Отрывок седьмой

…темнота… с огромной скоростью охватывающие землю огненные полотна… темнота… крики и взрывы… трупы… темнота… сыплющиеся отовсюду атаки, которые она с легкостью обходит или отражает… и затем, не медля, убивает нападающих… в руках алебарда… она не понимает, что делает, но остановиться не может… ненароком смотрит в лужу крови и видит свое отражение — будто у обезумевшей, выпученные глаза, измазанное красной жидкостью лицо… скалится и убивает очередного незнакомца, пытающегося сделать с ней аналогичное…

Вдруг начинает трезвонить мобильник и Ахра, вся в холодном поту, просыпается. Перед глазами все та же гостиничная комната, все то же звездное небо за окном, все тот же еле слышимый телевизор. Кровью и не пахнет. Кошмар кончился.

Отдышавшись, словно после серьезного забега, и переведя дух, Ахра подняла трубку. На том конце послышался голос Дрюговски:

— Доброй ночи. Ну, ты готова? Я уже жду внизу. — Голос у него уже был сравнительно бодрый. Реабилитационные прогулки, видимо, свое дело сделали.

Девушка с подозрением покосилась на настенные часы и с явным недовольством нахмурилась. Час ночи.

— Здравствуй. Да, сейчас спущусь, — сонно ответила она и повесила трубку.

Судя по скорости, с которой Ахра забыла о совсем недавно закончившемся кошмаре, такие вот сны мучили ее изрядно, и подобное уже стало нормой. Вместо довольно-таки странного и, что больше, загадочного сновидения, в голове у нее сейчас скакала лишь предстоящая встреча с мэром, к которой она была не особо готова… Так как жутко хотелось есть. А на кровати лежали одни только пустые коробки от пиццы. И первое, что она сказала Дрюговски на выходе из отеля, было: «Срочно… заедем в ресторан». И поблескивающая «мазерати» тронулась куда было приказано.

Дрюговски и в самом деле уже восстановился и светился практически так же, как и тогда днем, в аэропорте. Для себя Ахра все никак не могла решить, что же его так поправило за столь короткое время: разговор по душам с девушкой-подругой? Или же, прежде всего, с медиумом? А может, чудодейственные рассекания по городу и впрямь работают? В общем, тут думай не думай, а все равно никак не поймешь. Дрюговски уж слишком «с заворотами», постановила про себя Ахра и решила вовсе не подымать эту тему.

— Сонная ты какая-то, — наконец, заговорил он и рассеял многозначное молчание. Он приятно улыбался. — Неужели так и не ложилась? Я же тебе говорил, чтобы…

Ахра его перебила:

— Я спала, не переживай. Твой звонок просто меня поднял, так что сам понимаешь…

— Ну, тогда все хорошо. А насчет остального не беспокойся — кружечка кофе, и хоть на войну иди. — Он посмеялся. Все-таки Дрюговски сейчас был ненормально нормальным, как снова подумалось Ахре. И выходило это у него уж явно не через силу. Тут он взялся за новую, где-то даже неожиданную тему: — Кстати, давно нужно было спросить, что у тебя там на личном плане? У тебя ведь есть парень?

От этого вопроса девушку посетило несколько странное чувство. Это как у смертника, посаженного на электрический стул, спросить, любит он сыр с дырочками или без. Ровно такая же легкая растерянность и вопрос, пульсирующий в голове, о необходимости и существенности ответа.

— Это даже не смешно, — спокойно, словно заранее отрепетировано, отрезала Ахра. Перед смертником у нее было явное преимущество — в ее случае сырное любопытство со стороны было логичным. — С моей-то внешностью, — ловко и, наверное, без явного труда подстроилась она под сырную атмосферу этими словами.

— Не нужно этих показушных комплексов. Внешность не так важна. Ну, конечно, если только ты уж явно не насолила чем матушке-природе… Я хочу сказать, что ты симпатичная. Конечно, общий видок у тебя скорее отталкивающий, но все же ты весьма хороший человек и интересный собеседник. Внешность не показатель. Если кто-нибудь узнал бы тебя поближе, то, я уверен, спустил бы все неженственное в тебе.

— Тю-тю. Внешность все же, в той или иной степени, является отражением души, сформированной временем, — она говорила это с наигранным выражением, будто вычитывала афоризм из умной книжки, — и только к новорожденным это не относится. Но они и на одно лицо все.

Дрюговски иронично посмеялся и ответил:

— Ну да, так и есть. Но я волнуюсь… Моя жизнь может оборваться в любой момент, и я хотел бы, чтобы к тому времени ты уже обзавелась семьей. Ты же понимаешь? Это тебе нужно, ты знаешь.

— Наверное, где-то ты и прав, — на выдохе ответила Ахра. — Возможно, семейная жизнь мне бы и больше подошла. Но, знаешь, я уже решила для себя — кто я и что я. — Она повернула голову, серьезно посмотрела ему в глаза и закончила: — Нет. Я — медиум, Дрюговски. И тут все очевидно, без заворотов, — последние слова она проговорила особенно четко.

Дрюговски медленно остановил машину и взглянул на нее. Ахра теперь уже уверенно смотрела вперед, а он, с видом крайне неопределенным, ей в глаза. Так прошло около минуты, после чего он наконец сказал:

— Благодарю за откровенность. — И он не спеша отвернулся и плавно нажал на газ. — Это твой путь, Ахра. И еще… Я горжусь тем, что был знаком с тобой.

Эта реакция просто обескуражила ее, хоть она и не подала виду. Ахра была как пить дать уверена в последующих указках и поучениях, ведь семья, бесспорно, — самое главное, о чем Дрюговски неоднократно твердил. Еще только вчера он всеми руками и ногами был против всего, что не имеет ничего общего с любовью. Действительно ли он просто на машине прокатился?! Маловероятно, что обычные прогулки выдают такой эффект. Чертов Дрюговски… Что же его так перекривило, все скакало в голове у Ахры, когда она сама спокойно смотрела вперед, не произнеся пока ни слова. Как вдруг…

— ОСТОРОЖНО! — вскрикнула она.

Водитель дернул руль в сторону, как можно резче дав по тормозам. Поймав пару сигналов от чуть не столкнувшимся с ним машин, он все-таки смог вырулить и восстановиться на дороге. А всему виной расхаживающий по проезжей части какой-то покачивающийся пьяница, которого они чуть было не сбили.

— Черт бы его побрал! — прогневился Дрюговски.

Ахра открыла окно и высунула голову, дабы взглянуть на нарушителя. Его темный, едва различимый силуэт так и не сошел с места, а вместо этого только присосался к бутыли. Определенно сумасшедший, подумала Ахра. И животная копна волос у него на голове была неопровержимым для нее аргументом.

— Этот проклятый городишко еще и не такими психами, которым жизнь не дорога, горазд! — все не успокаивался Дрюговски.

Но уже скоро заплутавший пьяница, а вместе с ним и тема выбора жизненного пути, были забыты. Следующие полчаса были со смыслом скоротаны в небольшом ресторанчике, где Ахра пыталась заглушить назойливое урчание в животе под приятное болтание с Дрюговски на отстраненные темы.

По окончанию ужина поблескивающая «мазерати», наконец, тронулась прямиком в сторону Белого Дома. Это было высокое, что ему и свойственно, серое здание, с кучей парковочных мест, забитых от и до, окруженное симметрично выстроенными пожелтевшими деревцами. Пристроившись около одного из них, старик заглушил мотор. Ахра молча вышла и вытащила с заднего сидения так подходящую ее образу длинную алебарду и рюкзак, ловко закинув все это за спину. Дрюговски хлопнул дверцей и, спрятав руки в карманы, медленно подошел к ней, с несколько угрюмым, но, в то же время, относительно ясным видом. Девушка, чуть меньшая его по росту, безмолвно смотрела ему в глаза, в ожидании чего-то. Тут она как-то странно хихикнула и отвела взор. Старик, почему-то ничуть не удивившийся этой малость неясной выходке, тут же заговорил:

— Так, значит, будем прощаться? — сухо бросил он.

— Да ладно тебе, — все еще с чего-то весело улыбаясь, ответила Ахра, — мы еще завтра увидимся. Думаю, я здесь даже на недельку останусь, так что времени у нас будет вагон. Как тебе такой расклад?

Однако Дрюговски такой расклад ничуть не пришелся по вкусу — в лице он сделался еще хмурее, так и не выдавив из себя ответа. Ахра, будучи не менее серьезной, закончила сама:

— Что ж, еще увидимся. И увидимся сегодня же. В шесть утра, в том ресторанчике, в котором мы только что были. Ты только не опаздывай. Поговорим о том, о сем, да? — Здесь она молча развернулась и зашагала к широкому входу в дом правительства, напоследок бросив через спину: — И еще, не жди меня. Я сама доберусь. Лучше выспись хорошенько. И да, оденься как-нибудь попроще к нашей сегодняшней встрече. Только не забудь. Спасибо, — с этими словами она скрылась в дверях. Дрюговски проводил ее взглядом, сел в машину, как и было приказано, и уехал.

Зал, в котором должна была состояться встреча Ахры с мэром, был мало просторным. Посередине стоял длинный прямоугольный стол на десять персон, где по обе стороны расселись восемь представительных мужчин, разодетых в бело-черное, как и полагается. Свободными оставались два места на самых полюсах. Одно, видимо, для Ахры, только что вошедшей, а другое для мэра, который, судя по всему, опаздывал.

— Доброй ночи, — поприветствовала она присутствующих, ни один из которых не удосужился ответить — все сидели с каменными лицами, либо буравя глазами пустоту, либо копаясь в лежащих перед ними бумагах. Медиум, не придавшая значения всеобщей незаинтересованности в ней, молча села на одно из свободных мест, сложив руки на столе.

Потянулась безмолвная минута. Практически каждый из здесь сидящих время от времени бросал любопытные взгляды на девушку, в то же время боясь пересечься с ней глазами, — когда она кого-то ловила на этом, тот, напряженный, резко отворачивался, как будто совершенно случайно посмотрел в ее сторону. Ахра со скучающим видом только забавлялась этим, пока, наконец, атмосфера не была разряжена донесшимися и постепенно усиливающимися шагами, что направлялись в сторону собрания. Вскоре внутрь вошел какой-то мужчина, ногой грубо толкнув двери. Несмотря на то, что внешний вид его, мягко говоря, не соответствовал тутошней массе, никто не удивился и не заерзал, кто, мол, вы такой. У новоиспеченного были длинные светлые волосы, убранные в хвост до лопаток; так идущие ему распахнутая гавайская рубашка и джинсы на ремне с огромной бляхой; черные очки и наполовину скуренная сигарета в зубах. В одной руке незнакомец нес какую-то папку с бумагами, которая, по его причаливанию к оставшемуся свободному месту, была небрежно брошена на стол. В другой — блестящий кейс, поставленный рядом.

— Послушай, друг, — вошедший обратился к рядом сидящему зрелому толстому дядьке с залысиной, струсив пепел сигареты ему на голову, — я же тебе вроде говорил, чтобы ты парик купил уже. Ведь лысина — это ни фига не круто.

— Да, сэр, — судорожно выдавил толстяк, потрусив головой.

— Вот и чудненько. — Незнакомец одной затяжкой кончил сигарету, выпустив со рта облако дыма, бросил окурок на пол, затушил носком ботинка и плюхнулся на стул, закинув на стол ноги. — Алоха тебе, Незевиль, — с широкой улыбкой обратился он к Ахре.

— Приветствую, господин мэр, — с ровно такой же улыбкой и долькой сарказма в голосе ответила она.

— Ну-с, рассказывай, родная, как там дела у Миротворцев? Не болеют? — съехидничал Кряк Боуш, сцепив руки за головой.

— Ну, ты же знаешь, о состоянии своего здоровья они меня не информируют. — Ахра говорила в такой же наиграно саркастичной манере, сопровождаемой кривой улыбкой. — И да, их жизнь интересует тебя больше моей? И ты даже не спросил, как дела у меня. Какой же ты гад.

— Есть такое. Но не забывай, что ты всего лишь пустое место для меня. — Относительно молодой мэр играл безупречно. — Ладно, давайте без лишней воды, сразу к делу. Я жутко спешу…

— Согласна, — добавила Ахра. — Мне тоже перекусить уже давно бы не помешало. А то с голоду скоро помру. Так что давай и впрямь поторопимся.

Мэр взял принесенную им же папку и бросил ее рядом сидящему заседателю, который незамедлительно открыл ее.

— Итак, народ, вы, должно быть, все гадаете, чего я вас собрал тут всех. — Кряк переложил руки на живот. — Ну, так сейчас и узнаете. Мой добрый коллега, — обратился он к тому, кто уже держал в руках те самые бумаги и перебирал их, — расскажите всем, кто все еще в неведении, что же такого случилось, раз мы здесь все сидим и тратим наше драгоценное время.

Тот незамедлительно начал:

— Четвертого октября, приблизительно в двадцать часов сорок минут, неизвестный вторгся в Долину Миротворцев и атаковал миротворческие ложи. — Все присутствующие дружно заерзали на месте, принявшись шептаться. — Святая Долина была практически наполовину разрушена. По слухам, даже один из Миротворцев погиб.

— Что за бред! — ударил кулаком по столу лысый толстяк. — Это какая-то очередная политическая уловка по вымоганию из нас денег?! Все знают, что Миротворцы могущественны, словно боги. Чего вы добиваетесь, пытаясь заставить нас верить в такую чушь?

— Заткнись, жирдяй, — бросил мэр, окинув подскочившего гневным взглядом, после чего тот послушно утихомирился. — В общем, как вы все поняли, объявился хулиган, смачно надравший задницы хваленным богам. И, насколько мне известно, этот отщепенец — человек. — Среди заседавших прокатилась волна еще большего удивления.

— Ну, ну, — встряла Ахра, — не нужно так уж все драматизировать… Проблема локальная, всего-то.

— Но не стоит так расстраиваться, господа! — громко вклинился мэр. — Мисс Незевиль, которая удостоила нас чести сегодня присутствовать здесь, принесла нам все новости, касательно этого инцидента. Ну что ж, милочка, просвети нас всех уже. — В его голосе чувствовалось напряжение и сильная озабоченность темой. Мэр же.

Для удобства Ахра облокотилась локтем о стол, подперев щеку ладонью, и начала:

— Что ж, для начала хочу отметить для всех присутствующих, что все сказанное вашим многоуважаемым мэром — правда. Действительно, случилось загадочное вторжение. И действительно, разрушения велики. И, что для вас еще странней, всему виной один единственный человек.

— С меня хватит! — лысый дядька, совсем недавно возмущавшийся, вновь взялся за старое, подскочив с места. — Господин мэр, делайте со мной что хотите, но от меня вы ни черта не получите! — Чем больше он говорил, тем больше Кряк становился хмурым, и тем быстрее приближалась так напрашивающаяся развязка. — Скажите, что пасхальные кролики объявили нам войну — и я с таким же успехом куплюсь и возьмусь за пожертвования! Переложили все налоги в городе на нас и думаете, что мы так и будем молчать в тряпочку и оплачивать все со своего кармана?! Да что вы…

— Эй, парни! — вдруг выкрикнул мэр. И тут же в кабинет вошли трое одетых в черное мужчин. Только что буйствующий толстяк чуть напрягся при виде внушительных гостей. — Больше нет сил терпеть этого идиота. Преподайте ему урок. Только не здесь.

Нарушитель был взят под мышки и молча вынесен за двери. Некогда самоуверенный бунтарь, неспособный вымолвить больше ни слова, теперь только постукивал зубами в предвкушении наказания. Судя по выражению лиц всех остальных, критичность мэра была усвоена — язык за зубами теперь был гарантирован. Хотя, все же большинство, видимо, разделяло позицию выпровоженного толстяка.

— Итак, продолжим, — холодно отрезал Кряк. — То, что нашелся злодей, способный потягаться с покровителями мира, на которых все уповают, мы уяснили… Но что же дальше?

Ахра усмехнулась и с улыбкой продолжила:

— Какой же ты нервный… Как и сказал твой скупой товарищ, Миротворцы непобедимы. И то, что один из них погиб — нелепые слухи. Расслабьтесь, все закончилось так, как и должно было — преступник повержен и уже подвергнут наказанию.

Будто по приказу, всеобщее напряжение резко пошло на спад. Хорошая новость — хорошее настроение. Все относительно. Только вот мэр оставался все таким же чем-то внутри терзаемым.

— Как-то все слишком просто… — парировал он. — Половина Долины сровнена с землей… И все так хорошо заканчивается… Незевиль, не темнишь ли?

— Ничуть. Все закончилось в тот же вечер. Букашка раздавлена, вот и все. Для того я и здесь — чтобы развеять все волнующиеся додумки. И сказать, что произошедшее ни разу не является поводом для беспокойства, — закончила Ахра, после чего в комнате повисло мрачное молчание. Явно чем-то недовольный, охваченный кучей подозрений мэр вперился взглядом в глаза девушки, бесконечно прогоняя что-то в голове.

Вскоре один из заседателей неуверенно заговорил:

— Но… кто же это был и чего ему было нужно?

— Обыкновенный псих, как объявили Миротворцы, — начала Ахра. — Какой-то мелкий, малоизвестный медиум-контрактник. Решил, видимо, самоутвердиться и самую малость переоценил свои способности. Но это всего лишь по словам самих Миротворцев. У меня на сей счет свои заключения…

С последними словами спад массового напряжения на секунду встал на месте. Заговорил мэр:

— Что ты хочешь этим сказать? Все далеко не решено?

— Я этого не говорила, — спокойно возразила Ахра. — Повторюсь — это всего лишь мое мнение, которым я по доброте душевной делюсь… Вторженец явно не тот, за кого Миротворцы его выдают. Но, так или иначе, этого мы уже не узнаем… — Слова медиума заставили Кряка наглядно задуматься.

— Ну… это же неважно, так? — встрял очередной, заикающийся заседатель, будто чего-то боящийся. — Преступник ведь сражен и убит, ведь так, да? — на последних словах дрогнул его голос.

— Я и этого не говорила, — вновь возразила Ахра. — Миротворцы не имеют права убивать людей. Никого, кроме злых духов.

— Но… но… что же тогда с ним сделали? — уже было разволновался заседатель.

— Казнь второго уровня, — резко бросила медиум.

Недоумение и растерянность лавиной накрыла весь стол. Убивать нельзя, но приговорен к казни? Это как? — все металось в голове у каждого. И что еще за уровни? Что-то вроде выбора? Повешение или отсечение головы, так? И только мэр, размышляющий о чем-то ином, оставался все с таким же каменным лицом. Вскоре один не выдержал и, грубо говоря, потребовал пояснения странной системы наказаний. Ахра объяснила:

— Миротворцы называют казнью всякое наказание для медиума, так или иначе, полностью переворачивающее его жизнь. Но не забирающее ее. Такова их система. Первый уровень: лишение свободы человека на определенное время, рассчитываемое в зависимости от тяжести преступления. Сладость в том, что преступник, отбывая наказание в тюрьме Долины Миротворцев, получает один срок, но на деле отсиживает совершенно другой. Так как время для всех узников там замедляется в двести раз. К примеру, дают тебе семь лет, — обладающие прекрасным воображением заседатели сглотнули слюну, — а почувствуешь на себе все полторы тысячи. В общем, не сахар. Но второй уровень будет еще пострашнее… Медиума, приговоренного к казни второго уровня, полностью и безвозвратно лишают памяти, рассудка и возможности всячески, даже элементарно, мыслить, превращая его в мешок с костями и мясом, как и поступили с нашим самоуверенным героем. После этого у тела преступника отменяют срок годности и буквально выбрасывают бывшего медиума в мир живых, где ему суждено вечно пребывать в таком, ни на что не годном состоянии. Однако, что очевидно, душа остается при нем, от чего моральные муки от происходящего ощутимы. В чем особенная сласть казни.

— Жестоко, ничего не скажешь… — вклинился уже другой заседатель, выглядевший жестче всех остальных. Голос у него был таким же тяжелым, как и взгляд. — Но ведь, насколько мне известно, есть еще и третий, самый болезненный уровень… Что же он из себя представляет, и… почему преступника, такое натворившего, не приговорили к самому серьезному?

— Без понятия, — с зевом ответила Ахра. — Честно говоря, я вообще не знаю, что этот третий уровень есть из себя. Но, наверное, там что-то крайне неприятное, ведь, если ничего не путаю, за всю историю никто так и не был наказан в соответствии с ним. Ну, вот и все, что я должна была доложить.

— Подожди, — наконец заговорил мэр. — Ты хочешь сказать, что тот бунтарь сейчас ходит по земле?..

— Да. Но это и неважно. Теперь уже он словно овощ, глупее червя. И это необратимо. Так что можете расслабиться.

И с этими словами мэр опять затих, снова загоняв какие-то мысли у себя в голове. Заседателей слова Ахры, по всей видимости, не убедили, и факт пребывания слетевшего с катушек преступника в их мире заставлял правительственных дядек серьезно волноваться. Затянувшееся молчание вскоре девушке надоело, и она, медленно поднявшись, проговорила:

— Что ж, я, пожалуй, пойду уже. Моя миссия здесь окончена. Дальше сами.

Но тут двери в их зал с грохотом распахнулись. Новоиспеченный гость, который был очевидно пьян, в честь чего перегар с огромной скоростью заполонил пространство и теперь здесь господствовал, захомутал всеобщее внимание. Нырнув внутрь, он со свойственным пьяницам выражением громко заговорил:

— Доброй ночи вам, уважаемые господа. И сразу сердечно умоляю — не утруждайте себя ответным приветствием, я не обижусь.