10 августа, 2004г.

Виталик Синицын в меня влюблен, я так полагаю. Был, по крайней мере. Прошлым летом он провалил вступительные экзамены в институт, весной его загребли в армию. Тот инцидент, по поводу которого состоялся наш общесемейный скандал, состоялся летом на заре нашей дружбы, когда я переходила в восьмой класс, а Виталик в десятый. Он… Он всегда был милым. Галантным, обходительным и добродушным. Кавалер, да и только. А я всегда оставалась к нему потребителем. У меня было море благодарности, и ни капли нежности. Виталик служил отдушиной, на нем я могла сорвать свое дурное настроение. Временами я вела себя так, что меня потом грызла совесть. Вот только прощения я не просила. Во-первых, не считала себя обязанной. Во-вторых, привыкла уже, что он и так все сносит.

Надька Трофимова придумала ему смешное «погоняло» — Хорек Тимоха. За его покорные ухаживания, даже обреченные в какой-то мере. Он таскался за мной, словно шел на Голгофу, я была его символическим крестом, и именно с покорности у нас с ним все завязалось. Я имею в виду — дружба.

Я знала его визуально по школе — все-таки взрослый парень и довольно-таки видный. С виду серьезный, а таких у нас в школе — наперечет. Весной, когда седьмой класс подходил к концу, а до моих первых месячных оставалось всего ничего, я как-то обнаружила, что он плетется за мной после уроков. Ну, обнаружила и забыла: может, нам по пути. Он идет своим путем, я — своим, два пути совпали, как два вектора, в одном направлении. А потом Катька Череповец, с которой я делю парту, шепнула мне, что Синицын мной интересуется. И тогда я смекнула: неспроста все эти совместные прогулки на расстоянии, тут явно попахивает интригами мадридского двора.

Я, конечно, не Катька Череповец. И даже не Надька Трофимова. Во мне сто тысяч голодных чертенят делят одну тарелку. Кто-то на моем месте, раскусив игру, напустил бы на себя неприступный вид, кто-то бы, напротив, стал строить глазки, намекая, что пора бы и осмелеть. Я же, когда мне надоела эта двусмысленная беготня, просто прижала несчастного парня в угол. В переносном, разумеется, смысле.

Он, значит, плетется за мной на приличном расстоянии, изо всех сил делая вид, что смотрит куда угодно, только не мне в спину (предположить, что Виталик мог заглядываться пониже спины, я не в состоянии). И тут я вдруг разворачиваюсь и иду ему навстречу. Господи, я думала, он слиняет! Мы как раз находились возле полосы кустарника, где распустились листья, так что ему могло быть сподручно: сиганул в кусты и — деру, мелкими перебежками. Но он как-то выстоял. В тот момент проявилась вся его покорность.

— Ты чего за мной ходишь? — набросилась я на него, строя из себя рассерженную дамочку.

Бедняга покраснел, но остался на месте.

— Ну… Я так…— промямлил он.

Я критически его осмотрела.

— Даже отпираться не собираешься?

Он покраснел еще больше и мотнул головой.

— Ограбить хочешь? — прищурилась я.

Он отшатнулся, вся его краска схлынула. Он ожесточенно затряс головой.

— А что тогда? — смилостивилась я.

Он пожал плечами и вымученно улыбнулся.

— Ты Виталик, да? — продолжала я атаковать его по всем фронтам.

— Да…

— Приятно, Люся.

— Я знаю.

— Справки наводил? — нахмурилась я.

— Извини, я хотел узнать, есть ли у тебя парень.

— А что тебе до моего парня?

— Ничего! — Он даже удивился.

Да, веселенький разговор. Похоже, если бы я не довела дело до конца, так бы все и осталось — неопределенно и скомканно.

— Или ты хочешь меня проводить? — подсказала я.

— Ну… В общем, да. — Он вновь вымученно улыбнулся. — Я хотел.

— Виталь…

— Что?

— А почему я все за тебя говорю?

Он вытаращился на меня, не понимая, о чем я. Я еле удержалась, чтобы не расхохотаться. Отомстить ему за шпионство следовало, но унижать человека — это не по моей натуре. Потом он неуверенно улыбнулся, и эта улыбка была уже не такой мучительной.

— Слушай, прости. Я хочу тебя проводить. Ты мне нравишься.

Господи, и это девятый класс, мысленно возвела я глаза к небу. Хуже детей малых.

— Только это ничего не значит, Виталик, — предупредила я его, возобновляя свой путь к дому. Он послушно поплелся рядом. — Просто раз уж нам по пути…— Тут я ему подыграла. Понятия не имела тогда, где он живет, но подозревала, что нам явно не по пути. Он молча и благодарно принял эту игру. Он был согласен и на меньшее.

— Так у тебя есть парень? — спросил он.

— Ты же справки наводил.

— Ну, я не очень лез в твою личную жизнь.

— Нет у меня парня. Я еще маленькая.

Трофимова, к слову сказать, в эту весну потеряла девственность. Правда, из всего класса об этом знали только я с Катькой. Однако, будучи тринадцатилетней ровесницей Трофимовой, я ничуть не лукавила. У нее, во-первых, месячные пришли на год раньше. Во-вторых, для меня приход месячных никогда не был критерием половой зрелости. Я не собиралась, очертя голову, ударяться в секс, как Надька, хотя, по ее же рассказам, ей в большинстве случаев было совсем не в кайф. Но она упорно работала над этим делом.

— А можно, я понесу твою сумку? — осторожно спросил Виталик.

— Сама справлюсь! — огрызнулась я, а потом вдруг передумала:— На, неси, если хочешь.

Я засунула руки в карманы куртки и следующие минут пять молчала. Виталик тоже онемел. Или же он был воспитан так, что первое слово в общении с девушкой приравнивал к пошлости. А я, честно признаться, просто не знала, о чем говорить. Так мы дошли с ним до моего дома, где я отняла у него сумку с учебниками, что-то буркнула на прощание и исчезла в подъезде.

Так все и началось. Потом мы уже не молчали. О чем были наши беседы? Сначала, о школе. Сплетни разные. Позже разговоры стали личными и доверительными. Я привыкла к нему, он был моей тенью, а тень свою никогда не воспринимаешь как нечто обособленное и достойное пристального внимания. Тень принимаешь как должное.

Я была ему благодарна, повторюсь еще раз. Я могла позвонить ему в три часа ночи и закатить истерику: он терпеливо бы выслушал мой бред, а потом бы еще нашел силы, чтобы успокоить. Это не конкретный пример, такого не случалось, я ведь не деспотичка, но я уверена, что именно так бы Виталик себя повел. Еще у него был комп, и одному Богу известно, сколько дисков он мне записал, причем чистые «болванки» покупал всегда на свои деньги. Часто, когда мне было скучно, я заваливалась к нему, садилась за комп и «чатилась» день напролет. А он готовил мне кофе и угощал булочками. Он знал о моих сложных взаимоотношениях с родителями: я, не таясь, рассказывала ему все напропалую. Он знал даже больше Катьки Череповец, ближе которой у меня не было подруги. В то время у меня оставалось две отдушины: Виталик и тетя Зоя. Тетя Зоя была просто соседкой, а Виталик был подружкой. Правда, меня бросает в дрожь, едва представлю, что мои первые месячные могли нагрянуть у Виталика дома.

Я могла бы продолжать эту сагу до бесконечности. Ни разу Виталик меня не упрекнул за мое взбалмошное поведение. Ни разу не повысил голос. Ни разу не отвернулся, не подвел. И, что ужасно, именно это послужило причиной нашей первой ссоры. Мне что-то втемяшилось в голову, и я на него наорала. А оттого, что он не схватил меня за космы и не размазал по ближайшей стене, я разорялась все больше и больше. В какой-то момент я даже сама себе напомнила свою мамочку, но и это меня не тормознуло.

На следующий день я ходила злая и на всех огрызалась. А еще в школе был один крендель, Макс Пикарев, который ко мне давненько цеплялся, но я его отшивала. Учился он тоже в девятом классе, параллельно с Синицыным. И вот на следующий день я подстроила так, чтобы Виталик застукал меня с Максом после школы — мы стояли чуть поодаль от главного входа, и я даже позволила Максу немного себя облапать. Виталик никак не отреагировал, не бросился в драку, но было видно, насколько ему больно. И мне вдруг стало стыдно. Я поспешно отвязалась от Макса, который на прощание выдал мне кучу гадостей: он, видимо, рассчитывал, что я и дальше намерена с ним тискаться. После обеда я сама позвонила Синицыну и завела разговор как ни в чем не бывало. И вновь ни одного упрека с его стороны.

А потом они нас подкараулили. Вчетвером. Случилось это во время летних отработок. Отработки в нашем классе сводились к тому, что мы драили стены в школе, шпаклевали трещины и белили потолки. Больше прикалывались, чем работали. Виталик, как обычно, встречал меня возле школы после отработок. В один из таких дней нас и прижали.

Там был Макс Пикарев и трое его дружков, не из нашей школы. Они специально подобрали местечко, где нет ни души, прохожий появляется здесь раз в год, да и то по неосторожности. Когда я увидела эту четверку, мне стало вдруг нехорошо.

— Слышь, братан, давай отойдем, — предложил Макс Синицыну. Виталик был на голову его выше, но сейчас за Максом мельтешили дружки, а еще тот по слухам неплохо дрался, в отличие от Виталика, который, кажется, вообще в драках не участвовал. С одной стороны, Макс был прикольный, но проглядывало в нем что-то отталкивающее. В первую очередь — угри на лице. Троих его дружков я плохо разглядела, слишком была испугана.

Я сразу же поняла, что Виталика сейчас изобьют, и вцепилась в него мертвой хваткой. Синицын стоял неподвижно. Он не делал попыток высвободиться, не пытался укрыться или задать деру. Просто молча смотрел на этих козлов, которые преграждали нам путь.

— Тебе чего надо? — рявкнула я Максу.

— А это не твое дело. — Он ухмыльнулся. — Постой пока в сторонке. — Потом вновь Виталику:— Что, будешь за бабой прятаться?

Виталик посмотрел на меня.

— Ты отойди пока. — Он старался выглядеть спокойно, но волнение чувствовалось.

— Никуда я не отойду! — заявила я, еще плотнее прижимаясь к нему. — Макс, отвали!

— Хочешь, чтобы тебе перепало? — зло взглянул на меня тот.

— Слышь, ты…— начал было Виталик.

— Чего? — Макс резко выкинул руку и ударил Виталика ладонью в грудь. Тот отступил; я, продолжая цепляться за него, попятилась следом. Трое дружков Макса подобрались, готовые наброситься.

Может, Виталик бы ринулся в драку, но я так и висела на нем гирей. Я поняла, что если срочно что-то не предприму, быть ему битым. Причем исключительно по моей дурости. Если бы я не стала тогда мстить, используя Макса, тот бы не вырос у нас на пути. А может, и вырос бы, у таких, как Пикарев, мозги набекрень.

— Хочешь поговорить? — заорала я на Макса. — Давай отойдем, поговорим.

Он не ожидал такого выпада клинком и несколько секунд молча соображал. Не знаю, о чем он подумал, но вдруг согласился. Я выпустила Виталика. Тот взглянул на меня беспомощно, и мне стало его безумно жалко. Я хотела исправить свою ошибку, но так выходило, что даже самим исправлением я причиняла ему боль.

Мы с Максом отошли в сторонку. Виталик остался в окружении троих пацанов. Ничего не происходило, пока мы с Максом базарили. Никто не двигался, дожидаясь, чем кончится наша беседа. А когда я оказалась с Пикаревым наедине, то, поражаясь самой себе, «развела» его, как говорится, по полной. Мне было страшно, и за себя, и за Виталика, и страх толкал меня на безумства, и именно это нас спасло.

— Ты что, на меня право имеешь? — набросилась я с ходу.

— Ты сама ко мне тогда липла. А теперь кинуть хочешь?

— Липла? Что значит — липла? Я что — шлюха? Если так, тогда давай забивать стрелку. Я своих пацанов приведу. Ни хрена себе, вчетвером на одного!

— Айда, приводи. Разберемся.

Но по голосу чувствовалось, что Максу не очень хочется куда-то лезть. Никаких прав он действительно на меня не имел. Я не была его подружкой, я его не кидала. Просто, воспользовавшись численным преимуществом, Макс хотел сорвать свою злость на Виталике, вот и все. Если же все сделать «по понятиям», неизвестно, кто выйдет правым. Что есть у Макса, чтобы предъявить Синицыну? С Виталькой я встречаюсь уже пару месяцев, если на то пошло, а Макса знать никогда не желала. А то, что я тогда позволила ему немного себя облапить, так это вилами по воде писано.

— Ладно, я передам Тимошину, он тебя найдет, — сказала я.

Витька Тимошин был моим одноклассником. Он был на два года младше и Макса, и Виталика, но репутацию имел такую, что возраст вторичен. Тимошин не был головорезом, но несколько раз по школе пробегали слухи о конфликтах, когда кто-то пытался перейти Виктору дорогу и здорово пострадал. Сам Витя имел внешность этакого маленького сибирячка: голубоглазый и коренастый. Многие ошибались на его счет, беря во внимание его простецкую с виду внешность.

— Тебе чего, проблемы нужны? — надвинулся на меня Макс. Его угри ярко алели на лице. Несмотря на угрожающий вид, я чувствовала, что он идет на попятный. Нужно было ему в этом подыграть, но так, чтобы не задеть его самолюбие.

— Не-а, не нужны.

— А на хрена тогда такие разборки?

— Так вы же нас не пропускаете! — Я наивно округлила глазки.

Макс пожевал губами, что-то прикидывая. Потом процедил:

— Ладно, валите. Только смотри, больше так не шути.

По поводу шуток я могла бы возразить, но ситуация была явно не та, чтобы кобениться. Напоследок Макс Пикарев бросил на Виталика хмурый взгляд и пообещал:

— Увидим в нашем районе, башку оторвем.

И они отвалили.

Мы дошкандыбали до моего дома в полном молчании, приходя в себя после стычки. Я не могла отпустить Виталика вот так, да и самой не хотелось. Мы постояли в подъезде. О Пикареве речь не заходила больше, мы старались замять эту тему. А потом… В общем, когда Виталик приблизился, я подумала… Я и так доставила ему много боли. Из-за меня его чуть не избили. Да и других мелочей, когда я его ранила, наберется куча. Так что я раскрыла губы ему навстречу. Целоваться с ним было все равно, что целоваться с ватой: одни прикосновения и ноль вкуса. Я, естественно, это не комментировала.

Так я совершила очередную ошибку. Тем сложнее стал наш последующий разговор, когда мне пришлось подвести черту раз и навсегда: мы друзья и не больше. Я попыталась растолковать ему так мягко, как могла, что я ценю нашу дружбу, я несказанно ему благодарна, но — увы! — я к нему безразлична. Да, я здорово привязалась, но лишь как к другу. Нет, мама тут не при чем. И какой-то частью души, — той самой, мерзкой частью, которая толкнула меня к Максу Пикареву, чтобы Виталик взревновал, — я даже была втайне благодарна ей за выволочку после конфуза в квартире тети Зои. Она придала мне в разговоре с Виталиком сил. Я уж сама давненько чувствовала, что все зашло чересчур далеко. Виталик кис. Он хотел большего. Он хотел меня.

Но после подведения черты он меня не бросил. Он согласился на дружбу.

Сейчас он в армии. Незадолго до проводов он спросил меня, буду ли я писать. Я призвала всю свою выдержку и ответила честно: я не знаю. Он мрачно кивнул и больше не допытывался. Он и сам не пишет мне теперь. Наше расставание прошло, мягко сказать, не совсем удачным. Я променяла его на другого. Конечно, оно и к лучшему, но…

Смогла бы я признаться ему в том, что беременна? Вопрос даже не в том, понял бы он меня или нет. Вошел бы в мое положение или отвернулся. Будучи влюбленным в меня смертельно, он бы даже не подумал обидеться, не говоря уже о том, чтобы закатить сцену ревности и обозвать меня «шлюхой». Но я не смогла бы ему признаться, потому что знаю, как бы он отреагировал, ведь он был «Хорьком Тимохой» по понятиям Надьки Трофимовой.

Он бы сказал мне: «Люсь, давай поженимся. Я устроюсь на работу, ты, когда родишь, закончишь школу. Я приму этого ребенка, как своего».

Конечно, я бы не приняла такой жертвы, но все же…

Боже, заканчиваю на сегодня, не то всю ночь прорыдаю.