Глава 32. Точки над "и"

Гредсон считал, что он прав абсолютно во всём. Последняя надежда возлагалась на возрождение памяти, которую Джеймс якобы потерял, будучи Кейлом Хайлером. Хотя слова Кевина не повлияли на его мнение, они вызвали высшую степень гнева, которую периодически сменял сарказм в сторону самого себя. Частично он считал себя виновным в том, каким стал Кевин. У парня не было надлежащего воспитания, Филипп всегда был отдан работе, а его жена… она давно бросила его, ссылаясь на причину, описанную выше.

Кевин всё объяснил. Ни для кого не секрет, что он ненавидел Кейла. Кейл стал Гредсону роднее собственного сына, что не осталось незаметным для любопытного глаза. Доказательств смерти великого учёного предоставить не получится, но заявление Кевина теперь представляет угрозу всем попыткам Филиппа вернуть всё на свои места.

До этого момента все «басни», в которые посвятил Джеймса Гредсон, были лишь вершиной огромного айсберга. Оказывается, у Кейла были свои секреты, в которые он не собирался посвящать даже лучшего друга — у него был родной брат, которого он тщательно скрывал от посторонних глаз. Но пленить своего двойника не получалось — он был довольно известной личностью, прославившейся за пределами своей страны. Да, он был футболистом.

И теперь Кевин утверждает, что, не имея возможности различить близнецов, подстроил аварию не тому, кому следовало. Но справедливость всё равно восторжествовала — Кейл мёртв.

— Из вас вышел бы замечательный сценарист, — заметил Джеймс, — будто на ходу придумываете чудесные сюжеты! Я уже ваш кумир.

Филипп скривился, в глазах блестела неуверенность. Но лишь в том, кто из братьев сейчас перед ним.

— Сэм — не Кейл. Наша экспертиза показала, что он — носитель специального чипа.

— Чипа! — воскликнул собеседник, — вот оно что! А я то думал, почему Кейл о нём так радужно пишет. Почему же не попытались внедрить его в мой мозг? Я от вас не ожидал такой халатности!

Гредсон сделал взглядом акцент на самых первых словах, мысленно похвалив парня за интерес к науке, даже в непроизвольном его исполнении. А потом его взгляд потух, встретившись с частицами неприкрытого сарказма. И последовало таинственное молчание, словно магическое, и вот-вот Джеймс пожалеет о сказанном.

Но Джеймс не пожалеет ни о чём… Впервые в жизни он начал сомневаться в том, кто он, а кто тот монстр за стеклом. Но какой бы ни была правда, он преследовал свою… Поскольку лучше забыть прошлое, чем приветствовать его в будущем. Такому будущему не должно быть места в этом мире. Сейчас у парня стояла новая задача — поговорить с тренером.

— Зачем мне создавать Кейла, возрождать его из пепла надежд? Его прежнего уже не вернуть, а значит, я остался один.

Джеймсу не пришлось по душе это притворное откровение. Но выбора нет, одно неверное слово — и можно провести все оставшиеся дни в подвальной клетке. Этому не бывать.

— Я не смог вернуть дорогих мне людей в свою жизнь. Наверное, это не судьба.

— Если Кейл ушёл, значит он не хотел продолжать своё дело. Он решил всё изменить. Жив он или мёртв, отпустите его.

Гредсон кивнул, но в этом согласии проскальзывало что-то вроде притворства. То ли привычная невозмутимость давала о себе знать, то ли нехватка смирения. Трудно было осознать и принять новое положение дел.

…

К Филиппу заглянул Кевин. И пока сын и отец мерялись фактами своей правоты, Джеймс снова стал гостем в корпусе «С». Почти все доктора и учёные, считая гостя хозяином, практически пали жертвами культа великих дел, которые, по их мнению, имеют прочное основание для продолжения.

— Добрый день, мистер Хайлер. У нас возникла небольшая проблемка, — процедил сквозь усы мужчина лет сорока, который показался нашему герою знакомым.

Немного пошарив по уголкам памяти, Джеймс вспомнил эту личность. Его звали Брендон, он уже имел возможность общаться с ним в тот самый неблагополучный день, когда открылось нечто ужасное. Именно тогда Джеймс узнал о деятельности Гредсона ещё один интересный факт — он создаёт монстров из людей, которые стали ему не пригодны. Комок жалости накатил на парня при воспоминании о том, кто безжалостно пленён извращениями науки и отбывает в камере своё пожизненное наказание.

— Боюсь, я не специалист в решении проблем, родившихся в стенах этой клиники.

— Всего один вопрос.

Джеймс озадачился данной просьбой. Возможно, ему стоит взглянуть на какое-нибудь шокирующее изобретение.

Столы с микроскопами и другой исследовательской техникой заняли пространство между окном и стеной. Шкафы с колбами, пробирками и пузырьками облепили стены.

— Мы изготавливаем новый препарат для лечения шизофрении. Нужно сильное средство, поэтому за основу взят состав галоперидола. Изучаем бутирофенон, но новые кетоны получить не получалось долго. Я не могу разобраться в этом соединении, возможно, нам удалось синтезировать новую основу для лекарства.

Джеймс почувствовал себя убитым от такого количества непонятных ему терминов. Авторитет Кейла значительно пострадает, ведь Джеймс абсолютный «двоечник» в медицине и казаться другим не собирался.

— Это не моя работа, — важно ответил Джеймс, — пусть Филипп займётся данным важным вопросом.

— Я подумал, что…

— Моя амнезия не позволяет мне так широко раскинуть мозгами, простите за нетактичность.

С этими словами Джеймс покинул кабинет. Спёртый искусственный воздух вызывал у него неприятные ощущения. Сколько же человек должен знать, чтобы разбираться в такой сложной науке, которую подчинил себе Кейл? Никогда Джеймс не задумывался над этим, и теперь ясно понимает, что его голова не могла бы вместить столько знаний, которые даже при потере памяти переливались бы через край.

Джеймс не смог навестить жену — Кэтрин неважно себя чувствовала после утренних процедур и предпочла отдых. Тогда он направился, попросив Брендона сопроводить его, в изолятор, где держали главный результат работы Кейла — ни человека, ни монстра — того, кого боялись и над кем продолжали проводить эксперименты. Никто не называл его по имени, он выглядел как зловещая статуя, превращающаяся в живое существо, когда невидимые шаманы призывали его дух из бездны.

Джеймс не мог объяснить свой интерес к этому существу. Казалось, за уродливой внешностью и звериными инстинктами скрывается ранимая душа, блуждающая по краю пропасти и взывающая к спасению.

— Кейл придумал это чудовище?

— Нет, он был человеком, мистер Хайлер пытался спасти его от неизлечимой болезни, но… эксперимент не удался. Последствия были очень печальны.

— Я привык слышать лестные отзывы о попытках исцеления, которые предпринимал Кейл, — едва заметно усмехнувшись, сказал Джеймс.

Джеймс ощутил ход какой-то игры. Доверия к тому, что он услышал о человеке, которого совсем не знал, не наблюдалось… Внутри голос нашёптывал ему едва уловимое отрицание мнимого настоящего. Откуда он мог знать, что на самом деле всё совсем не так? Что история этого бедняги совершенно иная…

Внутри теснилось беспокойство. Хотелось что-то сделать, что-то сказать, но слова утонули в беспросветной тьме задумчивости, окутавшей его. Откуда столько вопросов? Джеймс ощущал необходимость разгадать тайну происходившего здесь до своего появления в стенах этой клиники, словно внутри кто-то требовал с него решительных действий.

Джеймс, чувствуя такой нервный трепет, какого не было на кубке мира, вошёл внутрь изолятора. Тело, «замурованное» в каком-то прозрачном растворе, безжизненно бледнело под светом ламп. Ничего родного в этом лице он не находил, перед ним стояла мраморная статуя, вены и сухожилия разрезали её каменное тело, словно время оставило на нём свои отпечатки. Гигантские мускулы напоминали рельеф измученного тела Дика. По-видимому, они оба подверглись работе какой-то мутации, и теперь похожи на монстров, способных разорвать свою жертву на месте. Джеймс обратил внимание на повязку на его ноге, которую заметил ещё раньше. Но удобного случая задать вопрос не представилось. Но теперь, когда он позволил себе рассмотреть это существо в пробирке ростом под потолок детальнее, некоторые вопросы поднялись на поверхность.

— Что с его ногой?

— Прошлое даёт о себе знать, — скрипучим неприятным голос ответил Брендон, перебирая какие-то бумаги в своей руке.

— О каком прошлом идёт речь?

— Разрыв сухожилия. Он не мог ходить долгое время, но теперь… теперь бегает, как горный козёл, превратившийся в медведя.

Джеймс почувствовал, как сердце почти выскочило из груди. Коварная мысль зародилась внутри, поскольку прозвучало напоминание… о частой травме футболистов. Ахиллово сухожилие — довольно уязвимое место при неудачном падении или столкновении и противником на футбольном поле. Несмотря на то, что оно является самым большим сухожилием и может выдержать вес до четыреста пятидесяти килограммов, частой травмой при игре является именно его разрыв.

— Это невозможно…

Травма указывала на спортивное прошлое и неудачу, которую спортсмен потерпел в прошлом. Но с другой стороны — на отсутствие профессионализма в игре. Джеймс знал тактику футбола в самых её деталях, и за последние два года не получал серьёзных травм.

Фигура в полумраке застыла на ступенях. Нога невольно соскользнула вниз, чтобы не коснуться яркого света лампы, падающего на блестящий пол, и остаться в стороне от происходящего. Она хотела верить, что Джеймс оказался здесь неспроста, он пришёл понять то, чего не мог понять раньше.

Внезапно чья-та рука схватила её за руку, а вторая сделала знак, при котором следует молчать.

— Только пикни что-нибудь этому самозванцу, и я за себя не ручаюсь.

Перед ней стоял разгневанный Кевин. Его не часто можно было увидеть в таком нелепом состоянии, и оно ему было не к лицу. Максимум, чего от него можно было ожидать, это холодной расчётливой хитрости. Шерил никогда не вызывала у него симпатии (что было взаимно), а сегодня он готов был уличить её во всех грехах.

— Чего тебе?

— Мимо проходил, решил оградить тебя от глупостей.

— Пожалуй, это верх твоей наигранной заботы, и я в ней не нуждаюсь, — огрызнулась девушка, продолжая наблюдать за тем, что происходило впереди.

Но ничего не происходило. Она не могла расслышать ни одного слова, которым Джеймс делился с Брендоном.

— Убирайся от неё подальше!

Кевин ощутил, как сильно прижался к стенке и почему-то покачивался, а дыхание спёрло. Впереди мелькало знакомое лицо, оно принадлежало человеку, активности которого он уже давно не замечал. Это был Генри.

— Остынь, парень. Я с ней просто разговаривал.

— Просто разговаривать будешь в другом месте.

— Уже ухожу, — произнёс Кевин с таким видом, будто ещё хотел что-то сказать, но решил не тратить время.

Генри повернулся к девушке. Он смотрела на него так, словно видела его всего пару минут назад.

— Чего он от тебя хотел?

— У нас взаимная неприязнь друг к другу, так что, можно считать, он ничего не хотел.

Генри задумался, будто ушёл на поиски нужных слов.

— Спасибо, — скромно произнесла девушка, и Генри едва не дрогнул от благодарности, которой не ожидал.

— Я знаю, что ты мне больше не поверишь, но… ты можешь рассчитывать на меня.

…

Гредсон восседал на кресле и внимательно слушал своего собеседника. Впервые в жизни он ощутил свою неспособность что-то изменить. Напряжение в скулах придавало его лицу мрачноватый оттенок, что было признаком внутренней борьбы. Он разделился сам в себе, но найти способ соединить две противоборствующие половины не получалось.

— Поэтому вы должны отпустить меня и мою жену!

Заявление звучало справедливо. Гредсон устал, и все вокруг устали возвращать Кейла… Может быть, они просили вернуться то, чего на самом деле нет?

Кевин охотно сознался в своих «грехах». Он вполне мог убить Кейла, а те, кто являются его «копиями», не способны заменить великого учёного и лучшего друга. Даже признание в том, кто такой таинственный пленник-монстр, не могло спасти ситуацию, потому что не было доказательств тех дел, которые совершались Кейлом тайно.

— Мы провели расследование, и доказательств того, что ты и есть Кейл, не существует. Родной брат Кейла как раз был футболистом, но потом он пропал. Кейл не упоминал о брате долгое время, пока у нас в клинике не появился человек, похожий на него, как отражение в зеркале. Кейл сказал, что он был его братом, родным братом-близнецом. Джеймс получил травму на игральном поле, серьёзную травму, а через две недели намечалась важная игра… И он не собирался её пропускать. Жаль, но Кейл не смог помочь брату. Последствия имели необратимый характер.

— Вы врёте! — воскликнул Джеймс, ощущая, как очередная ложь заставляет непреодолимую навязчивую дрожь вернуться в тело, — этого не могло быть, потому что я был футболистом! Я помню эти дни, каждую свою игру, я всё помню!

— Вскоре Джеймс исчез, а следом уехал и Кейл. А месяцы спустя я узнал, что Джеймс Баттлер снова вернулся в команду.

— Блестящая история! Я не помню ничего, что меня могло бы связывать с якобы моим родным братом.

Последние слова прозвучали в тоне усталости, которой наполнился за это время Джеймс в борьбе за правду. И его можно было понять. Парень, утративший семью среди неизвестных ему вещей имел право гневаться на весь мир.

Гредсон не удивился таким резким ответам. В эту историю, и правда, было трудно поверить.

— И что же было дальше? — поинтересовался Джеймс, видя, что доктор намеренно медлит с дальнейшими откровениями.

— Дальше… Я столько раз пытался понять, что же всё-таки случилось… И с кем, — отчаяние наполнило каждое слово.

— Я думал, вы доверяли друг другу, — в голосе Джеймса проскользнуло удивление.

— Да… Я тоже так думал. Но после смерти Майкла Кейл изменился. Очень изменился. Я не узнавал его пару дней до того рокового момента, когда он просто ушёл. Покинул меня. И тогда я поклялся себе, что найду его, и он заплатит за свой опрометчивый шаг, и к тому же, вернётся к работе. Я в нём нуждался…

— Какая трогательная история. Я чуть не заплакал, — невозмутимым тоном произнёс Джеймс, хотя понимал, что впервые за всё время доктор говорил с ним откровенно, — я думаю, вам стоит принять данную ситуацию и продолжать свою работу. Вы умны в своём деле и должны и дальше помогать людям.

— Спасибо, — дрожащим тоном сказал Филипп.

Но состояние Гредсона, которое он тщательно в себе подавлял, не осталось незамеченным. Он хоть и походил на каменного истукана, но всё же чувства пробивались, как ростки сквозь твёрдую каменную почву. И тогда Джеймс понял, что спокойствие и бесконечная выдержка доктора не имели ничего общего с миром в душе.

— Возможно, мне стоит осмотреться ради неё, — произнёс Филиип, окунув взгляд в облик, оживший перед ним на фото, — моя жена оставила меня. Я всегда завидовал Кейлу, что жена любит его так сильно, что не способна бросить даже тогда, когда надо. Ах, Сара…

Джеймсу казалось, что он даже поверил в сказанное. Впервые слова доктора задели его за живое… В этом разговоре все маски были брошены под ноги, и истина восторжествовала! Джеймс не мог отрицать, что у него не было брата, как и утверждать обратное. Но мысль о том, что сам Кейл Хайлер, некогда могущественный учёный, сильный противник и почти «спаситель» человечества от неизлечимых заболеваний, сейчас находится в мутировавшем беспомощном теле, казалась абсурдной. Кто-то в клинике обязан знать точную информацию, если Кейл хоть кому-то доверял. Знает ли Кэтрин?.. Нет, она, безусловно, колебалась в принятии решения, и сама нуждалась в правде. Состояние Филиппа Гредсона не позволяло ему трезво оценивать происходящее, но праздновать победу ещё рано: даже будучи побеждённым, Гредсон способен восстать из мёртвых, чтобы воззвать к «справедливости».

…

Джеймс наблюдал за спящей Кэтрин. Он походила на ангела, устроившегося на облаке среди туч. Их покой был неожиданно нарушен: открылась дверь, и за ней показался сначала поднос, а потом и тоненькие ручки, которые его несли. Девушка приостановилась, увидев гостя, но решительно направилась к пациентке.

— Уберите своё пойло, — сказал Джеймс, пытаясь защитить жену от столь пристального медицинского внимания, — ей это больше не понадобится.

— Я всего лишь выполняю предписания доктора.

— Я знаю. Скажите своему доктору, что Кейл Хайлер меняет рецепты. А теперь идите.

Джеймс вдохнул в себя тишину и прикоснулся к помятой поверхности халата, покрывающего худое тело его жены. Хотелось взять её на руки и перенести в родной дом, не позволив ей ни на миг проснуться, чтобы кошмары из прошлого не смогли нарушить её покой…

— Мы скоро будем дома, — прошептал Джеймс, поглаживая её руку.

Он коснулся её ладони и гладил тоненькие пальцы, пока они не порозовели, словно лепестки.

Девушка открыла глаза. Она посмотрела на мужа и глазами что-то спросила, принимая решение, как его теперь называть.

Джеймс ответил на безмолвный вопрос.

— Всё хорошо. Скоро мы окажемся дома.

Глаза девушки недоверчиво блеснули, но огонёк любопытства просочился сквозь грусть.

— Я знала, что добро внутри тебя восторжествует, — протянула она, прикоснувшись тёплой ладошкой к мужской щеке, — я верила в тебя…

— Я знал, — Джеймс положил свою ладошку поверх частички её тепла, возродившего некую силу, способную перевернуть мир ради того, чтобы эта частичка стала дверью в новую жизнь, — твоя вера спасла нас.

Джеймс перевёл взгляд на деревянную полукоробку, закрытую и застеленную внутри, и вспомнил, что именно такая стоит в музее. Он, наконец, рассмотрел это страшное орудие смирения из прошлого, и внутри всё сжалось. Как оно оказалось в комнате Кэтрин? Зачем? Кейл пытал её?

Джеймс дрожащими руками взял жену за руки и усадил на кровать.

— Кэтрин, расскажи мне всю правду. Что с тобой произошло, пока меня не было?

Кэтрин скорчила смешную гримасу, выразив желание не говорить на эту тему и замаскировать её своими позитивными эмоциями. Но Джеймс был непреклонен.

— Скажи мне.

Улыбка немного потухла, но через минуту возродилась с новой силой. Кэтрин принялась уверять мужа в том, что ничего страшного она не пережила.

— Если бы всё было хорошо, то эта штуковина здесь бы не стояла! — Джеймсу пришлось повысить тон, чувствуя, что жена хочет что-то скрыть от него.

Кэтрин без эмоций покосилась на кровать-усмирительницу, и из глубины пережитого донёсся едва заметный всхлип.

— Я не помню ничего… Ничего из того, что ты хочешь услышать, — выдавила она из себя.

— Филипп Гредсон сказал мне, что эта штука использовалась для того, чтобы усмирять буйных пациентов в клиниках прошлого. Что с тобой было не так?

— Я же сказала, что ничего не помню. Лишь отрывки… Мне давали успокоительное, укладывали на белые простыни.

Джеймс, не дождавшись окончания повествования, обнял девушку и прижал к своей груди её задумчивую голову.

— Не продолжай. Скоро ты всё забудешь окончательно.

…

Шерил, поглощённая отчаянием, безрадостно наблюдала за сестрой. Лора, излучающая бессилие, выглядела безжизненным сосудом, в котором скопилось целое поселение недугов. Сколько раз она говорила своей старшей сестре о своих страхах, но несмотря на долгое безнадёжное заточение она хотела жить, мечтала о светлом будущем. Перед увольнением из клиники Шерил просила Гредсона не оставлять Лору без внимания. Сухие слова мольбы, выдавленные из самых глубин её опустошённой души, были последними, которых удостоился Филипп, прощаясь с одним из лучших работников своей клиники. Он знал, что её будет не хватать, но подчинился своей гордости, призыву идти вперёд, разрушая любую преграду.

А сейчас она и рада, и нет. Рада, что сестра под наблюдением и чётким руководством лучших врачей, что есть и самое худшее, что Лоре пришлось в жизни испытать. Всё началось с отпуска в Африке, где девушка оказалась жертвой смертоносной эболы, а также укуса странного насекомого, поразившего головной мозг. Спасение в жарких странах не гарантировалось, а любезный доктор Гредсон, начинающий специалист в области всех заболеваний, согласился помочь. Исследования помогли ослабить течение болезни, но настало время, когда Шерил больше не могла контролировать выздоровление сестры — ей пришлось покинуть свой врачебный пост и позабыть о благополучии Лоры. Но ничто не могло помешать сёстрам быть вместе, казалось Шерил, пока Кейл не пригрозил расправой над бедняжкой больной, если Шерил появится вблизи клиники хотя бы раз.

Шерил не пыталась сделать это. Сердце переживало, а разум не подсказывал ни одной идеи кроме как держаться в стороне. Она была одной из многих, кто не сомневался, что с Кейлом шутки плохи.

И теперь, глядя на плоды своих трудов, девушка осознала своё бессилие перед пленом страшной болезни. Гредсон никогда не обнадёживал её насчёт выздоровления младшей сестры. Как любой мудрый доктор, он готовил её к худшему.

…

К вечеру море разволновалось. Джеймс наблюдал за высокими волнами из окна палаты Кэтрин и впервые за всё время был спокоен, словно присутствие жены действовало на него подобно волшебству. Мысли продолжали путаться, и этот клубок доходил до сердца, куда пробирались только самые важные и волнующие тревоги. Если у Кейла, и правда, был брат-близнец, и это Джеймс Баттлер, то эту правду никак нельзя назвать радостной. Каким бы чудовищем не был Хайлер, в нём течёт родная кровь.

Джеймс встряхнул головой, а потом зафиксировал её ладонями, будто пытаясь раздавить предательские мысли. Он начинал верить Гредсону, и ничего хорошего ожидать из этого не стоило.

Значит, Кэтрин тоже не знала о таинственном родстве… Но непонимание снова торжествовало: если Джеймс — её муж, то тогда почему она так яростно отрицала эту теорию? Она знала или слепо верила, не без помощи Филиппа, что Кейл был настоящим супругом? Зачем доктору всё это?

Джеймс потерялся в коридорах воспоминаний. Он не помнил ни одного своего действия, ни одной мысли до аварии… И раскопки в почве забытого прошлого не увенчались успехом. Изо всех сил пытаясь отыскать правду, которая находится внутри, в чёрном ящике потерпевшего крушение самолёта, она, словно вольная птица, взмывала ввысь… Или оборачивалась хорошо зашифрованным файлом. Не было способа разгадать тайну крушения, и никаких улик против Кевина… Хитрый и ловкий предатель нашёл способ устранить любые возможные препятствия на своём пути, решив избавиться сразу от двух братьев.

Всё равно эта история не укладывалась в его голове. Казалось, она была сюжетом из сборника фантастических романов. А ведь всё начиналось просто: Джеймс приехал сюда, чтобы забрать жену, а сам оказался в плену у галлюциноза, мигреней и ложных обвинений.

…

Гредсон приказал предать каждое слово Кевина тщательной проверке. Времена доверия прошли, и доктор запретил себе быть «мягкотелым» по отношению к любимому сыну.

— Ты уверен, что это был Джеймс? Да, но… — раздался голос Филиппа по кабинету, и слова медленно уносил ветер в непроглядную тьму, тянущуюся издали.

Шерил остановила взгляд на кусочке интерьера, заключённого в мрачно-золотистую рамку. Большая голова, сидящая на стуле, зловеще смотрела на неё, словно угрожала. Смысл безрассудства, изображённого на холсте понять было под силу только Гредсону. А если нет — то этот рисунок не призван служить духовному обогащению, к которому стремится доктор.

— Я уже ни в чём не уверен, — протянул доктор и вскоре положил трубку.

Шерил догадалась, с кем разговаривал Филипп. Но даже Виктор Салентос не был тем, кто помог бы разобраться в недоразумении с братьями. Он с досадой констатировал, что после аварии Джеймса Баттлера как подменили: он не помнил себя и не умел играть в футбол. Как для тренера, ему эта ситуация показалась подозрительной, а для Филиппа — вполне логичной. Состояние Джеймса можно было расценивать как тяжёлое, поскольку потеря памяти стёрла из списка умений и навыков буквально всё. Единственным необъяснимым фактом явилось то, что Джеймс прекрасно помнил свою семью… Или принял её как нечто должное, как часть самого себя. И, на самом деле, совсем не отыскал картину семейной жизни из прошлого.

Значит, что-то не так. Кейл просто обязан был вспомнить хоть что-нибудь из своего прошлого! Возможно, тот случай в лаборатории — знак? Но дни исследований не раскрыли правды. Придумана ли она?

— Виктор обвиняет меня в том, что я забрал его лучшего члена команды. А раньше он по-другому говорил, — доктор поддался порыву гнева и выглядел так, словно его только что развели как мальчишку, — скажи, что ты думаешь? Он не тот, кого мы так ждали?

Шерил перевела взгляд с окна на доктора. Невозмутимый взгляд излучал неуверенность, ранее он усердно протестовал против того, чтобы Джеймс Баттлер покинул клинику, был готов искать доказательства его причастности к их общему прошлому… Но всё было против: беспамятство Джеймса, давление Виктора, откровение Кевина… Как бы Гредсон не сопротивлялся наступлению конца в его успешной карьере, сейчас он почти сдался. А Шерил, она словно героиня романа, хотела отпустить виновника торжества, дать ему уйти как можно дальше, чтобы безумие больше не продолжалось.

Почему конец? Филипп понимал, что мир, который они с Кейлом создали, уже не будет прежним. Кейл излучал потоки энергии, сравнимые с вихрями в магнитном поле, и какой бы загадочный механизм не гнал кровь по его венам, это было явно не сердце. Именно он был двигателем научного прогресса, текущего по венам огромного организма профессиональной медицины, и огромными шагами продвигался вперёд, надеясь отыскать главное сокровище всех времён и народов — вакцину против самых страшных заболеваний. Его идеи приветствовались с элементом торжества, презентации и книги пользовались огромной популярностью, что возносило его к вершине успеха. Но его волны захлестнули парня, стремясь утащить на самое дно… Этим «дном» оказалось состояние, в которое впал Кейл после неудачного эксперимента с участием его сына. Он любил Майкла, но стремление к успеху переступило порог всех чувств. И когда осознание постучалось в двери… Кейл сбежал.

Не лучший поступок.

— Я думаю, это не Кейл, — дрожащим голосом произнесла Шерил, пытаясь спрятать поглубже свои чувства.

Разговор не приносил ей удовольствия, и от дальнейших слов ей хотелось убежать. Ещё никогда она не чувствовала себя настолько беспомощной в каком-либо деле. Гредсон хотел услышать её совета, дать себе шанс найти ответ.

— Кейл доверял тебе достаточно, чтобы ты могла понять, он это или не он.

Тон доктора пересекал границы дружелюбия. Он начинал требовать то, чего Шерил не могла сказать.

— Значит, недостаточно.

Доктор достал из кармана монетку и подкинул. Взгляд остановился на девушке. Будто внутри кусочка металла было что-то живое.

— Она считает иначе…

— Она это кто?

— Сила бытия. Это непростая монетка, Шерил. Её предположения всегда совпадают с реальностью.

— И что она говорит? — с недоверием, только ради того, чтобы потешить старика, спросила Шерил.

— Сейчас всё сложно…

Джеймс столкнулся с растерянной Шерил в коридоре, почти перед дверью кабинета Филиппа. Она выглядела так мрачно и безнадёжно, будто совершила непростительный грех.

— Всё хорошо? — поинтересовался парень.

Шерил ответила улыбкой и кивком. Её изучающий взгляд, казалось, проник в самую душу, заставляя Джеймса почувствовать неловкость от его поисков.

— Я даже не знаю, сказала ли правду или соврала…

— Как сказал один известный писатель, лжёт только тот, кто чего-то боится. А ты пронизана страхом… Кого ты боишься? Филиппа?

— Бояться кого-то это не самое страшное… Только если самого себя…

Джеймс не знал эту девушку настолько, чтобы понять её душевные терзания. По-видимому, она пыталась простить себя за что-то, но не могла. Эти чувства были знакомы Джеймсу, чьи переживания ещё не закончились вопреки радости победы. Да и разве это победа? Стечение обстоятельств, открывших правду. А разве правда это победа? В данном случае, наверное, всё-таки, да.

— Ложь — это всего лишь некрасивая правда, дозированная и хорошо подобранная.

Шерил застыла… На миг ей показалось, что она перенеслась в прошлое. Жестокое, неприятное, глупое, и настолько болезненное, что не сдержать никаких чувств. Эту фразу она уже слышала, и смысл её восстал из мёртвых среди остальных забытых умозаключений, принадлежавших только одному человеку.

Удивление стало более заметно, когда девушка втянула в себя, казалось бы, последние остатки воздуха, и от этого спокойствия между собеседниками поубавилось. Прозвучавшее из уст Джеймса выражение было ему знакомым, позаимствованным из забытого прошлого, вытесненного оттуда попытками вспомнить хотя бы малость, пропущенную через фильтр возможного и невозможного.

— Всё точно хорошо? — переспросил Джеймс.

— Я уже не уверена, — протянула она и поспешила продолжить, — мне нужно идти, простите, мистер Баттлер.

— Подождите, Шерил!

Девушка не так резко остановилась, словно пол был скользким.

— Тогда, когда я искал вас, вы, и правда, знали обо мне?

Девушка молчала.

— Это правда.

Джеймс стиснул зубы, не желая продолжать разговор. Но слова всё же вырвались.

— Зачем вы так поступили? Из-за сестры?

— Филипп пообещал вернуть меня на работу, чтобы я помогла Лоре. Ей всегда угрожала опасность. Из-за меня…

— Благородно.

— Простите меня, мистер Баттлер, — протянула девушка, опустив голову, словно она раскаивалась во всех своих грехах, — но у меня не было выбора.

— Выбор есть всегда. Но я вас не осуждаю.

Джеймс направился к Филиппу обсудить оставшиеся дела, а именно детали его отправления домой. За это время, пока парень находился за дверью, доктор окончательно во всём разуверился, поэтому был настроен обсуждать только прощание. Хотя и на это сил не осталось, где-то в глубине души зарождалась боль, которую не унять никаким лекарством.

Кэтрин сидела у окна и рисовала закат. Она обожала рисовать природу, и получалось это у неё прекрасно. Только лёгкий стук в дверь отвлёк её. В надежде, что это Джеймс, девушка поспешила пригласить гостя.

— Привет, Кэтрин, — столь официально прозвучал голос вошедшего, и девушка невольно напряглась, узнав его.

— Чего тебе? — прежняя приветливость сменилась гневом.

— Хотел узнать, как ты…

— Бывало и лучше.

— Всё ещё ненавидишь меня? — в голосе прозвучали нотки осторожности.

— Ненавидит тот, кто постоянно проигрывает. А я скоро покину эти стены, и ты не сможешь мне помешать.

— Это мы ещё посмотрим…

…

— Так значит, ты уходишь? — грустно прозвучал детский голос, призрачный, словно воображаемый, но уже привычный и живой.

— Да. Я не Кейл. И я не виновен в твоей смерти, — ответил Джеймс, пытаясь успокоить мальчика.

— Я не могу этого знать. Я просто чувствую, что это ты.

— Нет, — с улыбкой попытался рассеять ошибочные предположения Джеймс, — зато я этого не чувствую. Я всегда знал, кто я. Никакая амнезия не смогла бы стереть прошлый опыт. Это ошибка.