Глава 9

Я машинально продолжал снимать, думая, что, быть может, это является частью обряда. Однако, когда, чуть постояв так, Аяна неловко повалилась боком в снег и скрючилась, поджимая коленки к животу, сомнения были отброшены. Я кинулся к девушке, забыв про камеру в руке.

— Эй, ты чего? Аян! Алло! — сорвать с неё маску удалось не сразу, та имела прочные кожаные завязки по бокам.

— Ой, б…, — выдохнул я, когда увидел в сумерках её лицо, вымазанное какой-то белой жирной краской везде, кроме черных кругов вокруг глаз. Смотрелось это почти как череп.

Она жива вообще?! Что там проверяют в таких случаях?! Реакцию на свет?!

Я приподнял ей вымазанное черным веко и непроизвольно матюгнулся второй раз, увидев расширенный до предела зрачок. Повернул её лицо к пламени костра, пытаясь разобрать, сужается ли эта жуткая дыра или нет. Поднес щеку ко рту — дышит ли?

Да блин, я сам дышу как паровоз, ничего не понятно! Чувствуется только тепло её разгоряченной камланием кожи. На земле, без движения Аяна быстро замерзнет! В палатку? Там тоже холодрыга!

Хотя сегодня вечером обещали всего минус три градуса, но, по ощущениям, в лесу у озера было заметно холоднее. Я подхватил обмякшую Аяну под мышки и поволок к машине. Её ноги, обутые в какие-то уродливые меховые унты, крепко затянутые ремешками, безжизненно тащились по снегу, оставляя за собой две борозды.

Камера, висящая на ремне, потихоньку сползла с моего плеча и стала бить по ноге при каждом шаге. До моей «девятки» вроде было недалеко, но на миг меня захлестнула паника, показалось, что я тащу Аяну не в ту сторону. В наступающих сумерках я перестал узнавать тропу, по которой мы пришли от озера. Чуть не плача, я остановился, опустил тело девушки на снег и огляделся, вытирая холодный пот со лба.

Нет, правильно иду! Багровый диск солнца опускался за линию леса на другом берегу озера, и в этом кровавом освещении я увидел через черные стволы деревьев отблеск своей «ласточки» там же, где её оставил.

Перевесив камеру на шею, я снова потащил Аяну, страшась признаться себе, что, может быть, она уже не дышит.

В голове мелькали обрывки мыслей.

В армии учили делать искусственное дыхание. В Балашихе должна быть больница. В Москву ехать — вечер воскресенья, пробки. Вызвать «скорую» по сотовому? Не получится, в лесу нет связи. А оттуда, где связь есть, проще будет самому доехать. Только вот не факт, что мне первый встречный что-то скажет. Толкнуться в учреждение? Вечером? А! Там же пост ГИБДД на повороте с Щелковского шоссе. Точно. Туда. И попросить сопроводить до больницы.

Дойдя до машины, стал судорожно хлопать по карманам в поисках ключей.

— Б..., да где же они! … …!

Открыв машину, я рывком сдвинул пассажирское сиденье максимально вперед и разложил его, впервые искренне поблагодарив инженеров ВАЗа за скорость этого действия. С трудом затащил Аяну в её мехах со всеми этим… скими ленточками на получившееся неудобное ложе.

Завел мотор, содрал наконец мешающую мне камеру и прижал ею акселератор, как кирпичом, чтобы машина быстрее прогревалась.

— Аян! Аянка! Твою же мать! Ну б..., ну что ж это за … … …! — в тусклом свете потолочного плафона я вглядывался в её жуткое лицо. От отчаяния отвесил пощечину. Её голова мотнулась, рот приоткрылся. Мне почудилось какое-то движение её закатившихся глаз, и я снова хлестнул Аяну по щекам, пачкая руку краской и оставляя размазанные полосы. Прижал пальцы к сонной артерии, затаил дыхание…Тук…тук…тук…

Фу, б..., пульс есть, жива! Так, как же нас там учили… А! Вентиляция легких! Запрокинуть голову, проверить, чтобы не запал язык, и что-то там про челюсть…

Сбросив мешающую куртку, уронил спинку своего сиденья, и залез так, чтобы делать искусственное дыхание «изо рта в рот». «Девятка», разумеется, слабо была предназначена для подобных манипуляций, но я справился.

Зажал нос, резко выдохнул, прижавшись к губам Аяны. Отстранился, давая ей сделать выдох самостоятельно. Повторил. Ещё раз повторил. Только на четвертый раз задумался о какой-то непонятной горечи в слюне. Глухо матерясь, я приподнял её голову, залезая пальцами ей в рот в поисках той непонятной фигни, за которой Аяна наклонялась к камню. Найти удалось не сразу, но потом я что-то нащупал, и вытащил из-за щеки шаманки крохотный тряпичный пакетик.

Тупо посмотрел на него, развернул пальцем на ладони белый мокрый лоскутик, увидев на нем какую-то бурую кашицу. Не могу сказать, за каким …м мне это понадобилось, но я без всякой задней мысли высунул язык и лизнул.

Да, не подумал. Да, дебил. Да, полный имбецил. Зато убедился на сто процентов, что именно эта серая гадость — источник сильной горечи на губах Аяны. В следующий момент я уже выскочил из машины и бросился к багажнику, где был припасен пакет с продуктами и пивом на вечер. Открыв пробку о край багажника, я, не задумываясь, проливая на себя пенящуюся холодную жидкость, набрал полный рот, прополоскал и выплюнул. И ещё раз. После чего попытался вытащить наполовину тело Аяны из машины и повторить процесс с ней, стараясь при этом, чтобы она не захлебнулась.

Уложив девушку обратно, я снова нервно прижал ей палец к сонной артерии и… похолодел. Нет, место на шее правильное. А пульса не было.

Е…ть-колотить, ну полный п….

Массаж сердца. Судорожно вспоминаю.

Как же там… Раз в секунду, пятнадцать нажатий — два вдувания в рот. И повторять, повторять, пока силы есть. Нажимать всей массой тела на нижнюю часть грудины, чуть выше солнечного сплетения. И не сломать при этом ребра...

Да я помню, куда и как жать, только надо для начала добраться до этой самой грудины!

Глухо матерясь и обрывая нафиг цепляющиеся за всё подряд обереги на длинных ленточках, я потащил её меховое одеяние через голову. Угадал — похоже, так оно и надевалось.

Под верхней одеждой оказались меховые же штаны, явно рассчитанные на фигуру раза так в три толще Аянки, и рубаха из грубой кожи, вся покрытая вышивкой, косо запахивающаяся на левый бок и подогнанная по телу кучей кожаных шнурков. Зарычав, я вытащил из бардачка нож и разрезал прочные завязки одну за другой. В какой-то момент при этом, торопясь, саданул по своему пальцу, но не обратил на это внимания.

Под кожаной рубахой не оказалось ничего. Кроме раскраски. Стало ясно, чем так долго занималась в палатке Аяна. Две широкие белые полосы той же жирной краски, что и на лице, начинаясь из-под края штанов по бокам, уходили по телу вверх к ямочке на шее, образуя треугольник, затем расходились по ключицам в противоположные стороны, делая плавные завитки, окружающие остренькие торчащие девичьи груди, и скрывались затем под мышками. И по центру каждой такой белой дорожки бежала узенькая черная полоска, нанесенная явно одним пальцем. Часть контуров была уже смазана, но первоначальный рисунок угадывался легко.

Не знаю, кто или что помогало мне этой ночью, но когда, выдохшись полностью, я дрожащей от усталости и страха рукой проверил пульс девушки, то выяснил, что сердце Аяны слабо, но бьется.

Плохо соображая, я поднял свое сиденье, вытащил из-под ноги камеру, пихнул её куда-то назад, и собрался уже ехать, как меня осенило: документы в палатке!

Накрыв обнаженную грудь девушки мехами, я стремглав понесся обратно в лес по темной тропе, не разбирая дороги. Добежал, нырнул в палатку, на ощупь, не глядя, сгреб в охапку аккуратно сложенную одежду Аяны вместе с сумочкой, нашарил собственную барсетку и полетел к машине.

Включив одновременно аварийку и мигая дальним, я единым духом одолел отрезок Балашихинского шоссе, вырулил на Щелку и тут же тормознул у поста ДПС. Пузатый гибддшник едва успел поднять жезл, как я уже выскочил из машины к нему и торопливо обратился:

— Пожалуйста, вопрос жизни и смерти! Доставить человека в больницу, срочно!

— Вы ранены? — милиционер в упор разглядывал меня. — Это ваша кровь на лице?

— Нет, со мной всё в порядке, пожалуйста, там девушка в машине, срочно в больницу — нужна помощь!

Не особенно торопясь, человек в форме подошел к моей «девятке» и заглянул внутрь.

— Пошли к старшему. Идите за мной.

Хотелось заорать на эту тупую милицейскую морду, но я усмирил свое желание и побежал, обгоняя гибддшника к двери поста.

— Эй! Куда! — заорал тот, но я уже с шумом влетел внутрь.

Во внутреннем помещении царила вечерняя идиллия. Немолодой капитан прихлебывал чай, уставившись в экранчик портативного телевизора, но, увидев меня, со стуком поставил кружку.

— Это что у нас такое?

— Таа-ищ капитан, — пролаял из-за моей спины гибддешник. — Псих какой-то, у него в машине тело, живое или нет — не понял. Говорит, в больницу надо срочно.

Я заговорил одновременно с ним, пытаясь объяснить, что надо торопиться, но старший по званию меня оборвал:

— В больницу так в больницу. Михалыч! Заводи машину. Семен, за старшего остаешься, Виталий — со мной!

Из-за перегородки на шум офицерского голоса выглянул ещё один человек в форме, и, не задавая вопросов, принялся одеваться.

— Пойдемте, гражданин, показывайте, кто у вас там. Вы ранены?

— Нет, — досадливо обрезал я и вдруг покачнулся, меня повело в сторону, пришлось схватиться за дверной косяк, чтобы остаться на ногах.

— У, батенька… И пивом от вас на версту несет, и с координацией проблемы. И вы в таком состоянии вели автомобиль? — говоря мне это уже в спину, капитан последовал за мной, застегивая зимнее форменное пальто.

— Документики ваши, пожалуйста, — спокойствие офицера было непробиваемым, вид безжизненного жутко раскрашенного лица Аяны заставил его только хмыкнуть.

Голова у меня кружилась, в глазах двоилось, но права в барсетке я нашел.

— Так… Юраев Артем Григорьевич, берите с собой все остальные документы и садитесь в патрульную машину. Вашу поведет мой подчиненный.

До больницы ехали около пятнадцати минут, и всё это время капитан трудолюбиво заполнял бумаги.

— Лучше бы я за руль сел, Михалыч, отвык я от этой писанины, — пошутил офицер, принимаясь за очередной бланк. — Артем Григорьевич, расписывайтесь. Направление на медосвидетельствование, протокол о задержании транспортного средства, ну и прочее, здесь, здесь. И здесь тоже. Так, и на этом бланке, где галочки.

Мы подрулили к приземистому зданию, у которого стояла парочка машин «Скорой помощи», и я собрался было выскакивать и бежать внутрь, но дверь изнутри не открывалась.

— Погодите, гражданин Юраев. Михалыч, иди, проследи, чтобы там, — он прочитал с развернутого документа: — гражданку Дамбаеву Аяну Тимуровну приняли и оформили. Вот, держи её паспорт. Только смотри! Из машины её пусть медики достают, а вы следите внимательно, вам потом рапорты писать.

Капитан ещё раз неторопливо проверил правильность заполненных граф в бланках и даже сравнил мою подпись с образцом в паспорте. Вытащил бордовую книжечку из корочки, вернул обложку мне, оставив паспорт у себя зачем-то.

— Я выписываю вам временное разрешение до суда. Ваша машина будет на штрафстоянке.

Он аккуратно скрепил мои права с протоколом. Вложил свидетельство о регистрации и времянку в паспорт, но, когда я протянул руку, покачал головой.

— Минутку.

Я тут же забыл об этом, потому что в этот момент к моей «девятке» люди в белых халатах торопливо подвезли каталку, переложили на неё Аяну и увезли в здание.

Только бы она была жива, только бы она была жива, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...

— Да, Артем Григорьевич, — протянул капитан, глядя на меня. — Нечасто к нам такие клиенты, как вы, сами на пост приезжают. Обычно погоняться приходится, а то и из покореженной машины доставать.

Я угрюмо посмотрел в его сторону. Зрение отказывало, в глазах всё расплывалось, но презрительное выражение на лице гибддшника угадывалось по его тону.

— Золотая наша молодежь. Чем ширялись то?

— М-мы… — язык у меня заплетался.

— Вы! Всё, молчи уже. Молись, чтобы девчонка не умерла.

Я молюсь, — чувствуя полную опустошенность, вяло подумал я.

— А вот и ваша очередь, Артем Григорьевич.

Дверь открылась, и кто-то вытащил меня из машины, схватив за руку и плечо железными пальцами.

Я хотел сказать, что пойду сам, но мое согласие никого особо не интересовало. Происходившее дальше слилось в памяти в бесформенный снежный ком. Меня о чем-то спрашивали, подсовывали какие-то бесконечные бумаги на подпись. Критическое мышление у меня полностью отключилось, и я, как робот, пытался делать всё, что мне велели. Какая-то угрюмая тетка брала у меня анализы, сердясь и крича, а мне в тот момент стоило больших усилий даже просто сидеть на стуле неподвижно. Сознание плыло. Меня догола раздевали в холодном помещении, обращаясь со мной, как с манекеном. Кто-то светил в глаза фонариком, залезал в рот холодными резиновыми пальцами.

Наконец человек в милицейской форме, ругаясь, отвез меня куда-то, втолкнул в комнату с тусклым светильником на потолке и захлопнул тяжелую дверь. Еле держась на ногах, без единой мысли в звенящей голове, я добрался до жесткой койки и тут же отрубился.

Утро началось с сильного удара в железную дверь. Подняв тяжелую голову, я увидел, как в открывшееся окошко поставили поднос, и услышал безразличное:

— Завтрак.

Я встал, взял поднос, и окошко тут же закрылось. При виде холодной клейкой каши из пустого желудка к горлу подкатила волна кислой горечи, зато еле теплый безвкусный чай я выпил с жадностью.

Ждать следующих событий пришлось довольно долго. Я успел разложить мысли по порядку. На первом месте стоял мучительный вопрос: ЧТО С АЯНОЙ?

На втором — что именно я подписал вчера.

И где-то на краю сознания ворочалась мысль о том, как отреагирует мама, узнав, что её Артемка попал в тюрьму.

Вины я за собой не чувствовал, только отчаяние и злость на свой собственный дебилизм, а ещё на ох… тельно гениальную идею юной шаманки, решившей выпендриться и устроить свой… ный ритуал по полной программе.

Наконец зазвенели ключи в замке и послышалось:

— Юраев, на выход.

Подтянув повыше брюки, лишенные ремня, спотыкаясь в ботинках без шнурков, я вышел из камеры и тут же оказался впечатан лицом в стену. Меня ещё раз профессионально обшарили, после чего, надев наручники, повели по этажам.

— Здравствуйте, Артем Григорьевич. Садитесь, — из-за массивного письменного стола на меня изучающе смотрел человек средних лет с пронзительными серыми глазами. — Наручники можно снять.

Мой безмолвный конвоир выполнил указание и закрыл за собой дверь.

— Следователь СК РФ по Московской области Долотов Дмитрий Викторович, — представился человек напротив после полуминутного молчания, когда он пристально смотрел на меня, а я на него. Ежик коротко стриженых светлых волос. Ему бы черный мундир с молниями и высокую фуражку — следователь выглядел как истинный ариец. Ни капли жира, сухой, поджарый, хоть и носит штатское, но военную выправку пиджаком не скрыть.

Характер нордический, твердый. Не женат. В связях, порочащих Рейх, не замечен.

— Артем, — коротко ответил я.

Интересно, что он во мне разглядел? Глаза — как два кинжала.

— Ага. Артем, значит. Сказал бы, что мне приятно, но совру ведь, поэтому не стану. Курите? Нет? Правильно. Здоровье беречь надо.

И голос соответствующий. Как ножом по стеклу.

Я продолжал молча ждать, когда он перейдет к делу. Следователь это, вероятно, понял и стал вынимать из папки различные документы и раскладывать их по столу.

— Ну что ж, Артем Григорьевич… Начнем с формальностей для протокола...

Я ответил на ряд стандартных вопросов: год и место рождения, место учебы и прочее, и прочее.

— Хорошо, — произнес, наконец Дмитрий Викторович сухо. — Вот здесь говорится, что вчера вы отказались от права уведомления о вашем задержании ближайших родственников. По закону я обязан это сделать в двенадцатичасовой срок, который скоро истечет, поэтому для начала предлагаю вам самому прямо сейчас позвонить им и рассказать, где вы находитесь и что с вами случилось.

— А я не знаю, где нахожусь, — угрюмо сообщил я.

— Хм… Вот как. Попробуете догадаться сами или мне вам сообщить?

Голос у него ровно и скучно звучит, без издевки, без эмоций.

— В милиции. На допросе. В Балашихе? — я не был уверен в последнем.

— Ну вот видите, всё вы осознаете. Число сегодняшнее помните, кстати говоря?

— Должно быть восьмое декабря. Понедельник.

— Правильно. Теперь вам осталось так же уверенно описать вчерашние события. Я пока буду только слушать, вопросы задавать позже.

— А адвоката мне не нужно?

Долотов продолжал выкладывать пасьянс из бумажек на столе, не глядя на меня.

— Это ваше право. Вы же расписались в том, что права подозреваемого вам зачитаны, верно? Звоните родственникам, пусть ищут. Да, вы имеете право мне ничего не отвечать. Любые ваши показания могут быть использованы в качестве доказательств по уголовному делу. Даже если вы в дальнейшем откажетесь от них. Только есть один нюанс. Если вы добровольно делитесь правдивой информацией со следствием, это одно. А если вы чувствуете свою вину и желаете говорить только в присутствии адвоката, это другое. По закону вы имеете на это право. Но и у меня тогда возникнут все основания поступать с вами строго по букве закона. Например, не отвечать на некоторые ваши вопросы. Если они у вас, конечно, есть.

— Аяна! Она жива? — мгновенно среагировал я.

— Вы же вроде собрались адвоката подождать, уже передумали? Или же вы рассказываете мне, а я иду навстречу вам?

— Я расскажу всё, охотно и без принуждения, — угрюмо ответил я. — Вы записываете?

— Конечно. Диктофон включен.

— Тогда можно я для начала сделаю заявление?

— Пожалуйста.

— Вчера после инцидента я находился в измененном состоянии сознания. Это отмечено в ваших бумажках?

— По результатам медицинского обследования вы были вполне дееспособны. Несмотря на запах спиртного, в вашей крови оно не обнаружено. Тесты на наиболее употребительные наркотики — тоже отрицательны.

— Можно попросить сделать экспертизу на … отравление?

— Судебно-химическую?

— Не знаю. Наверное, её. В больнице наверняка разбираются, что случилось с Аянкой. Так вот, я тоже траванулся этой дрянью.

— Какой дрянью?

— Без понятия. Горький… порошок, наверно. Не знаю.

— Откуда он взялся?

Я вздохнул:

— А вот это в двух словах сложно. От Аянкиного дедушки. Я сейчас буду рассказывать по порядку, а пока хотел лишь сказать, что вчера ничего не соображал, что подписывал. Помню, что подмахнул кучу документов, но абсолютно не понимал, какие и зачем. Если вы настроены мне помочь… Но к чему вам это делать… — произнес я упавшим голосом. — В общем, я делаю заявление, хотя не знаю, имеет ли оно теперь какой-нибудь смысл.

Немного помолчал, формулируя и проговаривая фразу про себя, затем выдал:

— Вчера я находился под воздействием неизвестного мне препарата, поэтому если бы меня попросили подписаться, скажем, под тем, что я планирую взорвать Кремль, то расписался бы без возражений. В связи с чем прошу в дальнейшем учитывать факт моей имевшей место вчера недееспособности.

— А вы планировали взорвать Кремль? — неожиданно мягко уточнил у меня следователь.

— Нет. Я хотел бы узнать, с чем именно я вчера соглашался.

— Звучит разумно. Я приму ваше заявление во внимание, Артем Григорьевич. Ознакомьтесь с копией заключения по вашему освидетельствованию. Под ним вы, кстати говоря, тоже подписались.

Следователь передал мне документ и подождал, пока я изучу его:

«Запах алкоголя изо рта — есть. Неустойчивость позы — есть. Нарушение речи — есть. Поведение, не соответствующее обстановке — есть. Наличие этилового спирта в выдохе 0.007 мг/л. Тесты на наркотики… — всё отрицательно. Вывод — установлено состояние опьянения, вызванное неизвестным наркотическим или психотропным средством. Подписи понятых, должностного лица, с результатами освидетельствования — согласен».

— Как видите, состояние опьянения зафиксировано. К сожалению, по закону это не делает вашу подпись недействительной. Оспорить можно. В административном суде, когда или если вы до него доберетесь. А я — следователь по уголовным делам.

— Понятно, — мертвым голосом отозвался я. — Похоже, я попал. Теперь скажите, пожалуйста… Аяна — жива?

Долотов долго разглядывал мое лицо, перед тем как ответить…