ЛАРЬ 1 КЛУБОК 3

Клубок третий

Не было сомнения, красавица прекрасно понимала, какое впечатление произвела на чужаков. Ей было не больше тридцати лет, и она была прекрасна. Молодой Лонро молил бога, чтобы тот дал ему возможность еще хоть немного созерцать это чудо, и бог услышал его молитвы.

— О! — вскрикнул кто-то недалеко от них. Этот был тот самый кривой дед, что вчера разговаривал с Радимиром. — Йогиня-матушка! — с волнением взывая к ней, он так спешил, что казалось — вот-вот бросит свою кривую темную палку и припустит к этой волшебной женщине бегом.

Йогиня торопливо зашагала навстречу хромому и обняла его, словно родного отца. Это происходило шагах в двадцати от ромеев: о, воинство Юпитера, как же она была хороша!

Высокая, светловолосая, изящная. Такие красавицы легко берут в плен сердца героев, царей и богов, заставляя их бросать все и безропотно подчиняться волшебным чарам.

Джеронимо казалось, что он чувствует исходящее от нее тепло! Его манили эти гибкие руки, тонкие пальцы. Лонро просто сгорал от желания прижать их к своему лицу и целовать, целовать… Ее тугие светлые косы, спадающие из-под странного головного убора на высокую грудь, блестели в лучах утреннего солнца, словно новые выбеленные канаты царских кораблей. Они искушали молодого ромея, будя желание прикоснуться к ним, обладать их хозяйкой, быть причастным к ней…

«Никчемный старикан, — ругался про себя Джеронимо, — куда он ее уводит?»

— Вы тоже видите это? — прошептал где-то в стороне Ангус Берцо, и Лонро, очнувшись, понял, что неосознанно двинулся за стариками и женщиной. Он сделал шаг назад:

— Что?

— Ее сапожки!

Лонро только теперь обратил внимание на обувь красавицы… А ведь Массимо Агнелли был прав: на ногах лихой наездницы красовались поистине царские сапожки! Сшитая из добротного красного сафьяна, узконосая обувь была густо украшена паутинками золотых нитей, узорами из тонкой проволоки и дорогими самоцветами. При этом гордая расенка ничуть не выпячивала эту роскошь, напротив. Она запросто ступала по глубокой дорожной пыли, попирая все мироустройство, призванное почитать Золотого Тельца.

Берцо незаметно толкнул в бок своего молодого товарища.

— Лонро, — прогнусавил он, — вы, я смотрю, совсем потерялись. В чем дело?

Но Джеронимо до последнего провожал взглядом русскую красавицу. Когда же она исчезла за частоколом, он, наконец, повернулся к собеседнику и с кислой гримасой заметил:

— Видели?

Берцо, соглашаясь, кивнул:

— Что есть, то есть. Однако же я, в отличие от вас, еще помню, зачем мы здесь. К тому же она не свободна. Вы заметили широкие обшлаги рукавов и две косы? У этой расенки есть муж.

Я знаю характер русских и понимаю цену такому «товару», и я бы на вашем месте не решился посягнуть на что-либо. Если верить их обычаям, у славян жены верны мужьям не только до смерти, но и после нее.

Джеронимо молчал.

— М-да-а, — продолжал Ангус, — а ведь этот ваш новый знакомый, Агнелли, кажется, глупец. Если эта расенка так непринужденно носит на ногах целое состояние, ее след не может быть не интересен охотникам за златом. Странно, что он сам не захотел пойти за ней… — На секунду он нахмурился, но блеск самоцветов все еще слепил его и заставил упустить из виду все разумные сомнения. Что ж, — огладил он подбородок, — вчера они говорили о том, что ее путь лежит к горам, к Чистому роднику. Местные говорят — родник целебный. Значит, несложно придумать причину, которая вынудит и нас отправиться туда же… У меня вот колени болят, даже спать не могу по ночам. Попросимся с ней — пусть покажет дорогу… План, конечно, сырой, но другого нет. Если откажет, придется красться за ней по лесам да болотам. А ведь она верхом…

И ромеи нерешительно направились к калитке. Расены все еще стояли у ворот и, будто нарочно задержавшись, вели беседу. Ангус Берцо прибавил ходу, поприветствовал их и вступил в разговор, немало повеселив русов своей корявой речью.

Неприступная красавица, отстраненно слушая разговор мужчин, изучала высокомерным взглядом молодого ромея. Сердце Лонро едва не выпрыгивало из груди. В ней не было и сотой доли обычной скромности расенских женщин. Какое там! Она смотрела так, будто запросто могла повелевать и этими стариками, и пришлыми ромеями, и всем людом от этих мест до земель франков.

Ангус тем временем энергично закивал расенам и, подхватив под руку оторопевшего спутника, не дав тому даже попрощаться, спешно потащил его прочь.

— Куда мы? — заупрямился было Лонро, но сопевший рядом Берцо только сильнее сжал его предплечье и прибавил шагу.

— Быстрее, мой друг, — выдохнул он сквозь зубы, — у нас мало времени.

Джеронимо повиновался, но, едва только они отошли на достаточное расстояние, стал засыпать своего товарища вопросами.

— В чем дело, Ангус? Что за спешка?

Берцо, не сбавляя темпа, заговорил:

— Редкая удача, Джеронимо, редкая! — он криво улыбнулся, на ходу вскинул к небесам взгляд, полный благодарности богам. — Она проводит нас.

— Как? — удивился Лонро. — Я не верю своим ушам. Что вы ей наплели?

— В том-то и дело, что ничего особенного. Ту самую дурацкую историю о моих больных коленях.

— И что?

— Хм… Она и пожалела меня, несчастного, и заверила, что чудесная вода родника исцелит меня полностью, и сама же предложила проводить нас, коль они едут туда же.

— Они?

— Еще какой-то мальчик. Вы забыли?

— А-а-а, конечно. А эти?

— Старики не в счет, — отмахнулся Ангус. — Сейчас главное — поскорее добраться до Слободы и нанять хороших лошадей. Видели ее вороного? — С нескрываемой завистью спросил он. — Вот то-то же…

Ромеи торопливо удалялись, а Йогиня задумчиво смотрела им вслед поверх калитки, как видно, что-то обдумывая. Вдруг за спиной раздался тихий детский голос, и озабоченность разом исчезла с ее прекрасного лица. Она обернулась.

У тесаного высокого крыльца стоял худощавый белоголовый мальчик с такими ясными зелеными глазами, что Йогиня невольно улыбнулась.

— Кто ж ты? Из какого рода? — спросила она. — Уж и узелок прихватил.

Малец покосился в сторону Радимира и опустил взгляд.

— Ну чего ты? — упрекнул старик, подходя к нему ближе и опуская на плечо сухую, горячую от волнения руку. — Говорено ж было…

Мальчик встрепенулся.

— Аз, — прозвенел его тонкий голосок, — нареченный чадом Яр, д’Арийского рода Медведя, сын Велимудра, внук Ортая, ведающих Ра, послуживших Прави[1] и Светорасе[2] в Слободе Пореченской.

Лицо Йогини потемнело.

— Ведаю род твой, — тяжело произнесла она, — и предков твоих. Великие были штурмвои! Слышало все Беловодье о том, как полегли они, защищая числом малым своих жен и детей. Да только была молва, что вся Пореченская Слобода отправилась в Небесную Сваргу Пречистую. Как же ты уцелел?

— Его Олега спасла, — вступил не к месту в разговор Гостевид.

— Погоди ты, сосед, — остановил его Радимир. — О том не ты должон говорить. Тут надобно без прикрас и воздыханий.

Гостевид потупился и умолк, а Радимир продолжил:

— Пореченская Слобода и вправду чуть не вся полегла в Тарийском светилище[3]. Ночью, в самый разгар празднества напали на них аримы с рыбоедами[4]. Кого видели — всех побили, только самых малых увели в полон.

Олегу, жрицу из Капища Тары, в самый разгар битвы жрец Трислав-Воитель отослал в сторожевой град, что на слиянии Тары и Ирия. Жрица, ведомая Великой богиней Тарой Многомудрой и хранимая Родом Небесным, пробираясь кустами вдоль берега реки, видела чужие струги, на коих сидели стражники аримские и охраняли наших полоненных деток.

Добравшись до сторожевого града и поведав воеводам о постигшем Слободу и Храм несчастии, рассказала она о ладьях да стругах, что стоят недалече на воде.

Четники тотчас поднялись на реку. Связали неводы, перетянули ими русло в узком месте, а сами спрятались в прибрежных кустах. Едва только ладьи, задержанные невидимой преградой, остановились, тут же навалились на ворогов тарские штурмвои. Увидев, что не отбиться им, стали аримы… убивать детей. Из сотни ребятишек уцелело только сорок.

С восходом солнца дружинники, старцы и уцелевшие женщины с детьми Пореченской Слободы пошли к Тарийскому светилищу. Все было сожжено. Вокруг — груды окровавленных тел. Нашли среди них погибших Трислава-Воителя да штурмвоя Велимудра, отца этого малого. А вокруг них — с полсотни порубленных ворогов лежало. Что в Триславе, что в Велимудре — в каждом не меньше десятка стрел и глубоких ран. Штурмвой, как видно, перед смертью и вовсе рубился одной рукой: другую-то ему отсекли в бою. Великие вои и пали достойно. Они, Трислав и Велимудр, родичи по крови и оба из рода Медведя.

После тризны Олега собрала детишек и всех, кроме этого, отправила в Растовый Скит[5].

Йогиня оторвалась от тяжелых мыслей и, вскинув брови, улыбнулась:

— А этого что ж… к нам?

Оба старика согласно закивали:

— К вам, матушка. Вам такое дивное дитя как раз сгодится.

— Ну, — развела руками гостья, — раз так, знать после полудня и поедем. Ты, старче, гостью в дорогу думаешь кормить? Нам с Яром путь предстоит неблизкий.

— Что ты! — замахал руками Радимир. — Все уж готово. Только…

— Что «только»? — удивилась гордая красавица, ступив уж было на высокое резное крыльцо.

— Радмила, Йогинюшка… — начал было дед да спохватился: — Ох, прости, матушка, что назвал по имени — да все свои тута. Спросить-то тебя хочу…

Йогиня бросила взгляд в сторону калитки:

— Не о ромеях ли?

— О них, Радмилушка. Неужто и этих поведешь к свещенной Пещь Ра?

Красавица горько улыбнулась.

— Поведу, — просто ответила она, протягивая к ребенку тонкую руку и гладя его по светлой голове, — али и до них таких же не водила?

— Так что ж, — старец снова замялся, — и этих златом-жиром одаришь?

— Одарю, — согласилась она. — Ты же знаешь, Радимир: сие мой урок. Одного из них одарю златом, у другого же отберу его каменное сердце. Этот сердечный торг не мы придумали, а они и их предки. Пока им нужно только наше злато, путь берут. Пусть хоть дороги свои им выстелют — им от того только недоброго и прибудет. Лишь бы к детишкам нашим, таким, как этот, не тянулись. Злата у нас хватит, пусть жиреют — только слабее станут, а вот детишек Светлых во время Сварожьей ночи[6] нарождается мало. Глядишь, за сиянием злата эти ромеи самого ценного и не приметят. А чтобы они по кустам от нас не прятались да чего им не нужно не узрели, пусть лучше со мной идут. Кто чего желает — тот то и получит.

Ангус чувствовал азарт охотничьего пса, идущего по следу раненого зверя. Дни и ночи, проведенные им в тщетных попытках нащупать хотя бы слабый пульс желанной золотой жилы, наполнили его злостью и неуемной жаждой. Он верил, что рано или поздно придет тот день, когда заветное «золото, дворцы, наложницы» превратится из мольбы в реальность, и вот тут-то все накопленные им силы пригодятся.

Расторопность римского торговца во внезапных сборах изрядно удивила Лонро. А Берцо приходилось то и дело поторапливать товарища. Тот, поглощенный грезами, медлительный и неуклюжий, напоминал весеннего хруща.

Так или иначе, а в дорогу собрались быстро, благо предстоящее путешествие не требовало особой поклажи. Лошадей раздобыли хороших, дорогих, чтобы были под стать норовистому вороному Йогини. К полудню, как и обещали, появились у ворот Радимира.

Едва только ромеи спешились у старой коновязи, к ним тут же вышел хозяин дома в сопровождении своего хромого соседа. Чуть погодя появилась и гостья. Она вела за руку мальчика.

Скуфичи прощались недолго. Йогиня лихо вскочила в седло, приняла от Радимира мальца и усадила его перед собой. Парнишка только хмурился да прижимал к себе дорожный узелок, что собрал ему в дорогу дед.

Глядя с холки высокого, словно гора, коня на оставшихся внизу стариков, маленькому Яру хотелось плакать. За то недолгое время, что он здесь гостил, мальчик успел прикипеть сердцем к дедушке Радимиру. Яр хоть и знал наперед, что задержится здесь недолго, однако от этого ему было не легче.

Йогиня отклонилась назад, потянула поводья, и ее вороной стал разворачиваться.

— Прощай, Яр, — не сдержавшись, вдруг крикнул Гостевид и украдкой смахнул слезу, — помни нас. А мы уж тебя не забудем, потому как много будем о тебе слышать…

Радимир, боясь лишнего внимания к мальчику, незаметно подтолкнул соседа — тот сразу же виновато умолк. Но опасения были напрасны: иноземцы уже старательно пинали в бока коней, силясь догнать поскакавшую к лесу Йогиню.

Радимир недовольно сдвинул брови и с укоризной посмотрел на друга. Тот пожал худыми, словно старое коромысло, раменами и горько произнес:

— Как же было не попрощаться-то? Не по-людски это. Такое непростое чадо! — со вздохом прошептал он, глядя на удаляющихся всадников. — Кто знает, может, его дарослое имя[7]…

— Старый ты пень, — не дав договорить Гостевиду, недовольно зашипел Радимир, — ты бы еще додумался ромеям об этом рассказать!

[1] Правь — место пребывания Светлых Славяно-Арийских богов.

[2] Светораса — общность народов Арийцев и Славян.

[3] Тарийское светилище — свещенное место на берегу Тары — Храм богини Тары, именуемое Староверами Урочищем богини Тары. Ныне это культовое место древней культуры, которое археологи называют Тарский Увал.

[4] Рыбоеды — народность, предавшая коны предков и начавшая блюсти закон, вступая в союзы с недругами Светорасы, предавая своих богов и братьев.

[5] Растовый Скит — поселение, в котором жрецы Беловодья сохраняли потомство Великой Расы, воспитывая его в древних родовых традициях, обучая сохраненной древней мудрости.

[6] Сварожья ночь — по верованию славян, это время властвования на земле темных сил. Ее окончание наступит в 2012 году от Р.Х.

[7] В те времена сохранялась традиция подростку 12-ти лет после специального обряда менять детские имена на взрослые (дарослые), которые определяли волхвы или старейшины в зависимости от способностей и характера юноши или девушки. С того момента подросток нес ответственность за свои слова и поступки.