27. Казан истины

Залам устал с дороги — ездил верхом он редко, — а после ужина его немного разморило. Рассказав о произошедшем, он, не дожидаясь окончания совета старших посредников круга Двуликого, заглянул ненадолго в храм. Что поманило туда, не известно. Ему показалось на мгновение, что он сможет обрести внутреннюю уверенность, не спокойствие, какое уж тут спокойствие, а долгожданную гармонию с самим собой и миром. Ему захотелось побывать в тишине и отрешиться, найти смыслы. Какие? Залам не понимал до конца.

Храм не был освещен, восковые свечи толщиной в человеческую руку горели только у алтаря. Они кольцом окружали грубо изготовленную скульптуру, символизирующую Двуликого. Он изображен знатным воином в тяжелых доспехах — панцирный нагрудник, пластинчатые поножи и наплечники. Спина воина, кажется, закрыта круглым стальным щитом поверх кольчуги. По крайней мере, резчик по камню попытался показать ее мелкие кольца. Рукавицы и сапоги — они также из кольчуги. Скульптура Двуликого опиралась на овальный щит и опущенный меч. Бог ничем не отличался от человека, если не обращать внимания на два лица, которые повернуты в разные стороны. Шлема на голове не было.

Залам подошел ближе. В теплом медовом свете показалось, что Двуликий чуть шевелится и водит глазами. У его ног располагался реликварий — тяжелый ящик. За толстым шлифованным стеклом лежал клинок. Тот самый, которым владел первый посредник, назначенным богом. Со временем клинок восстанавливали, ибо выглядело оружие как новое. Рукоять и эфес, скромно украшенный мелкими полудрагоценными камнями, слегка мерцали в полумраке. Главный элемент клинка — острие. Его сделали раздвоенным, как язык змеи. Профиль бороздки, идущий вдоль металла, загибался вниз у места расхождения острия. Такое оружие нельзя использовать по назначению, потому как раздвоенность уменьшала прочность, а вот символика — двойственность бога и мироздания — была кстати.

Залам поднял глаза на Двуликого. Действительно, казалось, что он незаметно шевелился, но это всего лишь мертвый камень. Залам почувствовал чье-то присутствие, и это был не бог. Ему тут делать нечего. Серые долговязые тени плавали на периферии зрения, но как бы посредник не поворачивал голову, они ускользали. «Это Чи», — решил Залам и не испугался. В коротком, состоящем из одного звука слове, слышался холод и умиротворение. Посредник подумал о странных существах из леса без эмоций. Он принял их данность. Ничего страшного не произошло, если Чи оказалось внутри тебя.

Залам на мгновение увидел «глазами» Чи. Глаз у них, конечно, не было, но мир они видели, как размытые красные пятна. Посредник увидел то место, где собираются казнить Эприна и Дарка.

«Пора», — решил он. Покидая храм Двуликого, посредник обдумал план действий: нужно рассказать всё, что он увидел. Пусть старшие посредники воспримут это как пророческий дар, как озарение, как мгновенное проникновение в ткань времени и пространства — неважно как. Главное, успеть к казни.

***

Только на въезде в город — шагов не более семидесяти — дорога была выложена шлифованным камнем. Далее начинался неведомый путь. Елеазар повернул в сторону леса и гор, чтобы наслаждаться одиночеством. Одиночество — это плеть для души, и кто выдержит эту пытку, тот выдержит и пытку иную. Лес встретил Елеазар знакомым шумом. Он успокаивал душу. Лес благоухал, и стало ясно, отчего он прекраснее сада — здесь было всё естественно. В саду, что рос вокруг дома его, цветы, кусты и деревья высажены рукой человека, а не рукой природы. Оттого лесное убранство радовало глаз и слух Елеазара. Деревья приветствовали шепотом листьев. Птиц и ветров пенье — вот истинная мелодия для человеческой души. Елазар шагал, и сердце его было не обременено людьми, словно у младенца.

Идя по лесу, увидел он человека. Незнакомец вначале даже не заметил Елеазара, так как собирал весьма увлеченно шишки и желуди, что пали с деревьев и клал их к себе в суму. Ясно, что он собирал их не от скуки, а на пропитание. Шишки содержали орехи, их можно извлечь из-под жестких чешуек, а затем пустая шишка вполне сгодилась бы для разведения костра. Она была суха и хорошо горела. Желуди горьки, но приносили сытость. Подойдя к незнакомцу, Елеазар сказал:

— Я хочу с тобой поделиться, ибо взял из дома немного еды. Вижу, голод снедает тебя. Еще есть одежда.

Елеазару захотелось сделать доброе дело, но незнакомец ответил:

— Не надо этого делать. Зачем мне еда и одежда из дома твоего, и зачем это тебе самому? Если ты ушел из дома, то зачем держишься до сих пор за него?

И тогда открылись глаза Елеазара, и узнал он бродягу. Это его тогда в городе встретил он, когда была праздничная процессия, а вельможи и правитель кидали на землю золотые монеты.

После этих слов Елеазар понял и так сказал в сердце своем: «Можно на охоте убить дикого зверя, разделать его тушу, отделить мясо от костей, высушить шкуру и подарить всё нуждающемуся человеку. Поступок сей никто не осудит. Но можно подарить тому человеку сильный лук и острые стрелы, ножи для разделки туши и сказать ему: иди и охоться. Вот почему этот бродяга не брал золото, валяющееся в пыли. Оно чужое и надолго бы не задержалось в его руках. Никогда не бери чужого. Всегда бери свое».

А еще Елеазар понял, что хоть он и покинул дом и сад, но был привязан к нему, ибо одежда и еда из дома взята. Они напоминают о доме.

Елеазар решил собрать в свою суму немного шишек и желудей, и всё равно помочь бродяге заполнить лесным урожаем его мешок.

Когда обе сумы были забиты туго, незнакомец, поблагодарив, так сказал Елеазару:

— Хочу быть в одиночестве и тебе советую быть в нем, но не ведаю, что ты найдешь в одиночестве своем.

Так сказал незнакомец и удалился с глаз, будто и не существовало его. Елеазар остался в одиночестве. Делать было нечего, и он решил направить стопы к горе. Затем нашел у подножия два камня, что высекают огонь, собрал ветвей сухих для костра. Желуди высыпал из сумы и спрятал. С пустым казаном он отправился к реке, чтоб зачерпнуть воды — пора подумать и о пище не только духовной, но и мирской.

Елеазар, никуда не торопясь, шагал к реке, осматриваясь по сторонам. Он привыкал жить в новой местности и удивлялся, что раньше не замечал красот леса. Лес был раньше для него не лучше зеленой пушистой щетины, которая виднелась вдалеке. Сейчас же лес выглядел иначе. Всё выглядит иначе изнутри. Так и человек, подумал Елеазар, внутри не есть то, что снаружи.

Наконец, он добрался до реки, зачерпнул воды казаном и заметил, что напротив него на другом берегу появился мальчик. Он тоже пришел за водой.

— Ты откуда? — спросил Елеазар.

— Из города, — просто ответил мальчик, нисколько не испугавшись.

— И какие последние новости в городе?

— Сын одних богатых родителей совсем спятил. Он сжег библиотеку и сбежал неизвестно куда. — И мальчик рассмеялся.

— Ясно, — вяло улыбнувшись, произнес Елеазар.

Он хотел сказать, что этот сумасшедший сын сейчас перед ним и берет воду из реки, но промолчал. Ни то чтобы он желал признанием напугать мальчишку, нет. Просто Елеазар понял: «На самом деле, память соблазняет меня, она стальными крючьями держится во мне за дом. Надо вырвать с корнем из сердца своего дом».

Мальчик, набрав воды, ушел. Елеазар вернулся к горе. Он разжег вечером костер и задумался, а будет ли вкусна и какова на вкус каша из желудей? Очистив их, он намолол их на камне и бросил в кипящую воду. Каша была вскоре готова. На вкус есть ее было невозможно, потому как она оказалась отвратительно горькой. Но Елеазар съел полный казан желудевой каши. Рот и язык язвила горечь, но сытость пришла быстро.

Вот простые слова пророка, которые посетили его: «Говорю вам сейчас, что истина — каша желудевая, ибо истина горька, а не сладка. Кто же хочет говорить красивые истины людям, тот желает льстить им. Я же пожиратель горьких истин. Но кто съест целый казан горькой истины, то у того будет горечь на языке, но станет сытым он, а более вкушать не захочет. Кто же поглощает сладкие истины, того память вкуса будет тревожить желанием вновь испытать чрево свое, и не сможет насытиться, и лопнет он».

***

Конечно, поедание горькой каши является метафорой. Это образ. Недаром же Елеазар говорил о казане горькой истины, и об истинах сладких. Я поделился своими мыслями с Азаратом. Он согласно кивнул и произнес:

— Ты прав. Только с большого голода можно додуматься есть дубовые желуди, но, если ты обратил внимание, то прошло немного времени с момента, как покинул Елеазар дом до момента, когда он стал ужинать у горы. Ведь у него была с собой еда вкуснее.

— Да. Теперь понимаю. Жаль, мы не узнаем, как было на самом деле.

— Говорю от чистого сердца: правда никому не нужна, — сказал Азарат и добавил многозначительно: — Даже тебе.

— Как это, не нужна? Что может быть выше правды?

— Вымысел.

Я замолчал в растерянности. Или хозяин играл со мной и смеялся, или он на самом деле верил в то, что говорил?

— Вымысел? — переспросил я.

— Рассуди сам, Аркус. Кому нужна правда? Что значат слова правды для простого человека? Правда слабо влияет на ум людской, чем вымысел. Вымысел красочнее, ярче и величественнее. Некоторые вымыслы подобны грому и заглушают голос правды. Так сказ, легенда и миф останутся жить. Они переживут столетия, а правда канет в небытие. И если когда-то кто-нибудь докопается до нее, то извлечет на свет нечто серое и безобразное.