Глава 15

— Понятно… Да, он у меня сейчас сидит… Хорошо, передам. Да, понимаю. Роем дальше, ничего не остается.

Повесив трубку, Столяров откинулся в кресле, задумчиво смотря на меня.

Я терпеливо ждал, не решаясь нарушить молчание. Почему-то поднялось настроение: что бы ни сказал сейчас про меня Долотов — а ведь звонил наверняка он — это заставило «важняка» расслабиться.

— Так, Артем Григорьевич… — не торопясь, начал следователь, снова перейдя на «вы». — Звонил Долотов по вашему делу. Приглашает подъехать к нему и расписаться в бумагах. С вас сняты все подозрения, и он лично собирается принести вам извинения.

Хозяин кабинета выжидающе смотрел на меня.

Видимо, я должен прыгать от счастья? Да… Наверное, я рад.

Только легче почему-то не стало. В своей невиновности я и без того не сомневался, хотя, спорить трудно, новость была приятной. Больше не подозревают. В смысле, официально не подозревают.

— А что изменилось?

Судя по немного удивленному лицу следователя, тот отметил отсутствие радости в моем голосе:

— Узнаете на месте, вы свободны, Артем.

Но по какой-то причине меня больше волновала неосуществленная возможность узнать прямо здесь и сейчас о неизвестной девочке по имени Алиса. Столяров должен мне что-то рассказать. Не уйду, пока не получу ответ.

— Подождите, пожалуйста! Я хочу знать, что произошло с Алисой и что за дело ноль-пять-восемь? Как человека прошу… — мой голос дрогнул, и следователь, не отрывая от меня глаз, побарабанил концом ручки по губе.

— Вас не волнует то, что с вас сняли подозрения?

— Волнует, — признал я. — Но у меня какое-то непонятное чувство появилось. Пожалуйста.

— Знаете, Артем, более странного допроса свидетеля я ещё в жизни не проводил. Позвольте, я закурю?

Я молча кивнул, а Столяров подошел к окну, открыл пластиковую фрамугу и закурил, щелкнув зажигалкой. Он несколько раз жадно затянулся, выпуская дым в форточку. Потом, всё так же стоя спиной ко мне, не очень охотно предупредил:

— Вообще-то это является тайной следствия. Не предназначенной для чужих. Особенно для журналистов. Это понятно?

— Да.

— Я нарушаю правила. И черт меня побери, если я понимаю, зачем, юноша. С вами все следственные процедуры почему-то с ног на голову встают. Не знаете, почему?

— Может, потому, что я не преступник?

Столяров замолчал, смоля сигарету, сильно и глубоко затягиваясь. Часть дыма ветром заносило обратно в кабинет, и я невольно поморщился.

Докурив и оставив щель для проветривания, Столяров опустился в кресло и устало посмотрел на меня:

— Что ж… Дело №058-2003-072, — «важняк» закрыл глаза, откинувшись в кресле, и продолжил монотонным голосом:

— Дело об исчезновении как минимум трех девушек в возрасте от пятнадцати до семнадцати лет в городах Реутов, Балашиха, Люберцы. Пропали без вести, поиски и обычные оперативные действия не дали результатов. В каждом из случаев в общественных местах — на пригородном вокзале, рядом с рынком, на автобусной остановке — через некоторое время были найдены пакеты для мусора с одеждой жертв. Включая нижнее белье. И обувь. Есть подозрение, что список происшествий в действительности длиннее...

Следователь побарабанил ручкой по губе и добавил неохотно:

— Мы знаем ещё о двух пропавших в Подмосковье в этом году похожим образом девушках, но пакеты с их одеждой не обнаружены. Возможно, о найденных вещах просто не сообщили в милицию. Поэтому эти случаи пока расследуются индивидуально. Некоторые вещи порваны или порезаны, их снимали явно не добровольно. Пока… пока… журналисты ещё не связали все исчезновения. Мы работаем комплексно, считая это серией. Но, — «важняк» поморщился, — нарыли к настоящему моменту прискорбно мало. И хватаемся за каждую ниточку, бросая все силы.

— Да, — согласился я, — про все силы — это заметно. Вы такое пухлое досье на меня собрали за три дня...

— Да, Долотов молодец, — без тени иронии ответил Столяров, не открывая глаз. — Хоть вы и очень странно себя вели для преступника, но совпадений было слишком много. Версию про ритуалы сатанистов выдвигали ещё до вашего задержания. Одну из девушек до исчезновения видели в компании незнакомого мужчины, по описанию — чуть выше среднего роста, широкие плечи, правильная осанка, черная вязаная шапка, черная куртка, джинсы. И эти ваши «уходы в себя» и ненормальное спокойствие… Преступник явно умен и очень предусмотрителен. Легко входит в доверие. Девушки должны были идти с ним добровольно. Или садиться к нему в машину. А вы, к примеру, подрабатываете частным извозом. И без лицензии… Кто вас крышует, кстати?

Я замялся, так как действительно каждый месяц отдавал определенную сумму одному мрачному типу. «Бомбилы» называют это «добровольным страхованием от неприятностей».

— Да ладно, — поморщился следователь. — Можете не отвечать. Вы же в районе Павелецкой-Курской пасетесь?

— Да.

— Значит, известно кто. В общем, вы выглядели очень перспективным объектом для разработки. Только возраст смущал, молодой вы больно для подобных дел. По психологическому портрету нашему клиенту лет тридцать-тридцать пять.

— А эта Алиса?

— Из Балашихи. Есть предположение, что преступник выбирает только по одной жертве в каждом городе, но это ничем не подкрепленные догадки, на них нельзя опираться.

— Покажите мне фото Алисы, пожалуйста.

Следователь открыл глаза и мрачно посмотрел на меня. Потом грузно поднялся и отрезал:

— Нет, Артем Григорьевич. Что-то заболтался я с вами. Вы свободны. Езжайте к Долотову, он вас ждет.

Я встал и аккуратно задвинул за собой стул.

Столяров протянул мне визитку:

— Гражданин Юраев, — обратился он ко мне официальным тоном, — если у вас появится какая-либо информация или даже просто интересные мысли, связанные с предметом нашей беседы — звоните мне по этому телефону. В любое время.

Я растерянно сунул картонку в карман и попрощался. Следователь проводил меня до двери, ещё и вслед посмотрел, как я по коридору к лестнице иду. А в голове у меня была полная каша, какое уж там «ненормальное спокойствие».

Выйдя на улицу, я собрал мысли в кучу и полез за телефоном. Звонок маме, потом адвокату. Аарон Моисеевич был не особо приветлив, сухо поздравил и стал выспрашивать подробности допроса. Похмыкал в трубку и явно с трудом удержался от очередного нравоучения перед прощанием.

По дороге в Балашиху я вел машину бездумно, автоматически, так как мозги были заняты перебиранием на все лады скудной информации, полученной от «важняка». Пусть органы внутренних дел внезапно сочли меня невиновным и непричастным (знать бы ещё почему!), но, нутром чувствую, какая-то странная мистическая связь с пропавшей девочкой по имени Алиса у меня явно завязалась.

Когда я показал паспорт на милицейской проходной, мне тут же выдали заготовленный пропуск посетителя и посоветовали поторопиться, пока Долотов ещё на месте. Следователь ждал меня. Когда я вошел в кабинет, Дмитрий Викторович немедленно спросил:

— Вы узнаете этот предмет?

— Да, — с облегчением ответил я. — Очень надеюсь, что это моя камера. Где вы её нашли? Пленка внутри была?!

Долотов посмотрел куда-то в сторону мимо меня и неохотно буркнул, явно не желая отвечать на мой вопрос:

— Вчера вечером, в ходе расследования.

— У сотрудника ГИБДД? — уточнил я.

— Это закрытая информация, — зло ответил следователь, и я замолчал, не желая конфликтовать.

Долотов очень сухо продолжил:

— Мы просмотрели видеокассету. Запись подтверждает ваши показания. Мать потерпевшей подтвердила, что ритуальные вещи принадлежат самой гражданке Дамбаевой и что сам обряд был осуществлен, с большой вероятностью, не по вашей инициативе. Таким образом, оснований для возбуждения уголовного дела нет, с вас сняты все подозрения. Сейчас вам следует пройти на склад в цокольном этаже и вот по этим документам принять вещи, собранные в качестве улик.

— Хорошо, — согласился я. — Камеру забираю?

— Да. И, Артем Григорьевич...

— Я слушаю.

— Примите мои искренние извинения за доставленные вам в ходе следствия неудобства. Вы действительно говорили правду и желали помочь в установлении подлинной картины произошедшего.

Интересно… А вне работы Долотов тоже так говорит? Как он там выразился-то… Испытывая в этой связи угрызения совести? А руку на прощание пожмет? Или это у него только как у официального лица подозрений нет, а в частном порядке они ещё копошатся?

— Да. Мне тоже жаль, что вы столько потрудились, стольких людей опросили для того чтобы доказать то, о чем я говорил, — едко произнес я.

— Моя работа — искать и проверять, — отрезал Долотов.

А я тут же вспомнил «Робокопа»:

Служить общественному порядку, поддерживать закон, защищать невиновных. Робот-полицейский, блин.

— До свидания, гражданин Юраев.

Он что, шутит так?

Я так и не нашелся, как лучше ответить на это издевательское прощание, и молча вышел из кабинета, забрав с собой видеокамеру и кассету. А потом очень порадовался, что всё ещё «на колесах». В цокольный этаж пришлось спускаться трижды, перетаскивая в багажник выдаваемые мне по длинной описи предметы, начиная с палатки и заканчивая одеждой Аяны — вплоть до нижнего белья. Когда я попробовал вякнуть, что кое-что из вещей принадлежит потерпевшей, интендант пожал плечами:

— Вот документ — выдаю по нему. У нас тут не склад посылок до востребования, и так забито всё, забирайте и делайте, что хотите.

Смутно надеясь, что больше не вернусь в это мрачное место, я с тяжелым сердцем поехал в другое, столь же безрадостное. Спросив без особой надежды, можно ли пройти к Аяне, с удивлением получил ответ, что на меня оформлено разрешение и сегодня с утра кто-то даже интересовался, не приходил ли я.

Пожилая медсестра выдала мне ветхий халат, шапочку, бахилы и повела по полутемному зданию, пахнущему неприятной смесью каких-то типично медицинских ароматов. Потом мне пришлось ждать, пока она, остановившись у поста, обстоятельно обсудит с дежурной капитальный ремонт соседнего корпуса. Там меняли крышу и со стороны окна время от времени раздавался грохот падающих кусков старой кровли. Насколько я понял из разговора, из-за ремонта часть отделений в больнице была закрыта совсем, а пациенты из оставшихся, в том числе и из неврологии, были размещены на временной основе в плохо приспособленных на то палатах.

Женщины так увлеклись беседой, что когда я напомнил о своем существовании, то дежурная уничтожающе на меня посмотрела, ткнула пальцем в сторону нужного крыла здания и, как будто делая мне огромное одолжение, проронила номер палаты. Шаркая бахилами, я медленно двинулся по длинному коридору, а медсестры за моей спиной переключились на новую тему для обсуждения.

Войдя в крошечную тускло освещенную палату, я несмело поздоровался с низенькой полной женщиной в таком же, как у меня, халате, сидящей на стуле рядом с единственной койкой, и с дрожью в коленках уставился на лежащую Аяну. Глаза её были закрыты, бледные губы почти не выделялись на бесцветном лице, из-под одеяла, закрывающего девушку до подбородка, виднелась лишь безжизненная хрупкая кисть, которую мама Аяны медленно поглаживала кончиками пальцев.

— Здравствуй, Артем, — тихо отозвалась женщина, подняв на меня узкие азиатские глаза с набрякшими от невыплаканных слез веками. Волосы, черные и блестящие, как и у Аяны, были заколоты сзади. Широкое лицо, тонкие темные брови, смуглая, но посеревшая от усталости кожа на лице, натянутая на высоких скулах и собравшаяся в горестные складки у ненакрашенных губ.

Я ждал… Не знаю, чего ждал… Как-то знакомство с дядей Тамиром заставило меня заранее не очень хорошо относиться к родственникам Аяны. Я боялся, что на меня сейчас набросятся с упреками, с обвинениями, что придется оправдываться и каяться, в очередной раз доказывать, что не верблюд и что понятия не имел о деталях ритуала, иначе бы, разумеется, отговорил Аяну от подобного… Но в этой палате встретил лишь горе и печаль. Без какой-либо укоризны в мой адрес.

— Садись на койку, Артем. Стул здесь всего один. — Женщина слабо улыбнулась: — Аяна, думаю, не возражает.

Я неловко прошел по унылому дешевому линолеуму, настеленному поверх скрипящих досок старого здания, и опустился рядом с прикрытыми одеялом неподвижными ногами девушки. Мерно пикал кардиомонитор, тихо булькали пузыри в какой-то допотопно выглядящей банке, трубка от которой тянулась к носу Аяны, ритмично падали мутноватые «жемчужинки» какой-то жидкости в прозрачном резервуаре капельницы.

— Мне очень жаль, — начал я говорить.

Банальность, конечно. А что тут ещё скажешь, если мне действительно бесконечно жаль, что всё так дико ужасно вышло.

— Мы...

— Я знаю, Артем. Ой, прости… Называй меня Светланой.

— А… отчество? — осторожно спросил я.

— Ой, ты язык сломаешь, зови просто Светланой… Если интересно, то Светлана Дымбрыл-Доржиевна. — Мама Аяны грустно улыбнулась. — Имя-то я поменяла вместе с фамилией после замужества, а отчество не решилась...

Я не удержался от хмыканья, но женщина, похоже, не обиделась.

— Да… Наверное, от этого дедушки Аяна наследство получила? — предположил я.

Светлана печально кивнула. Воцарилось недолгое молчание, после которого она начала всхлипывать, отвернувшись от меня и поглаживая руку дочери дрожащими пальцами:

— И почему я сразу после его смерти не сожгла сундук этот проклятущий?! И пусть бы отец ко мне являлся до конца жизни, пусть бы в могилу свел, как грозил. А теперь я-то жива, а он из-за грани дотянулся и девочку мою к себе увел. Она его так любила, души не чаяла, а он-то, он на неё с рождения глаз положил! Моя, говорил… великой шаманкой станет… Муж и осерчал тогда… В город переехали, работу нашли, жилье, всё...

Женщина, не глядя, нашарила платок и вытерла льющиеся слезы. Она как будто не мне рассказывала, а самой себе повторяла не в первый раз...

— Вроде забыла Аяна деда. Вроде уже и плакать перестала, и в деревню проситься, и не вспоминала почти. Выросла, красавицей стала… А как помер он, так всё снова началось. Рыдала, школу бросить хотела. С папой ругалась страшно. Потом как отрезало — замолчала, замкнулась в себе. Правда, ни в чем не упрекнешь, вежливая стала, послушная. С золотой медалью окончила школу, грамоты похвальные, награды всякие. Но о чем на самом деле думает, ни за что не скажет. Улыбается и кивает, разговор на учебу переводит...

Светлана замолчала, тяжело, с надрывом всхлипнув.

— Извини, Артем. Прости меня, пожалуйста.

Я сидел ни жив ни мертв, и единственное, что смог сделать — это вежливо отвернуться, пока женщина сморкалась в платок.

После долгой паузы мама Аяны тихо, горячечно зашептала снова:

— А после выпускного она нам заявила, что либо в Москву учиться поедет, либо из дома уйдет и в деревню возвратится. А когда муж мой кричать стал, стояла и молчала, как каменная. И лишь в конце, белая как смерть, тихо проронила, что когда посвящение пройдет, то на неё никто кричать не будет больше. Никогда.

Светлана тяжело задышала, судорожно комкая платок, и повернулась в мою сторону:

— Я же понятия не имела, что Тамир сундук ей привезет. Ой, не сам он до этого додумался, не сам! Это ему отец во снах нашептал! Как он ни отпирается, но я-то знаю, врет он. Не решился бы хадам на такое, не решился бы… — женщина шептала лихорадочно, закрыв глаза и покачиваясь взад-вперед. Из узких глаз Светланы катились слезы.

Я осторожно коснулся её руки, сжимающей ладошку Аяны.

Светлана открыла глаза и устало поднялась. Подошла медленно к окну, утирая широкое скуластое лицо. Сказала, не поворачиваясь:

— Ты прости, Артем… И тебя ударило-то как, ты-то уж ни в чем не виноватый, а сколько перенес уже… Следователю-то я сразу сказала, ни при чем ты, всё отец мой проклятущий виноват, а ты мальчик хороший, правильный… Даже слишком правильный, — в её голосе почему-то зазвучали сердитые нотки, и она повернулась ко мне, нахмурившись.

— Скажи-ка мне, Артем, вот что… Ты следователю говорил, что с Аянкой только дружишь и даже не обнимались, не целовались ни разу. Правду сказал или приврал маленечко? Ты пойми, я не ругать тебя собираюсь, просто это очень важно… Так что… Ни разу, ни хоть сколечко?

У меня в очередной раз запылали уши. И стыдиться-то вроде нечего, но я уже не раз жалел, что должен снова и снова признаваться и уверять кого-то в том, что: «НЕТ! НИ РАЗУ И НИЧЕГО!» Мотнув отрицательно головой, я тихо сказал:

— Нет… Светлана. Я один раз попробовал её обнять, но Аяна попросила больше так не делать. Мы были только друзьями. Ничего больше.

В глазах Светланы плескались боль и разочарование.

— Ну и зря, — выдохнула она с горечью. — Молодец, Артем. Хорошо воспитан, прямо рыцарь. И Аянка моя, тоже умница-разумница, честь сберегла, лежит теперь нецелованная. Только душу потеряла. Занялись бы вы любовью хоть раз, взял бы ты её кровушку, так была бы метка, могла бы она по ней дорогу найти, а там и в себя вернуться...

Я не сумел придумать, что сказать в ответ, и отвернулся, чувствуя, как и у меня набухают слезы в уголках глаз. Женщина, тяжело ступая, подошла к тумбочке. Налила воды, звеня горлышком графина в дрожащей руке о край стакана, пригубила.

— Светлана… — неловко произнес я, вспомнив, что собирался сказать.

— Что, Артем? — потерянно спросила она.

— Там у меня в машине Аянины вещи. Одежда, обувь, белье… Я принесу?

— А зачем? Ей это сейчас не нужно… — всхлипнула женщина.

— Так ведь встанет если...

— Встанет… Чудо будет, если встанет… Чудом только смилостивится отец, отпустит внучку! Он кровь свою забрал, как и грозил, как и обещал перед смертью! Ведь это он меня наказывает, меня! Он не простит, не простит уже никогда! За то, что наперекор пошла, что Аянку в город увезла, что имя свое сменила, от судьбы отказалась, мужнину волю приняла! И что на похороны дочку не пустила, хотя отец во сне являлся и требовал! Ведь я сама ей мысль об учебе в столице заронила, только бы подальше от деда спрятать! Но он и здесь её достал, и здесь дотянулся...

— Светлана… А с сундуком что делать? С этой одеждой, бубном...

— Артем! Ты что, не понял ещё?! Сожги это всё, пока сам не пострадал! Гори оно всё огнем… — Светлана разрыдалась в голос, грохнулась на колени и поползла к кровати дочки, причитая: — Прости, прости меня, Аянка, прости...

Не выдержав, я выскочил в коридор, добежал до поста с медсестрой, мирно листавшей журнал за чашкой чая. Вдвоем мы усадили Светлану на стул и заставили выпить успокоительное.

— Она отсюда уходит вообще? — спросил я дежурную шепотом.

Та пожала плечами:

— Мы ей в соседней палате постелили, там пусто пока. Пациентка всё равно под постоянным наблюдением должна быть, а персонала ужасно не хватает, кого перевели, кого на пенсию отправили, кто сам уволился...

Дежурная поджала губы и нехотя добавила:

— Оказалось, что у Светланы медицинский опыт есть. Сергей Александрович, заведующий отделением, с ней поговорил, глаза закрыл на то, что документов с собой нет, добро дал. Всё равно с этим кошмарным ремонтом в больнице черт знает что творится… Ещё сказал, что в данном случае лучше мамы никто за дочкой не присмотрит, а если вдруг очнется пациентка, так даже хорошо, если родное лицо сразу увидит...