Глава 30. Затишье перед бурей

Ночью я почти не спала. Мучили кошмары, я часто просыпалась и оглядывалась, боясь увидеть на кровати драугра с огромными красными глазами и загребущими руками, или, того хуже — с ножом, который он вонзит мне в жилу, чтобы забрать кен.

Но в кровати со мной тихо посапывала Лина, сжавшись в комок и подложив ладонь под щеку. С другой стороны ее обнимала Оля и тоже крепко спала.

Я встала и потянулась, размяла затекшие конечности. Стен было много — целых четыре, они давили, сверху зловеще нависал потолок и грозил массивной хрустальной люстрой. В окно зловеще скалилась луна.

Да уж, с психикой у меня явные проблемы.

На улице стало полегче. Воздух был прохладным и свежим, в лицо дохнул летний ветерок, принося с собой облегчение.

Я закурила и закрыла глаза. Нужно подумать, что делать дальше. Могу ли я что-то сделать? Если драугр в этом доме, только и ждет, когда я избавлюсь от кена Тана, то почему не напал этой ночью? Впрочем, я не особо восстановилась. Возможно, вампир притаился до того момента, пока у меня не накопится побольше кена. Следующий сильный всплеск у меня будет через год, и к этому времени я должна разобраться с проблемой драугра. Я хорошо помнила уроки Филиппа.

Филипп… Как же так получилось, что человек, которого я когда-то считала другом, так поступил со мной? С атли? Почему вначале он казался мне неплохим парнем?

Нет, не о том нужно думать. Не сейчас.

Мишель говорил, я должна найти своих. Словно это так просто: вышла в чисто поле, закричала «Сольвейги, выходите!», и они тут как тут.

Где их искать? Ведь даже зная, что где-то существуют подобные мне, я понятия не имею, с чего начинать поиски. Особенно сейчас, когда идет война. Охотники повсюду. А в атли доверять я могу, по сути, лишь Глебу.

К тому же есть Альрик. Вдруг он спит и видит, что я приведу его к остальным сольвейгам? Ведь он однажды заикнулся, что встречал лишь одного. Первозданному несколько тысяч лет, а сольвейги интересуют его больше, чем он хочет показать. Если Альрик еще не нашел себе никого для опытов, значит, они хорошо скрываются.

Получается, найти себе подобных не получится. По крайней мере, в ближайшее время. Влад личность драугра не выдаст — он уже не раз давал это понять.

И драугр знает, что Влад в курсе. Мишель намекал, а Влад не отрицал. Играет в двойную игру? Зачем? И почему, черт возьми, при таком раскладе я все еще жива?!

— Вредные привычки до добра не доводят, — услышала я рядом вкрадчивый голос и вздрогнула. Повернула голову и ответила раздраженно:

— Тебе-то что за дело? Злись на меня дальше. Злые вожди, между прочим, приносили мне гораздо больше бед.

— Ты не должна бояться, — серьезно сказал Влад. — Не загоняйся.

— Тебе легко говорить — не тебя хотят съесть.

— К твоему сведению, тому, кого ты так боишься, абсолютно пофигу, кого есть.

— Даже охотника может? — полюбопытствовала я.

— Даже того, кто не в меру о тебе заботится. — Он рассеянно улыбнулся. — Я бы начал именно с него.

— Это у вас взаимно!

— Мы уезжаем сегодня, — перевел тему Влад. — Поживем немного в доме Ольги Измайловой. У охотников под носом нас не будут искать.

— А мы поместимся там все? — удивилась я. — Три племени...

— Митаки не едут. Виктор против.

— Как не едут? А как же… Альрик ведь в курсе, где они живут! Они же… они...

— Мы не имеем права указывать им, Полина, — мягко оборвал меня Влад. — Митаки решили так на совете.

— Ира расстроится.

— Ира понимает, что после посвящения больше не может влиять на жизнь митаки, — безэмоционально сказал Влад.

— Иногда ты такой бесчувственный, так бы и стукнула!

Где-то вдалеке печально вскрикнула птица, словно соглашаясь со мной. Ветер качнул ветви ближайшего к крыльцу клена, и они возмущенно зашелестели листвой.

Холодное в этом году лето. Дождливое и мрачное — словно подчеркивает мое настроение. Вопреки всему хотелось солнца. Улыбок, разговоров ни о чем и спокойной жизни. Вряд ли она когда-нибудь будет такой.

— Мы выдвинемся с рассветом, — не обращая внимания на мою реплику, спокойно произнес Влад. — Тимофей встретит нас в Ельце — подготовит все, привезет нужные вещи и наличку — не стоит светиться пока, особенно так близко к Липецку.

— Альрик знает, где находится источник атли? — поинтересовалась я.

Влад хищно улыбнулся:

— Этого даже Первозданным не дано — только атли знают.

— Нам все равно придется вернуться. Мы не сможем вечно бегать.

— Пусть охотники успокоятся. Вскоре самые фанатичные умрут — Альрику не нужны анархисты. Переждем. Иногда лучшее, что ты можешь сделать — затаиться.

Мне показалось, он имел в виду не только ситуацию с охотниками. Хотелось спросить — безумно, еле удержалась. Но понимала — бесполезно. Влад ничего не ответит. И мне придется снова жить в неведении, не спать ночами, боясь нападения. А утром, глотая воздух, пропитанный ночными кошмарами, задыхаться от бессилия и страха.

Мой дом уже не был крепостью. Черт, да у меня и дома-то больше не было! Но если остальные знали, что когда-нибудь, когда все утрясется, смогут вернуться туда, откуда пришлось бежать, то я не была уверена, что переживу войну. И по иронии судьбы, меньшее, чего я боялась, были охотники.

Словно почувствовав мой страх — возможно так и было, ведь некая доля эмпатии между нами всегда существовала — Влад придвинулся ближе и обнял меня за плечи. Горячее дыхание обожгло макушку, вернулись мурашки, испуг смешался с нежностью и странным, пока непонятным мне чувством. Мне казалось, я уже ощущала его — много лет назад, сидя в глубоком темном кресле в роскошно обставленной квартире.

— Ты не умрешь, — повторил Влад слова, которые сказал мне в тот день, когда в нашей жизни появилась Каролина. — Зря охотник напугал тебя. В этом доме тебе нечего бояться.

Не знаю, сколько мы еще так стояли. Рядом с ним мне было спокойно и тепло, страх отступил, окутали умиротворение и уверенность. И внезапно захотелось, чтоб рассвет не наступал никогда. Чтобы Влад так же обнимал меня и уверял, что я буду жить. Ведь с рассветом придет «завтра» — пугающее и бескомпромиссное. Приволочет за собой мешок вчерашних загадок, подозрений и обид. Не хочу. Не хочу завтра!

Но завтра, конечно же, пришло. Зазолотило горизонт, разлилось бронзой по небу и растворило в солнечном свете романтику ночи.

Я стояла в стороне, под раскидистой липой, и отрешенно смотрела, как суетятся альва и грузят в машины вещи. Ирину окружили девушки-митаки и, причитая, поочередно обнимали бывшую соплеменницу. Ира держалась, хотя мне казалось, она вот-вот расплачется.

Я злилась. Злилась на охотников, на Альрика — за то, что начал эту глупую войну. На Виктора за то, что поступает бездумно. На Влада — за то, что не пытается его переубедить. На Филиппа — за то, что бросил племя. На судьбу за опасности и смерти.

Злость не находила выхода, клубилась в груди темной дымкой, оседая на легких едким налетом. Мир вокруг потускнел, покрылся трещинами и готов был вот-вот разлететься на маленькие кусочки.

Но мир не треснул. Ворвался в сознание запахом бензина и гулом моторов, тихим плачем обнимающих Иру женщин и тревожными перешептываниями атли.

— Ты со мной? — крутя в руках черный мотоциклетный шлем, безэмоционально спросил меня Глеб. Солнце переливалось через пики забора митаки и путалось в его взъерошенных волосах. Холодное солнце. Как и его взгляд.

Черт, ну и дура же я! Едем в дом его матери, где у нас все началось, и еще толпу людей с собой тащим. А я и слова против не сказала. Даже не подумала. Слишком была занята мыслями о драугре.

— Зачем ты согласился? — спросила прямо.

— Разве сейчас до обидок? Да и пофигу мне. Прошло. — Он сунул мне в руки шлем и быстрым шагом направился к мотоциклу.

Ехали мы быстро. На светофорах Глеб раздраженно постукивал большими пальцами по рулю, а как только зажигался желтый, нетерпеливо газовал. Иногда я жалела, что согласилась с ним ехать. И не из чувства вины — реально ведь страшно было, что разобьемся.

В итоге мы далеко вырвались вперед. Беспечно, наверное, поступили, но я понимала: Глеб не мог иначе. Нужно было шагнуть в тишину, вдохнуть воздуха перед тем, как на голову хлынет лавина чужих голосов, суеты и разгружаемых сумок. Запечатлеть в памяти мгновение, в котором тот дом оставался пристанищем давно ушедших эмоций.

И именно поэтому Глеб взял меня с собой. Нам нужно поставить точку вместе.

Город отблескивал куполами старинных церквей и по-летнему брызгал водой из фонтанов. Вокруг них бегали неугомонные дети, а мамочки сидели на лавочках, по-кошачьи жмурясь от неожиданно выглянувшего солнца.

Глеб купил в мини-маркете кофе и сигарет, а я терпеливо ждала, сидя на низком кованом заборчике. Воспоминания просыпаться не хотели, хотя я и боялась, что на въезде в Елец на меня обрушится сожаление и чувство вины. Обошлось. Глеб, казалось, был спокоен, хотя я не могла ручаться — слишком личным для нас был город и события, происходившие здесь. Слишком личным, чтоб впускать в него толпу людей, озабоченных лишь желанием выжить.

Впрочем, выбора не было.

До дома Ольги мы доехали быстро — минут за пять. Напрасно я боялась, что воспоминания нахлынут в городе — все они ждали меня здесь, под раскидистыми кленами и на широкой террасе, где в тени и прохладе остались мои надежды на счастливое будущее.

У нас с Глебом не было шансов. Никогда. Теперь, по прошествии времени, я видела это четко. Нельзя начинать отношения с друзьями, это только ранит. Жаль, что тогда я не понимала этого.

Глеб молчаливо припарковался и направился к дому, а меня потянуло в сад — туда, где среди витиеватых дорожек и аромата древесной смолы притаилась одинокая исковерканная вишня.

Именно там — я была уверена — и нужно было ставить точку. Закончить начатое, исправить ошибку, дать себе зарок на будущее — никогда так не делать. Простить себя. Прежде всего, это нужно было мне самой.

Тогда я была растеряна. Уверенная в том, что проклятие больше не действует, что не будет изнурительных, болезненных ночей, что я смогу решать сама, приказать сердцу. Наверное, в этом мире существует не одно проклятие, причем некоторые никак не зависят от помутившихся рассудком от обиды ведьм.

Тогда я позволила себе надеяться. Теперь знаю, что некоторые надежды не имеют отношения к реальности.

Я нырнула под раскидистые ветви и присела на корточки, проводя рукой по искореженному стволу.

— И ты прости, — прошептала словно дерево могло слышать меня. Наверное, совпадение, но вишня зашелестела листвой в ответ. — Мне нужно отпустить тебя.

Сзади послышался шорох, и через секунду ко мне присоединился Глеб. В глаза не смотрел, лишь спросил растерянно:

— Ты чего здесь?

— Нам приходится быть слишком сильными, — сказала я и еще раз погладила ствол без коры. Затем положила голову Глебу на плечо и закрыла глаза. — Как думаешь, эта война продлится долго?

— Думаю, достаточно, чтобы мы здесь сошли с ума. — Он осторожно высвободился и поднялся, протягивая мне руку. — Идем, нечего здесь рассиживаться. Ничего не изменит. Тем более, между нами. — И пробурчал, резко вытягивая меня из сада и направляясь к дому: — Решили уже...

В доме было пыльно. Наверное, не убирали давно. Странно, ведь в прошлый наш визит здесь все блистало. Возможно, Глеб отказался от услуг домработницы по телефону. Или просто забил — война не время думать о таких мелочах.

Мы поднялись по лестнице, все так же держась за руки. В комнату Ольги Глеб меня буквально втолкнул и бросил:

— Хочу, чтоб ты здесь жила.

Я вздохнула и посмотрела на него с укором.

— Я не могу жить здесь одна — нас слишком много. Многим придется ютиться в гостиной на полу.

— Я и не сказал, что ты будешь одна. Просто… проследи, чтобы тут все осталось, как было.

Я молча кивнула, не зная, что ему ответить. На комоде хмурился его двойник — еще совсем мальчик, но уже поломанный и преданный. Тот, каким я встретила его. И тот, каким он никогда больше не станет.

За окном резко засигналила машина, и Глеб поднял на меня глаза. Взгляд был глубоким и задумчивым, хотя о чем именно думал мой друг, оставалось лишь догадываться.

— Приехали, — безэмоционально произнес он, развернулся и пошел встречать гостей.

— Прощай, покой, — сказала я, обращаясь неизвестно к кому.

Приехал Тимофей Соколов — доверенное лицо Влада. Из открытого багажника серого «Форда» торчали ручки от пакетов, заполненных, наверное, продуктами и вещами.

Безумно хотелось помыться, переодеться и выпить кофе. Только сейчас я вспомнила, что последний раз принимала душ еще у атли. Надо, наверное, сразу забивать очередь в ванную, ведь скоро тут будет много людей.

Тимофей пожал Глебу руку и сухо поздоровался со мной. На квадратном лице молчаливого помощника Влада не отразилось ни тени эмоции, и мне вдруг подумалось, что я совершенно не знаю ничего о нем.

С Тимофеем я познакомилась, когда мне было семнадцать. Он пришел к нам вечером, принес бумаги на подпись Владу, зыркнул на меня подозрительно и тут же отвел взгляд. Пару раз после этого я пыталась наладить с ним контакт, угощала кофе и печеньем, но достучаться до хмурого мужчины так и не смогла. Потом привыкла и воспринимала его как дополнение Влада — его глаза и руки в мире людей. Особенно его помощь ценилась в такие моменты — когда сам Влад не мог полноценно жить человеческой жизнью, и полностью погружался в мир хищного.

Интересно, что двигало этим хмурым великаном, и почему Влад настолько доверял ему? Деньги? Возможно. Безбедная старость — отличная награда за преданность. А всего-то и нужно — хранить секрет, который и открыть-то некому. Посчитают психом. Доказать наше существование человек никак не сможет, а любая защитница напустит такой морок, что назавтра люди и думать забудут о том, что когда-то слышать это слово — «хищные».

Тимофей выгрузил пакеты на траву, схватил два, на вид самые тяжелые, и последовал за Глебом в дом. Я осталась на улице — наслаждаться долгожданным солнцем. Воздух пропитался теплом и ароматом булочек — кто-то поблизости явно пек сдобу. В животе заурчало, и я вспомнила, что не ела больше суток.

Нашла в одном из пакетов крекеры и присела под кленом, облокотившись спиной о толстый, шершавый ствол.

Сколько нам здесь торчать? Много ли времени понадобится охотникам, чтобы утолить жажду к убийствам? Когда зверю, столько лет сидящему в клетке, дают свободу, он звереет еще больше.

А нам нужно восстанавливать жилу. Не мне, но остальным-то необходимо просто. Как это делать, когда на нас самих охотится армия разъяренных убийц?

Ненавижу Альрика! Ненавижу новые порядки!

Во двор мягко въехал черный «Ауди» и припарковался рядом с машиной Тимофея. Словно почувствовав приближение начальника, помощник Влада возник на пороге, спустился вниз и приблизился к прибывшим.

Влад вышел из машины, скользнул по мне взглядом, и повернулся к Соколову. Я откинула голову назад и закрыла глаза.

Вопросы кружили в голове черным вороньем и не давали расслабиться.

— Ты в порядке? — спросила Ирина, присаживаясь рядом. От бывшей наследницы митаки явно исходила тревога, граничащая с паникой. Но лицо было безмятежно-спокойным — и я знала: несмотря на то, что ее родное племя осталось дома, девушка никак не выдаст чувств. Тем более, на людях.

— Не волнуйся обо мне. Сама-то так?

Она пожала плечами.

— Они обречены. Митаки смогут держать осаду, но им не продержаться долго.

— Виктор — идиот, если не понимает этого.

— Витя никогда не готовился быть правителем, — с горькой усмешкой сказала Ирина. — Править должна была я или Сережа. У Вити нет чутья и никогда не было. Однажды он убил древнего, и с тех пор считает, что непобедим. Раньше его сдерживала мудрость отца, а теперь… Я не в состоянии влиять на его решения.

— Возможно, они сумеют продержаться до конца войны. Если она не продлится долго.

— Охотники начали с нас. Влад считает, война продлится не менее полугода, пока хищные всего мира не покорятся новому режиму. — Она помолчала немного и повторила тихо: — Митаки обречены.

Во двор въезжали машины атли и альва. Я рассеянно наблюдала, как из них выходили наши соплеменники и друзья, как испуганно озирались женщины и коротко переговаривались мужчины. Как защитницы колдовали у забора, напуская морок на дом, чтобы наша шумная компания не привлекала внимания. Как воины обсуждали перспективы обороны.

Если верить предположениям Влада, который озвучила Ира, нам предстоит здесь зимовать. Стольким людям в таком маленьком доме. Мы просто сойдем с ума от неизвестности и страха. Без подпитки жилы, отрезанные от мира, в котором привыкли жить.

Я поймала себя на том, что сижу, крепко сжимая руку бывшей наследницы митаки, а ее голова покоится на моем плече. И на секунду показалось, Ира готова расплакаться. Но лишь показалось — когда я осторожно заглянула в ее лицо, не увидела там и намека на слезы. Привычная маска сильной воительницы, которой нипочем все невзгоды и лишения. Которая переживет все, что преподнесет ей судьба.

И я поняла, что в этой жизни нашла, на кого равняться. Улыбнулась и обняла ее крепко.

В «заточении» мы прожили почти год. Проводили холодное лето, которое сменилось не менее холодной осенью, сыплющей дождем со снегом чуть ли не с октября. Унылая, вьюжная зима сплотила нас и в то же время разрознила, заставила каждого уйти в собственный придуманный мирок, пропитанный воспоминаниями о доме и уюте. Как мы ни старались, дом Ольги Измайловой уюта не подарил. Возможно, обиделся на нас с Глебом за балаган, а может, просто нельзя создать уют, когда вокруг все шевелится, бурлит, кричит и будоражится.

Дом не спал. Никогда. В темные зимние ночи я оставляла теплую кровать, в которой ко мне тесно жалась Майя, и спускалась вниз в надежде, что найду немного покоя и одиночества на террасе. Тщетно. Там всегда кто-то зависал — то ли курил, то ли сплетничал, то ли так же, как я, напрасно пытался спрятаться от собственных страхов.

Осенью атли и альва пополнились новыми членами. Мирослав с Владом, а так же другие смельчаки, которым подрывало крышу от сидения в провинциальном городке, иногда выезжали поохотиться. Не знаю, где именно они бывали, но подозреваю, что иногда они посещали Липецк. Иногда во сне меня манил ритуальный камень у очага племени атли — светился серебром, и я могла поклясться, в воздухе в тот момент пахло кровью. Металлический запах смешивался со сладким ванильным, и я просыпалась, глотая от страха воздух и дрожа. Чего боялась? Тяжело сказать. Но тревога, поселившаяся во мне в день отъезда из дома митаки, никуда не ушла.

Новыми альва стали воины — близнецы Олег и Кристина Синицыны. Они и защитница Катя Горина чудом спаслись от отряда охотников, уничтоживших их племя в Екатеринбурге. Катю приняли в атли. Даже не знаю, как Мирослав с Владом «поделили» находку, но девушка, похоже, не возражала, что придется расстаться со своими соплеменниками. Как по мне, это было сродни тому, когда разлучают близнецов. Но то были мои мысли и, конечно же, они разнились с решениями вождей.

В январе у атли появился еще и жрец. Его звали Альфед, он был родом из Мюнхена и почти не говорил по-русски. Много улыбался, разводил цветы на подоконнике и читал допоздна в старом кресле у камина. Иногда он оставлял внутри закладку и с интересом наблюдал, как носятся, перескакивая через спальные мешки, Майя и Дима, играя то ли в салки, то ли в лады, то ли просто пытаясь убежать от тоски и скуки, которой пропитался каждый день альянса племен.

Я перестала думать о смерти. Почти совсем. Не считая охотников, угрозы больше не чувствовала. Жила наполнилась кеном, я ощущала былую силу, готова была драться, если придется, и даже убивать.

Только здесь, вдали от Липецка, от знакомых до мелочей улочек, от кованного в узорах забора, на плечи наваливалась тоска. Я и не думала, что можно настолько скучать по дому. По совсем еще недавно раздражающей роскоши, таящей, как оказалось, столько уюта, что хотелось реветь каждый раз, когда я вспоминала о ней. Тогда я с силой сжимала кулаки и вонзала ногти в ладони. Боль немного притупляла тоску, сглаживала ее.

Но была у меня такая тоска, унять которую не в силах была даже боль. Она накрывала внезапно и ближе к весне все чаще, обжигала грудь изнутри, заставляя пузыриться легкие, сдавливала гортань и почти не давала дышать.

Так сильно я скучала по Кире.

Редкие звонки — две минуты, чтобы перекинуться парой слов и узнать, что у нее все в порядке — и снова недели неведения. Я сходила с ума вдали от дочери и ничего не могла с собой поделать.

Наверное, Влад замечал, а может, и сам тосковал по ней. Иногда он оказывался рядом — подкрадывался незаметно, так, что я вздрагивала. Брал меня за руку и стоял молча. А потом так же тихо исчезал.

В такие моменты мне становилось легче, словно жар в груди затихал, а может, он тушил его, кто знает. И я была благодарна. Не за поддержку — просто за то, что кто-то в тот момент был со мной на одной волне. В остальном я была одинока. Все больше погружена в себя и все меньше — в таинство племени. Наверное, так сказывался чужой для атли кен. А может, сама судьба говорила мне: ты не одна из них, и скоро поймешь это.

Но тогда я еще не знала. Не ведала, что следующий год полностью изменит меня, перекроит и сошьет заново, а швы еще долго будут кровоточить, ныть на погоду, как старые шрамы, о которых нельзя забыть.

Я не знала. И хорошо. Неведение иногда лучшее, что жизнь дает нам. Правда порой бывает настолько страшной и злой, что невольно думаешь: а стоило ли ее знать? Но правда — женщина жестокая. Ранить не боится, открывает глаза, даже если свет слепит. И ты щуришься, глядя на нее, моргаешь, смахиваешь слезы с ресниц и не можешь поверить, что мир, который ты видишь, реален. Не тот, что снился тебе — влажный, теплый, близкий и заботливый, как мать. А холодный, наполненный сквозняками и абсолютно лишенный жизни. Пустыня, которой плевать на тебя.

Пустыня, где живет чудовище, готовое тебя сожрать.