ЛАРЬ 4 КЛУБОК 6

Светозар урока из рук не выпустил, поднялся, сверкнув очами. Миг — и двинулись на Бакуню охраняющие Древо Пояса. Тот, струсив, сразу поднял руки да отступил назад, дескать, шутка была. Витязи тут же грозно выстроились пред молодым кудесником в охранную линию.

Хотел было Бакуня сказать слово, да не успел: общинники и витязи вдруг ахнули. Жиденькая черная бороденка переселенца, что всегда едва дорастала до груди, вдруг поползла вниз, белея и теряя и без того не густые волоски, которые стали сыпаться долу.

Бакуня обернулся, а общинники от вида его все назад отпрянули.

— Что вы? — спросил он и не узнал своего голоса. Шевельнул языком, тут и зуб вывалился. А за ним и второй. Глянул на руки свои, а они рябыми стали, будто у старика замшелого. — Я же, — блеял со страхом, исходя слезами, Бакуня, — я не желал посоха этого, шутя ведь…

Вдруг задрожали колени его, а силы будто и вовсе меж половицами утекли. Упал на пол и дух испустил. Весь его век пролетел пред очами прихожан-общинников — от зрелости до глубокой старости — словно ворон над Долиной Мертвых.

— Вот вам и ответ на вопросы многия, — глядя на бездыханное тело старца, глухо произнес дїй. — Такой Посох и урок такой несет сей молодой кудесник. Часть Древа Времени в руках его, и, ежели она к чужакам попадет, несдобровать потомкам нашим, поелику задумали гарынычи, с Темными Силами сговорившись, извести народы Раса, оставив токмо самых слабых из нас, малодушных, дабы служили молча да Мидгард цветущий для потребы чужаков разоряли.

Скажу одно. Каждый волен, но все мы вместе для блага родов одно — расичи. Мое слово твердо: Станицу[1] нашу и Посоха Нагам не отдадим, будем стоять до конца. Все помнят кон воев расских? Что он гласит?

— Бейся, где стоишь!

По утру разведные Свентовитовы витязи увидели вдалеке отряды аримов. Поднялось село. У тына островерхого снег вытоптан, а где и отброшен подале, чтобы в случае чего гасить им горящие смоляные горшки. Разбойные желтые люди часто таким прикормом приваживали к домам расичей бродячих, голодных Жыжек[2].

Дїй даже и спал в доспехах, боялся: налетят Наги да гарыни, а он на лавке лежит, нежится. Эдак и другие ждали. Так прошли первая ночь, вторая, третья…

Вот вступило в свои права утро семнадцатого дня месяца березня, лета 6499 от Сотворения Мира в Звездном Храме. Поднимался Ярило, да так сыпал огненными стрелами по слежавшимся снегам, что у дозорных общинников, кои стояли на древних каменных столбах вдоль реки, слезились глаза. Неспроста о таком времени говорили: «нос горит, да спина мерзнет».

— Вот ужо жарит, так жарит, — щурясь на свет, бурчал старший из них, — чего-то Золотые Пояса своего сменщика пока не прислали. Ярило вон, уж от леса оторвался, а никого из Ордена нет.

— Батя, — спросил младший, — а чего их называют оберучами?

— То от умения их обходиться с мечом что шуйцей, что десницей. Могут и обеими сразу орудовать. Они ведь боле витязи, а не жрецы. И куда как спокойнее было бы, когда б хоть и один, а сидел в сей час с нами.

Определил же дїй, что с двумя общинниками непременно должон быть один оберуч из Ордена. Ну вот где его носит?

— А вон, — указал Вышата на вдруг появившегося у подножия их каменной башни витязя. — Вишь? Ничего не боится, только дразнит стрелы аримов своим оранжевым брюхом.

Меж тем тот так лихо начал карабкаться по каменным уступам башни, что общинники разом притихли, вспоминая, как сами сопели да кряхтели, когда взбирались сюда. Вскоре Пояс, едва коснувшись края верхней площадки, взлетел и опустился прямо меж отцом и сыном.

— Здорово живете? — весело осведомился он. — Прилягте, — добавил как-то развязно, и сам повалился на спину, прямо на утоптанный снег.

И отец, и сын недоуменно переглянулись.

— Прилягте, говорю, — вдруг жестко бросил витязь и ловким приемом безцеремонно опрокинул Дарьяна и Вышату на спину. Старший из селян только ёкнул, шлепнувшись лопатками о жесткую поверхность, а Пояс, лежа на снегу, выбросил руку вверх и, будто муху на лету, словил длинную аримскую стрелу.

Больно было Дарьяну и обидно, а сказать ничего не посмел. Дыхание от удара сбилось и никак не могло вернуться на место, да и что тут скажешь? А лихой молодец в черном плаще с оранжевым подбоем поймал и вторую стрелу. Тут заняло дыхание и у молодого.

— Хм, — с досадой вздохнул оберуч, — догнали-таки желтопузые.

— Аримы? — в страхе дернулся Дарьян.

— Ку-у-уда-а-а-а! — с силой ткнул его в грудь Пояс, и тот снова шмякнулся спиной о камень. — Лежи пока. В троих стрелять будут больше, я всего не переловлю.

— Скажи: желтые? — врастая спиной в заледенелый снег, прошептал Вышата.

— Они. А иначе с чего бы я сигал к вам наверх, как белка? Руки вон все еще ноют.

Дарьян сосредоточенно поджал губы и все норовил встать: сигналить надобно, чтобы следующая вышка тоже скорее подняла тревогу.

— Лежи, — настаивал оберуч, — пока не дергайся. Тут надо без горячки. Подождем, пока мои руки отойдут и голова малость охолонет.

— Да как же? Ведь натворят бед выродки эти! Сам подумай… как там звать-то тебя?

— Любояр.

— Негоже валяться, Любояр, коли беда у ворот!

— Да ведь беда эта у ваших ворот уж день или два, — спокойно ответил витязь.

— Как так? — округлил глаза общинник.

— Когда вы сюда поднялись, что ж не спросили тех, кого меняли, где их штурмвой из Ордена?

— Так не было его.

— То-то и оно, что не было. А все потому, что я сюда пришел раньше вас, и пока вы сменялись, побродили мы с Гоенегом по лесам, горам да расщелинам. Не зря ходили. Все подступы к селу, особо со стороны капища, обтоптаны аримами. Близко они не подходили, все издали высматривали, по уму. Но самонадеянные больно: лежа в засаде, за спину себе не смотрели. Гоенег троих уложил, и я двоих. Но тихо этого сделать не вышло. Вот и пришлось нам разделиться. Гоенегушко сейчас на пути к капищу, а я этих, что на шум поднялись, за собой увел. Вот они теперь и стреляют.

Вишь, не особо часто сыплют стрелами, верно, вас двоих и не углядели.

— Обходят они, стало быть, вышки, — задумался Дарьян. — Это что ж значит?

— Видно, в этот раз не войском пойдут, а по-медвежьи. Хотят вломиться, как бер на пасеку, свое взять и ходу… Так ли? — спросил Вышата.

— Верно. Смышленый ты малый, — с одобрением сказал Любояр и продолжил: — Желтые, зная, что загнали меня на высокий камень, вот-вот начнут карабкаться сюда, чтоб прикончить. Понимают: ежели я дам знак в село — их дело плохо.

— Постой, — нервно заговорил Дарьян, — а если они Гоенега догнали? Кто ж нашим сообщит?

— Не тревожься, Гоенег легко глаза отведет и мышью прошмыгнет меж аримами. Как, говоришь, звать твоего сына?

— Вышата, — с готовностью ответил Дарьян, — он у меня второй, старший мой. Обряд имянаречения уже прошел.

— Ты как с мечом-то управляешься, молодец, сносно?

— Да он… — начал было Дарьян, но штурмвой капища с угрозой шикнул.

— Сказано же было — шепотом! И я не сват, чтобы через отца разговаривать. У него спрашиваю, ты-то чего лезешь? Мне нужно ведать, кто в худой час станет рядом. Хочу знать, помощи от вас ждать или, напротив, оберегать.

Покраснел Вышата и проговорил тихо:

— Я, ежели по чести, больше с молотом. Ковали мы, не можем, как витязи Ордена.

— Я уж понял, — улыбнулся Любояр, — а ты, Дарьян? Ходил ли на кого?

Дарьян выглядел оскорбленным, ответил сквозь зубы:

— Ты уж совсем нас, витязь, за смердов держишь. За свои без малого шесть десятков годов я только тут, в облоге, отбивался от желтых с полтора десятка раз!

— О! — привычно ухмыльнулся храмовник да по камню прихлопнул. И вдруг… оказался за спиной Дарьяна. Ведь даже не поднимался! Все трое лежали бревнами да перебрехивались, а тут… пропал храмовник, а через миг его голос очутился сзади.

Дарьян повернулся на звук, а витязь стукнул их головами с сыном и враз снова на старом месте очутился. Секунда — и снова Пояс пропал, а через миг уже за Вышатой нарисовался.

— Не пугайтесь, — улыбнулся Любояр. — Надобно было посмотреть, сработает ли морок. Да и малый это морок, снял я его уже. Эх, — вздохнул он тихо, — други мои, видел я: лезут уж аримы на вышку. Семеро их. Вы пока не высовывайтесь. Как станет совсем худо, тогда пособите, а пока лежите плашмя и головы не поднимайте. Так будет лучше. Будете лежать — не зацеплю.

Троих обморочу, как только к верху доберутся, а четверых так порешу. Как свалятся те, что с заходней стены, как раз доползут те, что полуночной лезут. Снизу еще с десяток с каждой стороны дожидается. А уж как эти поднимутся…

Говорю вам как родным, братцы, коли жизнь вам дорога, лежите, как и прежде, на камне. Кто поднимется — порешу сам. Лежащих я вас не трону в боевой пляске. Ежели какой желтый падет недобитым, того дорезайте смело, но не поднимаясь. Вот этим вы мне и подсобите.

— Это и все? А мы-то когда? — развел руками Дарьян.

— Вы? — зачерпнув ладонью снег и омыв им лицо, задумчиво ответил Любояр. — Может так статься, что только сегодня к вечеру.

…Ну, я пополз морочить. А, да, — вспомнил храмовник, — слушайте, что будет дале. Скоро я буду биться с желтыми здесь, страшно буду биться, а как только я увижу, что дело совсем плохо, — прыгну вниз…

— Расшибешься ведь, — не удержался Дарьян.

— Ты слушай! — посмотрел на него с укоризной Пояс. — Прыгну я и тем уведу за собой выродков этих. А после того и вы — погодите малек и потом полуночным склоном спускайтесь. Идите вдоль реки, берегом, под обрыв, и к селу. Желтые туда не сунутся. Обзор от капища больно хороший, там наши их сразу заметят. Глядишь, свидимся еще. Ну, все!

Храмовник одним движением слился с краем площадки и затих. Рубец вышки вдруг «ожил», зашевелился. Из-за него, будто вглядываясь в туман, поочередно встали три арима. В меховых, грубо сшитых накидках, мехом наружу, с обнаженными мечами.

Вышата и Дарьян вжались в камень, но желтые, глядя прямо на общинников, но не видя их, прошли мимо и, зачарованные, поочередно шагнули за край. Шагали уверенно, будто там мост или уступ. Шагали и — молча, каменными идолами, падали вниз.

Дивно было смотреть на такое. Лезущие следом аримы тоже не поняли, отчего их сородичи добровольно шагнули в бездну. Каждый из четверых оставшихся тут же выглянул поверх края, и каждый получил короткий укол малого меча Любояра прямо в кадык.

Витязь тем временем выбрался в центр обзорной площадки, вытащил из ножен большой меч и, присев на корточки прямо между отцом и сыном, весело подмигнул им и принялся дожидаться следующих «гостей». Дарьян только открыл рот, чтобы спросить что-то, как храмовник вдруг взмахнул руками, и прямо перед общинниками упали две разрубленные стрелы.

— Надо ж, — горько улыбнулся Любояр, — чего они так разозлились? Ну это нам на пользу. В злобе очи не зрят. Сейчас они попрут. Делайте, чего говорено, — лежите и добивайте.

В тот же миг на площадку выскочили сразу двое. Как видно, и эти были спутаны мороком — не видели, куда шли. Витязь повернул их лицом друг к другу и стал промеж ними. Аримы только коротко ыкнули, а уж из спин их торчали стрелы, выпущенные их собатьями.

Вот еще трое выбрались наверх и тут же сами ушли за край, в пропасть. Какое-то время было тихо, а потом с разных сторон полезли на площадку пятеро желтых и начался бой.

Аримы прут, а Пояс по кругу от них уходит, только мечи его сверкают молниями. Желтые толкутся, стараясь уязвить его, мешают друг другу да валятся по одному с вышки.

Второй, третий круг, четвертый, пятый. На шестом прямо на Вышату свалился какой-то малорослый желтяк. Дарьян замахнулся, да ворог уж мертвый был. А Любояр все рубился.

Вышата лежал на камне, как и было приказано, а вот Дарьян не выдержал, приподнялся. И в тот миг, когда витязь сбрасывал очередного арима в пропасть, Дарьяну и ударило в голову чем-то невидимым… Он упал обратно, да только запричитал:

— Ведь сколько себе говорил, не любопытствуй чрезмерно, ведь в который раз попадает за сие… — В голове его звенела целая колокольня.

— Ух, братцы! — вскрикнул храмовник. — Пришло время, я пошел. Ну что, помните? Отлежитесь, и домой! До встречи!

Он глянул вниз, где у подножия вышки валялись тела поверженных аримов. Теперь его видели все и видели — он здесь один. На уступах замерли семеро желтых, и они в ужасе смотрели на него. Никто не хотел оказаться в той куче, что чернела внизу. А Пояс прицелился и, сшибая их всех до единого на лету, словно сухие суки с дерева, полетел вниз.

[1] Станица — полотно с Рунами, символ власти жрецов и витязей капища Свентовита.

[2] Жыжка — служебный дух домашнего очага. Если он лишен дома, службы, то, блуждая по окрестностям, может затеять лесной пожар.