Глава 27

— Артем… Артемка… Очнись, Артем… Пожалуйста, открой глаза...

Я хотел сказать, что мне уже нечего открывать, но с удивлением осознал, что никаких неприятных ощущений больше не было. Веки распахнулись легко. И удивленно заморгали, приспосабливаясь к новым условиям.

Вокруг меня была темнота… Но стоило остановить глаза на одном месте, как под взглядом мрак смущенно растворялся, светлел, клубясь дымными облаками, образовывал неясные, смутные формы, плавные и текучие, сменявшие друг друга и не прекращавшие движение. Я повернул голову и опознал первую знакомую мне вещь в этом мире. Всё ту же высокую и стройную березу, величественно уходящую вверх в темно-серое небо. Вот только это дерево имело черный ствол с многочисленными белыми пятнами и белоснежными ветвями, которые тихо покачивались и нежно позвякивали невидимыми колокольчиками.

Я поднял свои руки и с изумлением посмотрел на темные, аспидно-серые ладони, испачканные какой-то сияющей клейкой массой. Порезы на пальцах светились так, как будто внутри руки горела лампочка.

— Бубен держи! — раздался испуганный голос из-за спины, и я машинально ухватился за шаманский инструмент, который выпал из моей ладони и наполовину уже увяз в матовой черной поверхности, на которой я сейчас находился.

Рассудок, в отличие от удивительно легкого тела, работал с большим скрипом. Так медленно я, наверно, ещё никогда не соображал. Усиленно тупя, неуверенно спросил, пытаясь встать и повернуться на голос:

— А… Аяна?

— Сиди, не вставай! — чьи-то ладони с силой ухватились за мои плечи и легко удержали меня. — Если встанешь, можешь пропасть! — в словах девушки звучал страх.

— Аяна?

— Артемка, ты меня, наверное, никогда не простишь! Я так виновата перед тобой!..

— Аянк, да… — я попытался повернуть хотя бы голову, но мне тут же зажали глаза.

— Нет, не смотри!

— Почему?

— Не надо… Я тут маленькая, страшная и голая, — Аяна всхлипнула и прижалась к моей спине горячим телом.

Я попытался свободной от бубна рукой сдвинуть необычно сильную ладошку от глаз, но у меня ничего не получилось.

— Слушай, дай я хоть после смерти на тебя погляжу! И вообще я тут тоже голый! — осознание последнего факта пришло внезапно. Мозг явно не справлялся с обработкой поступающей информации.

— Нет! Ты не мертв! Не мертв! — вскрикнула Аяна и, задохнувшись на мгновение, торопливо зашептала в мое ухо: — Артем, ты… Ты молодец… Ты такое сделал, такое! Но тебе пора обратно! Здесь нельзя оставаться надолго, кровь быстро слабеет! — в голосе девушки слышался ужас.

— Ну Аян!

— Не открывай глаза!

Послышался слабый шорох, гибкое тело скользнуло из-за спины и прижалось к моей груди, я автоматически неловко приобнял Аяну. Бубен мне чертовски мешал, но я боялся выпустить его ещё раз. К моим губам торопливо прижались другие, горячие и живые. Слова оказались не нужны...

Я всё-таки приоткрыл глаза, разглядывая черно-белую маску черепа, неумело, но жарко целующего меня. Всё вокруг было как на негативной фотографии: светящиеся, как звездочки, зрачки в светло-серой радужке распахнутых глаз Аяны, наша аспидная кожа и черно-белые полосы рисунков на ней. Широкие черные полосы, на них ярко-белые, слабо искрящиеся мельчайшими алмазными гранями угловатые стрелки, нарисованные на мне, и волнующе плавные завитки на бархатной коже Аяны.

Девушка, не выдержав моего взгляда, смутилась, вырвалась из моих рук, отступила на шаг, съежилась и закрылась ладошками. Переступила с ноги на ногу и жалобно взмолилась:

— Артем… Всё… Ты посмотрел. Хватит, уходи, поторопись! Я уже закончила с бубном!

— Да… Уходить?.. А как?

— Забыл? Я же говорила!

Я кивнул, пожирая её глазами. Хрупкая девичья фигурка вздрогнула и распрямилась, сжав кулачки у груди:

— Артем, это не шутки! Закрой глаза, расслабься, стучи в бубен и представляй обычный мир! Цветной! Где кровь красная, огонь оранжевый, палатка зеленая… И неси бубен в мою палату сразу же! Хорошо?

— Хорошо...

— Ой, забыла!.. Маме передай, чтобы перестала дедушку ругать!

— Э… Ладно...

— Артем, закрывай глаза! Хватит на меня смотреть!

Аяна неуловимым движением снова скользнула за мою спину и ладошками заставила зажмуриться, при этом прижалась ко мне острыми горячими грудками. Зашептала отчаянно:

— Стучи же!.. Раскрашивай мир в цвета! Быстрее! Поторопись, пожалуйста! Возвращайся!

Я начал бить в бубен, но вот с «раскрашиванием» получалось не очень. Ранее я так хорошо сконцентрировался на белой равнине с серым небом, что теперь никак не мог отвязаться от этой картинки. Полотно с поляной и костром, нарисованное мной, раз за разом рвалось, и из-под него выползало белое бесконечное пространство.

Мне стало как-то неуютно, руки слабели, ног я просто не чувствовал.

Аяна отстранилась, чтобы не отвлекать меня, но это не помогло.

Промучившись ещё немного и окончательно лишившись сил, я устало опустил бубен на колени и прошептал:

— Не выходит.

Оцепенение, охватывающее меня, вдруг стало даже приятным, я как будто терял вес, словно погружаясь в теплую ванну. Всё явно заканчивалось.

Я сделал, что мог… Обидно, да… Зато теперь можно будет отдохнуть...

Вяло улыбнувшись этой мысли, я последним усилием заставил себя поднять веки.

Аяна, упав на колени передо мной, зажимала себе рот, чтобы не кричать, и я ещё раз ласково обвел взглядом её стройную нагую фигурку, обвитую плавными линиями рисунков на коже. По раскрашенным черным щекам из широко открытых глаз с безумными светящимися зрачками медленно текли прозрачные жемчужины слез.

Увидев мою расслабленную улыбку, девушка рывком вскочила:

— Нет! Артем, не сдавайся! Артем! Дедушка, пожалуйста! У него не получается! — безнадежно закричала она куда-то вверх, в пустоту.

И в следующий момент я услышал над собой хлопанье больших крыльев, крючковатые когти впились в мои голые плечи, острый клюв ударил в затылок, ослепительная вспышка взорвалась в сознании, а вслед за ней пришла дикая боль.

Воздух с хрипом врывался в мои горящие легкие, перед глазами пылали багровые круги, череп раскалывался на части.

— Артем, ..., братан, а ну дыши, су..., быстро!

В моей голове взорвалась новая вспышка, щеку обожгло болью, и я, уткнувшись лицом в колючий снег, очень медленно поднял руку, заслоняясь от нового возможного удара.

— Артем! Ожил?! Б..., скажи что-нибудь!!!

— Что-нибудь, — прохрипел я распухшими губами и скрючился от боли во внутренностях, подтянув коленки к животу.

— Что?! Чем помочь-то? В больницу?!

Я слабо мотнул рукой и выдавил, пережидая огненные вспышки в мозгу:

— Антох, отстань… Дай в себя… Прийти...

Антон, бессильно матерясь, прекратил меня теребить и встал, с ужасом глядя на мою тушку.

— Что тут… было? — едва шевеля непослушным языком, поинтересовался я, когда устал просто лежать мордой в снег и прилагать всё силы, чтобы не стонать громко.

— Да тут п… был полный! Ветруган дул такой, что я боялся — сосны попадают. У тебя, кстати, палатка сломалась, на неё здоровый сук свалился. Дуги треснули нах… А ты, б..., вырубился и вроде уже и не дышал даже. Я решил, что всё, тебя не в больницу, а в морг можно сразу тащить. А ты вдруг захрипел и задергался!

Антон, опасливо поглядывая на меня, кинул в почти прогоревший костер ещё пару поленьев.

— Слушай… Ну ты как ваще? У тебя получилось?

— Ага, — вяло откликнулся я. — Всё ништяк сработало. Почти по плану.

— Них… себе план.

— Да за… сь просто, — с гигантским усилием я перевалился на колени и начал вставать. Но голова тут же немилосердно закружилась, меня повело в сторону, и я грохнулся прямо рядом с костром.

Антон вскочил, и с его помощью мне удалось сесть.

— Может, тебе съесть чего? — озабоченно осведомился товарищ.

При мысли о еде мой желудок прицельно выстрелил в глотку струей желчи, и я опять повалился лицом вперед, пытаясь вывернуться наизнанку и выложить на снег собственные внутренности.

Антоха, по-моему, уже устал реагировать и только отсел подальше, наблюдая за моими мучительными судорогами.

— Попить дай, — прохрипел я, наконец. И, захлебываясь, жадно влил в себя чай, проливая горячую жидкость на чертову неуклюжую одежду.

— Бубен! — шею заклинило, и я повернулся налево всем телом, в дикой тревоге ища глазами выпавший из моих рук предмет гордости любого шамана. К моей радости, окровавленный бубен лежал спокойно на снегу, не собираясь никуда исчезать или проваливаться сквозь землю.

— Антох… Поехали в больницу.

— Ты что, в этом прямо поедешь?

— А б...! Слушай… принеси мою куртку из палатки, а?

Я потянул с себя одеяние через голову не перестающей кровить рукой, и от этого усилия мир перед глазами опять закружился веселым хороводом. Короче, я опять рухнул на землю, только на этот раз другим боком.

Антон снова поднял меня и помог попасть в рукава. Замотал распухшие порезанные пальцы моей же футболкой.

— Пошли в машину, — пробормотал я невнятно, судорожно хватаясь за бесконечно драгоценный бубен.

— А… А тут всё оставим что ли?

— Пошли, — я упрямо мотнул головой, и Антон, закинув мою свободную руку себе на плечи, потащил меня к Ниве.

Добравшись до цели по темному заснеженному лесу, я без сил рухнул на сиденье, начиная мелко дрожать, но не выпуская бубен из рук.

— Ты как… Помирать не собираешься? — с тревогой спросил Антон.

— Не, — желчно выплюнул я и закашлялся в комок из смятой футболки.

— Слух… Я всё-таки вещи соберу тогда. Я быстренько, оки?

— Давай.

Рачительная натура Антона не могла выдержать перспективы оставить столько ценных вещей на поляне без присмотра.

Пока он копошился и перетаскивал барахло, я как мог, так и вытер своей многострадальной футболкой большую часть жирной краски с лица. В голове шумело и трещало, но затылок, который я осторожно пощупал, боясь найти там проломленный череп, оказался совершенно цел.

Посмотрев в салонное зеркало, я убедился, что у меня ещё и кровь из ушей и глаз лилась. Красавчик. Хорошо, подсохла уже. Офигенный грим для фильма ужасов получился. Я с непонятной нежностью вспомнил про душевую в цокольном этаже Балашихинской больницы. И даже вредная медсестра-вуайеристка меня сейчас не смутила бы, тем более что, боюсь, от моего вида она бы заорала и убежала в ночь темную.

Антон хлопнул багажником в последний раз и, устало сопя, сел за руль.

— Ну что? Куда?

— Я ж сказал. В больницу.

— Уверен? Ты вроде оклемался чутка?

— Б..., Антох, не спорь! Не меня спасать надо!

— Не тебя? Ладно-ладно… Поехали, — при маневрах друг изредка опасливо косился в мою сторону.

Подрулив к больнице, мы пошли между корпусами в свете одиноких тусклых оранжевых фонарей. Было уже около полуночи.

— Что теперь? — вполголоса осведомился Антон, помогавший мне ковылять. В этот момент к головной боли присоединились мучительные рези в животе. Они составили достойную конкуренцию ощущениям в котелке на плечах, ещё недавно с легкостью перекрывавшим все остальные.

— Туда.

— Нас же не пустят! Ты на себя посмотри.

— Не кричи, а? Башка болит.

Дотащившись до крыльца служебного входа, я достал сотовый и, вглядываясь расфокусированными глазами в мутный запотевший экранчик, набрал номер Светланы. Потянулись длинные гудки, которые сменились вдруг короткими.

— Б…! Сорвалось...

Я нажал вызов второй раз. И очень усталый и удивленный голос Светланы произнес:

— Да, Артем?

Я раскашлялся, заперхал, но, наконец, справившись с собой, тихо выдавил в телефон:

— Вы можете выйти на улицу?

— Да. Сейчас?

— Ага.

— Бегу, — встревоженно отозвалась Светлана.

Я со стоном привалился к кирпичной стене и сполз по ней вниз.

— Артем, б..., может, тебя всё-таки в приемный покой?

— Да не бзди, — вяло ругнулся я. — Сейчас уже. Почти.

Медленно тянулись секунды. Или даже минуты.

— Что-то она не очень торопится, — буркнул Антон.

Я не ответил, с закрытыми глазами полностью погрузившись в свой буйный внутренний мир, в котором бушевали торнадо, кислотные дожди, пожары и землетрясения.

Заскрежетал ключ в замке, и деревянная старая дверь, выкрашенная грязной бежевой краской, открылась. Светлана побежала ко мне, а в дверном проеме как грозная статуя Медузы Горгоны стояла и хмурилась на меня знакомая медсестра.

— Артем!

Собрав все силы, я поднялся.

— Артем, ты что, пьяный? Тебя побил кто-то?

Антон топтался рядом, не рискуя ничего объяснять.

— Светлана, — мой голос опять мне отказал, и я раскашлялся, потом сипло произнес: — Отнесите… В палату.

Мама Аяны недоуменно посмотрела на пакет с бубном, взяла его из моей руки и заглянула туда.

— Ты что, — начала она возмущенно, но я прижал окровавленный палец к губам и шепнул:

— Не надо. Подсуньте бубен. Ей под левую руку. Ещё раз ладонь порежьте. И положите на центр. Там, где бурое пятно. И молитесь.

Испуганные черные глаза Светланы закрылись на мгновение, её скуластое лицо исказилось, но, взяв себя в руки, она кивнула:.

— Я поняла.

Щурясь от головной боли, я всматривался в лицо Светланы, пытаясь понять, не говорю ли впустую.

— Чтобы её кровь… смочила центр. Ясно? И ещё… Аяна просила…

— Аяна?!

— Тише… Не ругайте дедушку. В смысле, вашего папу. Он не виноват. Он меня спас. Наверное...

Светлана на миг зажмурилась, отступила назад, неверяще шаря глазами по моему лицу, и стала, спотыкаясь, подниматься по ступенькам. Что-то сказала медсестре, отчего та одарила меня сердитым взглядом и, уходя вслед за мамой Аяны в здание, раздраженно хлопнула дверью.

Всё.