Часть 1 глава 1

А.В. Войтешик

«Дай мне руку, брат»

(продолжение книг Чабор, Посох Времени, Верю Огню)

18.12.2006 — 25.04.2015 г.

(Уважаемый читатель, в данном произведении автор, исходя из желания поэкспериментировать, иногда использует приставку «без», как указание на отсутствие чего-либо, а «бес» на присутствие Темных Сил).

«Это произведение — фантастика. Сейчас о суверенной Беларуси знают. Нас ругают, хвалят, над нами смеются, с нами считаются, но, допустим, 10 июля 1994 года мой народ избрал бы другого лидера, в данном случае, персонаж которого от начала до конца вымышлен. Впрочем, что лидер? Выдуманы все герои книги, названия объектов и должностей в сфере госбезопасности и так далее. И все же, …а вдруг кому-то будет интересно знать — как бы все могло быть, пойди все иначе? Это всего лишь один из вариантов»

Алексей Войтешик

Гомель был единственным большим белорусским городом, который с первого же дня введения на территорию Республики войск Коалиции не просто единогласно не принял новый демократический порядок, а стал настоящей раковой опухолью для тех, кто захватил власть в Беларуси. Чего только стоили триста семьдесят девять солдат ограниченного контингента сил Коалиции, отправившихся домой в гробах из гомельской области. И это за первые полгода противостояния.

Добавим сюда улетевших на родину «по инвалидности» или «по болезни», комиссованных по 21-й статье со значком «S» «Полевого устава» войск Коалиции и тех, кто в силу многих обстоятельств просто уже не могли больше находиться на этой территории. Проще говоря — тех, у кого сдали нервы в борьбе с сопротивлением, имеющим очень знаковое для Беларуси название — партизаны.

В этих многочисленных отрядах воевали не только коренные жители. Часто там встречались и добровольцы из других стран, правдами и неправдами сумевшие пробраться в эту скованную лихорадкой страну через «дырявые» от коррупционной коррозии границы. Всё более входящий в болезненное параноидальное безумство организм некогда стабильного государства как ни силился, даже с потусторонней помощью никак не мог подавить свою собственную систему иммунитета. Она, несмотря ни на что, упорно жила, и самым распухшим лимфоузлом в нем был тот самый Гомель.

Фактом, красочно характеризующим эту ситуацию, может служить сообщение в СМИ о том, что 15 марта, во время разгона несанкционированных пикетов, посвященных празднованию дня Конституции Беларуси (старой Конституции, прежней Беларуси), в списках пострадавших только в микрорайоне Любенский значились немец и два француза. Причем только один из них был из состава войск КВООН (коалиция войск ООН).

Что и говорить, партизан в Беларуси в любую войну или смуту всегда было много, однако, как и раньше, в самом начале сопротивления, они были слабо организованы и не имели между собой четко налаженной системы связи. Формирования действовали разрозненно, хотя и достаточно эффективно.

Откровенно говоря, не всегда это были акции «за правое, народное дело». Нередко встречались формирования из заурядных бандитов, только изображающих из себя вольных стрелков…

Вооруженные Силы Республики Беларусь были сильно истощены для какого-либо серьезного противодействия. А когда ситуация в стране достигла критической точки, Временный Комитет по Стабилизации при Правительстве Белоруссии (ВКСПБ) был вынужден отдать ставший в последствии знаменитым приказ № 4 «о переподчинении военных частей (далее идет список этих частей) Вооруженных Сил Беларуси Генеральному Штабу ВКСПБ.

Уже на следующий день после этого Приказа первые пятьсот семьдесят шесть (а эта цифра известна точно) военнослужащих двух частей Слуцкого военного гарнизона из-за нежелания присоединиться к пользующимся в народе дурной славой специальным отрядам локализации очагов дестабилизации (СОЛОД), самостоятельно покинули свои части. Военные сдали оружие, закрыли сейфы, синхронно и совсем уж по-домашнему позвонили командирам частей, сообщив, что солдатам пора домой, пока туда не пришли грабить и убивать бойцы СОЛОДа и растворились в пригородных поселках.

Их пробовали объявить в розыск, клеймили позором в СМИ, а офицерам предлагали даже сдаться за вознаграждение, думая, что те попросту были запуганы солдатами. Глупцы! Зачем было выносить сор из избы?

Как только о самовольстве этих двух частей стало известно, бегство из Вооруженных Сил стало поистине массовым и неконтролируемым. Причем многие бежали прямо с караульных постов, бежали целыми подразделениями, иногда даже с оружием.

Большинство солдат, конечно же, просто возвращалось домой, но были и те, чьи семьи успели пострадать от всевозрастающего произвола СОЛОДа или примкнувших к ним на основании Приказа № 4 войсковых подразделений. Вот как раз такие, затаившие обиду на беспредельщиков, а еще и те, кто попросту искал приключений, уходили в полесские леса с наиболее серьезными намерениями.

В Беларуси вообще была просто масса недовольных опрометчивыми шагами Временного Комитета в стране. Властям не подчинялись целыми деревнями, поселками.

К примеру: четыре месяца назад, в Воложинском районе, одну немногочисленную группу бойцов СОЛОДа разоружили и взяли в заложники, требуя руководителей местного Временного комитета для переговоров и объяснений столь бесцеремонного поведения этих солдат в поселке Ивенец. Вояки попросту беспардонно вышвыривали на улицу людей, чьи фамилии имелись в каком-то «черном списке», причем вышвыривали вместе с женами и детьми, а в опустевших домах производили …даже не обыски, а по существу — погромы, то ли из зависти, то ли из злости портя все имущество неугодных кому-то граждан.

Вместо переговоров Генштабом ВКСПБ было принято решение о проведении в этом поселке специальной операции по освобождению заложников, во время которой: по сводке Комитета, (отправленной в СМИ) погибло двенадцать «террористов».

Но, это все севернее. Что же касаемо Гомеля, то последние полгода его активного сопротивления ему дорого стоили. Во время вышеуказанного разгона несанкционированной демонстрации 15 марта подразделения КВООН сначала вытеснили людей с площади на прилегающую улицу, заблокировали их там, а после давили танками, предлагая разойтись с митинга и не нарушать общественный порядок.

По самым скромным подсчетам в городе в тот день погибло около четырехсот человек. Многочисленность демонстрации была обусловлена еще и тем фактом, что достоянием гласности стало обращение к народу Беларуси лидера одного из самых отчаянных отрядов сопротивления, называемых в народе «Бацькаўшчына[1]». «Обращение» появилось в виде множества компакт-дисков с видеозаписями, неведомо откуда появившихся на улицах города и в пригороде.

Все бы ничего, ведь подобные выступления лидеров других партизан с призывами объединить усилия в борьбе с оккупацией появлялись и раньше, да вот только …лидер. Он, как известно, лидеру рознь.

Этого в народе звали «Бацька» (отсюда и «Бацькаўшчына»). СОЛОД и СОПТ (специальный отряд поиска террористов) неоднократно проводили массивные и безуспешные мероприятия на юге Белоруссии с целью обнаружения и уничтожения данного формирования, да где там. Это уже были не просто шкодившие Коалиции стрелки. В этом отряде собрались борцы идейные, настоящие партизаны, прекрасно вооруженные, осторожные, за которыми чувствовалась сильная, умелая рука профессионала. Каждая их акция проводилась по-хозяйски нагло и уверенно.

К означенной дате — 15 марта, ситуация изменилась просто кардинально, ведь лидером «Бацькаўшчыны», исходя из некачественного видеоролика с обращением к нации, являлся не кто иной, как пропавший в мае 2004 года в лесах близ Леснинска Президент Беларуси или человек, который был похож на него как две капли воды. Стоит ли говорить, как это подняло дух лишившемуся мира и стабильности трудолюбивому народу многострадальной Беларуси? Впрочем, обо всем по порядку...

Третьего апреля 2006 года от аэропорта «Минск-2» в сторону города мчался кортеж. Его главный автомобиль — бронированный, ручной сборки «Мерседес», способен был удовлетворить требования даже самого капризного пассажира, однако человек, которого встречали так помпезно, выглядел недовольным. Едва вереница машин вырвалась на шоссе, он безбоязненно открыл окно, не смотря на настоятельные просьбы телохранителей не делать этого. Дело в том, что Феликс Желязны имел врожденную аллергию на кедровое масло, натуральный концентрат которого, входил в состав ароматизатора салона. Никто из встречающих этого не знал, хотя чему тут удивляться? Всё, что касалось господина Желязного было великой тайной.

Он уже многократно бывал в Беларуси, но впервые его встречали с таким размахом. Эскорт, блистая лоском под ярким апрельским солнцем, свернул на могилевское шоссе, одним махом проскочил поселок Привольный, и выехал на прямую, ведущую к Минску. Справа посреди поля, прилегающего к микрорайону Сосны, белели полуразрушенные, почерневшие от пожаров развалины недостроенных коттеджей.

— М-да, — вздохнул важный гость, сосредоточенно глядя сквозь мощные диоптрии своих древних роговых очков, — а ведь совсем недавно я признавал это место весьма удачным капиталовложением в недвижимость...

Сидящий рядом с ним молодой человек наклонился к открытому окну:

— Хозяева этих домов, судя по всему, думали так же, как и вы, мистер Желязны. — Осторожно согласился он с мыслью дорогого гостя. — Вы, — добавил он, — должны нас простить. Мы ведь не знали о вашей аллергии…

— Вы о кедровом масле? — не отрывая взгляда от окна, вздохнул Феликс. — Ерунда. Не придавайте этому значения.

— На самом деле, мистер Желязны, я… Я его даже не чувствую.

— Его практически никто не чувствует, — едва заметно улыбнулся заокеанский гость. — Только те, у кого имеется застарелая аллергия на все кедровое. Что тут поделать, мистер…?

— Дмитрий Зеленько…

— Да, простите. Так вот, мистер Зеленько, я уже пожилой человек и имею достаточное количество всякого рода болячек, о которых известно лишь ограниченному кругу людей. Теперь это станет известно еще и вам, впрочем, как и некоторых других вещах, о которых вы узнаете немного позже. Я неохотно выдаю кому-либо свои секреты, но я и вы… Мы будем работать вместе какое-то время, так что придется вас во многое посвятить. Что делать? Так уж случилось, что все мои старые связи здесь практически разрушены. Знаете, — Феликс кивнул куда-то в сторону придорожного леса, — а ведь я хотел купить здесь дом?

— Да что вы?

— Да, Дмитрий. А вот теперь…

— Здесь были тяжелые бои. Пресловутая банда «Корнея». Ее здесь ликвидировали…

— Партизаны?

— Нет, просто бандиты. У этого «Корнея» четыре судимости. Он родом из военного городка Уручье. Это…

— Я достаточно хорошо знаком с вашим городом, Дмитрий, — Желязны бросил короткий взгляд в лобовое стекло, где уже появлялись здания пригорода Минска.

— Да и со страной, как видно, тоже, — неосторожно кольнул неподготовленной фразой Зеленько, — я в том смысле, — тут же попытался он исправить свою оплошность, заметив неопределенную реакцию гостя, — что вы прекрасно владеете русским языком. Обычно иностранцам это довольно сложно.

Желязны огладил ладонью гладко выбритый подбородок:

— Вы тоже, — ядовито ответил он после некоторой паузы, — неплохо владеете русским, хоть и иностранец.

— Я — белорус, — не чувствуя никакого подтекста, простодушно ответил Зеленько.

— То-то и оно, — ухмыльнулся Феликс, — а на русском говорите, как на родном…

Дмитрий умолк, а Желязны снова повернулся к окну.

— Тростенец, — отрешенно сказал он, — тяжелое место. Как здесь и в Шабанах могут жить люди? Не представляю. И немцы бы не додумались до подобного — поселить сорок тысяч людей на костях полумиллиона, умерших в страшных муках. Не хотел бы я видеть сны, живущих здесь. Да и жить на этой земле тоже. Вы, Дмитрий, — так же неопределенно, будто говоря себе под нос, продолжил Феликс, — сильно не расстраивайтесь. Я просто дал вам возможность почувствовать дистанцию. Не позволяйте себе ее сократить. В противном случае у меня будет другой помощник. Кстати, мне сообщили, что вы сами изъявили желание работать со мной. Что так?

Зеленько побледнел, а Желязны, заметив перемену в его лице, заметно оживился:

— Я чувствую, Дмитрий, что вы хотите меня о чем-то спросить.

Молодой человек в ответ тяжело вздохнул. Феликса это заинтересовало:

— Спрашивайте, — настоял он, — не испытывайте мое терпение.

— Мистер Желязны, я помню …о дистанции, однако…

Феликс молчал.

— Вы…, — никак не мог начать Зеленько, — вы, …знаете, кто стоит за сопротивлением?

Желязны окончательно оставил без внимания проносящиеся за окном городские картинки и откинулся на роскошную спинку кожаного сидения:

— Разговор того стоит, — с нескрываемым удовольствием сказал он. — Однако кого вы имеете ввиду? Откровенность за откровенность, я только хочу уточнить: мы сейчас говорим о ваших частных делах, или это поручение господина Пристрека?

— Это мое, личное, — Зеленько смутился, — только… Какая может быть не откровенность с моей стороны с человеком, закончившим магистратуру гарвардского университета по специальности «парапсихология» и практикующим мастером гипноза?

Желязны лишь слегка изменил линию бровей и криво улыбнулся:

— Думаю, вряд ли вы собирались произвести на меня впечатление своей осведомленностью. Уверяю, никакого гипноза к вам я не применял, но мне кажется, что без него вы …не вполне адекватно можете мне поведать о том, что вас беспокоит.

Хорошо, — давая собеседнику возможность немного упорядочить свои мысли, продолжил Феликс, — давайте развлечемся. Обойдемся пока без помощи сверхъестественных сил. Я пытаюсь догадаться о смысле вашего вопроса с помощью простой логики. Правда считаю своим долгом предупредить: очень скоро вы все же поймете, что лучшим было бы для нас обоих позволить мне узнать обо всем именно через гипноз. Итак, начнем…

Вы спросили о сопротивлении, кто за ним стоит? Вариантов довольно много. Начиная от амбициозных бандитов, таких как тот, что позволил себе схлестнуться в открытом поединке с властью там, в пригородном поселке, заканчивая тем, из-за появления которого я вынужден был бросить все дела и в срочном порядке мчаться в апартаменты Председателя Временного Комитета господина Пристрека. Не скрою, есть некая информация… Часть ее находится в сфере того, что положено знать только мне, но есть и то, что я могу доверить вам.

Так вот, если за всем этим сопротивлением стоит человек, о котором я сейчас думаю, у меня возникает масса вопросов к людям, ответственным за его жизнь, вернее за ее отсутствие. Я ясно вижу, что поле Судьбы пропавшего без вести президента пусто. Он мертв. Очень серьезные люди клялись мне в точном выполнении инструкций. Здесь, пусть и достаточно далеко от Минска, но есть четко определенное географическое место, где якобы покоится его тело, и это всегда можно проверить.

Скажу больше, мой нынешний приезд практически гарантирует то, что скоро его останков не будет даже там. Этим делом займутся …уже другие серьезные люди. Они найдут и уничтожат все следы этого захоронения, дочиста сотрут свидетелей и участников этой операции. Я не думаю, что кто-то сможет помешать им выполнить свою работу.

Зеленько решительно выдохнул:

— А если есть такая Сила?

Желязны выпучил глаза. С убийственной медлительностью он снял очки, достал из кармана несоразмерно большой носовой платок и стал протирать стекла. Зеленько почувствовал, как похолодело его сердце, а в голове снова зашумели далекие голоса: «Смерть тебе, Зеленька!», завертелся каруселью мир вокруг, вот опять появилось перед глазами бурое, вонючее полено, облепленное мухами, пожирающими его кровь. Боль удара жгла горло. Зеленько стал погружаться в туман гипноза…

Феликс хитро смотрел на него.

— Ай, как интересно, — промурлыкал он, продолжая вглядываться в помертвевшее, недвижимое лицо своего новоиспеченного помощника. — Все же это была неплохая идея, ехать местным кортежем. Зря я сразу был против этого. Ребята из КВООН не дали бы мне столько информации…

Прогулка. Она, как известно, бодрит, дает тебе возможность подышать свежим воздухом, проветрить голову от тяжелых мыслей и, наконец, просто приятно убить время. Конечно, прогуливаясь в тенистой аллее, среди скучающих на скамейках девушек было бы гораздо приятнее, однако в безрыбье, как известно, и рак — рыба, поэтому плановая прогулка заключенных в дворике СИЗО №1 хоть и не могла сравниться с прелестью городских аллей, однако и она — какой никакой выход в свет.

Воздух радовал невидимым паром сырой земли и, долетавшим даже сюда за каменный забор, густым, ни с чем не сравнимым запахом весеннего города.

«Прогуливающихся» было немного. Небо заволакивало серой, словно шифер кисеей, и довольно жестко веяло прохладой. Чему удивляться — апрель. На солнце — лето, а в тени — зима.

Сергей, держа руки за спиной, привстал на цыпочки и, вдыхая полной грудью, закрыл глаза и потянулся. «Нет, — подумал он, — все же Минск …пахнет не так хорошо. В Логойске совсем другой…»

— Хочется на волю? — услышал он рядом чей-то голос и обернулся. — Кому не хочется, верно? — Продолжил щуплый конвоир, так и не дождавшись ответа. — Там весна, девушки…

Сергей, молча, отвел взгляд и отправился описывать максимально возможный круг по прогулочному дворику. Только сейчас он обратил внимание на то, что «прогуливающиеся» по неизвестной причине покидают дворик.

Конвоир дождался, когда Сергей останется один у противоположной стены, подошел к нему и стал так, что заключенный вынужден был остановиться.

— Не спеши, Ковзан, — вкрадчиво произнес тщедушный вертухай.

Сергей настороженно окинул взглядом дворик:

— Мне спешить некуда, — ответил он, — думаю еще годика четыре…

— …а может и больше.

— Может, — согласился Ковзан, избегая взгляда «начальника», вглядываясь в толстые и древние стены СИЗО. — Никто не застрахован от несчастных случаев, даже страховые агенты в них попадают. А уж тут, когда с тобой ни с того, ни с сего начинает заводить беседы начальник, и за сученого сойти, как пить дать. Интересно, и за что мне такое?

— Тебе, Ковзан, за одно попадание в учебники Академии милиции можно оказывать такой почет.

— Что ж это за почет, начальник? Вся «общага» смотрит, как мы с тобой тут беседуем. «Отмывайся» потом.

— А ты попросись на отдельный разговор.

— Как же это, кормилец? — возмутился Сергей и тут же резко сменил тон. — Как был в СИЗО бардак, так и остался. Я на прогулке, начальник. Не нужно нарушать инструкции…

С этими словами он медленно отправился заканчивать свой прогулочный круг.

На ночь Ковзуна по неизвестной причине определили в «одиночку». Недобрые мысли вертелись в его голове целый день, они же не давали ему и уснуть. Мало того, что Сергей еще не до конца переварил причины своего недавнего перевода в СИЗО, так теперь еще и одиночка. Его срок был определен. Только-только нормально обжился в «хате» и… Видно снова где-то зашевелилось что-то из его прошлого.

В два часа ночи негромко отъехал наружный засов двери. В открывшемся проеме появился силуэт человека. Дверь за ним тут же прикрыли. Сергей привстал и, сидя, придвинулся к стене, предусмотрительно поджимая к себе ноги.

— Стой, где стоишь, — хрипло сказал он, — я не сплю и гостей не жду.

Ночной гость медленно прошел вглубь камеры и спокойно присел на край нар. В звенящей тишине старое, покрытое множеством слоев краски дерево, тихо скрипнуло, принимая на себя вес нежданного гостя.

— Я к вам по делу, Сергей Александрович, здравствуйте. — Мягко произнес незнакомец.

— И вам не хворать. — Хрипло ответил заключенный. — Будут еще посетители?

— Думаю, нет.

— Хорошо хоть так.

Гость молчал. В слабом свете дежурной лампы, льющемся из коридора в открытое окошко двери, поблескивали капитанские звезды. Офицер снял фуражку и огладил волосы:

— У меня мало времени, — наконец произнес он, — а разговор…, — капитан тяжело вздохнул, — разговор будет непростой. Сергей Александрович, вас не удивляет перевод в СИЗО?

Заключенный, до этого времени не выдавший себя ни малейшим движением слегка подался вперед:

— Что мне с того, удивляет или нет? — Неопределенно ответил он. — Перевели, значит так надо. Будет надо, и хлопнут, и закопают где-нибудь в острошицких лесах так, что никто и не узнает где. «Друзей» у меня на воле много осталось. По их милости уже второй срок мотаю.

— Сейчас не те времена, Сергей Александрович. Те люди, что вас упекли в тюрьму, может так статься, уже и сами сидят или, как минимум не при делах.

— Ну и что? — с ухмылкой бросил Ковзан. — Я, что в «те» времена сидел, что в «эти» сижу. И буду сидеть, пока не выйдет весь срок. А те, кто меня сюда упёк… Уж будьте уверены, они найдут возможность в любые времена кому нужно и стучать, и отстегивать. Деньги всем нужны. Но это лирика, гражданин капитан. Может, скажете, кому я обязан и переводу в СИЗО, и этому ночному визиту?

— Своему легендарному прошлому.

Ковзан хмыкнул и сел свободнее.

— Вас это веселит? — не принял шутливого тона капитан.

— Нет. Просто мое легендарное прошлое напрямую связано именно с СИЗО. Я, как известно, тогда именно тут, необоснованно пересиживал, после чего…

— Необоснованно, Сергей Александрович, не сидят и не пересиживают. Нужно правильно выбирать друзей и знакомых. А еще вести нормальный образ жизни.

— Воспитывать меня пришли, гражданин начальник?

— Нет, — офицер аккуратно огладил гладко выбритый подбородок. — Вы сами себя воспитали, таким, как есть. Потому и попали за решетку первый раз, а из-за нежелания перевоспитываться — второй. В 1993-м бежали из СИЗО, все из-за того же. Тогда это ваше «воспитание» вылилось нам в серьезные проблемы, а теперь… Теперь мы, так уж получается, сами хотим создать себе эти проблемы…

Ковзан притих, не зная, как реагировать на слова капитана. Казенный человек встал. Он прошел к двери, вернулся обратно и остановился напротив Сергея:

— Нужно устроить побег из СИЗО еще одному человеку. Он, так же, как и вы переведен сюда недавно.

Заключенный нервно повел плечами. Даже в полумраке был виден его выразительный взгляд:

— Вам мало меня и Дзержинского? — наконец, сказал он. — Нужна положительная статистика побегов из СИЗО? Не вижу проблем. Открывайте вашему человеку камеру, выводите на волю, дайте пендаля и пусть бежит…

— Этот человек не знает о том, что ему готовят побег, — понижая голос, произнес Капитан. — Более того, он, возможно, даже был бы против этого, поскольку его освободят и так. Его перевод в следственный изолятор стоит нам больших усилий.

— Совсем интересно…

— Ну, ведь вы же образованный человек, Сергей Александрович, инженер…

— Моя инженерия — кинодело. Если бы вы попросили меня киноаппарат отремонтировать или еще что, …а тут, — Ковзан встал и, обойдя стороной офицера, подошел к окну. — Гражданин капитан, может сразу меня грохнете, без всех этих фантазий? Зачем так усложнять?

— Вы не понимаете, дело не в вас. Нам нужен именно тот человек, а «наших» людей здесь мало. Не хотелось бы привлекать по пустякам некие высшие силы. Надо что-то делать и самим…

Сергей, все еще не зная, как ему реагировать на услышанное, недоверчиво развел руки в стороны:

— Когда это я успел стать вашим? И как понимать это: «наших мало» и «высшие силы»? Мне, как и любому, кто отбывает срок, кажется, что как раз наоборот: «вас» и «ваших» тут слишком много. А «высшие силы» пусть только позвонят, его сразу отпустят. Сами же сказали, что скоро ему конец срока? А еще… Мне просто интересно, кому это «НАМ нужен тот человек»?

— Беларуси…

Ковзан, услышав это, слегка подался вперед. Капитан встал. Его прямой и пронизывающий взгляд мог говорить либо о полной серьезности его намерений, либо о скрытом безумстве. Сергей озадаченно прикусил внутреннюю часть губы. Дело приобретало очень неприятный оборот.

— Я так понимаю, — наконец, выдавил он из себя, — что стоит вам сейчас произнести имя того парня, и я просто не буду иметь пути назад?

Блин… Не, начальник, лучше вам меня хлопнуть. Вам же, наверное, сказали о моей несговорчивости. Из-за нее я уже второй срок волоку. Я не буду сучить. Устраивать бега тоже никому не буду. И сам в этот раз, буду сидеть до конца, даже если СИЗО развалится.

Капитан повернулся, сделал несколько шагов к двери, надел фуражку и произнес:

— Его имя Ингви Олсен…

[1] Бацькаўшчына (Бел.) — Отечество.