Глава 3

Чье-то дыхание касалось его лица — первое, что Эадан ощутил после черноты и тишины беспамятства. Он лежал на теплом каменном полу; было душно, пахло болотом и дымом. В голове нарастал гул — пульсируя, он приближался, становился громче, громче, громче… Эадан застонал. Он вспомнил трясину Мундейре, как он тонул в омерзительно-теплой густой жиже, а дальше — ничего. Во рту все еще стоял отвратительный привкус болотной воды, смешиваясь со вкусом крови. Нечто влажное, липкое — руки, а быть может, губы — касалось его лица и голого тела. Эадану пришло на ум, что он, верно, лежит на дне Мундейре и рабыни Ддава, утопленницы с растрепанными волосами и мутными мертвыми глазами, целуют его. Они прижимались к нему и обвивали руками его шею. «Ну уж нет, проклятые мертвячки, я еще жив!» — крикнул им Эадан, но не услышал своего голоса. Он взбрыкнул, вырываясь из гибельных объятий, — утопленница глухо охнула и исчезла в пучине — и Эадан бросился бежать.

Тело не слушалось, Эадан двигался медленно, неуклюже — наверное, так и бывает, когда ты во владениях Ддава. Уже отбежав, как ему думалось, на порядочное расстояние, он обнаружил, что на самом деле ползет на четвереньках. Теперь Эадан видел, что, спасаясь от утопленниц, забрался в чье-то жилище: пол был каменным, а стены и свод — земляными, и на стенах плясали красные отблески пламени. Он уже был здесь, вспомнил Эадан, — был, когда выбрался из болота; да, он не утонул тогда в Мундейре, а выбрался на теплый мшистый камень и нашел землянку, а потом… Эадан наклонил голову, дожидаясь, когда голова перестанет кружиться и стены, плавающие перед глазами из стороны в сторону, остановятся.

Позади он слышал тяжелое дыхание и стоны — дрожащие, жалобные, оттого еще более жуткие. Существо, которое он ударил ногой, скорчилось в темноте. Эадан испугался. Его рука метнулась к поясу, где в кожаных ножнах висел нож, но ни ножен, ни пояса, ни даже одежды на нем не оказалось; да и поможет ли обыкновенное оружие против кого-то из Младших? Эадан впился взглядом в фигуру за кругом света от костра. Тварь казалась хилой, и ростом была куда ниже Эадана, но кто знает, каковы ее темные колдовские силы… Что она там делает? Затаилась во мраке и выжидает… Хочет, чтобы Эадан подошел к ней. Тогда болотная тварь бросится на него и задушит. «Не дождешься, Ддавово отродье», — мрачно подумал Эадан, отползая еще дальше. Вдруг пол закончился — и Эадан, перекувыркнувшись, грохнулся спиной о камень.

Со страху ему почудилось, что он рухнул в бездну, но когда он приподнял звенящую от боли голову и взглянул вверх, то понял, что свалился с невысокого приступка. Под руками что-то скользило и перекатывалось. Свет костра здесь тускнел, но даже в сумраке Эадан разглядел немыслимые сокровища: бронзовые умывальные чаши, железные тазы, кубки, кувшины и блюда, большие котлы и крючья для них, стальные пластины, упавшие с истлевших от времени кожаных рубах, золотые и серебряные нашейные кольца… А на возвышении, среди обломков сгнившего дерева — когда-то они были высоким карнроггским креслом — белела груда костей.

Сердце Эадана забилось чаще. Он вмиг сообразил, что землянка, напомнившая ему могильный холм, и впрямь оказалась могильником, а тварь, что напала на него — не нежить из болота, а могильный житель, охраняющий сокровища. Все знают, что если сумеешь убить могильного жителя, все сокровища достанутся тебе… Эадан не смог сдержать довольного смеха. Видел бы его сейчас Мадге! Вот бы он восхитился и позавидовал! Не каждому доведется найти могилу, полную сокровищ… Эадан повертел головой, прикидывая, чем бы убить могильного жителя. Он так радовался неожиданной удаче, что не сомневался в победе; даже страх перед нечистью на время его отпустил.

Прислушиваясь к всхлипам, доносившимся из темноты, Эадан взвесил в руке тяжелый позолоченный кубок. Жаль бить его о череп могильного жителя — вдруг на кубке останется вмятина? Эадан уже поставил ногу на приступок, когда ему на глаза попался удивительный меч. Клинок его был светел и чист, и украшен магическими знаками, дарующими удачу в сражении; а на рукояти, пусть и простой, поблескивал крупный змеиный камень. Несомненно, то было волшебное, заговоренное оружие, раз его не тронула ржавчина, — наверняка лишь этим оружием можно сразить могильного жителя. Отложив кубок, Эадан поднял меч обеими руками. У него по-прежнему кружилась голова, но меч словно бы вливал в него свою древнюю силу. С благоговением Эадан подумал, что благородный этот клинок принадлежал, верно, тому самому карнроггу, которого погребли здесь с такой расточительной пышностью.

«Отец Орнар, — скороговоркой пробормотал Эадан начало заклинания, — и вы, мои славные предки, Райнар, Эйфгир, Лайфе и Диад Старый, прошу вас, даруйте…» Могильный житель затих — Эадан слышал только его прерывистое, со свистом, дыхание. Эадан напрягал зрение, всматриваясь в сумрак; глаза слезились от дыма. Опять накатил страх. Эадан заново начал свое заклинание — уже не вслух, а мысленно — и пошел во тьму. Чтобы покончить с могильным жителем, нужно отрубить ему голову и приложить голову к его ногам, иначе нежить восстанет вновь. Занеся меч, Эадан приблизился к нему, стараясь ступать как можно тише, однако тот насторожился, отпрянул и, взвившись на ноги, метнулся прочь. Эадан кинулся за ним.

Могильный житель бежал прихрамывая, какими-то нелепыми скачками, на бегу подтягивая приспущенные штаны — Эадан без труда догнал бы его, если бы сам не пошатывался от слабости. Преодолевая боль и гул в ушах, Эадан успел ухватить его за ногу, когда тот уже карабкался по веревочной лестнице, — оба повисли, соскальзывая вниз вместе с лестницей, и, наконец, свалились. Могильный житель оказался сверху; он было вырвался, но Эадан поймал его за шиворот и бросил на пол, поражаясь, какой он легкий — точно ребенок. Сжав рукоять меча обеими руками, Эадан размахнулся — и могильный житель вдруг взвизгнул:

— Нет! Нет! Не убей!

Эадан замер, не опустив меч: его поразило, что могильный житель заговорил. Правда, говорил тот странно, коверкая слова и произнося их так, словно не был приспособлен к речи смертных, и Эадана вновь охватил безотчетный страх перед неведомой силой, враждебной всему живому.

— Не убей… — повторил могильный житель еле слышно, будто сорвал голос в крике. Он смотрел на Эадана снизу вверх сквозь спутанные грязно-белые волосы, страшный и жалкий, как затравленный зверь. Эадан приблизил меч к его лицу.

— Если я не убью тебя, — проговорил он, стараясь не подать виду, что едва держится на ногах, — что дашь в обмен на твою жизнь?

Долгими зимними вечерами старики в доме Морлы рассказывали страшные истории. Эадан с детства знал: если нечисть заговорила с тобою, должно потребовать у нее подарок или попросить совета; а растеряешься — горькая судьба постигнет тебя: вернувшись к родичам, начнешь ты тосковать по лесной глуши и сам побежишь от людей, как волк…

Могильный житель помолчал, раздумывая — может, решал, которое из сокровищ уступить дерзкому смертному, а может, попросту плохо понимал его язык. Наконец он ответил, указав глазами за спину Эадана:

— Много… — он пошевелил губами, припоминая нужное слово, — …богатств. Бери что хочешь. Потом уйти должен… Я веду от болота… Я показываю дорогу к людям… Ты поклянешься — не говоришь людям, что видел.

Эадан отвел меч от его лица.

— Я возьму нашейные кольца, — решил он, — и чаши, сколько смогу унести. И этот меч.

Могильный житель вдруг вскинулся. Эадан приготовился поразить его мечом, но тот вновь опустился на пол, обмяк, и заговорил просительным тоном:

— Нет, нет, не меч!.. Бери всё, не меч… Нельзя брать! Меч узнают, узнают, и тогда меня… — он осекся, как будто сказал больше, чем следовало, и уставился куда-то в сторону.

Эадан с сожалением посмотрел на меч: ему не хотелось оставлять тут такую добрую вещь, тем более что Орнамёрни, меч отца, Эадану не достался: его забрал себе Йортанраг Морла.

— Что не так с этим клинком? На нем лежит проклятье?

Могильный житель часто закивал.

— Ты… — Эадан хотел сказать: «Ты лжешь», но покачнулся и упал на колени. Его стошнило, и он еще долго сидел, согнувшись, опираясь на меч, а в голове будто молот гулко бил о наковальню. Эадан посмотрел на могильного жителя — тот следил за ним с боязливой настороженностью и не нападал, хотя мог бы. Эадан подумал, что это заколдованный меч хранит его, вот почему могильный житель не желает его отдавать.

— Эй, — просипел Эадан, ткнув мечом в воздух рядом с могильным жителем, — есть ли у тебя вода? Принеси-ка мне напиться.

— Есть вода, — эхом отозвался тот. Поднявшись, он поковылял куда-то в темноту, опасливо оглядываясь на Эадана, — и правда вскоре вернулся с чашей полной воды. — Горячая, — сказал он.

«Должно быть, меч имеет над ним силу», — подумал Эадан. Грозя могильному жителю мечом, чтобы тому не вздумалось вновь напасть, Эадан отыскал у костра в ворохе своей одежды пояс — хороший пояс, крепкий и почти новый, подарок доброго Сиандела — и связал могильному жителю руки за спиной. Потом оделся, на всякий случай положив между собой и нежитью меч, сел у огня и принялся пить, обжигая горячей водой язык и нёбо. Вода отдавала болотом, и Эадана опять замутило.

Могильный житель все глядел на него не отрываясь. Эадана беспокоил его взгляд.

— Ты, — бросил ему Эадан, — не смотри на меня, не то глаза выколю.

Тот ничего не ответил, только еще сильнее побледнел и съежился, опустив голову. Белые пряди упали ему на лицо. Он и сам был весь белый, прозрачный, только под глазами залегли синеватые тени. Эадан дивился: прежде он думал, что могильные жители похожи на мертвецов, а этот, пусть и тощий, со впалыми щеками и темными провалами глаз, все же выглядел живым. Он был в истрепанном женском платье без рукавов, надетом поверх тесной для него детской рубахи. Из-под ворота выскользнула золотая цепочка тонкой работы — такую редко увидишь в Трефуйлнгиде. На цепочке поблескивал глаз бога, какой носят хризы: две дуги, всегда напоминавшие Эадану не глаз, а рыбу.

Эадан фыркнул от досады.

— Никогда не слышал, чтобы нечистый дух был истинноверцем, — сказал он.

Тот, кого Эадан принял за могильного жителя, вскинул глаза.

— Что? Я не… Я понимаю плохо. Я истинноверец, ты сказал? — он заметно беспокоился: похоже, опасался, что Эадана разозлит его вера.

— Ты хриз, — определил Эадан. — Теперь ясно, почему ты такой дохлый. А я-то, дурень, принял тебя за… Еще и подарок у тебя просил, тьфу! — Эадану стало стыдно за свой страх. Проклятое болото сыграло с ним шутку… Он откинулся на спину. У него все еще кружилась голова, в ушах гудело и где-то внутри размеренно билась тупая боль. Эадану хотелось поскорее уйти отсюда, но он чувствовал, что не сможет. Он закрыл глаза.

— Значит, легенды не лгут, — задумчиво произнес он через некоторое время. — Роггайна и правда погребли у нас, в Гуорхайле. Подумать только… Я нашел могилу Райнара Красноволосого. Наверно, это добрый знак.

Он обращался больше к самому себе, но «могильный житель» решил, что должен отозваться.

— Ты знал его… который здесь похоронен?

Его слова показались Эадану смешными.

— Чудной ты. Не найдется такого эса в Трефуйлнгиде, кто не слыхал бы о Райнаре Красноволосом, повелителе четырех карна. В стародавние времена он правил нашей землей и еще Вилтенайром, Тиддом и Руда-Моддур. Правители этих карна ведут от него свой род. Оттого они все рыжие… Его убил собственный сын, Аостейн. Верные элайры отнесли тело роггайна в лес, положили рядом его любимого коня, его рабов и все его сокровища и насыпали могильный холм. А после пришли болота и окружили могилу, чтобы никто не потревожил великого роггайна. Так рассказывается в песнях, что распевают на пирах в здешних краях, дабы потешить карнроггов. Неужели не слышал? Э, да вы, хризы, вообще ничего не знаете, — заключил Эадан, не дав хризу ответить. — Вот разговоров-то будет, когда я заявлюсь в Ангкеим с сокровищами Райнара Красноволосого! — протянул Эадан — и помрачнел: вспомнил, что в Ангкеим ему уже не вернуться. Никто не узнает, какой удачей одарил его своенравный Этли… Но, может, того и желают боги? Может, слава ждет его вдали от родной земли, в Карна Руда-Моддур, где волосы у эсов красны как ржавчина?

— Пусть так, — подумал Эадан, не замечая, что говорит вслух. — Я заберу сокровища и подарю их карнроггам Руда-Моддур. Я возложу на колени Гунвару Эорамайну меч его славного предка, Райнара Красноволосого, — кто сочтет недостаточным столь великий дар? Эорамайн будет мне благодарен. Он окажет мне всяческие почести и усадит рядом с собою, он подарит мне меч и коня, и крепкий щит, и доспех, украшенный светлой бронзой, и…

— Но этот не Райнара меч! — перебил Эадана хриз. В его голосе звучала тревога. — Не видишь? Не старый. Нет ржавчины… Не бери меч. Этот плохой меч. Этот… Ниффеля Морлы меч.

Эадан нахмурился, недовольный, что его отвлекли от мечтаний о награде.

— Что ты мелешь, сумасшедший хриз? Ниффель — балайр. Балайры не носят мечей, — он покосился на меч, словно ждал, что из темноты возникнет ужасный сын Морлы.

Хриз тоже смотрел на меч.

— Я забирал у Ниффеля, когда этот был не балайр, — сказал он. Немного подумав, поправился: — …когда Ниффель не был балайром еще. Возьмешь меч — увидит кто-то. Расскажет Морле… Морла узнает. Узнает… о мне.

— И что с того? — хмыкнул Эадан — но меч все-таки от себя отодвинул. — Что Морле за дело до тебя? Ты что, раб Ниффеля, украл у него меч и сбежал? Вот уж не думал, что у Тьярнфингов когда-нибудь были рабы-хризы. Кто ты вообще такой?

— Никто, — резко сказал хриз и отвернулся. Это слово он произнес неправильно — Эадан разобрал нечто вроде «керхе».

— Я родился в Карна Гуорхайль, — сказал Эадан, недоверчиво взглянув на хриза. — Всю свою жизнь я прожил в доме Морлы. Но никогда я не слыхал о рабе по имени Керхе, укравшем меч у Ниффеля-балайра. Ты или лжешь, или сошел с ума от житья в могиле, среди костей и болотных духов. Видно, нечисть тебя любит, раз ты узнал дорогу через Мундейре. Я сохраню тебе жизнь, чтобы ты провел меня через болота, но меч я заберу и золото с серебром — тоже. И если ты страшишься наказания за воровство, то разумней было бы тебе уйти отсюда, а не сидеть у Морлы под самым носом.