Глава 19. Просто верь

Ненавижу рыться в чужих вещах. Словно лезешь без спроса в чью-то жизнь, переходишь черту и крадешься, как вор, по враждебной территории. Особенное, если это территория Лары.

Глеб позвонил полчаса назад и попросил привезти кое-какие вещи защитницы. Лара сняла квартиру в Липецке, и Глеб помогал ей обустроиться. Лара наотрез отказывалась жить в одном доме с Таном, и я ее прекрасно понимала.

— Решила ограбить Ларису? — насмешливо спросил Влад, и я вздрогнула от неожиданности.

Ну правда, как воришка в идеальном мире чулок и духов. Казалось, еще чуть-чуть и я пропитаюсь тонким французским ароматом.

А он еще и издевается!

— Очень смешно, — проворчала я, запихивая ночную сорочку в сумку. Кажется, все. Ах да, пудру забыла. Теперь точно все.

— Поторапливайся, а то Лара вернется, и застанет тебя здесь. Объясняться придется.

— Лара попросила привезти ее вещи. Все равно еду в Липецк.

— С каких пор вы стали лучшими подружками? Мир атли перевернулся с ног на голову?

— Мир атли перевернулся, когда Тан поселился в этом доме.

Влад подошел, делая вид, что изучает обои на стенах. Медленно, грациозно, как тигр перед прыжком. И мне снова перестало хватать кислорода. Наверное, всякий раз, когда он входит, нужно открывать окно. А лучше балконную дверь.

— Тан поселился, ты уехала… — Он перевел на меня взгляд. — Я скучал. А ты?

— Мне некогда скучать.

Я изо всех сил пыталась выглядеть невозмутимой. Игнорировать ускорившееся сердцебиение и легкое головокружение. И постоянно напоминала себе, что нужно дышать.

— Ты не ответила, когда я просил тебя подумать.

Снова опасная тема. Не нужно было приезжать. Попросила бы Риту — собрать вещи не такое уж ответственное дело.

Хотя кому я вру? Когда Влад что-то задумал, он своего добивается. А еще он прекрасно знает, где я живу.

— Я ответила, — твердо сказала я. — Нет. Что за глупости? С чего ты взял, что можешь просить меня о таком? Ты не подумал, что у меня тоже может быть личная жизнь?

— А она есть?

— Конечно, есть. И вообще, мне некогда.

Я постаралась пройти мимо, но он крепко удержал меня за руку. Сильная ладонь легла на затылок, горячий шепот обжег щеку:

— Хватит бегать от меня.

Я попыталась вырваться — не вышло. Объятия стали крепче, взгляд требовательнее. А влечение — практически непреодолимым. Хотелось окунуться, нырнуть под воду и никогда не выныривать больше. Задохнуться его дыханием...

— Влад, пожалуйста, отпусти.

Черт, ну и где эта твердость, когда она так нужна?

— Не помешала?

Надменный женский голос словно ледяной водой окатил. У меня даже за ушами занемело от напряжения, и почувствовала я себя так, словно меня действительно застигли на месте преступления. Взяли с поличным. Отпираться нет смысла, бежать некуда — прямо в середине дверного проема со сложенными на груди руками стояла Ирина.

То, что мы с наследницей митаки не подружимся, я подозревала. Но как-то не очень хотелось, чтобы сильная воительница ненавидела меня. Особенно из-за Влада. Особенно когда я для себя уже все решила.

А Влад… Специально же провоцирует! Иначе как объяснить его поведение, когда жена в доме? Черт, она его жена. А я? Я — кто?

Я резко вырвала руку и крепче сжала сумку с вещами.

— Нужно стучать прежде, чем входить, Ира, — сухо бросил Влад.

От такого тона мне всегда казалось, что я становлюсь меньше ростом. Хотя куда уже меньше — и так метр с кепкой.

И вдруг подумалось: а что я здесь делаю вообще? Не у атли, а в этой комнате, с ними? Как-то это ненормально совсем. Бестактно и неуместно.

Мне показалось, она сейчас смутится. Опустит глаза, или просто посмотрит холодно, но молча, как Лара. Но Ира спокойно ответила:

— В своем доме я привыкла к открытым дверям. Но быть может, у атли не так. — Она занесла кулак и, не сводя с Влада колючего взгляда, три раза громко ударила по дверному полотну. — Теперь меня здесь будут воспринимать?

— Я пойду, — глухо произнесла я и направилась к двери. Ирина перегородила мне дорогу и язвительно сказала:

— Что же ты, оставайся. Тебе не кажется, что ты должна присутствовать?

В такие моменты я ненавидела свой маленький рост. Каблуки, что ли, начать носить — хоть повыше буду смотреться. А вот Ира до этого не была такой высокой вроде...

— Нет, не кажется, — сказала я. — Уверена, я здесь лишняя.

— Отлично, что ты еще помнишь это, — зло прошипела она.

Видит бог, я не хотела с ней ссориться. Тем более, на глазах у Влада — зачем доставлять ему удовольствие? Но ее последняя фраза просто взбесила. То ли сущность сольвейга проснулась во мне, то ли взыграла банальная гордость — кто уж теперь разберет.

Я вздернула подбородок и яростно произнесла:

— Я — атли, если ты забыла! И в этом доме для меня всегда будет место. А если у тебя проблемы с твоим мужчиной, ничем помочь не могу. Решать их придется тебе.

Затем с силой, на которую только была способна, оттолкнула ее и вышла в коридор.

Щеки пылали, в ушах шумело, и единственное, чего хотелось — поскорее уйти отсюда. Выйти за дверь, глотнуть холодного октябрьского воздуха и громко выругаться.

Нет, ну сколько можно?! Если бы могла, сама придушила бы Влада вот этими трясущимися руками.

На улице, и правда, полегчало. Порывистый, леденящий ветер немного остудил голову и успокоил расшалившиеся нервы.

В какой-то мере я предполагала, что так будет. Особенно после нашего с Владом последнего разговора. Ведь он никогда ничего не говорит просто так. А уж если просит… Он не отцепится, а сопротивляться у меня иногда просто нет сил.

Чертово проклятие!

Что ж, посмотрим, как оно будет. Когда тебя подстегивает не только долг, но и собственные потребности, всегда действуешь эффективнее.

Низкое, глубокое небо смотрело недружелюбно. Белые перистые облака выглядели тяжелыми и грузными, и плыли неохотно, через силу. Голые ветви деревьев ожесточенно стучали о металлическую крышу крыльца. И только газонная трава, вопреки погоде, ярко-зеленым пятном напоминала об ушедшем тепле.

Я села в такси, пристроила рядом с собой спортивную сумку и сердито бросила водителю:

— В город.

Мы тронулись, а у меня перед глазами стоял сердитый, наполненный яростью взгляд Ирины.

Пока мы ехали, небо успело нахмуриться. Нагнало сизых свинцовых туч и плевалось на землю редким дождем. Впрочем, мне-то как раз погода пришлась по душе — и подзарядилась, и успокоилась. Поэтому когда встретила Глеба у входа в подъезд Лары, даже смогла слегка улыбнуться. Хотя Глеба не проведешь.

— Что стряслось? — нахмурился он, принимая у меня из рук сумку с вещами.

— Не поверишь — поругалась с женой Влада.

— Ты так скоро со всеми девчонками атли подерешься, — усмехнулся Глеб.

— С атли нельзя драться, — поучительно сказала я.

— Зайдешь? Лара сварила кофе.

— Не очень хочется, но с тобой за компанию зайду.

Подъезд высокой новостройки встретил чистотой и запахом вымытого пола. По плитке на полу скользили кроссовки, отполированные перила блестели, на свежевыкрашенных стенах — ни царапинки.

Звонок приятно застрекотал, через секунду щелкнул в замок, и дверь открылась.

Квартира защитницы оказалась просторной и чистой. Кое-где на стенах висели обереги, которые, бесспорно, сделала сама Лара. Она встретила нас в легкомысленно-коротких шортах и просторной майке, что удивительным образом ей шло. Впрочем, Ларе все идет.

— Спасибо, — сдержанно сказала она мне и поморщилась. В кухне сладко пахло ванильным печеньем, что рождало неприятные ассоциации и мешало сконцентрироваться на разговоре. — Не хочу бывать у атли.

— Это можно понять, — кивнула я.

Глеб встал позади и положил подбородок мне на затылок.

— И о чем Влад только думал? — закатила глаза защитница. — Как считаешь, мог Чернокнижник его околдовать?

— Это вряд ли, — мрачно ответила я. — Влад принял Тана, чтобы не пришлось меня изгонять. — Поймала вопросительный взгляд Лары и поморщилась: — Долго объяснять.

— Еще эти митаки… Диркова жутко заносчивая. Как и ее отец. Атли оборвали связь с митаки, когда мне было пять.

— Атли оборвали связь с митаки из-за скади, — возразил Глеб. — Эдмунд бесился, когда Иван приезжал к его жене.

— И правильно делал! Божена вышла замуж и покинула племя. Поздно метаться. Раньше нужно было думать.

— Ира жена Влада, — оборвала я их спор. — И она — атли. А ты, кажется, всегда умела высказать мнение в лицо. Вот увидишь ее и скажешь, нечего обсуждать человека за спиной.

— Ой, только не нужно строить из себя благородную! Видела бы ты себя на свадьбе. А ведь теперь придется наблюдать ее каждый раз, когда приходишь к атли. Она никуда не денется, Влад не может ее бросить. Совсем не тот уровень, что раньше. — Лара расслабилась и посмотрела в потолок. — Лучше уже сейчас начинай ее ненавидеть.

— Я не буду ненавидеть ее только за то, что она его жена.

— Понятно. Будешь ненавидеть молча.

Лара как-то быстро начинает меня раздражать. Стоит нам остаться вместе в небольшом помещении, как возникает конфликт. Уж не знаю, отчего так — то ли из-за Влада, то ли просто несовместимость врожденная.

События сегодняшнего дня меня расстроили, а еще угнетало назойливое предчувствие беды.

Осень? Вряд ли. Все же обстановка в доме атли накалена до предела, моя дочь встала перед непростым выбором, Влад старается удержать позиции, а я… Я не уверена, что смогу довести начатое до конца.

Я сослалась на усталость и собралась домой. На душе было мерзко, изнутри разрывали сомнения и страх. Глеб вышел вслед за мной на лестничную площадку, пропустил пожилую соседку, с нескрываемым любопытством зыркнувшую в щель закрывающейся двери защитницы атли. Люди, а! Все им нужно знать. Хотя Лара, бесспорно, позаботится о том, чтобы ее жилище не привлекало лишнего внимания людей.

Мы спустились вниз в полном молчании, и я остановилась у темных кованых перил под козырьком. Дождь кончился, но небо давило на плечи неизлитыми слезами и противными сомнениями. В холодном осеннем воздухе ослабляющим ядом растворилась тревога.

Странно, что на людей не действуют чужие эмоции. Кажется, из тебя льется все через край — страх, неуверенность, отчаяние, а они не замечают. Идут себе по своим делам, почти не глядя по сторонам, а ты медленно умираешь в сторонке.

— Забей на Лару, она иногда городит чушь. — Глеб встал рядом и положил руку мне на спину.

— Хочу домой, — призналась я и уткнулась лбом ему в плечо.

— Поехали.

— Что если я не смогу? — серьезно спросила я, понимая, что это действительно может произойти. Не сумею воплотить свой план в жизнь, оступлюсь, струшу — и все пропало. Все, чем мы жили, что любили. Мало-мальски налаженный мир в доме. Вечерние посиделки. Разговоры ни о чем. Даже такие вот стычки, как сегодня.

Все это поглотит вязкая, приторно-сладкая темнота Чернокнижника...

Глеб отстранил меня, взял за плечи и посмотрел прямо в глаза. Даже не в глаза, нет — в душу. Глубоко, туда, где болело, где клубилось отчаяние. Где старые раны еще напоминали о себе, где ныли давно зарубцевавшиеся шрамы. И сказал:

— Сможешь. Потому что на твоей стороне правда. Атли. Я. Потому что сильнее тебя я никого не встречал. Ты делаешь обманный маневр всеми этими соплями, но в решительный момент не медлишь. Послушай, что говорит пропахший бензином и дорогами раздолбай. У тебя получится, Полевая.

— А вдруг в этот раз не выйдет? — прошептала я, но не смогла сдержать улыбки.

— Да, это ты тоже всегда спрашиваешь.

Я запустила ладони в волосы, словно таким образом могла прогнать навязчивые сомнения. Истощенная жила не посылала видений, но я и так знала — чувствовала нутром — поединку быть. И не где-то в мифически далеком будущем. Скоро. Так скоро, что я не успею опомниться.

И Влад знает об этом. Не поэтому ли так маниакально ищет близости? Не поэтому ли мне так трудно отказать?

Смерть не обмануть, ее можно лишь отсрочить. Что ж, я попробую. Потому что я жива. Жива, несмотря ни на что. И ни один колдун, ни один охотник не получит эту жизнь легко. Обломается!

Митаки уезжали шумно. Женщины обнимали Иру, причитали, громко смеялись и громыхали по лестнице дорожными сумками. Прям табор цыган какой-то. Мужчины же, напротив, молчаливо и сдержанно ждали их внизу. Иван поблагодарил Влада за гостеприимство, велел дочери заботиться о муже, и они покинули дом.

Сразу стало тихо и как-то… пусто. Впрочем, к тишине я привыкла — на Достоевскогов одинокая квартира располагала к размышлениям и самокопаниям. Несколько раз, когда в подъезде хлопала дверь, я не могла сдержаться и выглядывала в глазок. Новый сосед-хищный интриговал ни на шутку, но его и след простыл. Ни слуху, ни духу, ни ночных визитов за сахаром. Наверное, разобрался, где в нашем районе супермаркет.

В целом ноябрь остался ноябрем. Унылым и хмурым, с низким тучами и полусгнившей листвой под ногами, со скользкими от моросящего дождя дорожками и темными, гнетущими вечерами в ожидании неизбежного.

Впрочем, я не просто ждала. Погода-затейница, вопреки прогнозам синоптиков, сыпала дождем каждый день. И каждый день я копила. По крупицам собирая дары, ниспосланные богами, сосредотачивала в жиле кен, с каждым днем ощущая себя сильнее. Увереннее.

Глеб частенько заезжал к Ларе, помогал и вообще поддерживал. Как-то странно они сблизились, хотя у Лары в атли и не было друзей, как оказалось. Были поклонники — Глеб говорил, Филипп всерьез предлагал ей отношения, намекал на свадьбу. Но защитница предложение принимать не торопилась. Да уж, Филипп — совсем не тот герой.

А у меня была квартира. Там уж я разгулялась не на шутку. Переставляла мебель, пока меня не начала устраивать обстановка. Сменила шторы на кухне, купила недостающую посуду, скатерти, постельное белье.

Я стирала, утюжила, мыла, чистила, и каждый вечер валилась с ног от усталости.

Так было проще. Меньше мыслей, переживаний, меньше проявлений страха, который растекался по венам, стоило мне только замереть. С каждым днем все сильнее, отчетливее слышался в голове лязг воображаемых мечей, и липкая воображаемая кровь заливала отполированный воском пол.

Поэтому я фанатично занималась квартирой. Благо дел хватало на каждый день.

В тот понедельник я вымыла посуду, в очередной раз отполировала мебель и выгладила белье. Музыку включила громко, и не менее громко подпевала вокалистке с тонким оперным сопрано.

В общем, когда я поняла, что ко мне кто-то пришел, входная дверь сотрясалась от сильного стука. Даже грохота. Видимо, за музыкой я не услышала звонок.

Что мне нравится в отношениях с друзьями — ты никогда не смотришься в зеркало, не поправляешь прическу и макияж перед их приходом. Просто открываешь дверь и ругаешь друга за осыпавшуюся штукатурку, а затем тянешь на кухню пить кофе.

Я так и застыла на пороге, растрепанная, ненакрашенная с несуразной гулей на голове. Но уже не думала об этом. Сердце пропустило удар, странно ухнуло и забилось быстро-быстро. Словно пыталось разжечь костер в груди трением.

— Такой грохот. Я подумал, тебя там убивают, — сказал Влад и улыбнулся.

Я шумно выдохнула. Мне не понравилось ни то, что он пришел, ни тон его голоса — вкрадчивого, хриплого, с затаившимися нотками отчаяния.

— Что ты здесь делаешь? — Показалось, в моем голосе оно тоже сквознуло — только отчетливее, не таясь. Смешалось с испугом и злостью оттого, что нам нужно все это пережить.

— Может, сначала впустишь, а потом я скажу?

Ирония — маска для беззащитных. Так сказал герой моего любимого фильма.

Ни я, ни Влад не были беззащитными. Или были? Возможно, моя бравада будет погребена под жестокими осколками реальности? Реальности атли, которую так жаждет разрушить Чернокнижник...

В квартире громко тикали часы. Бабушкины. Даже не знаю, зачем я их всюду за собой таскаю. Возможно, для того, чтобы не забывать: можно положиться только на себя. Я всегда одна, несмотря на людей, что окружают меня. Несмотря на лучшего друга, племя, любимых. Сольвейг — означает одиночка. Кому, как не мне, это знать?

— Кира в порядке? — тихо спросила я.

Не о том нужно спрашивать, но задать самый главный вопрос не поворачивался язык. И я, как страус, спрятала голову в песок, зарылась в него целиком и дрожала. Я дрожала внутри, как маленькая испуганная девочка. Я была ею. В последний раз. Даже странно было от понимания, как скоро все изменится.

Я. Он.

Мы.

— Кира в порядке.

Движения словно сковало льдом — пошевелиться было трудно, даже больно. Боль жила в груди, в жиле. В висках едва ощутимым эхом отдавался пульс. И взгляд пронзительный, прожигающий тоже причинял боль.

Но она уже не пугала меня. Я привыкла к ней, приросла. А когда ты не боишься боли и смерти, мало что вообще может напугать тебя. И ты становишься сильнее.

— Когда? — прямо спросила я. Времени оставалось мало, так что юлить?

— В субботу, — просто ответил Влад.

— Ты… сможешь?

Он пожал плечами.

— Слишком долго готовился, чтобы быть уверенным. — Нервно улыбнулся. — Во всяком случае, мне надоело ждать.

Я кивнула.

— Используешь нож?

— Это единственное, чем можно убить его. Убить навсегда. — Он помолчал немного. — Ты должна быть готова к тому, что Кира поддержит Тана на поединке.

От этой мысли стало удушающее плохо. Словно земля раскололась надвое, и мы с Владом остались на одной ее половине, а Кира — на противоположной. А между нами — бездна, заполненная бурлящей, обжигающей лавой.

Но потом вспомнился разговор с дочерью на крыльце в день свадьбы Влада. Нет, Кира понимает, что будет значить для атли поединок. И она примет правильную сторону.

— А ты? — внезапный вопрос вырвал из размышлений, вернул в реальность.

Я подняла глаза — он стоял опасно близко, но впервые за последнее время это не волновало меня. Я точно знала, что буду делать, как и почему.

— Что я?

— Кого поддержишь ты, Полина?

Серая тень сомнения мелькнула на его лице. Он и правда допускает, что я могу отвернуться. Предать. Что ж, резонно — предавший всегда будет ждать удара в спину.

— Это ваш бой. Я к нему не имею отношения. Но на поединке я буду с тобой.

Он улыбнулся — как-то мягко, тепло и совершенно расслабленно. Влад редко так улыбался. Мне все время казалось, что он где-то далеко, в своих мыслях, неведомых размышлениях и планах.

— А сегодня будешь со мной?

— Зачем? — нахмурилась я.

— Поединок окончится смертью, — уверенно произнес он. Не зло, не яростно, а с ледяным спокойствием, от которого у меня занемели пальцы рук. — Ни один из нас не прогнется.

— Знаю.

Мой голос не дрогнул. Не сорвался. Я надеялась, что и сама такой буду, когда настанет момент «Икс».

В душе поселилось странное спокойствие. Словно землю укрыло пеплом от былых пожаров, и гореть уже было нечему. Не за что трястись, переживать… Сейчас мы вдвоем, у черты, а когда переступим ее, разойдемся навсегда.

Не этого ли ты хотела? Продержаться осталось чуть-чуть.

— Может, пора признаться себе — никакого проклятия нет?

Влад смотрел насмешливо и спокойно, словно загнал меня в клетку, из которой не выбраться, и ждал, когда я это пойму. Глупый. Это он не понимает. Проклятие — это все, что осталось между нами. Оно и атли. Кира выросла, повзрослела. У нее своя жизнь. Прошлое заросло кустарником и мхом. Превратилось в такую непроходимую чащу, что возвращаться туда не хочется. А будущее… Будущее будет другим — таким, как я захочу.

И внезапно мне стало хорошо. Спокойно. Страх растаял, уступив место уверенности. Судьба всегда подсказывает правильные решения, нужно лишь уметь услышать.

Я покачала головой и твердо сказала:

— Оно есть. Теперь я понимаю это, как никогда.

Влад закрыл глаза, и на секунду показалось — он сейчас закричит на меня. Но он лишь горько улыбнулся и отошел на шаг.

— Ты можешь пожалеть о том, что сказала это сейчас.

— Думаешь, что это? Любовь? Серьезно? После всего, что было? Любви не бывает без доверия!

— И ты не веришь мне, — закончил он за меня.

— А ты мне веришь? Смог бы поверить полностью — так, как просишь поверить меня? Смог бы вложить мне в ладонь свою жизнь и сказать: Полина, оно того стоит? Потому что это не проклятие, это что-то большее, о чем я никогда не скажу, но на что постоянно намекаю?

Влад опустил глаза, а мне даже в голову не пришло в тот миг, что впервые он не знал, что ответить. Впервые растерялся, потому что ответов на мои вопросы еще не было у него. Неважно. У меня были.

— Уходи, — сказала я твердо. — Дома тебя ждет жена, а мне нужно подумать.

Судьба хищного всегда непростая, и нечего сетовать на горести. Боги знают, что нам нужно. Боги отрядили Первых проверять. Если верить легендам, Херсир будет вечно прятаться и никогда не увидит Лив — девушку, которую предал на горе молитв. Так что нам переживать? Мы переродимся, попадем в хельзу или еще куда. А может, просто растаем, растворимся в вечности, и о нас будет напоминать только кен, бурлящий в жилах наших детей.

Влад ушел, а я всю ночь простояла на балконе, проплакав от мысли, что никогда себе не прощу этого разговора, если он умрет в субботу.