Глава 35

Минуло уже три дня с тех пор, как войско возвратилось с Майв Фатайре, а бедарцы всё справляли смерть своего вождя. Они пили, пели и танцевали, вскакивали на столы, размахивали плетьми, поигрывали кинжалами. По всему Мелинделю разносилось эхо их голосов. Покои, отведенные для хризского посла, располагались близ тронного зала, отчего песни бедарцев и стук их подкованных сапог слышались здесь так громко, словно бедарцы плясали прямо в покоях. Виделий Камламетен разливал по чашам вино, когда из тронного зала донеслись оглушительные возгласы — Виделий вздрогнул, пролил вино на поднос.

— Хадары, — презрительно бросил Видельге Кег-Мора.

— Вчера я велел рабу заставить дверь сундуком, но всё равно не смог сомкнуть глаз, — пожаловался Виделий. — Эта какофония, — он пригубил вина, — наводит меня на мысли о резне при узурпаторе Ювексиане. Жаль только, бадрианы верят в единственно истинного Бога. Были бы они язычниками, меня бы сочли погибшим за веру, — сказал Виделий с кривой усмешкой.

— Выходит, дядюшка Эрдир не напрасно привел наших людей в Мелиндель, не отпустил их в родные хутора в старом Ванарихе, — сказал Видельге Кег-Мора. — Пускай ярятся бедарцы. Нэахт мертв — да славится Господь! — и власти Бедара больше не бывать над нами. Наших воинов в Мелинделе теперь не меньше, чем этих скотокрадов. Поглядим, кому придется… погибнуть за веру! — Видельге залпом осушил чашу.

— Помолюсь за это, — отозвался Виделий, а сам подумал, что родичи Видельге ничуть не лучше бадриан. Какую награду посулил Эрдир Кег-Фойлаг этим людям? Если во дворце начнется кровопролитие, как того желает Видельге, и его родичи возьмут верх над бадрианами, кого они отправятся грабить? Ходят слухи, будто Нэахт Кег-Райне собрал у себя настоящую сокровищницу, но разве алчные негидийцы остановятся, зная, что есть и другие богатства? Богатства эреев… Когда Ювексиан-узурпатор объявил войну всему эрейскому, многие пошли за ним не ради веры предков, а лишь потому, что уже давно облизывались на эрейские богатства.

Виделий вытащил из шкатулки, висевшей у него на поясе, черный засушенный стручок и поднес его к огню. Покой наполнился смолистым сладковатым запахом.

— А что авринт? — спросил он, поворачивая стручок над светильником. — Фона Иефилат рассказывал мне, что слышал его беседу с авринтидой. О походе на Гургеллу. Было бы мудро отправить бадриан прочь из дворца. Занять их войной…

— Я был при этом разговоре, — поморщился Видельге. — Если Хендрекке вздумается отправить войско на Карна Гургейль, мне тоже придется ехать. Не хочу уезжать из Мелинделя. Нет, Ку-Крухово нутро, только не сейчас! Нэахт наконец-то издох, место у трона пустует. Пока я буду воевать с гургейлями, его наверняка займет какой-нибудь… какой-нибудь… — Видельге со злостью плеснул себе еще вина, — какой-нибудь Валезириан — не зря же он вьется вокруг Хендрекки! Или этот немытый хадар, которого все чествуют, — тот, что отрубил руку балайру.

Виделий убрал стручок с огня, погрузил в чашу с вином и костяной лопаточкой принялся выскабливать зерна.

— Этот немытый хадар, вероятно, тоже отправится в Гургеллу, — сказал он успокаивающе.

У Видельге от раздражения задергалось ухо. Он быстро взглянул на Виделия, — не заметил ли хриз этого дикарства? — но Виделий давил зерна в вине и не смотрел на него.

— Может и так, — сказал Видельге. — Но Валезириан воевать не поедет. Останется при Хендрекке и будет очаровывать его россказнями о том, как Господь милостью своею спас его из лап Ниффеля-балайра.

— До сих пор он всё больше отмалчивался, — возразил Виделий. — Верно, не хочет запутаться в собственной лжи. Весьма благоразумно. Должно быть, оттого авринт так им увлекся. «Всё изведанное наскучивает, всё скрытое опьяняет», — писал мудрый Ксилон Лигифит, — Виделий бросил на стол выскобленный стручок и отпил из чаши. — Что, если убедить Эдрикию послать Валезириана в Гургеллу? — сказал он, пробуя вино на языке. — Он верит, что этот самозванец — сын моей родственницы Исилькратис, убитой по повелению Тьеберна Морлы. Так пусть же Валезириан отомстит отцу за смерть матери. Это ли не справедливость, о которой так любят рассуждать негидийцы?

Видельге в нетерпении подался вперед, дожидаясь, когда Виделий передаст ему чашу.

— Этот хеинпель и без того уже получил больше почета, чем заслуживают рабы вроде него, — сказал Видельге, — а ты хочешь отправить его за новой славой?

— Или за смертью, — Виделий подал Видельге чашу с эрейской учтивостью, на ладони. — Один лишь Всевышний ведает, что может случиться в столь длинном и опасном пути. Доблестным воинам Сциопофора предстоит немало сражений. Даже если Валезириан переживет их все, он будет далеко от Эдрикии — и от пустующего места у трона.

* * *

Эадану хотелось поглядеть на пляски бедарцев, но Эрдир Кег-Зейтевидру всё подливал да подливал ему хризской браги, и Эадан не решался уйти. Впрочем, он сомневался, что сумел бы удержаться на ногах: от этого странного питья, сладкого и пряного, у Эадана кружилась голова, всё тело ослабело, стало тяжелым и мягким. Эадана клонило в сон и в то же время тянуло петь. На дне своей чаши он нашел раздавленные зеленовато-черные зернышки, горькие на вкус — Эадан выплюнул их, едва попробовал. Это почему-то рассмешило элайров. Эрдир Кег-Зейтевидру похлопал его по колену и сказал, что Эадан скоро приноровится.

— И то верно, негидийцы необыкновенно быстро привыкают к этому снадобью, — сказал Орин Моргерехт. Сам он не пил, а ел густые сливки с медом и мукой.

— Будто ты сам не негидиец, — буркнул его брат Турд.

А Эадан подумал, что незаконнорожденный брат карнрогга и вправду вылитый хриз, даже и не скажешь, что Хендрекка Моргерехт ему брат. Не зря Орина зовут Безродным. Эадан уже знал о толках, ходивших в Мелинделе, будто Орин вовсе не сын прежнему карнроггу, отцу Хендрекки; будто полюбовница карнрогга Хюннера прижила Орина с каким-то знатным хризом, родственником хризского роггайна. Эадан с любопытством смотрел на Орина и Турда. Говорят, оба они скопцы, но все в усадьбе оказывают им почет, словно они достойные мужи — вот и элайры сидят с ними за одним столом как с равными.

Заглядевшись на карнроггских братьев, Эадан прослушал, о чем говорят рохтанцы. Он чувствовал, что они неспокойны, хотя и изображают веселье, но туман в голове мешал Эадану следить за ними. С каждым мгновением ему становилось всё теплее на душе. Его словно укутывала пестрая шуба Этли: он чувствовал себя везунчиком, любимцем богов, идущим по белой дороге к еще большему везению. Он вспоминал свое нищее житье в усадьбе Морлы — житье сироты, которого терпят из милости; вспоминал изгнание, хутор Турре Большого Сапога, где вместо гостеприимства он встретил лишь насмешки и унижение; вспоминал дом Эорамайнов, где гостей держали впроголодь, а сами гости только и глядели, как бы друг друга обворовать. Видать, Этли оттого и хватал Эадана за ворот и вышвыривал из каждого дома, где тот находил было приют: не такую судьбу положили Эадану боги. И Вальзир, ни с того ни с сего убивший Тагрнбоду, — не их ли волю он вершил? Ведь если б не он, если б Эадану не пришлось бежать от мести северян, Эадан не очутился бы здесь, в Мелинделе, не отправился бы биться с Морлой и не сразил бы Ниффеля-балайра. Как удивительно раскидывают боги зерна судеб! Теперь Эадан поднялся так высоко и встал так крепко, что уже и не скинешь. Сам великолепный карнрогг Хендрекка одарил его за подвиг, элайры называют его героем Трефуйлнгида, ищут его дружбы, угощают этой дорогой хризской брагой. И пусть Эадан немного печалился, что не привез с озера Майв Фатайре никакой добычи, он предвкушал куда бОльшие богатства, обещанные ему богами.

Эадан вдруг понял, что проваливается в забытье. Он протер глаза, оглядел элайров за столом и попытался вникнуть в разговор, но их речь то замедлялась, то распадалась на отдельные бессмысленные слова, а то и вовсе сливалась в гул, похожий на пение бедарцев.

— Бедарцы так славно поют, — услышал Эадан собственный голос.

Элайры разом замолкли и повернулись к нему.

— Славно поют? — со смехом повторил Эрдир Кег-Зейтевидру. — Уж не желаешь ли ты пойти в тронный зал и послушать их пение?

— Погоди, братец Эадан, скоро мы все туда пойдем, — сказал элайр Юхве Кег-Ульвдагейр.

— Если бедарцы не прекратят свои песни, — добавил человек из старого Ванариха — Эадан не знал его имени, но помнил, что тот сражался вместе с людьми Эрдира Кег-Фойлага. Когда войско возвратилось с Майв Фатайре, эти люди не отправились обратно на свои хутора, а пришли в Мелиндель, и теперь Эадан встречал их, куда бы ни пошел. Они держались особняком, собирались вокруг Эрдира Кег-Фойлага или его племянника Видельге и, казалось, всегда были настороже. При виде них Эадан думал со смутным беспокойством, не замыслил ли чего Эрдир Кег-Фойлаг. Этот старик и раньше-то расхаживал по Мелинделю так, словно не Хендрекка, а он здесь карнрогг, а после смерти Нэахта и вовсе перестал опускать голову. Для чего он наводнил усадьбу своими людьми? Уж не для того ли, чтобы скинуть Хендрекку с карнроггского возвышения? Эадан боялся, что власть в Мелинделе переменится. Он не хотел терять покровителя, который поднял его и Вальзира так высоко. Что будет с ним при другом хозяине? Племянник Эрдира, Видельге Кег-Мора, не особенно жалует Эадана. Похоже, он завидует его доблести. Видельге старше Эадана, а до сих пор ничем себя не прославил. Не диво, что у него печень болит от Эадановой славы, славы героя Трефуйлнгида.

Эадану пришлось так часто рассказывать об убийстве Ниффеля-балайра, что к своему возвращению в Мелиндель он и правда возомнил себя героем. Он складывал свой рассказ из того, что слышал прежде: из сказаний о великих битвах, о поединках храбрецов с чудищами, о сражениях Рогатых Повелителей с гурсами Туандахейнена или с воинством Старших. Они заволакивали его память. Эадан уже не вспоминал, как ударил и сам поразился, что его топорик отсек Ниффелю руку, как обмер от ужаса, когда Ниффель обернулся к нему, — в то мгновение Эадан увидел свою смерть — и какое облегчение испытал, когда балайрская немощь лишила Ниффеля сил… А потом Эадан очутился на чьей-то лошади, его колотила дрожь, он потерял топорик, а над головой у него покачивалась отрубленная рука балайра, и Эадану всё чудилось, что она вот-вот сожмет когтистые пальцы у него на горле.

Кто-то потряс Эадана за плечо, и он проснулся.

— Так ты с нами? — спросил Эрдир Кег-Зейтевидру.

— С вами, — еле произнес Эадан: язык его не слушался. Он не понял, чего хотят от него элайры, но на всякий случай согласился, чтобы им угодить.

— Когда Кег-Фойлаг, наконец, решится? Сколько еще ждать? — сказал Авендель Кег-Догрих. — Помяните мое слово, мы дождемся, что бедарцы первыми нас всех перебьют!

— Благородный Эрдир ждет, когда карнрогг сам попросит его о помощи, — сказал элайр Ади Кег-Зильдегейм.

— Так мы прождем до Последнего Рассвета, — пробормотал Авендель.

— Благородный Эрдир весьма дальновидный и осторожный человек, — сказал Орин Моргерехт, подскребая остатки сливок. — Он хочет, чтобы мой властительный брат видел его спасителем, тем, кому он обязан спокойствием в Мелинделе, а то и своей жизнью. Если же Эрдир поднимет вас против бедарцев без карнроггского дозволения, он выставит себя заговорщиком, не признающим над собою власти карнрогга. Вот почему, — Орин привычно повернул руку ладонью вверх и сложил вместе мизинец, безымянный и большой палец, как то делают в беседе хризы, — достопочтенный Эрдир дожидается, когда бедарцы первыми выступят против моего брата-карнрогга. Полагаю, ждать ему осталось недолго. Бедарцы недовольны, что мой равновеликий брат чествует пришлого человека из Гургейля, — Орин обратил взгляд к Эадану, — а не их самих и Нэахта Кег-Райне, отдавшего жизнь ради карнроггского сына.

Эадан потряс головой, прогоняя туман.

— Я всего лишь чужеземец в вашем великом карна, благородные мужи Рохта, — начал он с полагающейся скромностью, — но думается мне, бедарцам я полюбился. Сам наследник отважного Нэахта, Эйф Кег-Райне, величал меня героем Трефуйлнгида и благодарил за то, что я сразил убийцу его названого отца.

— Кто послушает этого жеребенка Эйфа! — сказал Авендель Кег-Догрих.

Орин Безродный отставил опустевшую миску и сложил руки на груди — заблестели перстни на тонких пальцах.

— Внук благородного Эрберехта Кег-Догриха прав, к нашему огорчению. Юный Эйф Кег-Райне — пасынок доблестного Нэахта, но не наследник. Не совсем, — объяснил он Эадану. — Бедарские обычаи отличны от разумных обычаев эсов. Мужи Бедар-ки-Ллата сообща выбирают себе владыку. Возможно, они бы и отдали плеть Нэахта Кег-Райне Эйфу, не будь он так юн. Но достопочтенный Нэахт отправился в дальнюю дорогу слишком рано… или задумался о наследниках слишком поздно. Я верю, что юный Эйф исполнен благодарности к тому, кто отомстил за его названого отца, но геррод Эйфа невелик, и его голос не возвысится на собрании бедарцев… если даже ему дадут прозвучать. Никто не заступится за тебя, младший брат Эадан. А бедарцы остались без хозяина и ищут, на ком бы сорвать злость.

Эадан слушал карнроггского брата, борясь с дремотой. Орин говорил тихо и ласково, с чуднЫм выговором, похожим на выговор Вальзира. Его речь убаюкивала. Он будто вздыхал на каждом слове, и Эадану подумалось, может, Орин тоже все время устает, как Вальзир, оттого и вздыхает.

— Верно, верно, от дружбы с Эйфом Кег-Райне тебе мало проку, — поддержал Орина Эрдир Кег-Зейтевидру. — Тебе бы искать дружбы с благородным Эрдиром Кег-Фойлагом и племянником его, высокородным Видельге Кег-Морой. Власть бедарцев в Мелинделе умерла вместе с Нэахтом. Пришло время для новой власти. Ты славный юнец, Эадан из Гургейля, — Эрдир отпил из чаши Эадана в знак своего расположения, — наш блистательный господин Хендрекка тебя любит. Не стоит сердить его дружбой со смутьянами-бедарцами.

— Вспомни и о своем побратиме, — подхватил элайр Кромаран Кег-Нидур. — Наш щедрый златоподатель приблизил его к себе, пока Нэахта не было в Мелинделе. Бедарцам это пришлось не по нутру. Что станет с твоим Валезирианом, когда они восстанут?

«Неужто и впрямь восстанут?» — подумал Эадан. Он не виделся с Вальзиром с самого возвращения — по правде сказать, и не вспомнил о нем, захваченный своей нежданной-негаданной славой. Сейчас же, после слов элайров, его кольнуло: Вальзир не вышел его встретить, как подобало побратиму, да и после не потрудился его отыскать. Где он был все эти дни? А ведь прежде отговаривал Эадана покидать Мелиндель, говорил, что страшится смерти Эадана в бою… Видно, карнроггская благосклонность опьянила Вальзира, отвратила от преданного побратима, который стоял с ним на одной земле в ненастные ночи лишений.

Умиротворение Эадана сменилось глубокой печалью. Он словно послушал горестную предсмертную песнь, до того ему стало тоскливо. Эадан потянулся к хризской браге, но Эрдир Кег-Зейтевидру отодвинул от него чашу. Эрдир сказал другим элайрам:

— Поглядите-ка, на братца Эадана накатила… — он произнес какое-то хризское слово.

— Не предавайся отчаянию, младший братец, — сказал Эадану Орин, и его голос эхом запорхал вокруг потяжелевшей головы Эадана. — Это всего лишь кифиллира, она сыграла с тобой шутку. Поспи, пока мы замышляем свои злодейства, — Орин рассмеялся — Эадан услышал его смех будто издалека, сквозь шорох и звон в ушах. Он уронил голову на руку, но сразу же вновь открыл глаза.

Элайры выходили из покоя, гремя оружием — должно быть, этот звук и разбудил Эадана. В голове звенела пустота. От хмеля не осталось ни следа, только во рту стоял горький привкус. Эадан попробовал встать. Медленно, тяжело переставляя ноги, он дошел до двери. Снаружи толпились воины из старого Ванариха, те, которых привел с собой Эрдир Кег-Фойлаг, и сам Эрдир стоял среди них. Эадан заметил, что у многих под одеждами надеты кольчуги или кожаные рубахи. Оглядевшись, Эадан увидел и Видельге Кег-Мору — у того дергалось ухо, он посматривал по сторонам, как будто подсчитывал людей. Его глаза вспыхивали в полумраке. Эадан не решался спросить, что готовится. «Мы идем на бедарцев?» — думал он со страхом. Эадан видел бедарцев в бою и побаивался сражения с ними. Тем более, сам он опять оказался безоружным: свой топорик он потерял где-то на Майв Фатайре. Наверняка его присвоил кто-то из этих воинов, но разве ж они сознаются?

Они двинулись по внутреннему переходу, и Эадан пошел с ними, зажатый со всех сторон теснящими его людьми. Эрдир Кег-Фойлаг и Видельге Кег-Мора исчезли впереди, за спинами своих воинов. Эадан услышал, как элайр Юхве Кег-Ульвдагейр сказал кому-то — Эадан не видел его собеседника: «И что это карнроггу вздумалось держать речь перед бедарцами?..» В топоте десятков ног Эадан не расслышал ответ. Неожиданно для него они вышли к двустворчатым расписным дверям тронного зала: Эадан до сих пор путался в многочисленных переходах и покоях Мелинделя. Двери были распахнуты. Вместе со всеми Эадан вошел в зал и очутился среди бедарцев. Со страху ему показалось, что их стало еще больше, не полсотни, а целая сотня, две сотни, три… Они заполняли весь тронный зал. Стоял оглушительный гул. Элайры и люди Эрдира Кег-Фойлага скучились у карнроггского возвышения. Эадан увидел на возвышении Хендрекку Моргерехта — тот стоял с мечом Рохта в руках. Он торжественно поднял меч, и все голоса постепенно смолкли.

— О вольные сыны Бедара, мои любезные гости, ловкие воины моего бесценного побратима, — обратился он к бедарцам своим красивым звучным голосом — Эадан заслушался. — Долго я горевал о вашем доблестном предводителе, не знающем равных себе ни в бою, ни в пиру; буду горевать и впредь, покуда не отправлюсь вслед за ним по долгому пути к божьим высям. Душа моя почернела от скорби, глаза мои ослепли от слез, грудь истлела от стенаний. Не из пренебрежения, не из спеси покинул я вас, не пировал с вами и не восхвалял вашу удаль на славном озере Майв Фатайре. Нет, я не позабыл ваших подвигов, сыны Бедара. Я заперся в келье моего горя, ибо весть о гибели моего возлюбленного побратима пронзила мое сердце острым копьем. Отныне не о пирах и веселье, а лишь о мести я помышляю, — Хендрекка возвысил голос. — Да, о праведной мести вероломному Тьеберну Морле и всему его роду, сыновьям его, сыновьям его сыновей! Он, кому я отдал мою любимую дочь, красавицу Вальебург, не поглядел на наше родство, не вспомнил клятвы о мире, не побоялся нарушить древний Закон, запрещающий начинать сражение во тьме. Он прокрался на нашу землю, как оголодавший волк прокрадывается на усадебный двор, натравил на меня своего сына-балайра, чудовище, каким не место под небом Господа, в один день лишил меня наследника и дорогого брата. Моя кровь взывает о мести. Моя кровь вторит вашей крови, о вольные сыны Бедара! — Хендрекка воздел меч. — И я говорю вам: миру между мною и Тьеберном Морлой конец! Я не стану препятствовать, когда вы пойдете войною на Карна Гургейль. Ярость моя и горе столь велики, что я отправлю с вами моих отважных воинов, дабы они помогли вам в вашей мести. Пусть мщение Господне свершится чрез вас, избранные воители Божии! Сегодня мы справим смерть вашего громославного вождя, высокородного Нэахта Кег-Райне, а скоро, волею Всевышнего, будем справлять победу над Тьеберном Морлой!

Бедарцы взревели и застучали кулаками по столам. Хрискерте пришлось прикрыть уши ладонями. «Хадары безверные», — пробормотала она. Хрискерта смотрела на тронный зал сверху, с женской галереи, сквозь узорчатую деревянную перегородку. Она видела, что между ее мужем и бедарцами стоят вооруженные придворные и те ополченцы, которых привел Эрдир Кег-Фойлаг, — Хрискерта насчитала больше полусотни. Достаточно, чтобы дать отпор, если бедарцы не уймутся. Эрдир Кег-Фойлаг, безо всякого сомнения, только того и ждет. Кровопролитие в Мелинделе ему на руку: расквитается с давними соперниками-бедарцами, чью власть Эрдиру и его сторонникам приходилось терпеть столько лет, а заодно и покажет Хендрекке свою силу. Хрискерта ясно видела: Эрдир задумал то же, что когда-то проделал его противник Нэахт. Эти негидийцы с северных хуторов, которых он привел с собой якобы на помощь Хендрекке, едва ли уйдут после того, как избавят Хендрекку от бедарцев. Нет, они останутся во дворце и станут новыми бедарцами, а Эрдир Кег-Фойлаг — новым Нэахтом. Ничего не изменится. Хрискерта взволнованно смотрела на негидийцев внизу в тронном зале. Только б Хендрекке удалось воодушевить бедарцев на войну с Морлой! Услать их в Гургеллу, подальше от дворца, — единственное спасение для ее мужа и для нее самой, для их еще не рожденного сына. Хрискерта положила руку на живот. Не будь здесь бедарцев, всё сложилось бы как нельзя лучше: сражение с гургеллами избавило ее от Нэахта, а Мэйталли, сын ее мужа, больше не наследник — теперь ничто не стоит на пути у ее ребенка.

Возможно, она ошибалась, когда подталкивала Хендрекку осыпать почестями этого юношу Эадана, изгнанника из Гургеллы. Хрискерте нравилось, что тот одинок, без родни и покровителей, без тайных советчиков, стоящих за спиною. Он был неопасен. Хрискерта не желала, чтобы победу над войском Морлы считали заслугой бедарцев, и приложила все усилия, чтобы не Нэахта, а Эадана называли героем битвы при Майв Фатайре. Это разозлило бедарцев… Следовало ли ей держаться в стороне, не посягать на высокое положение, к которому бедарцы привыкли при Нэахте? Или, быть может, убедить Хендрекку поддержать Нэахтова приемного сына, поставить его над бедарцами, пока они не распоясались от безвластия? Этот смердящий скотом хадар совсем еще мальчишка, уж с ним-то Хрискерта сумела бы справиться… Теперь же воздух в Мелинделе дрожит от вражды, от предчувствия перемен — дурных перемен. Это чувство хорошо ей знакомо. В памяти возникали образы из прошлого: изрубленное тело ее первого мужа, воины-весериссийцы повсюду, кто-то уже ворвался в сокровищницу, испуганная рабыня взваливает на спину узел с хозяйским добром, братец Вармаридий дрожащими руками отпирает дверь в тайный ход…

Хрискерта провела рукой по лбу. От жаровни и тяжелой бархатной накидки ей стало жарко; а может, ее бросило в жар вовсе не из-за этого. В галерее стоял острый запах ее пота. Хрискерта на ощупь расстегнула украшенную бирюзой застежку и стянула накидку с плеч, не отрывая взгляд от тронного зала. Она увидела, что бедарцы начали рассаживаться по скамьям, а вслед за ними и люди Эрдира Кег-Фойлага; элайры сели поближе к Хендрекке. Неужели вышло? Хрискерта оттянула ворот своих одежд и суеверно поплевала под нижнюю сорочку. Хендрекка тоже сел за стол и велел принести вина: «Лучшего вина, дабы достойно омыть славную память о моем побратиме!» — сказал он так громко, чтобы его услышали все бедарцы в тронном зале. Хрискерта с неудовольствием подумала, что для памяти об этом старом конокраде сгодилось бы и кислое вино из Тилофы, а из-за бедарцев придется опустошить дворцовые запасы. Когда еще откроются торговые пути и в Сциопофор прибудут хризские купцы с дарами для авринта и авринтиды!

Оглядывая зал, Хрискерта заметила среди людей Эрдира Кег-Фойлага Эадана — тот сидел опершись локтями о стол и подперев голову обеими руками. Хрискерта насторожилась. Похоже, Эадан пришел вместе с ними. Незнакомый ей негидиец совал Эадану в лицо чашу с вином. Эадан оттолкнул его руку, закачался и едва не опрокинулся со скамьи на пол. Он был будто пьяный, заваливался на тех, кто сидел рядом. Зачем люди Эрдира и элайры притащили его с собой? Хотели, чтобы Эадан помог им с бедарцами? Но зачем тогда его опаивать? Эадан шатался, как завсегдатай курилен — Хрискерта повидала немало таких в Весериссии. Мгновенно пришел на ум Виделий Камламетен: этот знает толк в снадобьях, одурманивающих разум. Хрискерта не доверяла эрейскому послу. Он что-то задумал, и наверняка ради выгоды Видельге Кег-Моры, с которым они неразлучны. Видельге беспокоил Хрискерту. За ним стоит его дядя Эрдир Кег-Фойлаг и все знатные семьи старого Ванариха, сам же он в родстве с Хендреккой и набивается ему в наперсники. Если Видельге займет пустующее место Нэахта, к власти в Мелинделе придут его родственники во главе с Эрдиром Кег-Фойлагом, и Хрискерта вновь окажется под пятой хадаров. Может, Эрдир и Видельге хотели, чтобы Эадан тоже запачкался бедарской кровью — показать всему Мелинделю, что герой Майв Фатайре сражается за них. Может, они вознамерились переманить Эадана на свою сторону, чтобы карнроггский любимец на деле служил не Хендрекке, а им. Эадан — легкая добыча, простак, ничего не смыслящий в тонкой дворцовой игре. Тем он и был хорош; но если догадка Хрискерты верна и Эадан теперь приспешник Эрдира Кег-Фойлага, он становится опасен. Хрискерта в задумчивости погладила живот — атлас приятно скользил под ладонью. Похоже, Эадану пришла пора отправиться обратно в родную Гургеллу…