Глава 26. Горе от ума

— Медицина есть самое благородное из всех искусств, — раздался голос Гредсона по кабинету, — слова великого Гиппократа. Разве вы так не считаете?

— Я думаю, что благородства в ней столько же, сколько и в вас, — подметил Джеймс не без намёка на корыстную жестокость, которой подвергаются пациенты клиники.

Джеймс не была настроен на разговор. Он вспоминал утреннее видение и задумался о степени своей адекватности. Так и хотелось выложить о своих галлюцинациях Гредсону, но его охватили подозрения… Доктор тут же подпрыгнет от радости и как искусный торговец начнёт предлагать одни таблетки за другими. А Джеймсу псевдолечение сейчас ни к чему.

Этот мальчик точно не был плодом воображения. Он существовал, как Гредсон сейчас, как сам Джеймс, как все остальные… Неужели, и правда, ситуация осложняется?

Утром этот мальчик поведал ему, что он был братом той маленькой девочки, которая первой явилась ему в видении. И он был убит Кейлом в одном из его экспериментов.

Погода стояла солнечная, ветер едва подметал двор, а так называемые «работники» в кандалах блуждали по газонам, словно овцы, потерявшие своего пастуха. Джеймс в который раз осознавал свою неспособность отбросить жалость, которая комом подкатывала к горлу. Эти люди ничем не заслужили такое обращение, но повелитель, доктор Гредсон, считая своих пациентов кем-то ниже людей, думал иначе. Если они служили ему расходным материалом, то почему бы не воспользоваться бесплатной рабочей силой на «благо всем»?

Сумасшествие.

Филипп принял свою любимую позу, которая, казалось, усиливала поток остроумных мыслей, и присоединился к Джеймсу, стоящему у окна. Видимо, его не волновали вспышки жалости к людям внизу, его приводило в недоумение совсем другое!.. Почему Джеймс так себя ведёт? Если он — Кейл Хайлер, то должен был принять образ повелителя, наблюдающего за тревожной картиной беспристрастно.

Да, самое время понять, что происходит.

— Башня на том берегу…

Филипп уставился на парня, слегка приподняв подбородок, сделав вид, что он ничего не услышал.

— На противоположном берегу стоит башня.

Джеймс пытался выжать из себя плохо сформулированный вопрос, но бросил эту затею. Гредсон и так всё замечательно понял.

— Ааа… Та башня… Она не имеет никакого отношения к тем событиям, которые развернулись здесь, в стенах этой клиники. Я бы предпочёл назвать её заброшенной, хотя признаюсь, что иногда топчу древесину хрупких полов того ветхого здания. Это помогает мне успокоиться и подумать.

— Подумать? — спросил Джеймс.

— Моя работа заключается в том, чтобы как раз думать. И чем больше, тем лучше. Иногда мысли поглощают меня, словно шторм, за которым я наблюдаю из окон. В такие ответственные минуты я размышляю над смыслом своей жизни. Так я могу отвлечься от проблем и подумать о возвышенном, о вершине той горы, куда я иду, чтобы водрузить флаг, на котором будет написано: «Смерть побеждена».

— Хотите объявить себя богом? — с недоумением спросил парень.

— Разве что богом науки. Стремись к невозможному — достигнешь максимального. Эту фразу приписывают Мао Дзэдуну, но её не раз упоминали Наполеон и Чингисхан. Ты согласен с этим высказыванием?

— Я более, чем приземлён, для таких мыслей.

Гредсон усмехнулся и махнул рукой в знак того, что сказанные слова не имеют никакого смысла.

— Это ты сейчас так думаешь. Но настанет время, и ты поймёшь, как важен подобный анализ происходящего вокруг тебя. Жизнь покоряется мудрым, то есть мыслящим.

— Я неплохо жил до всех этих мыслительных забав.

— Прости, меня ждут пациенты. Обязательно пообщаемся на эту тему немного позже, — проговорил довольный собой Гредсон.

Джеймс отправился в библиотеку корпуса «С», чтобы найти нужную ему информацию. Спрашивать Гредсона бесполезно, так как доверие к доктору у Джеймса почти приравнялось к нулю. Ради собственных интересов он готов говорить что угодно, и мастерски подобранные слова смешаются со светлыми мыслями, образуя депрессивную смесь. То есть, некое подобие горя от ума, пожалуй.

Сказать, что прочитанное внесло позитивные коррективы в хаос мыслей, трудно. Явление, которое Джеймс может у себя наблюдать, имеет название ретроградной амнезии. Этими двумя словами описывается состояние, которое наступает в результате травмы головного мозга и сопровождается тем, что человек не может вспомнить события, которые происходили с ним до травмы. Но есть и другие интересные факты. Потеря памяти — практически смерть прежней личности. Человек может заняться новым делом, забыть прежние связи, и перестать что-либо чувствовать к жене или мужу! Именно это важно. Джеймс, если он когда-то был Хайлером, перестал существовать, как прежняя личность, отвергая то, что одобрял прежний человек. Остались только чувства к жене — единственный отголосок из прошлого, не содержащий в себе никаких опознавательных знаков на пути назад…

Как оказалось, у человека даже может измениться характер, мировоззрение и вкусы. Неудивительно, что Гредсон так держится за свои убеждения. Он смотрит на Джеймса и надеется, что из этого безразличия возродится пламя страсти к науке, которую он и создал. И каждое усилие, направленное на сопротивление, расценивается как попытка сбежать от ответственности. Однажды Кейл уже сбежал…

Ощущение того, что Гредсон намеренно препятствует правде, преследует Джеймса. Филипп ведёт себя так, будто знает больше по сравнению с тем, сколько говорит. И Кэтрин с ним заодно, конечно же, не по собственному желанию, а по воле лекарств, превращающих её ослабленный организм в пристанище самообмана.

Джеймс отказывался верить…

Перед тем, как навести визит жене, Джеймс потребовал от Гредсона детальный отчёт о действиях, которые идентифицируются в этих стенах, как лечение. До этого момента он совсем не знал, поправляется она или наоборот, прогрессирует в своём заболевании. Гредсон ничего не утаил: шизофрения, лечение которой пока не может гарантировать успеха. Но мальчик, который посещает её каждый день — это не галлюцинация, это реальный человек, рождённый «в пробирке», клон и точная копия её сына. Кэтрин верит в благосклонность судьбы к ней, поэтому вовсе не считает своё заточение испытанием сверх сил. Здесь её семья, а на воле ей нечего делать.

— Ты практически нашёл секрет излечения…, Кейл, если я могу тебя так называть, в чём пока что сомневаюсь. Но в тот момент события сыграли с тобой злую шутку.

— Скажите, вы ведь уверены, что Кейл Хайлер — это я?

Гредсон красиво промолчал. Да, слова здесь были бы лишними. Джеймс распорядился, чтобы в палату Кэтрин прибыли фрукты и свежая вода, а сам направился к жене.

Девушка не была рада быстрому возвращению мужа. Семейные отношения давно рухнули, и Кэтрин всем своим видом показывала масштабы этих руин, которые, казалось, не восстановить. Понимание между супругами исчезло, подобно утренней росе, когда солнечные лучи счастья потухли, и настал вечер… Только утро сменять его не спешит. И они, словно в затянувшейся тьме, не видят друг друга настоящими.

Сегодня она была спокойна, но на сердце нахлынули воспоминания. И мысли, словно острые иголки, царапали гладкую поверхность спокойствия, хрупкую, как тонкий лёд. Джеймс ощутил в своих ладонях руку девушки. Она была настолько худой и лёгкой, будто игрушечной, что Джеймсом овладел страх.

«Клиника лишь довела Кэтрин до болезни» — огрызнулся про себя Джеймс. Она была похожа на засохший цветок, когда-то благоухающий ароматом свежести, нежности и красоты. А теперь ни один ливень не может размягчить каменную почву под её ногами, насытив тем самым тонкий стебель её стройной фигуры. И ни одни доводы не могут разрушить её твёрдое убеждение в том, что её муж — плохой человек. Именно, плохой! Джеймс узнал «о себе» больше, чем мог: Кейл Хайлер был не просто беспощадным доктором, сумасшедшим учёным, но и жёстким, принципиальным человеком, который ставил приоритеты науки выше семейных. Оказывается, для Кейла семьи не существовало, вместо высоких духовных ценностей было просто бесплатное приложение к его основной деятельности, которую впоследствии Кэтрин возненавидела.

Девушка закрыла лицо руками так, что мокрых глаз не стало видно. Капли сливались друг с другом, грозя стать целым озером, в котором можно утопить надежду на будущее.

— Кэт, прошу тебя, не плачь, — тихо проскрипел Джеймс, ощущая сживающую боль в груди от вида женских слёз.

— Ты никогда не любил меня, — прозвучало в ответ, словно обвинение, которому нет и никогда не будет оправдания.

— Это неправда, — попытался успокоить он жену, но всё было безуспешно, слёзы скатывались по тыльной стороне ладоней, до которых Джеймс сейчас мог дотронуться только взглядом, — я всегда любил тебя. И сейчас люблю. И хочу, чтобы ты мне верила.

Девушка оторвала ладони от лица. Пламя переживаний объяло щёки, ямочки у губ, которых раньше не было, и шею. Состояние Кэтрин опустошало, угнетало и делало Джеймса виноватым во всех смертных грехах. Девушка была неумолима… И в одну минуту показалось, что между ними стена высотой до неба, объявляющая тех, кто по обе стороны, чужими друг другу.

Джеймс вышел из палаты, но покинуть коридор так быстро не смог. Образ, нарисовавшийся в стороне, уже не пугал его, но на сегодня расстройств было достаточно.

— Исчезни, — томно произнёс Джеймс и направился к выходу.

Мальчик испарился, растаял… Жестоко убитый хозяином клиники он до сих пор не может исчезнуть из воображения, словно живой или дух. Но так как Джеймс не верил ни в то, ни в другое, оставалось только надеяться, что галлюцинации со временем покинут его.

…

Ночь была неспокойной. Джеймс смирился с тем, что сегодня ему не уснуть. Голова была переполнена всяческими навязчивыми мыслями, а за окном бушевали волны океана. Шторм снова надвигался, словно дикий зверь выходил из берлоги и начинал свой промысел, выпускающий на волю силу, порождающую страх. Джеймс недоумевал, откуда у него боязнь грозы, откуда эти странные приступы во время грома и молнии. Парень был уверен, что ранее не страдал этим странным недугом, и готов был поспорить на что угодно, что эта болезнь — приобретённая в стенах этой клиники и останется на совести Гредсона.

Джеймс очнулся от того, что дыхание спёрло, а тело было обездвижено. Руки послушно лежали на подлокотниках и были практически к ним приклеены, а точнее, привязаны плотными ремешками. Ноги стояли на полу, а тело опиралось на твёрдое холодное сидение, заставляющее чувствовать себя слабым и беззащитным, а также уже почти нездоровым. Для проверки Джеймс резко дёрнулся, но вскоре понял, что никак не освободиться, после чего закрыл глаза и снова открыл. Картинка не поколебалась, а только усилилась в своей реалистичности.

Холодные мрачные стены обнимали взор, Джеймс быстро осмотрелся и понял, что он находится на подвальном этаже корпуса «С». Тишина говорила с ним, и этот шёпот начинал выпускать на волю страх, страх из-за того, что нет возможности даже пошевелиться.

Капли воды спадали с ржавых труб, пролегающих под потолком, нарушая распорядок тишины. Джеймс повернулся осмотреться и с трудом вернул голову обратно: шея была зафиксирована плотной перетяжкой с кожаным покрытием, плотно прилегающей к телу. Весь этот образ внезапного плена по описанию сходился с креслом для усмирения психически больных в клиниках прошлого столетия. Джеймс быстро поймал этот образ в своей голове, и неминуемое сравнение привело к плачевным результатам — он находился именно в одном из ужасных экземпляров.

Долгое бессмысленное сидение заставило парня ощущать дискомфорт во всём теле, и нервное возбуждение вопреки назначению кресла только нарастало. Джеймс собрал силы в кулаки и попытался высвободиться из оков ремней, но ничего не вышло. Они, словно ядовитые растения, обвили руки и ноги и даже шею, превратив Джеймса в статую.

— Ты использовал меня, — поток слов струился в воздухе, — тебе не нужен был даже родной сын!

Джеймс ощутил голос любимой, он был нигде и одновременно везде.

— Я сомневалась, но вскоре поняла, что ты не тот, за кого себя выдаёшь, Кейл.

Джеймс только вращал головой, что давалось ему с трудом, но вскоре он понял, что никого не увидит. Этот голос звучит в его воображении и призрачным эхом раздаётся по коридору.

Наконец, впереди нарисовалась худая фигура, на которой висел свободный белый халат. Кэтрин обычно была в таком одеянии, находясь в своей палате. И это одеяние пациента прекрасно скрывало тощее, исхудавшее тело девушки. «Все болезни от нервов» — говорила она, когда Джеймс забеспокоился её здоровьем. В её случае так и есть. Кэтрин ежедневно изливала свою боль в подушку, и эта традиция переросла в нечто большее — в стиль жизни. Обеспокоенный состоянием жены, Джеймс решил взяться за её лечение серьёзно, чем навлёк на себя приступы эмоциональной неустойчивости со стороны Кэтрин, которая всячески отрицала тяжёлую степень своего психического расстройства. Джеймс изо всех пытался найти лучших специалистов, высококвалифицированных докторов, он был готов даже пойти на шаг, не присущий «логически мыслящему мужчине» — отвезти жену к местным экстрасенсам-целителям. Эта идея не исходила лично от Джеймса, а была подсказана сестрой Кэтрин, женщиной, доверчивой до глубины души, но благодаря этому качеству она чаще выигрывала, чем терпела поражение.

Он сделал всё, почти всё возможное…

Тогда откуда, чёрт возьми, взялось это бездонное чувство вины?

Оно, словно ядовитый газ, заполняло лёгкие, грозясь заразить всё внутри болезненным ощущением самообмана. Старания обернулись прахом, а чувства — ненавистью. Почему хочется просить прощения? Что он такого сделал?

Да, женщина мыслит глубже, смотрит дальше и видит больше. Но как случилось так, что она видит то, чего на самом деле нет? Опьянённая призрачным видением, Кэтрин больше не хватает сил иметь дело с той реальностью, которая когда-то была их общим миром. Эта сокровищница разграблена грубым и жестоким вмешательством самой беспощадной из всех наук, счастье украдено, а деталей для того, чтобы снова собрать механизм слаженной семьи, совсем не хватает.

Кэтрин приближалась, в глазах сверкали огоньки гнева. Белоснежная кожа издавала смешанный аромат сладких духов и приторной горечи, и эта неприятная смесь напомнила ему запах из пробирки с лекарством, которое ему довелось попробовать на запах в корпусе «С». И сейчас главным персонажем является Кэтрин, будто превращающаяся в образ угрызений совести, преследующих Джеймса.

За девушкой показалась ещё пара лиц. Лицами эти безобразия было, правда, трудно назвать, так как свет мигающих ламп на потолке озарил нечто похожее на глаза вампиров и походку зомби. Джеймс сразу понял — они направляются к нему, и похоже, договориться не получится.

Оценив своё плачевное состояние, Джеймс попытался сохранить хоть каплю спокойствия, но страх оказаться в ещё более беспомощном положении подкатывал к горлу. Полулюди или полу-зомби быстро продвигались вперёд, словно путь ежеминутно сокращался, и сердце парня бешено забилось в предвкушении чего-то страшного. Джеймс снова задёргался в кресле, пока не ощутил острую боль в районе шеи. Кресло, будто вкопанное, стояло на месте и не оставляло парню ни шанса на спасение.

Джеймс закрыл глаза, но вскоре почувствовал собственное падение вниз, будто пол неожиданно провалился и погибель решила настигнуть его иным образом. Только вместо темноты мрачной бездны Джеймс увидел огромный участок земли и тысячи людей вокруг, создавших шумную, но организованную толпу. Джеймсу не нужно было время, чтобы понять, что происходит.

Перед его взором открылся огромный стадион. Две команды состязались, разрывая воздух в погоне за мячом и вовсе не замечая приземлившегося посреди поля Джеймса. В этом чудо-кресле он ощущал себя безумно неловко, но понял одну вещь — никто не заметил некоторых изменений, произошедших перед взглядами болельщиков.

Джеймс чувствовал огромный поток энергии, который просился наружу, чтобы как минимум осмотреться. Ветер промчался мимо, и Джеймс не мог не заметить ловкой передачи мяча — один из игроков перебросил его прямо над головой Джеймса, а другой его поймал. Ребята сделали это ловко, но неумело, и Джеймс невольно взволновался, словно от этого броска зависела его жизнь. Это ужасно — видеть, как твоим любимым делом занимаются другие, а ты связан по рукам и ногам без причины. А самое главное — любимое дело оборачивается кошмаром.

Сквозь суматоху игры парень заметил знакомое лицо. У ворот стоял высокий мускулистый парень и махал рукой в направлении Джеймса. Парень сразу узнал в нём своего двоюродного брата, который играл в его команде вратарём. Значит, на поле сейчас его команда. Но почему ни одно лицо ему не знакомо?

Вратарь излучал искреннюю радость, увидев брата. Было странным его поведение, словно он не замечал тех ограничений, которые принесло Джеймсу это ужасное кресло. В более жалком состоянии парень ещё не был, и наблюдать со стороны за собой ему бы не хотелось, поэтому он активно рассматривал толпу, чтобы понять, что происходит. Посреди поля оказался Виктор Салентос, тренер команды, и лишь один он заметил появление Джеймса. Он медленно поднял руку вверх, между пальцами проскользнула тонкая серая монетка… И Здесь Джеймс понял, что ремни на руках сковали самое важное движение на поле — попытку выбить из руки пророчащий неприятности кусок металла.

Но и в этот раз его намерения были побеждены…

Виктор подкинул монетку, и она упала на его ладонь на одну из своих сторон. Джеймс пытался рассмотреть в его лице прообраз Гредсона, который жить не может без странных магических жестов, которые, скорее, поддерживают его личный авторитет, чем помогают ему в нахождении каких-то ответов. Салентос снова окинул Джеймса взглядом, и картина начала рассыпаться на кусочки, словно мозаика, и мелкие части испарялись под жгучим летним солнцем.

Салентос виновато пожал плечами, и кресло снова начало падать, словно по велению той самой монетки…