Глава 30

Там, в Забытых Королевствах, я, собственно, и проводил время почти безвылазно. Пока четвертого января мне не позвонил следователь.

— Здравствуйте, Дмитрий Викторович.

— Здравствуй, Артем.

Голос Долотова звучал не очень уверенно, словно тот колебался, не делает ли что-то неправильное.

— Что-нибудь случилось?

— Да. Я решил, что стоит об этом сказать тебе и...

— Алисе?

— Мы взяли подозреваемого. — И следователь поспешно предупредил: — Артем, только это не для распространения, сам понимаешь.

— Ага. Понимаю. А уверенность есть? Точно он?

— Шахматная доска. И пуговицы, — коротко ответил Долотов.

— Три?

— Четыре. И он охотился за пятой. Взяли на живца. С поличным. Мы предполагали, что он захочет устроить себе новогодние каникулы. Взяли благодаря тебе, Артем.

— Так кто он?

— Нет, извини, пока большего не скажу. Ты передашь?..

— Обязательно. Спасибо вам!

— Тебе спасибо, Артем. И Алисе, — всё-таки выдавил из себя следователь. И, подумав, добавил: — Твои показания мы к делу приобщили.

— Это как? — поразился я.

— Ну… Не совсем твои. Вроде как нам анонимный звонок поступил с описанием подозреваемого и его машины.

— А… Толково.

— Звонок нам якобы отследить не удалось, но появились сведения для проверки. Ну, до свидания, Артем.

— Поздравляю всю следственную группу! С Новым годом!

Следователь что-то невнятно буркнул и отключился.

Как только я положил телефон на стол и вернулся к игре, рингтон зазвучал снова. Не отрывая взгляда от монитора, я нашарил мобилку и вжал кнопку приема звонка:

— Да?

— Привет, Артем… — голос Аяны звучал тихо, напряженно, но вполне разборчиво.

— Привет, — сухо произнес я, ставя бой на паузу.

— Ты дома сейчас?

— Да.

— Мне можно зайти? Через полчаса где-то...

— Заходи. Свою одежду заберешь заодно. И скажешь, что с остальными вещами делать.

— Хорошо, — едва слышно прозвучало в ответ, и послышались короткие гудки.

Я отжал паузу, и мой герой тут же рухнул от прилетевшего файербола.

— Б…! Раз пять я пытался переиграть этот бой, загружая сохраненки, но тщетно. Похоже, рано я этот квест взял. Надо опыта в другом месте поднабраться. Или что-то хитрое придумать. Я поднялся из-за компьютера и с хрустом распрямил скрюченную спину. Обвел взглядом бардак в комнате, открыл форточку и стал прибираться — пивные банки и бутылки выкинул, кровать заправил, крошки со стола смахнул.

Запиликал дверной звонок.

Аяна выглядела лишь чуточку лучше той бледной восковой фигуры, которая неподвижно лежала на больничной койке. Только на щеках какой-то нездоровый румянец был. И глаза прятала, снимая новенькую дешевую куртку и разматывая шарф.

Я стоял, подпирая стену, скрестив руки на груди, холодный и спокойный. Молча терпеливо ждал, не помогая раздеваться и вешать одежду.

С собой Аяна принесла какой-то большой и плоский пакет.

Календарь настенный подарить решила, что ли? Очень, очень новогодний презент. Надо же будет, наверное, чем-то отдариться. А… ну, я всё равно должен ей копию видеозаписи отдать. Чем не подарок? На память.

— Можно? — произнесла тихо Аяна, указав на дверь в санузел.

— Конечно, — ответил я удивленно и, чтобы не смущать, пошел на кухню ставить чайник.

Пока она там возилась, вода успела вскипеть, и я налил две кружки чая. Одну себе, другую Аяне. Девушка тихо вошла и несмело села на отставленный табурет. Я опустился напротив, привалился к холодной стене и отхлебнул напиток. Чем хороши забинтованные пальцы — можно горячую кружку держать и не обжигаться.

— Артем.

Я промолчал.

— Ты прости, мне очень неловко. Я столько раз уже за эти дни придумывала, как и что мне говорить, но...

— Да ничего не говори, — разрешил я. — Давай просто посидим напоследок, помолчим, чайку попьем на дорожку. Я так понимаю, вы с мамой улетаете?

— Да, но мне обязательно нужно… Я хотела тебя попросить...

— Отвезти вас в аэропорт. Если прям сейчас, то не могу, пиво пил. А когда рейс? Давай знакомому позвоню, он подбросит.

— Нет!

Хм, да она никак рассердилась? Ух, страшно-то как...

— Артем, пожалуйста, дай мне сказать! Ты очень хороший человек, но твоя манера додумывать за других немного раздражает!

Я пожал плечами:

— Молчу-молчу. Говори.

— Ты очень добрый, щедрый и хороший!

Забавно, когда это произносят таким тоном. Но? — добавил я мысленно про себя, внимательно разглядывая лицо Аяны.

— Я очень виновата перед тобой, — голос девушки опять упал и зазвучал глухо.

Поморщившись от того, что она сейчас будет мучительно оправдываться, я отрицательно мотнул головой, но Аяна, хмурясь, продолжала, старательно смотря в свою кружку:

— Я принесла тебе много зла. И твою семью затронуло. И перед своими родными я виновата.

Да уж… Вот насколько я сумел мнение составить о твоих родственниках, заклюют, загнобят, забыть не дадут никогда. Удачи, девочка, она тебе понадобится.

— Но главное — это ты, — продолжила Аяна после длительной повисшей мрачной паузы. — Я возвращаюсь на родину и, скорее всего, уже не вернусь.

— А универ? — не удержался я от вопроса.

Девушка хмуро подняла на меня глаза:

— Ты бы знал, с каким боем я сюда летом приехала. А теперь...

После такого фиаско тебе никогда не дадут второй попытки, — без труда расшифровал я не произнесенное, но повисшее в воздухе.

— И ты на меня злишься.

Я снова покачал головой, но Аяна не обратила на это внимания и снова уставилась в кружку.

— Ты злишься, обижаешься на меня и считаешь, что это несправедливо. Ты сделал так много...

А получил так мало. Но никто ведь награду и не обещал. Обижаться не на что. А справедливость — она не в этой жизни.

Я продолжал молчать, не очень понимая, зачем Аяна всё это говорит.

Смысл-то какой? К чему клонишь, давай уже к делу переходи...

— Ты очень хорошо владеешь собой и умеешь скрывать свои чувства. Только злобу и обиду нельзя так душить. Сами они не исчезнут. Будут грызть тебя изнутри.

Охренеть. Это что ещё за психоанализ вдруг пошел?

— И, — голос Аянки чуть дрогнул, — когда ты встретишь другую девушку… Ты не будешь с ней таким же добрым и щедрым, каким был со мной.

Да, таким лохом, надеюсь, уже не буду, — мысленно согласился я.

— У тебя очень красивая душа. А от скрытой злобы она подурнеет.

Да с чего она взяла, что я злюсь?! Я спокоен. Нет, если глубоко копнуть, ну да… ну, злюсь, конечно… Немного. Ну и что, пройдет. Со временем. А вообще, молодец, круто завернула! Во время моих мухоморных глюков мы и впрямь друг у друга душу видели. И у Аянки очень симпатичная душа. Маленькая только ещё. Как подросток, неразвитая, невинная девочка. В реальности она взрослее выглядит.

— Поэтому ты… Поэтому я должна тебе… Тебе нужно меня… — Аяна покраснела как вареный рак, опустила голову ещё ниже и замолкла.

Трахнуть, что ли???

Я обалдело смотрел на неё, не веря своим ушам и чувствуя, как кровь резко приливает к лицу. И не только туда. Пришлось поерзать на табуретке, чтобы… поправить положение.

— Наказать, — почти прошептала Аяна и замолчала.

В мою голову непрошено полез какой-то хентай в диапазоне от жесткого БДСМ до игривого «о да, накажи меня, папочка, я очень плохая девочка». Но вслух я только неуверенно выдавил:

— Ты чего? С дуба рухнула?

— Нет, — угрюмо отозвалась девушка. — Ты должен меня наказать.

— Ничего я не должен! — Поднявшаяся вдруг волна ярости захлестнула мозг, делая всё ясным и четким, смывая непонятные колебания. Автоматическая реакция на попытку принуждения. — Я делаю выбор сам. Я тебя прощаю. Вопрос закрыт.

И иди нах… отсюда!

Аяна хотела что-то запальчиво ответить, но запнулась. И уныло согласилась:

— Нет, конечно нет. Ты ничего не должен мне. Должна я. И поэтому прошу тебя наказать меня. Пожалуйста.

— Да нафиг мне это нужно? — холодно поинтересовался я, справившись с собой. Возбуждение схлынуло, оставив опустошенность и усталость.

Нас уже ничто не связывает. Отгорело. Ты уезжаешь, ну так всё, свободна. Вали давай, какое наказание, о чем речь? И вещи забери, я не фетишист, чтобы твое белье себе на память оставлять. Шрамов на руках вполне достаточно.

— Это мне нужно. Я тебя прошу. Я должна.

Ну твою же мать, как тебя выпроводить, пока я не сорвался?

— Господи, — со вздохом уточнил я, — а ты кому и что должна?

Аяна что-то пробормотала.

— Не расслышал.

— Дедушке, — чуть погромче произнесла Аяна, продолжая смотреть в кружку.

— У тебя чай остынет, пей, — посоветовал я и, встав, отвернулся к окну.

На улице красиво падали пушистые хлопья снега.

Дедушке она должна, значит...

— То есть это дедушка тебе такую идею подсказал?

Аяна снова что-то прошелестела под нос, и я ещё раз металлическим голосом жестко произнес:

— Так, сказала «а» — говори и всё остальные буквы. Нормально говори, а не бурчи под нос.

— Да! — звонко и обиженно ответила Аяна. — Только не подсказал, а приказал! Велел мне при первой же встрече с тобой сразу попросить тебя об этом. Сразу же, понял? Как только заговорим, не мешкая! А если ты откажешься, значит, я недостаточно старалась. Плохо убеждала. И тогда будет что-то ужасное. Это не шутка! Он будущее видит!

— Погоди… Так это потому мне нельзя было приезжать к тебе в больницу?

— Да! — в её голосе послышались слезы.

В свете новых сведений недавние столь болезненные диалоги по телефону начали выглядеть совсем иначе.

Аяна шмыгнула носом, и я, машинально открыв ящик стола, вручил ей салфетку.

Наступившее молчание можно было резать ножом и намазывать на хлеб.

Наконец — спустя пару минут и пару тысяч промелькнувших в сознании мыслей — я осторожно поинтересовался, снова при этом покраснев:

— И что значит «наказать тебя»? Как наказывать-то надо?

Аяна зашуршала пакетом, прихваченным из прихожей, и протянула мне ивовый прут, свернутый кольцом и перевязанный ленточкой.

И бантик розовый, как миленько, чтобы не раскрутился.

Я взял в руки нефиговую такую лозу почти в палец толщиной, неумело очищенную от мелких веточек. Более толстый конец был измочален, как будто его бобры жевали. Сразу видно: и нож тупой, и девчонка неумелая — пыталась сначала под прямым углом прут срезать, а потом крутила и выламывала.

— Долго возилась? — не удержавшись, спросил зачем-то.

Аяна кивнула, не поднимая глаз.

Я прошел в комнату, взял свой нож, вернулся на кухню и одним плавным движением под углом выровнял срез.

Заговорил серьезно:

— Слушай, я не могу тебя бить. Мне это противно. Это неправильно. Ты и так еле выжила. Ты всё ещё слабая. Это дикость какая-то.

А чертик-то в душе в ладошки хлопает: давай, давай, выдери её по голой… опе! Она это заслужила!

— Не бить. А наказывать, — сумрачно поправила меня девушка.

— Ну слушай… Кто я тебе вообще? — бросив в сердцах розгу на стол, я присел рядом с Аяной на корточки, заглядывая ей в глаза.

— Человек, который спас мне жизнь, рискуя своей, — мгновенно, не задумываясь и не пряча взгляда, ответила Аяна. — Благодаря тебе я второй раз родилась.

Слова, красивые слова. Вызубренные, подготовленные, проговоренные многократно. Рассудочные. Пустые.

Она сидела неподвижно, даже не дернулась навстречу мне. Если бы коснулась меня, взяла за руку, да хоть капельку потянулась навстречу… Ну же… Нет.

Теперь я её второй папочка. Круто. Так понимаю, что об инцесте не может быть и речи. Только розгой и остается сублимировать.

— Мне что… — тихо, но в её голосе опять послышались слезы, — на коленях тебя упрашивать?

Я рывком выпрямился. О'кей, Аяна. Уважим дедушку.

— И как мы это сделаем? — боюсь, что в моих словах прозвучало намного больше разнообразных эмоций, чем мне бы того хотелось. Спокойствие сохранять было трудновато.

Аяна молча встала и направилась в комнату, всё ещё сжимая в руке пустой пакет. И я только сейчас обратил внимание, что девушка шлепала босиком. Вот чего она в ванной возилась, оказывается. Колготки из-под юбки снимала. И… интересно, остальное тоже?

Не чувствуя ног и почти не дыша, я направился за Аяной. Девушка остановилась у кровати, застеленной всё тем же мохнатым клетчатым пледом, и смотрела в пол. Потом набралась храбрости и произнесла:

— Можешь отвернуться?

Я молча уставился на вешалку в коридоре. За моей спиной что-то прошуршало. Сердце колотилось как бешеное, штаны натянулись палаткой.

— Всё, — послышалось тихо.

И я посмотрел на Аяну, которая, как и тогда, лежала на моей кровати вниз лицом. Её шерстяная юбка была задрана вверх. А ниже талии тело прикрывала тонкая ткань. Небольшой прямоугольный кусок простыни или что-то вроде того. Грамотно девочка подготовилась. Продумала сцену.

Чувствуя, как предельное возбуждение сменяется разочарованием и новой обидой (на Аяну? на себя?), я шагнул вперед и встал рядом с кроватью. Сгибать перебинтованные пальцы было всё ещё больно, поэтому прут пришлось взять левой рукой.

— Готова? — зачем-то уточнил я и, получив подтверждающее мычание, неловко и несильно хлопнул по белой простынке. Выступающие под тонкой материей круглые холмики сжались при ударе, напряглись, но тут же расслабились.

Аяна повернула ко мне голову, опираясь на локти, и, сжимая кулачки, попросила:

— Не так, сильнее.

— Блин, — всё-таки не выдержал я, делая последнюю попытку прекратить эту безумную, бессмысленную дурь. — Ну зачем это надо-то? Я уже не сержусь ни капли. Только ради твоего дедушки? Да пошел он… в астрал!

— Это мне надо, — упрямо и твердо ответила Аяна. — Иначе я себя не прощу. И тебе нужно черноту из души вырвать. С болью. Иначе и ты не простишь.

— С твоей болью что ли? Жертвуешь собой, да?

— Да бей ты уже! — рассердилась девушка, и я, вдруг озверев, отступил на шаг и от души приложил её розгой. От плеча, с разворотом корпуса, с оттягом. Со всей дури. Как противника на фехтовальном спарринге. Как бездушного «болвана» -манекена, отрабатывая тяжелый рубящий удар сверху вниз, пробивающий вражескую защиту, вкладывая всю силу в кончик оружия, свистящей дугой вспарывающий воздух.

Аяна задохнулась от боли и лишь через несколько мгновений тихонько заскулила. Перевела дух и прошептала сквозь слезы:

— Прости, Артем.

Испугавшись собственной вспышки, я застыл, смотря, как на мгновенно вспухшем на нежной коже багровом рубце проступают мелкие кровавые бисеринки. От сильного скользящего удара простынка слетела, несмотря на то, что Аяна подсовывала края материи глубоко под себя. Угрожающе расправивший крылья «орел» на левой ягодице девушки выглядел теперь сидящим на окровавленной земле.

— Всё, — решительно сказал я, морщась и отворачиваясь от дела рук своих. — Хватит.

— Нет, не всё! — Девушка торопливо поправила на себе полотно и вцепилась в него руками, натягивая ткань. — Давай! Бей! Ещё!

Тебе мало. О'кей.

Удар. И всхлип:

— Прости, дедушка...

Удар.

— Мамочка, прости!

— Всё?

— Не-ет.

Я бил. Не так жестоко, как в тот раз, но и не жалея, не сдерживая руку. С каждым ударом что-то ломалось у меня внутри. Как скорлупа при рождении птенца. Или, скорее, взрезалось, как блестящая жесть консервной банки под безжалостным стальным ножом.

Пока при следующем взмахе прут не переломился. Прямо в воздухе, на лету. Пополам. Так не могло быть. Но это случилось на моих глазах. Невероятно.

Я стоял, тяжело дыша, и тупо разглядывал белый излом гибкой ивовой лозы в палец толщиной.

Рыдающая Аяна измученно покосилась на меня снизу вверх и, увидев обломок, выдохнула:

— Спасибо, дедушка...

И потянула вниз подол.

Я машинально отступил на шаг, позволяя девушке слезть с кровати и побрести в ванную. Аяна мучительно медленно заковыляла босиком, придерживая обеими руками тонкую ткань юбки, чтобы материя не прикасалась к пострадавшим местам.

Блин… Да… Не ожидал от неё… И от себя...

Взбудораженные мысли крутились в голове. Я чувствовал растерянность и стыд. А ещё почему-то непонятную гордость (за кого?). И признательность (кому?). И щемящую жалость. И глухую тревогу. И ещё до черта всего. Вот чего точно не осталось, так это какой-либо обиды.

Искупление. Очень странный «подарок». На прощание. Ведь она улетает. И, скорее всего, насовсем...

Дверь ванной открылась, переодевшаяся и наскоро умывшая лицо Аяна со смущением и тревогой жалобно посмотрела на меня. Не выдержав переполняющих меня эмоций, я быстро подошел к ней и прижал к себе. Уткнувшись мне в плечо, она тихо расплакалась, мелко дрожа всем телом. А я беспомощно и нежно прикоснулся губами к блестящим черным волосам, вдыхая её аромат. К высокому влажному прохладному лбу. Стал сцеловывать катящиеся соленые слезы из зареванных покрасневших глаз. И склонился к поднятым навстречу горячим, распухшим искусанным полуоткрытым губам, с силой прижимая хрупкую девушку к себе.

Но тут в кармане её куртки зазвенел телефон.

Аяна неохотно высвободилась из моих рук и подошла к вешалке.

— Кто звонит? — спросил я хрипловато.

— Никто. Это будильник. Мне пора.

— Пора? — я вздрогнул, возвращаясь в реальность.

— Да. — Аяна, пряча глаза и болезненно морщась, торопливо натягивала новенькие сапоги.

— Но… Подожди… Я провожу.

— Не надо. Пожалуйста, не надо. Я сейчас снова буду плакать. Не хочу, чтобы это было последним, что ты запомнишь.

— Такси вызову?

— Нет, Артем, всё уже сделано. Пока. — Аяна надевала куртку.

— До свидания… — Я чувствовал дикую растерянность и пустоту.

Как глупо. Нет. Ерунда какая-то. И что… И всё?

— Прощай, Артем… Найди себе хорошую девушку… Без этих… проблем.

Меня как будто ударило. Она действительно вела себя так, как будто мы уже никогда не увидимся!

— Подожди… Нам нужно поговорить… И вот, это твое, держи, это твоя одежда, я всё собрал… А сундук?!

— Спасибо, — Аяна, криво и жалобно улыбаясь, взяла у меня увесистый большой аккуратный пакет. — Артем, насчет остального — потом, хорошо? Не сейчас. Я знаю твой номер… Позвоню, когда прилетим. Мне уже пора. Извини.

— Но… Алиса! — вспомнил я вдруг. — Ты не знаешь, что с ней? Она замолчала, её не слышно! Нужно сказать ей, что её убийцу поймали!

— Правда? — Аяна ещё раз жалко улыбнулась, с усилием приподнимая уголки губ. — Я думаю, Алиса уже знает. — Тихий судорожный всхлип. — Но тебя она больше не побеспокоит. Дедушка её отпустил.

— В каком смысле «отпустил»?

Аяна, уже держась за дверную ручку, тоскливо и жадно смотрела в мои глаза, сбивчиво выдавливая из себя объяснение:

— Она теперь счастлива там. Куда уходят все обычные люди. Это дедушка сделал. Чтобы Алиса случайно и тебе не помешала, как мне тогда...

— Понятно. Мудрый у тебя дедушка.

— Что есть, то есть. — Аяна ещё раз скривилась в жуткой улыбке и, сама рывком сделав шаг навстречу, поцеловала меня. Торопливо, неловко, горячо и солено. Повернулась и, снова расплакавшись, выбежала из квартиры.

Я машинально запер дверь и остался стоять в прихожей, невидящим взором уставившись в зеркало.