Роса для бессмертных

— Если бы на твою голову слетела такая буря, когда ты беседуешь с юной девушкой на берегу тихого озера, скажи, Ястреб, ты не спрятался бы под сень елей? — спросил Щегол, раздвигая еловые лапы и выбираясь на свет. За его спиной боязливо, не решаясь совсем покинуть убежище, выглядывала из-за ветвей дочь Широка Седого.

— Ты спрашиваешь, что бы сделал я? — воскликнул Ястреб. — Я бы разорвал обидчика в клочья, будь он хоть ветром, хоть волной, хоть моим отцом! Впрочем, не знаю, сразил бы я Ворона в поединке?

Ястреб картинно задумался, взяв себя за подбородок, и рассмеялся после. Он всегда смеялся, оттого Щегол часто не мог понять, когда он шутит.

— Но ты, сынок, из той же шкуры, да иначе скроен. И славно, иначе бы мне не сдобровать!.. Так что это за юная прелестница, которую спугнула моя проказа? Выходи, дитя, тебе нечего опасаться, когда двое мужчин рядом с тобой!

Она не посмела перечить, и вышла вперёд, осторожно ступая между корней и камней. Волосы её совершенно растрепались, в них запутались иголки хвои, жёлтые — высохшие, и зелёные — свежие, такие же иголки нарушали черноту её платья. Девушка глубоко поклонилась Ястребу, он смотрел на неё изучающе и с любопытством:

— Кто ты, дитя? Назовись.

— Я — Олеска, дочь Широка Седого, великого кузнеца Кузни.

Тень пробежала по красивому лицу Ястреба, и Щегол испугался было его гнева, но он только улыбнулся и лёгким кивком головы обозначил поклон.

— Олеска вышла из елового леска, — сострил Ястреб и сам же рассмеялся шутке.

Только тогда Щегол понял, что знает теперь имя девушки. Он произнёс мысленно: "Олеска", — имя показалось ему полным ускользающих тайн и лесных теней. В лесу всегда сумерки, и потому имя тоже казалось чуть сумеречным, стоящим на грани между ночью и днём, манящим своей мимолётностью, и чем-то ещё, столь сложно уловимым, что Щегол не решился бы его назвать.

Ветер же всё не унимался, он не нёсся больше порывами, не летел скачками, не срывал одежд, но кружился где-то над рябью покрывшемся озеров, овевал собравшихся у русалочьего стола, дышал в лицо, заставлял подниматься в воздух и кружиться красные листья орешника, принесённые сюда недавней бурей. Листья плясали в воздухе, и Щегол невольно залюбовался сложностью и размеренностью их порхания.

— Что тебе, сестрица? — недовольно спросил Ястреб, и Щегол понял, что он тоже глядит на хоровод сорванных листьев, который кружился всё быстрее и быстрее, и уже пух, пыль и мелкие веточки, еловые иглы и прочий сор проносились между листьями. Олеска, ближе всех бывшая к этому смерчу, испуганно отшатнулась прочь, и стала за спину Щегла, а вихрь вытягиваться вверх, и очертания его всё более и всё явственней стали походить на женские.

Щегол настороженно взглянул на Ястреба — тот стоял, руки его были сложены на груди, нахмуренный взгляд смотрел на игру ветра и пляску листьев, он был сосредоточен, и ждал. Слышалось шуршание и шелестение, где-то еле слышно плескала вода, кто-то дышал испуганно и с присвистом, тонкими, длинными посвистами свистели птицы, шумели еловые ветви, где-то камешки сухо катились с кручи, и не сразу разобрал Щегол в этом исподволь нарастающем шуме неявный, но слышный голос, сложенный из прочих звуков, и пугающий тем, что исходил ото всюду сразу, с разных концов доносился порывами ветра до его ушей, и казалось, что стоит сделать шаг-другой в сторону, и ничего уже нельзя будет разобрать в этом шуршании и свисте. Но голос звучал, и Щегол почувствовал, как волоски на его руках приподнимаются в каком-то животном, необъяснимом ужасе, когда расслышал в нём голос Совы.

— Шшшто вытворяешшшь? — сердито выпевал голос. — Прошшено шше! — он шипел и свистел голосами ветра и птиц. — Сспутай сссюда, нушшен, — и это звучало почти примирительно.

— Иду, сестрица, — отозвался Ястреб.

— Шшту-у, — бросил вихрь, покружился ещё напоследок, и унялся, позволяя листьям плавно опасть, а сору разлететься по сторонам. Смолкли птицы, вода стала побежала совсем неслышно, камешки, наконец, ссыпались все, и ветер не свистел и не шептал больше в еловых ветвях. Единственно, слышалось испуганное, с присвистом дыхание. Взгляд Щегла, непроизвольно пытавшийся отыскать его источник, с удивлением наткнулся на человека, что сжался в жалкий комок у ног Ястреба. Признаться, Щегол вовсе забыл уже о нём. Ястреб перехватил его взгляд.

— Да, — сказал он. — развлекайся с ним. Я сам думал поиграть с этим, — он легонько пнул человека под рёбра носком сапога, словно уточняя, о ком идёт речь, — но, сам видишь, сестрица меня взыскует. Не буду пренебрегать её зовом.

— Подожди, но зачем ты вообще принёс его в Гнездо?

Ястреб пожал плечами.

— Он забрёл в пещеру шорохов и стал кричать там что-то, призывая богов. Ты же знаешь, обычай велит откликаться, вот я и спустился за ним. Но поступай с ним как знаешь, мне нужно спешить.

Коротко кивнув — так, то сложно было сказать, прощался ли он так со Щеглом, свидетельствовал ли своё почтение Олеске, или просто отвечал своим мысля, — он развернулся и зашагал прочь. Щегол тяжело устало опустился на камень, кровь стучала в его висках. Он обвёл взглядом мирную прежде картину: человек стоял на коленях, низко опустив голову, так что позвонки хребта проступали на загорелой шее, бока его тяжело вздымались и опускались, как у загнанного коня, присвистывал воздух, выходя из его лёгких; Олеска сидела поодаль, на самом краю длинного камня, русалочьего стола, руки её вновь обхватили плечи, спина была прямой, и оттого она казалась испуганной, беззащитной и надменной.

— О чём же мы говорили? Не вспомнить теперь, — сказал Щегол, не ожидая ответа.

— Ястреб напугал тебя? — спросил он снова, чуть погодя. Но Олеска молчала и не поднимала глаз. Тогда он спросил: — Отчего же ты молчишь?

— Этот… — проронила она, но будто передумала говорить.

— Что же? — подтолкнул её Щегол.

— Этот человек пришёл в пещеру шёпотов, — молвила она, решившись, — туда приходят те, кто ищет у богов помощи и защиты. Так вы, небесные, обращаетесь с теми, кто пришёл к вам со склонённой головой? Я вижу, вы не станете помогать нам. Пусть мой отец принёс дары, но не меньше набитых золотом ларцов подарят вам белосоюзные, если вы примете их сторону!.. — она будто захлебнулась собственным возгласом, и замолчала. После добавила тихо:

— Так орёл уносит ягнёнка в своё гнездо и даёт орлятам клевать его плоть. Зачем с человеком так?

Щеглу вдруг сделалось стыдно за Ястреба. Пытаясь вернуть расположение Олески, он велел человеку подняться, и тот встал на ноги, по-прежнему низко опустив голову, не решаясь поднять взгляд. Человек был высок, его белая рубаха местами выбилась из-под кушака и перепачкалась в песке и грязи, сношенные сапоги едва держались на ногах, недавний ветер нанёс сор и впутал веточки в его густые кудри. Порты на его правой ноге порвались, и на колене видна была ссадина.

— Назовись, кто ты? — велел Щегол.

— Жданка, сын Дюжа, из Осин.

— Зачем явился, чего хочешь?

— Из Осин… у Осин, в лесу… не знаю, может не в лесу, никто не знает, не нашли. Но брата нашли там, у поворота, значит, у леса, наверное… А посылали не меня, а Суховея.

— Что ты говоришь? — прервал его Щегол. — Я ничего не понимаю.

— Подожди, небесный! Дай ему мёда,, пусть напьётся и успокоится. Он совсем испуган.

— Пусть будет так… Я тоже испугался бы, Олеска, случись мне сначала быть схваченным Ястребом и брошенным здесь после полёта по ветру. А если бы ещё и Сова явилась этаким чудом! — рассудил Щегол, он даже поёжился слегка, представляя себе это. Непроизвольно он проникся сочувствием к стоящему перед ним парню.

— Что же, дитя, — обратился он к Олеске, и в голос его вновь звучал покровительственно. — Ступай по берегу, там, справа, будет пень от поваленной ели, ты заметишь. На нём найдёшь два охотничьих рога, полных мёда. Один выпей сама, другой принеси, и пусть выпьет… — он едва не сказал "этот", но удержался, и вспомнил имя: —… пусть Жданка выпьет его.

Отчего-то он чувствовал себя очень усталым. Еме не хотелось идти за мёдом самому, не хотелось и поворачиваться, чтобы взглянуть на Олеску. Он слышал, как она поднялась, как захрустели камешки под её ногами. Через закрытые веки в глаза тёплой волной лилось солнце, где-то тихо, едва слышно плескалась вода, дышал лес. Щеглу было спокойно, он не желал ни думать, ни шевелиться. Щеглу почудилось, будто Олеска будит его от глубокой дрёмы, когда она позвала:

— Небесный? Твой гость готов говорить...

Чудилось, будто он провёл целую вечность в безмятежной, разнеженной солнцем неге, будто уплыл по озеру, что плещется рядом, куда-то очень далеко, где славно жить, в один из заливов дальнего берега, и чудилось ему, будто голос зовёт назад, и нужно возвращаться, вновь пересекая пенное и сварливое море, снова встречать холодный просоленный ветер, и подставлять лицо палящему солнцу, но нужно было вернуться, и приходилось плыть, плыть против ветра, против… Щегол очнулся.

Олеска встревоженно смотрела на него, Жданка мигом склонил голову, едва заметил, что Щегол открыл глаза, но он успел увидеть полные любопытства, веселья и ужаса глаза парня.

— Что же, говори, — велел он, и тряхнул головой, прогоняя мороку. — Зачем ты пришёл сюда?

— Меня послали мужи Осин. Около нашего города появилась тварь, которая убивала скот и нападала на людей. Её видели несколько человек, и все говорят, что такого зверя не было раньше в многострадальной Тихойской земле, а раз так, то одни только боги и могли наслать её на нас за грехи наши, и тогда мужи Осин решили, что боги же и избавят нас от напасти, ибо милость их бесконечна, а суждения справедливы. И тогда вызвался человек идти на поклон к богам, и я пошёл вместе с ним, но случилось так, что разбойники напали на нас, и спутник мой не смог продолжить путь, и я пришёл один.

Щегол с удивлением осознал, что мыслит всё ещё с некоторым трудом. Он едва понимал, о чём толкует этот парень.

— Что за Осины, где это, — спросил он, и тут же пожалел, потому как парень стал сыпать названиями, совершенно ничего Щеглу не говорящими. Они звучали так, как будто-то бы за ними можно было угадать какой-то смысл, но он вечно ускользал: Стох, Выщербка, Кротин, Перенева, Хтой, Заблуды, Поляны, земли Сата, и так далее, бесконечным потоком, сложенные в строгом, но совершенно непонятном порядке. Наконец, парень выдохся, и украдкой взглянул на Щегла, дескать — понимает ли? Щегол, боясь дальнейших уточнений, величественно кивнул.

— Так что же? — спросил он. — Как выглядит эта тварь, которую, как ты говоришь, мы спустили на вас?

— Никто не знает этого.

— Почему же?

— Дело в том, что когда рыбак, видевший её...

Щегол взмахом руки прервал поток его разъяснений, когда неподалёку, где-то за излучиной, послышались шаги. Ждать пришлось недолго, вскоре из-за поворота показалась Сова.

— Щегол, — негромко позвала она и улыбнулась, — кто наш гость?

— Этот человек утверждает, будто боги послали некую тварь, которая теперь не даёт жизни его соплеменникам в некий край Стоха. Он просит нас избавить их от напасти.

Сова чуть склонила голову на бок и посмотрела на Жданку куда более внимательно и пристально, чем ожидал Щегол.

— Как выглядели трупы убитых тварью? — спросила она, и Щегол даже подался вперёд, не желая упустить ничего. Он не мог представить себе, что Сова станет расспрашивать простого смертного, но по внимательному её лицу было видно, как важно ей то, что скажет Жданка.

В ответ Жданка честно описал Грозку, каким запомнил его в ту ночь, на площади Осин, когда толпились в молчании мужи, и горели пламенники, и на плаще лежал, крепко сжав губы от боли, что покинула его уже навсегда, мёртвый Грозка, с бородой, измаранной в крови и рвоте.

Сова повернулась к Олеске:

— Милая, спутай во дворец, отец ждёт тебя. Иди вдоль берега, и сверни на тропку у старой ольхи, дальше по ручью, ты не заблудишься. Ступай.

— Да, небесная, — робко молвила девушка и заспешила прочь.

Дождавшись, когда та скроется за поворотом, Сова заговорила. Говорила она спокойно, вовсе не стесняясь присутствия Жданки, как не стеснялась бы пса или коня.

— Я вижу, тебе дурно, Щегол. Что же, ты в праве знать, я расскажу тебе, то, чего не хотела говорить ещё пару лет. Видишь ли, мальчик, мы из того же народа, что и кузнечники. Я говорила тебе, что родилась в Кузне, ты помнишь. Сила, которую держим мы в своих руках, призрачна. Вся она в росе, которую пил и ты. Если кузнечник напьётся ей, он сделается одним из нас. Если источник росы иссякнет, мы состаримся и умрём. Знай же, что росы так мало, что хватает лишь для нас, и пока жив был Хромой, мы выпивали её всю, до последней капли. Когда же он сгорел в своей кузне, и Ворон разрешил Ястребу родить тебя, роса, положенная Хромому копилась, собиралась и запиралась в сосуды. Ты рос, и я давала тебе росу, но много ли нужно ребёнку? Ты и теперь получаешь не всё, что выпивал когда-то Хромой. Я потому говорю тебе это, что вижу — ты ослаб от волшбы, и от собственной, и от творящейся кругом. Выпей это.

Сова подала ему склянку, и Щегол выпил, запрокинув голову, стараясь вполне ощутить живящий вкус, которой всегда так нравился ему, но казался лишь лучшим яством из многих других.

— Теперь же слушай. Я расходовала оставшиеся капли росы на опыты. Я исследовала её, стараясь постигнуть. В своих грёзах я давно уже сумела создать новый источник… Пока это пустые мечты — только. Источник росы лишь один, другого нет, и не знаю — будет ли. Однако, мои опыты… — она помедлила. — Я знаю, как появилась эта тварь. Вероятнее всего, это медвежонок, напоенный росой — и только. Теперь я уже многое знаю о её свойствах, гораздо больше, чем знали мы когда-то… Пройдут годы, прежде, чем я сумею воссоздать её, но знай — только из-за тебя это возможно. Оттого лишь, что ты получаешь пока не всё, что у меня сохранился малый запас, только потому...

Сознание снова оставляло Щегла, он вновь погружался в призрачный, солнечный, разнеженный морок, и слова Совы едва доходили до его ушей… Вновь он осознал себя в темноте, среди людей, запертым в несущемся вперёд возке. Жужжали крылья стрекоз, пыхтел над ухом лысый воевода дядька Бивец, где-то в тёмном углу сидела, гордая, Олеска, слышалось весёлое гиканье Соловья, а возок мотался из стороны в сторону.