Глава 11

Ко мне бросились двое экспертов, помогли подняться и отойти в сторону. Когда я несколько раз сплюнул вязкую горькую слюну, потусторонний плач вроде бы стих, оставив только звон в ушах. Денис сбегал за термосом, налил чая в крышку-стакан и, озабоченно глядя, передал мне. Поодаль самый пожилой из экспертов, тот, с чемоданчиком, вполголоса что-то выговаривал следователю. Когда немного отпустило, я даже сумел расслышать последнюю фразу:

— У тебя подозреваемый сам уже на труп похож, ты чего творишь, Долотов?!

Следователь успокаивающе поднял руку и что-то проговорил, потом направился ко мне:

— Так, скоро заканчиваем. Осталось немного. Тишина, запись! Артем Григорьевич. Повторите вслух, что именно произошло между тем моментом, когда вы подошли к потерпевшей, и тем, когда она упала на колени.

— Когда я подошел к потерпевшей и когда она упала на колени… — тупо повторил я, не понимая, о чем говорит Долотов.

— Да. Что вы сделали перед тем, как она упала на колени?

Я продолжал тупить, и он не выдержал:

— Куда и как вы ударили её?

— Дмитрий Викторович! — неожиданно возмутился Денис, всё ещё стоящий с термосом в руках. — Это же наводящий вопрос! Нельзя же!

Я вздрогнул, приходя в себя и наконец осознавая, к чему клонит следователь.

Тот холодно сказал, хмуро покосившись на Дениса:

— Да. Это некорректно, можете не отвечать.

Собравшись, я как можно тверже произнес:

— Когда Аяна упала на колени, я находился в десятке шагов от неё, снимая на камеру. Потом я подбежал к ней, чтобы оказать помощь. Я! НЕ! БИЛ ЕЁ! — мой голос сорвался в крик.

Сжав кулаки, я упрямо смотрел в ненавистное холодное лицо следователя. Тот, как будто мы продолжали непринужденную беседу, совершенно спокойно произнес:

— Денис, положите термос и встаньте вот сюда, попробуем промоделировать другую версию событий. Сравним оставленные следы.

Молодой эксперт сделал несколько шагов по не истоптанному ещё сугробу и остановился.

Долотов быстро зашагал к нему, встал перед ним и сделал вид, что бьет того по щекам. Справа, слева. Затем сделал паузу и коротко, профессионально, без размаха, но с доворотом корпуса, используя массу тела, ударил Дениса в солнечное сплетение.

Нет, показалось. Почти ударил.

В последний момент следователь ухитрился остановить движение. Молодой эксперт непонимающе смотрел на кулак у своей груди, а Долотов быстро и настойчиво произнес:

— У тебя перехватило дыхание, падай на колени, потом на бок и скорчись.

Денис выполнил указание. Следователь опустился рядом с ним, грубо перевернул на спину. Приподнял и опустил голову эксперта. Встал и потащил его под мышки. Сделал десяток шагов, опустил на снег и предложил человеку с камерой и фотоаппаратом.

— Игорь Иванович, зафиксируйте, пожалуйста, что у нас с Денисом получилось.

Пронаблюдав за съемкой, Долотов хлопнул в ладоши и объявил:

— Всем спасибо за работу. Собираем всё, что есть на поляне, возвращаемся в машины.

— Слышь, Долотов, давай потом на обед. А парня — в медпункт. Квартиру без него осмотрим, только мешать будет, — буркнул пожилой эксперт, и следователь, задумавшись, кивнул.

— Вы согласны на осмотр своей квартиры? Желаете присутствовать при этом? — официально обратился он ко мне.

Меня снова стала бить дрожь, и я мотнул головой:

— Н-не желаю. Ищ-щите, что х-хотите. П-по з-закону.

— Конечно, конечно. Понятые, всё как положено. И соседей опросим, — сухо пообещал следователь и замолчал, наблюдая, как снимают и упаковывают мою палатку, всё её оставшееся содержимое, кувшинчики и даже несколько угольков из погасшего костра.

Когда мы выехали на Балашихинское шоссе, следователь тронул водителя за плечо:

— Сначала на пост ГИБДД заедем. На Щелковском.

На посту Долотов, ничего не поясняя, зашел внутрь помещения, пробыл там несколько минут и вернулся в машину.

— Всё, возвращаемся и обедаем. В 15:00 повезешь нас в Москву по этому адресу, — проинструктировал следователь эксперта за рулем и откинулся на сиденье, прикрыв глаза.

В здании милиции в холле навстречу нам кинулась моя мама, но её тут же придержал за руку низенький полный человек с большим носом. По указанию следователя меня повели в медпункт, а сам Долотов остался разговаривать с этим коротышкой — насколько я понял, моим адвокатом. В медицинском кабинете мне измерили давление, выслушали и вручили несколько таблеток:

— Что это? — подавленно спросил я.

— Глюкоза, витамины. Как давно вы ели и что? — худая высокая женщина с вытянутым неулыбающимся лицом что-то записывала в журнал, не особенно интересуясь моими ответами.

— Э… Сухарь… часа два назад. Утром чай пил.

Она наконец оторвала глаза от писанины, и на её лице появилось неудовольствие:

— Так, почему?..

Мой конвоир пояснил:

— Да его Долотов сначала на допросе прессовал, а потом на место происшествия сразу потащил. Вот только доставили назад.

— Можете подать жалобу, — морщась, посоветовала мне врач. — Адвокату своему скажите, он тут уже больше часа в холле топчется.

— Не надо. Не буду.

— Ваше право, — с некоторым облегчением признала врач и расписалась в листке.

— Веди в камеру, пусть ему обед принесут, — обратилась она к охраннику и посмотрела сурово на меня: — Так, а вы должны поесть. И отдыхайте.

— А можно? — я замялся...

— Что ещё?

— У меня голова кружится...

— Низкий сахар, — отрезала женщина, не дав мне договорить.

— И слуховые… галлюцинации, — признался я.

Врач поджала губы:

— Головой не ударялись вчера?

Она снова села за стол и что-то дописала в документах. Поставила дату, подпись, достала ключи, открыла запертый медицинский шкафчик и вручила мне капсулу.

— Легкий транквилизатор. У вас шок. На ночь получите ещё одну. Идите, идите уже.

Едва я успел проглотить давно остывший обед, как дверь снова открылась:

— Юраев, на выход. Свидание с адвокатом.

Аарон Моисеевич, так представился мой защитник, начал с того, что полным укоризны голосом принялся меня отчитывать:

— Артем Григорьевич! Вы умудрились изрядно осложнить свое положение необдуманными поступками.

— Вы про который? — мрачно вклинился я в поток его слов.

— Вы! Не должны! Были! Говорить! В мое отсутствие! — адвокат для убедительности стучал по папке с документами, сердито уставившись на меня.

Я пожал плечами. Голова снова начала болеть, и я устало потер виски. Транквилизатор если и действовал, то слабо, временами я продолжал слышать плач. Существенно тише, чем там, на поляне, но… когда плач заканчивался, я начинал мучительно вслушиваться и нервничал в результате ещё больше, а возобновляющиеся рыдания принимал даже с долей облегчения.

— Я могу поговорить с мамой?

— Да, разрешение получено, но сначала, юноша, я хотел бы, чтобы мы с вами таки обсудили положение вдвоем. Не думаю, что вы готовы рассказывать при матери все пикантные подробности, — глаза адвоката, сильно увеличенные толстыми линзами очков в массивной оправе, прищурились.

— Зря не думаете, — съязвил я. — Правду, только правду и ничего, кроме неё. Я тут.., — едва удержав чуть не вылетевшее ругательство, закончил: — Я тут исповедуюсь натурально, голова болит так, что и захотел бы соврать, не сообразил бы что, поэтому рассказываю всё как есть.

— Голова болит? — оживился адвокат. — Нужен медосмотр.

— Да был уже, — отмахнулся я зло. — Здоров я.

— Жаль, — явно расстроился Аарон Моисеевич. — А обращаются с вами как?

— Нормально. Всё в порядке, — буркнул я. — Так с мамой можно увидеться?

— Точно хотите при ней всё рассказывать?

— ДА!

— Спокойно, спокойно, не нервничайте. Сейчас-сейчас.

Адвокат подошел к двери, постучал и переговорил с охранником, показывая ему какую-то бумажку.

— Артемка! — плачущая мама обняла меня, и в течение нескольких минут я пытался её успокоить.

Язык у меня тем временем стал потихоньку заплетаться, и чуткое родительское ухо тут же это уловило:

— Ты как себя чувствуешь? Тебя били? Нет, ты скажи, тебя били? Ты ненормально говоришь!

— Мам… Никто меня не бил. Просто врач таблетку дала. Чтобы не нервничал. Транквилизатор какой-то. Всё нормально, правда. Можно всё-таки я начну рассказывать, пока не отрубился из-за этой таблетки? — И неохотно объяснил: — А то меня стало в сон клонить.

Пока я говорил, Аарон Моисеевич быстро черкал заметки в толстом блокноте. Под конец мне опять стало откровенно хреново, но я мужественно держался, чтобы не пугать маму ещё больше.

— Так… — протянул наконец адвокат. — То есть сейчас следователь в Москве осматривает вашу квартиру. Без постановления суда, чудненько. Или вы на это согласились?

— Согласился, — не стал отпираться я.

Адвокат поджал неодобрительно губы:

— Зря. М-да… Ещё одно неверное решение. Но ничего не поделаешь. Скорее всего, вернется он поздно, рабочий день закончится. Что ж, Артем, сегодня вы ещё ночуете здесь. А завтра истекает срок задержания и будет суд, на котором всё решится. Постановления о возбуждении уголовного дела в документах нет, значит, следователь пока ничего не накопал ни на сто одиннадцатую, ни на сто тридцать вторую. Для последней ему требуется либо заявление от потерпевшей, а она без сознания, либо постановление прокурора, а тому нужны веские доказательства вины. Родственники потерпевшей ещё не появлялись, так ведь?

— Понятия не имею, — признался я. — Вы можете позвонить и спросить, как там Аяна?

— Конечно, обязательно позвоню и всё-всё выясню, что и как. Очень плохо, что пропала камера. Но в любом случае у стороны обвинения почти ничего, кроме косвенных улик, нет. Так что Артем и вы, Мария Игоревна, успокойтесь и расслабьтесь. Всё будет в порядке. Я забираю копии документов с собой, сейчас мне надо ехать, но вечером подробно их изучу и подготовлюсь к завтрашнему слушанию.

Охранник вывел меня из комнаты, и я лишь успел заметить, как мама, молча сидевшая во время моего диалога с адвокатом, опять расплакалась.

Несмотря на вторую капсулу, проглоченную на ночь, спалось мне плохо. Я снова и снова видел черные ветви-руки березы, тянущиеся ко мне, падал во сне на холодную землю, покрытую опавшей листвой, и корчился от боли.

Утром я чувствовал себя отвратительно. Одежда, из которой я не вылезал всё это время, пропотела и воняла, я третий день не брился, грязная голова чесалась, в горле стоял паскудный металлический привкус.

Умывшись после невкусного завтрака холодной водой, я маялся ожиданием. То ложился, то вскакивал и принимался мерить ногами камеру. Без привычных часов на руке о времени можно было только гадать. Мимо по коридору кто-то ходил, хлопали двери, звякали ключи. И уже привычный, неслышный никому, кроме меня, захлебывающийся плач временами доносился издалека.

Интересно, схожу я с ума или уже сошел? Можно ли быть сумасшедшим и связно мыслить? Или мне только кажется, что я разумен, а со стороны всё выглядит иначе?

Принесли обед. Унесли поднос с грязными мисками. Ожидание. Плач. Звук шагов, шарканье по линолеуму. Звяканье ключа где-то рядом, скрипящая и хлопающая при закрывании дверь, звяканье ключа. Плач. Плач. И снова плач. Захлебывающийся горем и болью.

Аяна? — мысленно обратился я к неизвестному рыдающему призраку.

Нет, никакого эффекта.

А что делать, если она вдруг ответит в моей голове?

Аяна, это ты? Аяна! Это ты плачешь?! — закричал мысленно.

Не отвечает, хнычет. Звук шагов. Я сидел на койке, прислонившись спиной к холодной, выкрашенной грязно-зеленой краской стене. Умел бы молиться — молился бы. Кому угодно. Лишь бы Аяна пришла в себя. Чтобы закончился этот кошмар. Но я не верил, что кто-то наверху или где-то там ещё следит за нами.

Аянк? Пожалуйста, ответь! Аян, перестань плакать… Аяна… Я просто схожу с ума… Даже если кто-то всем управляет, то какое ему дело до наших желаний… Правда, Аян?.. Просто вот так случается… Позавчера всё ещё было хорошо… А потом — ужасно...

Плач. Звук шагов. Звяканье в моей двери. Проскрежетал ключ в замке, и дверь открылась. Я медленно повернул голову на затекшей шее и посмотрел непонимающе на охранника. Черт, как же застыло всё тело. Сколько времени я просидел без движения?

— Юраев, на выход.