот тот, с кем ты почти оно целое, но кем ты никогда не станешь. Ты делил с ним утробу матери, был близко, но рождены вы разными: один вольным волком, а другой — тем же волком, но в зоопарке. Ты уже никогда не приблизишься к нему больше, чем в материнской утробе. Вы идете в разные стороны, я ошиблась. Если воду из родника влить в радиатор машины, ее уже никто не назовет родниковой водой…

Она оторвалась от подоконника, прошла коридором, обулась и вышла прочь.