Отрывок восьмой

Здесь было уютно. И за уют этот надо было отдать должное всем полюбившимся Ол Тейкс, сейчас играющим из неизвестно где спрятанных колонок.

Ловко запрыгнув на один из стульчиков со спинкой, каких было достаточно понатыкано перед барной стойкой, медиум окликнул молодого и отчего-то кислого бармена:

— Прости меня, братец. Тахитати, если можно.

Тот молча кивнул и, даже не нагибаясь и не опуская глаз, ловко достал бутылку откуда-то из-под стола. Пока гость с жадными глазами наблюдал за тем, как журчащий голубой напиток уже наполнял крохотный стакан, поставленный перед ним, все здесь присутствующие как-то весело косились на него. А все оттого, что Эй, только сюда вошел, тут же принялся во весь рот хвалить этот, как он сказал, так хорошо оформленный бар. Хотя ничем столько особенным здесь и не пахло. Да и проговорил он это с такой живостью, что просто не мог не привлечь внимания и не вызвать улыбки.

— Мм-м! Вот так сладость! Меньшего я и не ожидал! — глотком осушив стаканчик, протянул Эй и заказал еще. Следующие три порции он не менее громко восхвалял, одновременно с тем пытаясь заговорить с барменом. Но тот совершенно не был предрасположен к общению, только и делая, что воротя нос. Очень странный бармен, подумал медиум и решил сидеть молча.

Но уже совсем скоро желанный собеседник объявился, бросив Эю в спину:

— Вы не против, если я присоединюсь?

— О! А чего не спишь? Я же говорил, что не помешало бы. — Пришедшей была Девочка. Уже вымытая и одетая в другое, совершенно новое платьице, она села рядом с медиумом и повернулась к нему лицом. Он — к ней. — Да, кстати, ты где платье взяла чистое?

— С собой у меня было. И для мамы тоже есть. В ее рюкзак мы сложили деньги, в мой — запасную одежду, — сухо ответила она и положила руку на стойку для удобства.

— А, хорошо тогда. Ну а чего ты все-таки не спишь? Носом клевать же потом будешь, когда все начнется.

Но вопрос был проигнорирован:

— Скажите, это же правда, что благодаря алкоголю, как бы на душе не было скверно, становится на порядок лучше? — покосилась она на покачивающийся тахитати в стакане Эя.

— Ну, а тебе разве скверно на душе? — Он как-то странно улыбнулся. Девочка промолчала. Видимо, просто не расслышала вопрос, с головой уйдя куда-то глубоко в дебри своих детских мыслишек. Эй ждать ее пробуждения не стал и просто подозвал бармена, заказав еще один стакан. Теперь его неразговорчивость и халатность ко всему сыграли на руку — расспрашивать о том, не собрался ли медиум спаивать малолетку, он и не думал. А просто сделал свое дело и опять повернулся к залу спиной. — Эвелингайский тахитати — лучшая штука на свете. Вот, можешь попробовать.

Но Девочка отрицательно покачала головой:

— Простите, мама не позволяет. Я не могу. Хотя и не отказалась бы.

— Тахитати — благородный напиток. К тому же, алкоголя там самую чуточку — в шоколадках и то больше будет. Да и вдруг ты умрешь завтра, а ничего душеутешительного так и не попробуешь? И к могилке твоей только и будут, что сок да морс приносить. Ну совсем никуда не годится! Не узнает мамаша твоя. Глотни, — толкнул он стакан в ее сторону.

— Вы не понимаете. Здесь все гораздо сложнее. Я отказываюсь не из свойственного детям родительского страха, — сказала она с видом отчего-то огорченным, вздохнула и поникла головой. — Я бы рассказала вам, но вы меня не поймете. Поэтому, может, поговорим о Дик. Хайде? Все-таки, пусть я и жила в глуши, но от отца наслышана о нем. Хотя и мельком.

Несмотря на то, что, казалось, Девочка успешно заарканила медиума этой душещипательной для него персоной, отвороту он не поддался. Недовольный ее попыткой сменить тему, он заставил повернуть:

— Ну, пойму я тебя или нет — это уже второе. А первым и важным для тебя было наверно выговориться. Ведь за этим ты сюда пришла. Так что не будем тянуть кота за хвост. Да и, знаешь, ты мне самому интересна — у тебя взгляд занятный.

— Это чем же? — дернула девочка. — Да и, уверяю вас, я на самом деле пошла за вами только потому, что спать не хотелось. Сидеть в одиночестве не люблю. Да и… — И тут она поняла, что выкручиваться дальше совершенно бессмысленно, видя взгляд Эя, веселый от ее глупого лица. То, что она жила в глуши — видать, еще и преувеличено сказано было. Натужные отношения с матерью, ни души вокруг — то-то будешь готовой излить душу первому встречному. И этим встречным оказался медиум. Было совершенно очевидно, что все это время — беспрерывно извиняясь, благодаря и бросаясь мелкими незначительными фразочками — Девочка пыталась удовлетворительно для нее к нему приблизится. Но что же ее настолько гложет, что она, прямо сейчас, готова раскрыться даже тому, кому более всего не доверяет? Что же на душе у этой пигалицы с подозрительно большим словарным запасом и такой забавной манерой речи?

— Еще тогда, как только я тебя впервые увидел, — заговорил медиум, — сразу понял, что ты одинокая. Просто одинокая, и все. Всегда все держишь в себе — это и за версту чувствуется. Но загадок и неясностей и без того большая куча… Ну, так что же у тебя за душа? Держу пари, далеко не в пору твоему телесному возрасту. Хе-хе. — Но она только поворотила нос, пробубнив что-то неразборчивое. Эй заметил это, по-доброму улыбнулся и решил пойти обходным путем. — Послушай, у тебя есть мечта? — И это, наконец, на удивление сильно привлекло ее внимание. — Как бы ни было тебе плохо, всегда есть то, что теплит тебя изнутри. И это не любовь, она не везде так сильна. Я говорю… про мечту, — последние слова он особо заметно выделил, как-то по-новому заулыбавшись и подняв подбородок. — Скажи, ты мечтаешь о чем-нибудь настолько сильно, что с каждым шагом, приближающим тебя к исполнению этого, тебе хочется подпрыгнуть так высоко, что Луны бы за этим коснулась?

— Я… — мгновенно хотела она что-то сказать, но решила так быстро не отвечать, ощущая всю серьезность его вопроса. Затянулись ее раздумья где-то на полминуты. — Ну, вы смеяться будете…

Медиум и впрямь рассмеялся:

— Так-так, значит, все-таки, есть! Да, да, правильно. И у меня, конечно же, мечта имеется. И, сколько себя помню, я иду к ней, ни на минуту не присаживаясь передохнуть. Хочешь, расскажу? — Он сказал это немного странным голосом. С одной стороны, это прозвучало настолько легко, будто знай о его мечте весь мир — ему от того ни холодно ни жарко. Однако одновременно с этим удивительно разборчиво чувствовался громадный вес сказанного им. И выглядело это так, будто Девочка была для него пожизненно лучшим другом, почему делиться с ней вселенского размаха тайнами для него и было проще, чем ноготь сгрызть. И он, не дожидаясь согласия, но умело читая его в ее глазах, рассказал ей: — Я мечтаю, — ткнул он указательным пальцем себе в грудь, — спасти мир.

Прозвучало это убедительно. Девочка первые пару секунд пыталась сообразить, не ослышалась ли, следующую пару обдумывала сказанное ей и только после, немного озадаченная, вставила:

— Спасти… мир? — сухо, как и обычно, переспросила она. В лице она ни на морщинку не изменилась. Будто Эй заявил о скукотище, вроде стать пилотом, — так спокойно Девочка это приняла.

— Угу! Хотя бы разок, но по-настоящему спасти целый мир. Такая вот мечта. Ну, а что насчет тебя?

— Понятно. Но я бы не хотела говорить о своей… Но у меня тоже есть мечта! — живо проговорила она.

— Ну-у, тогда совсем нечестно получается! Ты единственная, кому я о своей рассказал. Правда. Хотелось бы и тебя послушать. Рассказывай, — улыбнулся он ей. Но чем дальше заходил этот разговор, тем сильнее Девочка кисла.

— Нет, не стоит. Нет смысла говорить об этом. Только душу травить… Моя мечта все равно никогда не исполнится… — поникшим голосом выдавила она.

— А? С чего это ты решила? — спросил Эй.

— Понимаете, мама… Она не позволит тому сбыться.

Медиум на то почесал затылок и как-то ленно протянул:

— А сестра и впрямь очень капризная. Но разве ты позволишь ей тебе помешать?

— Да, — тут же лаконично и твердо ответила Девочка. — Я же говорила, что вам не понять. Такая уж я. Даже если родители прикажут мне уничтожить весь мир — будь на то способна, я без раздумий тут же сделаю это. Вы находите это бредом? Но, как по мне, так и должно быть всюду. Родители — наши боги. Вы точно не понимаете… Но как же? — Казалось, она оправдывается перед самой собой. Хотя ее слова и звучали твердо, как никогда. — Ведь они… сделали для меня больше, чем кто-либо другой в этом мире… Вы понимаете, что я имею в виду? — Эй молча кивнул. Сейчас он не улыбался. — Не правильно ли было бы стать нерушимой для них опорой, на которую они всегда могли бы рассчитывать? Всегда! Вы не считаете?

— Считаю, — тут же ответил медиум. — Это точно правильно! Восхищение вызывает, знаешь ли. Совсем не думал, что такие дети существуют… Ну а ты большая молодец! Твои родители, верно, гордятся тобой! А теперь и я с ними заодно. — Говорил он серьезно. Девочка, чувствуя это и оттого недоумевая, остро посмотрела ему в лицо. Его глаза не лгали — он совершенно точно одобрял ее принципы! Но… возможно ли это? Первый попавшийся, чьи уши-то только и требовались, с таким пониманием отнесся к ее словам… Она, всегда считавшая себя во всем критичной, сейчас находит поддержку… И Девочка, сама не понимая отчего, вдруг услышала в себе непреодолимое желание раскрыться неизвестному ей медиуму, что сейчас сидел напротив нее, потягивая тахитати.

— Дочка, — перебила она вдруг его. — Я мечтаю о дочери. Но взятой на воспитание — выходить замуж и рожать я не хочу. Я мечтаю воспитать ту, которую бросили родители. Чтобы хотя бы одна из них не ненавидела их. Ведь ненависть к отцу, матери… самый большой грех. Я не хочу, чтобы существовала именно эта ненависть. А еще… — на мгновение запнулась она. — А еще я хочу, чтобы она стала писательницей. Величайшей в мире писательницей, — протараторила Девочка и оценивающе окинула собеседника острым взглядом еще раз — он с улыбкой, заставляющей ее продолжать, боком смотрел на нее, держа стакан у губ. Не в силах сопротивляться, она поддалась: — Да, да! Именно писательницей! Я всегда об этом думала. Писательство, как я считаю, именно женская стезя. А мужчины просто нашли в этом способ дешевого самоутверждения. Но только женщина — того, конечно, не осознавая — способна написать что-то столько живое, неподдельное… В отличие от мужских сказочек, что они строчат день и ночь.

— Ну! Погорячилась ты. Не позволю в общее стойло тыкать гения Хьегенса.

— А? Вам нравится Хьегенс? — с каким-то подозрением покосилась она на медиума.

— Ага. Эвелингайский же писатель. Единственный, кто издается в этом городе. Однако заслужено. Обожаю его книжечки, — сказал он, в тот же момент Ол Тейкс, звучащие повсюду, взялись за свою «Saying Goodbye To The Death». Эй, а вместе с ним и Девочка, замолчали.

Они совсем ничего не говорили и не смотрели друг на друга, пока песня не закончилась. Но по ее окончанию, слившись голосами, протянули:

— Смерти на прощание.

Услышав от соседа то же, Девочка с еще большим подозрением засверлила его глазами.

— Так вы и Ол Тейкс слушаете? — удивленно спросила она. — И Хьегенса читаете! Интересно…

Как и Девочка не сказала о том, что ей нравится то же самое (причем очень нравится), так и медиум ни разу не дал ей понять то, что (не пойми откуда) знал о схожести их вкусов уже давным-давно. И он, и она просто промолчали — на том тема и замялась. В головах же обоих до сих пор поигрывали Ол Тейкс со своим древним хитом.

Девочку подкупил факт их похожести в музыке и книгах, и она, воодушевленная (пусть и малозаметно), решила говорить еще:

— Семья у нас с виду очень дружная. По крайней мере, была. Пока у отца не случились эти проблемы… Мои родители, сколько себя помню, любили друг друга до безумия. С момента их первой встречи между ними царила абсолютная идиллия, какой бредят девчонки моего возраста. Всем кажется, что такое случается только в сказках, однако нет-таки — живой тому пример сейчас по правую от вас сторону. Нет-нет, вы вряд ли можете представить себе все, как оно есть на самом деле. Их любовь — бредовая. Настолько, что один совершенно точно умер бы тут же, как только умер бы другой. Вам кажется, что так и должно быть? Мне нет. Ведь они… любят совсем не так, как все люди… они будто помешаны друг на друге…

— И за всем этим ты остаешься в темной сторонке, так? — не выдержал Эй и поторопил ее. — Не получаешь внимания и оттого совсем несчастна в столько счастливой, казалось, семье. И вся твоя жизнь прошла у книг и под музыкой, да? Возьми ты уже привычку идти напрямик! Терпеть не могу, когда издалека заходят. Это только время убивает ненужной информацией, которое ты, к примеру, могла бы потратить на смешной анекдот. Прости, сестра, если обидел. Но я и вправду не понимаю — зачем намеренно растягивать разговоры о грустном? Лучше бы так делать с теплыми воспоминаниями или еще с чем-нибудь приятным для души, — улыбнулся он. Но Девочка его улыбки и слов не поняла. Напрасно он ее перебил. Это обижает, думалось ей. И она переменила тему:

— Можно вас спросить кое о чем? Мне всегда было интересно… Каково это — быть медиумом? — сказала Девочка, а про себя подумала: «Возможно, в этом есть для меня смысл. Ведь отец тоже медиум. Не и мой ли это путь?».

— Ну, как тебе сказать, — погладил Эй шею. Он так податливо метался из одного разговора в другой, что могло показаться, будто его совершенно не волновало, о чем беседовать. Столько неприятная рваность их диалога ему совсем не мешала. Казалось, будь его собеседником именно она — и он будет с таким же вниманием говорить хоть о шотландском овцеводстве во времена средневековья. — Жизнь медиума — сплошная игра на выживание. Разве что только эта игра, образно выражаясь, до самого конца проходит в маленькой комнатушке.

— Комнатушке? То есть?

— Кто же такой медиум? Во-первых, человек, который, благодаря своей от природы сильной воле, способен общаться с духами. Во-вторых, дабы плохие духи ему не навредили, это тот, кто достигает самых разнообразных сверхчеловеческих возможностей посредством медитаций. А чтобы обучиться хорошей способности, придется медитировать очень долго и очень неприятно. Я ведь уже приводил тебе пример: что нужно сделать, чтобы уметь вызывать и останавливать дождь. Вот и получается, что жизнь медиума только и проходит что в медитациях и сражениях. И наоборот. Скукотища, кроме коей выбирать не приходится. Но это, конечно, не у всех так. Вот, к примеру, твой отец…

— А? О чем это вы?

— Раз у него с Миротворцами какие-то проблемы — значит, контрактник он. А у них жизнь плывет совсем не так, как у других медиумов.

— Контрактник? А в чем же разница? Разве не все медиумы только и рознятся что силой?

Эй иронично посмеялся.

— Да нет. Ну, ты ведь знаешь, кто такие Миротворцы? — Девочка отрицательно покачала головой, решив не озвучивать то незначительное и скорее неверное, что о них знала. — Хм. Ну, они для твоего папы — все равно что начальники. Он, как и многие другие медиумы, именуемые контрактниками, работает на них. И получает за то своеобразную зарплату. Но, как это частенько бывает на любой работе, у него могли возникнуть какие угодно несогласованности с ними, отчего он и схлопотал.

— Что ж, ясно. Разъяснили, словно до этого репетировали, — безответно пошутила Девочка. — А кто же тогда вы, если не контрактник? И скажите, чем занимаются контрактники… мой отец?

— Не бойся — благородная и справедливая у них деятельность: контрактники защищают добрых духов от злых. Ну а что до меня — то я, наверное, ко второй половине отношусь. Бродягами называются. Или скитальцами. Иногда даже осколками. В общем, кому как больше нравится. И, в отличие от контрактников, мы свободны. То есть не подчиняемся Миротворцам. Но и той особой платы не получаем, что их служивые. Которые, кстати, за тем и не свободны, что не могут уволиться. Заключил контракт — и с концами.

— Ну а плата, видимо, — деньги… Ведь дома у нас их горы…

— Нет-нет. Совсем не деньги, — тут же передернул ее медиум. — Для начала надо добавить, что каждый медиум однажды встречался с одним или, если повезет, несколькими Миротворцами. Но появляются они только тогда, когда ты на грани жизни и смерти. А именно — когда встречаешь злого духа, совладать с которым не в силах. Это происходит обычно на первых порах, как только ты обнаруживаешь в себе скрытые способности и еще совсем ничего не знаешь. Так вот и получается — приходят они и спрашивают у тебя, мол, не хотел бы ты выжить. Но взамен придется тогда работать на них. И только с твоим согласием они тебе помогают, и ты в итоге жив здоров. Так и получается контрактник. Будущий бродяга же, на свой страх и риск, отказывается от сделки и пытается справиться со злым духом сам. А дальше — как повезет. Но спасенная жизнь — это только часть ответной платы. Если бродяга сам открывает и сочиняет разнородовые медитации, которые не факт, что чего-то дадут в финале, то контрактники обучаются по наставлениям Миротворцев, которые в этом деле — чистейшие профи. И времени даром потому они не теряют. Ну а бродяга что? — если такой уж везунчик, то две способности хороших, так уж и быть, за всю жизнь и отработает.

— Выходит, эти Миротворцы все равно что боги?

— Выходит, что так. Всесильные и могущественные боги, которые всегда были, есть и будут. Да, думаю, что где-то около того.

Следующую минуту никто ничего не говорил. Девочка о чем-то размышляла, а Эй, мирно улыбающийся, тем временем бездумно наслаждался уже десятой порцией знаменитого тахитати. Совсем скоро его соседка ожила:

— Миротворцы и контрактники ведь делают добро. — Медиум посмотрел на нее. — Почему же мама их так ненавидит? И почему с отцом произошло такое… В голову ничего другого не лезет кроме как то, что он сам во всем виноват… Что-то с мамой мы о нем не знаем, — встала она было со стула. — И теперь все еще сильнее запуталось, и я совсем ничего не понимаю…

Эй громко шмякнул стаканом о стол, туда же бросил денег — чаевых там было более чем достаточно, — и благоговейно ахнул. Затем громко, но безответно, поблагодарил бармена и спрыгнул со стула.

— Ладно уже. Не за тем я тебе все это рассказал, чтобы ты мозги себе выворачивала. Ты услышала и теперь знаешь, что с ним все в порядке. Поэтому брось выдумывать и облегченно выдохни. — Он хотел было погладить ее по головке, но, вспомнив реакцию на то ее мамаши, только с улыбкой показал ей оттопыренный кверху большой палец. — Все хорошо. Положись на меня.

Девочка задумчиво на него посмотрела и, промолчав, повернулась и зашагала обратно в номер. Она уже позабыла об обещанном Дик. Хайде, помня лишь только одно… Тут Эй ее окликнул, и она остановилась:

— Сестренка, меня не обманешь. Я знаю, что тебя не волнует — жив твой отец или же нет, — проговорил он это почему-то с улыбкой. Девочка, явно озадаченная, обернулась к нему. — Потому что беспрестанно ты думаешь только об одном. Об этой своей дочурке-писательнице! Оттого-то ты такая. Но если ты так сильно этого хочешь, то почему же просто не возьмешь и не решишься твердо? Разве одни только фантазии о ее исполнении тебя устраивают? Тогда что? Принципы? Не можешь пойти против воли матери? Ты ей-то хоть раз об этом рассказывала? Да, знаю-знаю, ты уверенна, что ничего из этого не выйдет потому, что мама желает тебе такой же счастливой любви, как и у нее. И ничего другого, да? Брось ты уже, — со смешком махнул он рукой. Девочка со всем вниманием слушала его. Ведь с каждым словом он бил прямо в яблоко. Какая проницательность! Что же внутри у этого никому неизвестного эвелингайского гостя? Но, несмотря ни на что, ей он с этим более загадочным не казался. А только наоборот — таким нормальным и правильным, что душа, не поддаваясь контролю, тянулась к нему словно намагниченная. — Просто поверь в себя, схватись за время покрепче и вперед! Не нужно переступать через свои принципы. Нет, они у тебя уж больно правильные. Просто сделай так, чтобы все остальные действовали согласно им! И не останавливайся! Я верю в тебя так же, как и в себя! Сделаем это! — весело осклабился он, и самый настоящий огонек самой настоящей жизни мелькнул в его глазах.

Только он договорил, округлившая глаза Девочка потеряла дар речи. Что сказать — да и есть ли смысл — она не знала. Этот человек, с которым она знакома только пару часов, прямо сейчас прочел ее от корки до корки, после чего в мгновение сумел разжечь в ней то, в чем так нуждаются грезящие мечтой люди. Тем, кто, как и она, желает этого всем сердцем, но совладать со слизким сомнением не в силах. «Хочется прыгнуть так высоко, чтобы за этим коснуться Луны, — мягким эхом пронеслись слова Эя у нее в голове». Но как же так? Ведь он не сказал ей ничего — как бы это назвали — сверх мудрого, а только… только мелкая поддержка… но в которой столько жизни… Этот неизвестный словно каким-то образом угадал, что именно сейчас хотела услышать ее душа. И он это озвучил. Так просто, словно они и впрямь были друг другу пожизненными друзьями… Да кто же он… такой, что так легко может узнать человека, только, как он сказал, посмотрев ему в глаза, и тут же его понять? Он? Это тот, который сейчас стоит перед ней, сунув руки в карманы, и так однозначно улыбается? Что за чертовщина…

Когда ступор Девочки затянулся уже минуты на две, улыбка на лице медиума сменилась мелким недоумением, и он ее потревожил:

— Ну вот видишь — поспать бы и впрямь не помешало, — решил начать он с шутки. — Так что вперед. И поутру отправимся на поиски папаши! Ты же…

— Эй… вы… — перебила она его. Он замолчал. Было очевидно — Девочка вот-вот должна была сказать что-то еще. Хотя бы слово, но точно должна! Так казалось. Но вместо этого она только расплакалась. Блестящие, словно самый настоящий жемчуг, слезы покатились по ее щекам. И это было впервые в ее жизни.

Эй вновь заулыбался и сказал:

— Значит, ты меня поняла. Раз смогла переступить через первый барьер своей бесчувственности. Отлично! Но, держу пари, ты ведь и не улыбалась ни разу. — И опять — только в яблоко. Ни дюймом в сторону. — Ай, ну да ничего. Еще успеется. Только давай договоримся — с первой твоей улыбкой ты уже точно не откажешься выпить со мной тахитати! Здесь, в Эвелингае. Упрашивай маменьку о разрешении, плюнь на принципы — мне все равно. Но чтобы только так! А потом еще Ол Тейкс где-нибудь послушаем и обсудим Хьегенса. Идет? — усмехнулся он и протянул ей руку. Точно друг. Самый настоящий! Но не обманывает ли? — подумалось Девочке. Нет, — тут же заключила она и молча пожала ему руку. — И не думай схитрить. Память у меня хорошая. Такое я точно запомню, — показал он большой палец еще раз. — Ну ладно, доброй ночи, — зашагал было он к выходу. — Спать буду на крыше. Терпеть не могу кровати и потолок. Так что, до завтра. Хорошо тебе выспаться, — докончил он с улыбкой и скрылся за шторами.

Видя, как все присутствующие логично реагируют на ее слезы, Девочка попыталась взять себя в руки. Но все не получалось. Уйти прямо сейчас отсюда она тоже не могла — что-то, что так громко пульсировало внутри нее, удерживало ее здесь. И когда собиралось отпустить — было неясно. Но Девочка все равно радовалась. Сейчас описать ее чувства можно было всего одним только словом — «ясно». В мокрых глазах ее медленно разгорался тот же огонек, что был и у медиума, которому она была чрезмерно благодарна. Ведь теперь она знала, что нужно делать. А разве не этого ответа ищут люди всю свою жизнь?

— Вы точно не человек, Эй… — тихо проговорила она. Что-то пульсирующее внутри теперь отступило. — Но вы хороший нечеловек. Спасибо вам. — И она тоже ушла, проигнорировав предложенную помощь какой-то женщины.

А тем временем Эй уже сидел на крыше, у самого края, свесив ноги вниз.

— Какие же дети проблемные, — ленно протянул он, массируя себе шею. — Ну, малявке я все-таки помог. Можно и отдохнуть теперь. Так, для начала глянем, — посмотрел он на свои странные часики, — где там муж сестрицын. Кос-Кос, помоги-ка, — обратился он к ним, точно к живым. — Где искать?

И стрелки вдруг сдвинулись — какая куда. Медиум с минуту изучал скомбинированные семь знаков, поглаживая подбородок, и после выдал:

— Так значит, страна К. Но до конца их вести должен не я? А кто же? — Стрелки сдвинулись еще. — Хм, ясно. Передать этих сестренок трем неизвестным. Так и сделаю. А потом обратно в Эвелингай! Интересный городок же! Ну, спасибо Кос-Кос. Еще свидимся. — Он опустил руку и устало потянулся, протяжно зевнув. — Ладно, у меня еще два часа есть. Можно и вздремнуть, — с улыбкой проговорил Эй, больно откинулся на спину и уставился на чистое — все благодаря ему — небо. Спустя минуты две он уже беззаботно посапывал.