Отрывок единственный

Рейм Незевиль

Здесь, в этом совершенно обыкновенном городе, уже около недели происходило что-то странное. Хотя не настолько уж и странное, что бы делало этот город теперь серьезно необыкновенным. Просто мелочь, которую, однако, обсуждают очень многие. А именно — загадочный Ночник, что является и в густую ночь и в слепящий полдень. Неизвестный, скрывающий свое лицо за большими темными очками, черной арафаткой и того же цвета кепкой, что придавала этому странному типу еще больше мрачности.

И вот, в течение уже недели, каждый день он, одетый в чересчур выделяющую его голубую футболку и темные бриджи, в неопределенное время возникает из ниоткуда и приступает к своим никому неизвестным делам. Словно самый настоящий супергерой из комиксов, перескакивает с одного небоскреба на другой. Кто-то даже голосил, что точно видел, как этот неизвестный, которого очень скоро прозвали Ночником, бегал прямо по воздуху. И пришлось-таки всем поверить, потому как вскоре и подтверждающие то видеоролики появились в Интернете. Но кто это был такой и с какой же целью объявился здесь — все оставалось неизвестным.

И в очередное утро Ночник вышел на свою столько загадочную охоту.

***

— Тебе не кажется, что эта милочка, новенькая наша, немного забывается? Не знает, где границы проложены, видимо.

— Точно. Меня саму это раздражает. Строит из себя скромницу-красавицу, дрянь. А этот ее шарфик…

Стоя у школьного забора, две совершенно обыкновенные старшеклассницы потягивали тоненькие сигаретки. Опоздали они уже на пол урока, но даже сейчас в класс не торопились.

— Я обзвонила девчонок — они одобрили. Все как одна находят ее простоту здесь совсем неуместной. Хе-хе. Так что сегодня мы ей все растолкуем.

— И шарфик ее… Только учти — я его буду рвать! И всех предупреди. Это мой трофей. Если кто позарится — придушу заодно с этой новенькой.

— Успокойся ты. Никому и не нужен ее шарф. К нему никаких претензий. Нам только с хозяйкой его обговорить кое о чем надо. Всего-то. Твой он, подруга.

— Не сомневаюсь. Кстати, что с Элл случилось? Говорят, что-то серьезное. Скорую у ее дома видели.

— Элл? Она же покончила с собой. Дурочка в отца своего приемного втрескалась, не выдержала его отказов и оскорблений, вот и…

— Ну, от нее ничего другого и не следовало ждать. Безмозглая овца.

— Точно. Шуму она хорошего наделала. Странно, что ты не знаешь. И предсмертное послание кровью на стене, и дешевое завещание было — все, как и полагается. Весело.

Тут вторая кашлянула и вставила:

— А не слишком ли ты свободно говоришь об этом? Не боишься, что дух ее тебя до конца жизни мучить будет?

— Не верю я в духов, — ухмыльнулась ее подруга. — И смерти не боюсь. Ну, умерла она, и что? И мое время настанет. Все в порядке вещей. Жизнь наша же…

Но ее со смешком перебили.

— Да заткнись ты уже! Философствование тебе не идет. В класс пошли. Придумай лучше, что говорить будем, — уже было развернулись они. Как вдруг кто-то детским дрожащим голоском окликнул их сзади.

— Эй, вы… помо… помогите…

Они, озадаченные, медленно обернулись. И тут же отчего-то пронзительно завизжали, вытаращив глаза, и в ужасе отпрянули назад.

— По-пожалуйста… скажите… г-где Ахра… — повторился малолетний паренек, бледнолицый, прямо как мертвец, чья окровавленная правая рука почему-то заканчивалась уже на половине плеча. Одет он был в пижаму. — Жива ли… вы… — не договорил он, закатил глаза, и ноги его подкосились.

Шок, налетевший на школьниц, все рос. Будто вкопанные, они просто стояли на месте и тряслись. Убегать обе не решались — ведь, если им не в бреду то показалось, этот ужасный мальчик о помощи попросил, а не ножом на них замахнулся, как точно случилось бы в фильме ужасов.

— Что… что нам делать? Нужно же что-то предпринять! Что с ним…

— Не неси чушь! Звони в скорую уже! — с явной неуверенностью в голосе пальнула та, что не любила шарфики. Ее подруга дрожащей рукой выудила мобильник из кармана. — Ну же! Скорее, дура! — нервно торопили ее, когда она не могла попасть пальцем в нужную цифру, коих требовалось всего-то три.

Как вдруг некто неизвестный спрыгнул не пойми откуда прямо у распластанного тельца темноволосого паренька. Девушки, и без того напуганные, услышали это и тут же оторвали глаза от телефона, который, будто то и впрямь был фильм ужасов, как некстати разрядился. Тут обе окончательно изумились.

— Ты! — вскрикнули они дуэтом, завидев перед собой того самого знаменитого Ночника, прямо стоящего. Его яркая футболка ходила волнами от легкого ветерка. Впервые кто-то видел его так близко! Но почему он вдруг объявился? Что же, наконец, здесь происходит? Откуда взялся этот страшный паренек и почему столько всего странного? — все металось в головушках ошарашенных старшеклассниц.

Ночник поднял пошевелившегося и что-то пробубнившего мальчика за ворот и, будто мешок овощей, перекинул через плечо. Его лицо, как и всегда, было скрыто. Та же черная кепка, однажды обязательно должная стань брендом. И небольшие холмики на груди, отчего выходило, что легендарный Ночник — девушка.

Шурх! — и Ночник исчезла вместе с тем бедным мальчишкой, оставив остолбеневших школьниц наедине со своими эмоциями.

В несколько секунд она, таинственная, добралась до крыши самого высокого в этом городе небоскреба. По скорому прибытию подошла к самому краю и, держа стонущего мальчишку за ворот, вытянутой рукой подняла его над сотней метров свободного падения. Не поддающийся панике даже сейчас, он покосился вниз и, на мгновение отвлекшись от адской боли в плече, подумал, что дело худо. И опять застонал. Громко скрипя зубами, он, казалось, все старался не поддаться слабости и не вырубиться снова.

— Что ты им ответил? — наконец заговорила Ночник. Голос у нее был определенно женский. — Ты дал согласие? — Не понимая, что эта неизвестная хочет от него и о чем говорит, Рейм все таким же вопросительным взглядом смотрел на нее. И уже через пару секунд она заговорила понятно для него: — Миротворцы. Ты служишь теперь им? Это они тебя спасли?

Но сил у паренька уже едва хватало даже на то, чтобы просто слушать ее, правильно разбирая слова. Потому что-либо сказать ей в ответ он, хотя и полностью понимал ее, совсем не мог. Почувствовав, как он, уже совсем обессиленный, теряет сознание, Рейм, перед тем как окончательно опустить веки, отрицательно покачал головой.

***

Очнулся мальчик часа через два. В какой-то момент он, весь потный, резко, будто все силы к нему вернулись, раскрыл глаза и тут же чуть приподнялся, облокотившись спиной о какую-то торчащую из пола доску. Вспомнив все последнее, что с ним приключилось, он, озадаченный, оглянулся. Это был огромный чердак с сотнями здесь живущих голубей, недоуменно воркующих при его виде. Судя по всему, та неизвестная принесла его на крышу какого-то старенького многоэтажного дома. Но зачем? И где она сама? В какой-то момент Рейм поймал себя на мысли, что боль в плече уже совсем ушла, и он взглянул на него — рана была кем-то грамотно перебинтована. Как странно… Ни черта не понимающий, он встал на ноги и огляделся еще раз, в этот раз внимательнее. И тут наткнулся глазами на сидящего неподалеку мальчика, с виду гораздо младшего чем он. Так же опершись спиной о доску, он прижал коленки к груди, обхватив их руками, молча смотрел в одну точку и плакал, при этом совсем не издавая ни звука. Так как света внутри было мало — слабую видимость создавали только несколько маленьких окошек, — хорошенько разглядеть этого мальчика ему не удалось. Подойти к нему ближе Рейм тоже не решался. Точнее, он просто не хотел. Разумеется, это странно вот так просыпаться неизвестно где и видеть перед собой неизвестно кого, но на фоне того, что случилось с ним последней ночью, где он потерял дорогую ему сестренку, а вместе с ней и былую нормальную жизнь, все это представлялось маловажным. Потому он ограничился только беглой оглядкой его персоны и после задумчиво зашагал в сторону ближайшего окна-дверки. Своими глухими шагами он приводил голубей в заметное волнение.

Но не успел Рейм сделать и трех шагов, как окошко вдруг само распахнулось, и в него нырнула та самая, что спасла его, — Ночник. В руках у нее были какие-то две коробки, которые она резко бросила под ноги обоим паренькам. Мальчик с подозрением покосился на брошенное — то было обычное печенье.

— Назовите свои имена, — потребовала Ночник.

Рейм находил должным ей ответить. Хотя бы в знак благодарности. Однако он все же по-детски, как ему и полагалось, сомневался в безопасности этой девушки, чье лицо ему еще не довелось увидеть.

— Рейм. Мое имя. — И Ночник задумчиво наклонила голову в его сторону, замолчав на минуту. Все-таки ее внешний вид был определенно мрачноватым. После она отвела голову и засмотрелась на второго мальчика, который так и не притронулся к печенью, а только продолжал бесшумно рыдать. Ночник поняла, что отвечать он ей не собирался, и потому резко подскочила к нему и грубо схватила за рукав. Подняв его за руку так, что их лица теперь были на одном уровне, она вперилась в него своим скрытым под очками взглядом. Ее взгляд он парировал своим, очевидно абсолютно безразличным к ней, бьющим только сквозь. Раздражало это Ночника или же совсем не волновало — понятно не было.

Одет был тот мальчик в клетчатую, много где изорванную рубашку и брючки. К груди его был прикреплен детсадовский бейджик с именем, который Ночник вскоре заметила и, прочитав, отпустила паренька. Тот больно брякнулся на задницу. Его звали Гром. По больному приземлению он быстро занял старое положение и опять пустился в плач. Ночник тем временем обратилась к Рейму:

— Ты потерял много крови, — говорила она медленно и легко, отчего ушам даже делалось приятно. — Должен был умереть еще часов восемь назад. Люди долго не протягивают с такими ранами. Я хочу сказать, ты сильный парень. У тебя сильный дух. Далеко пойдешь. — Она подошла к окошку, в которое уставилась, и скрестила руки под грудью.

Рейм оглядел перебинтованное плечо и так же легко ответил ей:

— Спасибо тебе. Но… кто ты и зачем помогла мне?

Но ответа не последовало. Ночник продолжала следить за чем-то в окне. Рейм с минуту молча прождал, в надежде хоть на какие-нибудь слова от нее, и после повторил вопрос. Но ответа не получил он и во второй раз.

По истечению где-то полуминуты она, наконец, заговорила:

— Вам нужно поесть, — качнула Ночник головой в сторону коробки с печеньем. — Скорее. И мы отправляемся.

И впрямь жутко голодный, Рейм прежде сказал:

— Отправляемся? Ты что, собралась приютить меня? Прости, но мне нужно спешить, — зашагал он в сторону дверцы. — И еще: ты ведь, как и я, ненормальная. В смысле возможности тела у тебя не такие, как у всех людей. Но ты, вроде, хорошо с этим управляешься. Поэтому, прошу, помоги мне отыскать сестру, — бросил Рейм, и время молчания вновь растеклось по этому чердаку. Пришлось повториться еще раз — эта ее дурацкая привычка долго не отвечать все несколько усложняла. — Ты не могла бы помочь мне найти сестру? Ведь ты…

— Монстр напал на вас двоих? И она его могла видеть? — вдруг одернула та.

— А? Да. Но он утащил меня. Она же успела сбежать.

И Ночник на то отрезала:

— Она мертва. Я не чувствую ее ауру. В этом городе только мы трое можем видеть монстров, — твердо и, в то же время, чрезвычайно легко проговорила она. Рейм от услышанного в неприятном удивлении округлил глаза. Мертва?.. Но как же… Однако словам Ночника он, в отсутствие на то своей воли, поверил. Ведь из ее уст, что было чертовски странно и не поддавалось никакому разъяснению и пониманию, это прозвучало не иначе как истина. Почему-то, несмотря на очевидное нежелание с тем мириться, волей-неволей Рейм почувствовал, что это — правда, и сестра его точно мертва. И как бы он не хотел воспротивиться только что услышанному, слова Ночника имели пугающе внушительный вес. И теперь только и оставалось, что смириться. Спорить уже он не мог. Хотел, но не мог. Слова загадочного Ночника прозвучали — и на том все было кончено. — И идти тебе некуда, — добавила она.

Уже скоро Рейм расслабил лицо и потупил взор. Волна безмолвия опять все здесь накрыла, уступая лишь голубям.

Спустя время, первой заговорила Ночник:

— Повторюсь: вам бы следовало поесть. Не медлите, — тем же голосом приказала она. Первым последовал указке потерявший сестренку Рейм. Он вяло подковылял к коробке и открыл ее, усевшись там же на грязный пол. Гром, более всех молчаливый, проигнорировал сказанное. Как вдруг…

— Монстры у тебя сестренку забрали? — неожиданно для всех заговорил было он, обратившись к Рейму. — А вот у меня… а вот у меня… — нахмурился мальчик, и слезы еще большей рекой полились из его глаз. Он все так же не издавал при этом ни звука, коими сопровождаются обычно рыдания. — Злой монстр вселился в Руру и очень пугал меня… А потом вылез из Руру, и Руру умер. Мне очень грустно! Я очень любил Руру, а монстр его забрал у меня. Но потом я разозлился и убил монстра. — Только он это сказал, Рейм удивленно вытаращил на него глаза. Убил?! Он серьезно?! Эта малявка?! Даже ему, однорукому, с трудом то удалось, а этот ребенок говорит об этом так спокойно?! — Убил, но мне все равно грустно. Может, не нужно было убивать монстра? И тогда не было бы грустно. Но мой котик все равно умер… Его звали Руру… И больше у меня никого не осталось. Он был моей семьей. А у тебя осталась семья? Ты наверно очень любил сестренку?

— Ты бы тоже поел. Голодный ведь, — только и ответил Рейм. Гром, с минуту еще так молча поплакав, послушался его.

Дом Ночника, как она назвала то место, в которое после привела этих двоих, располагался на крыше давно заброшенного и стремительно чахнущего дома в десять этажей. Как и на чердаке, гостило у нее дома порядка сотни голубей. Везде были разбросаны мечи, острые пики, цепи и прочее, с чем можно было свободно кого-нибудь прикончить. В углу деловито стояло красное кресло, у которого возвышалась аккуратно сложенная пирамидка из книг.

Бегло оглядевшись, Рейм, с видом полным теперешнего безразличия ко всему, уселся у края, опершись о полуметровую оградку. Маленький Гром уже не плакал, а все бубнил себе под нос жалости о любимом котике. По приходу он принялся с интересом изучать каждое оружие, что ему попадалось. Ну а Ночник, наконец, одернула арафатку с кепкой и сняла очки, тем самым удостоив своих гостей огромной чести видеть лицо главной загадки этого города.

— Улу. Это мое имя, — обратила она на себя внимание, и мальчишки засмотрелись на нее в ожидании дальнейших разъяснений. Это была молодая девушка, лет семнадцати. Лысая, с ярко-зелеными глазами, хмурый взгляд которой, вразрез с ее гармоничным голосом, питал в себе необъятную к чему-то ненависть. Стоило только посмотреть ей в глаза, как всем телом чувствовался, без преувеличений, жар огромного пламени, что пылало у нее внутри. Рейм это сразу заметил. — В этом городе вы, кроме меня, — единственные, кто отказался служить Миротворцам.

Услышав о Миротворцах, однорукий Рейм вытаращил глаза, тут же вспомнив ту самую ночь в мельчайших деталях…

— Миротворцы? — заговорил Гром, бросив наземь лязгнувшую саблю. — О, я знаю его! Это бог. Я это сразу почувствовал, только увидел его. Но он не захотел оживить Руру, поэтому я не захотел с ним дружить. Недобрый бог.

— СЛОВА ПОДБИРАЙ, ЩЕНОК! ОНИ — ТВАРИ! НИКАКИЕ НЕ БОГИ! — внезапно взорвалась Улу, чего ранее даже нафантазировать бы не вышло. Ведь ее образ, всегда только спокойный, непоколебимый, сейчас точно озверел. И мальчишки опешили. Быстро осознав, что ее невольно разнесло, она быстро расслабила лицо. Полностью успокоившись, девушка впилась взглядом в глаза Грома и с дьявольским рыком в голосе продолжила: — Запомни: во всех твоих бедах виноваты только они. Твоя жизнь навсегда кончена только лишь по их вине. Ты можешь погрязнуть в бесконечных муках, вместо обыденной жизни — только благодаря им. Ты уже никогда не будешь счастлив как раньше — и во всем виноваты… только они. Миротворцы. — Пока она говорила, Гром, этот наивный ребенок, со всем вниманием слушал ее, не смея уйти от ее пробирающего взгляда. — И ты, Рейм Незевиль, — обратился она ко второму. — Твоя сестра померла только по их прихоти. И не появись я, ты бы отправился прямиком за ней. Миротворцы — гниль нашего мира. Уясните это оба, — кончила она, на что Рейм только промолчал — в мыслях он посчитал ее сбрендившей. И Улу, очевидно, прочитала это в его глазах. Она помолчала немного и после заговорила снова, вытаращив глаза, словно обезумевшая. — Почему же ты, — уже полностью переключилась она на однорукого, — не спрашиваешь, кто я такая и зачем спасла вас? — Но Рейм по-прежнему молча смотрел ей в глаза, совсем не желая отвечать. Ведь с ее недавними словами о смерти его сестры, все было для этого юного мальчугана, еще совсем не знавшего жизни безвозвратно утеряно. И теперь ему было плевать на все. Даже на то колкое стороннее чувство, предупреждающее, что с этой безволосой девицей надо быть определенно осторожным. Бесстрашие, посеянное горем. — Почему же не спрашиваешь, ты, отчего я в ярости? Отчего готова убить даже вас обоих, скажи вы еще хоть слово о Миротв… — намеренно запнулась девушка, чувствуя, как от одного только этого слова ее раздирает на части.

Протяжно выдохнув, Улу развернулась и запрыгнула на оградку, став спиной к мальчишкам. Те уставились на нее. Ее расправленная арафатка, будто шарф, колыхалась на ветру.

— Я такая же, как и вы. Ни больше, ни меньше, — сказала она. — Но спрошу вас: хотели бы вы быть отмщенными за то, что так несправедливо потеряли? За то, что уже никогда не вернуть?

— Нет, зачем это? — неожиданно для нее вдруг вставил Гром, чьи глаза снова заблестели от слез. Тогда ему вспомнились все счастливые моменты, которые он провел со своим, бесконечно дорогим ему котом. — Это монстр убил Руру, а не бо… — хотел было он назвать Миротворца запрещенным словом, но тут же попомнил реакцию на то Улу и поправился: — А не дядька тот в плаще. Давай лучше будем монстров наказывать! Во всем они виноваты!

— Долгое время и я думала так, пока кое-кто не открыл мне глаза… Знаешь ли ты, — мрачная, прямо как демон, повернула она голову, боком посмотрев на Грома, — что наказывать монстров этих — работа того дядьки. И вся сила его только и существует для того, чтобы делать эту работу. Но он же решил переложить ее на тебя, потому что дядька этот — мусор, к которому нужно и относиться должным образом. Равно как и ко всем друзьям его… — Теперь и Рейм и Гром слушали Улу со всем вниманием, чьи слова еще совсем недавно казались им бредом сумасшедшей. — Спрошу еще раз: пойдете ли вы за мной, дабы искромсать этих выродков за их непростительное… бездействие, ничем не возможное оправдать? Высшие создания, кому велено Богом было оберегать вас, просто махнули рукой, когда лезвие косы Смерти уже едва не коснулось вашего горла! И что же на вашу мольбу они ответили? — Гром все слушал и все больше понимал, что сейчас он мог бы и дальше радоваться жизни вместе с Руру. Детское умиляющее отчаяние на его лице постепенно сменялось стремительно растущей хмурью и оскалом. «Да откуда она знает? — тем временем думал про себя Рейм. — Но… это ведь… ложь?.. Как она может знать… — Однако, как и в прошлый раз, он совершенно точно ощущал, что все то, что так твердо вылетало из ее уст, было правдой». — ВМЕСТО ТОГО ЧТОБЫ ПОМОЧЬ, ОНИ ПОТРЕБОВАЛИ ПЛЮНУТЬ ВАМ НА ВАШУ ЖЕ ЖИЗНЬ И СЛУЖИТЬ ИМ! Так что же, монстры те, совершенно безмозглые, теперь виноваты?.. — наконец спросила она у Грома, и тот, озлобленный, отрицательно покачал головой.

— Ну и что с того? — вдруг вскричал Рейм, подскочив на ноги, — бредом он слова ее больше не считал, а только наоборот — находил все это очень себе интересным, пусть и неприятным. — Мне понятен твой гнев, но что мы можем?! Да и какой смысл?! Мы, да и ты к тому же, всего лишь дети! И хотя не совсем обычные, но все равно ни на что не способны! Да и сделай мы то, утерянное уже не вернуть! Я не желаю мстить! Это бессмысленно! Ты, должно быть, еще больше нашего потеряла, раз так разрываешься, но взгляни на себя — ты хотя бы с парочкой монстров тех справиться сможешь?

Но Улу ничем ему не ответила. Хмыкнув, она отвернулась и уже спокойным голосом довольно проговорила:

— Хорошо. Запомните это чувство, чувство беспомощности. И возненавидьте Миротворцев. Возненавидьте всей душой. Так сильно, чтобы только эту ненависть вы и ощущали. Так, чтобы она стала смыслом вашей жизни. И тогда я научу вас.

— Научишь? Чему это? — хныкнув, спросил Гром.

С секундной паузой Улу холодно отрезала:

— Уничтожать.

***

Тогда был хмурый и буйный от ветра вечер, казавшийся уже ночью. Трое неизвестных — один относительно высокий, другой поменьше, а третий самый маленький, — чьи тела были скрыты под черными накидками, брели по тропинке посреди какого-то громадного темного леса, хрустя ветками под ногами. Они шли молча и уверенно.

Как вдруг какие-то люди, появившиеся позади них, заставили их остановиться. Пока не оборачиваясь, троица ждала, что скажут неизвестные, коих насчитывалось около семи. Они почему-то смеялись.

— Так значит, это правда, — заговорил один из них тяжелым басом. — В нашем жестоком мире все еще есть настолько веселые вещи. Хе-хе. Вы те самые шумливые ребятишки, которые в городе нашем направо и налево рвались тирадами о том, как однажды уничтожите Миротворцев? Ну что за идиоты! Ха-ха-ха! Вы так смешны, что даже убивать вас жалко. Одолеть великих Миротворцев — вот так идейка! — Волна унизительных смешков вновь разбилась об этих троих. — Ну что, — один из семерки пришедших угрожающе хрустнул костяшками пальцев, — вдобавок вы грозились всех контрактников перебить. Эй, ты, самый длинный, ты же их лидер, да? — бросили они молчавшей Улу. — Ну, так командуй деткам своим — мы ведь сами контрактники, получившие сегодня приказ вдолбить вам кое-какие реалии этого мира, — едко улыбнувшись, выдал он последнее, что успел.

— Контрактники? Неужели! — вдруг радостно воскликнул самый маленький — Гром, — повернувшись к ним лицом. Недоброжелательная семерка дружно вздрогнула, как только завидела в глазах мальчишки не иначе как звериное безумие. Казалось даже, что вот-вот пена хлынет у него со рта. Необъяснимая ненависть в его взгляде так и бурлила. Но ненависть как будто не осознанная, а принудительно кем-то воспитанная. Животная ненависть. «Я готов порвать вас в клочья. Но не потому, что хочу и понимаю, зачем мне это, а потому, что это, вроде как, нормально и так и полагается». — Эй, Улу, — подергал он самого длинного за рукав, — можно этих я заберу? Рейм в прошлый раз повеселился, моя теперь очередь! — Самый длинный одобрительно качнул головой. — Хе-хе. — Довольный, он снова обернулся к той слегка усомнившейся семерке. Внезапно правая часть его лица начала медленно развеваться в черный дым, в то время как сам он дьявольски осклабился.

И по лесу, своей атмосферой так тому подходящему, громко прокатились ужасные крики.

***

Несмотря ни на что, Улу говорила мало. На слова она не скупилась только тогда, когда в очередной раз всячески оскорбляла Миротворцев, повторяя своим преемникам, как они должны ненавидеть их. В остальном же из нее нельзя было выдавить ни слова. Задай ей вопрос — и стой подле нее ты хоть до скончания века, она на тебя даже не взглянет.

Добавить стоит, что Улу любила возвышенности. Обычно она становилась у самого края и, с видом полным уверенности в черноте своей не примеренной души, с хмурью долго смотрела на горизонт. Ее безмолвные наблюдения могли так продолжаться днями. Вот почему двое ее спутников о ней совершенно ничего не знали. Кроме как о ее необъятной ненависти к Миротворцам.

Спустя год она исчезла. Исчезла так же внезапно, как и когда-то появилась. И известно тогда о ней было не более чем изначально. Хотя никому до того не было дела.

Спустя еще пару лет антимиротворческое движение, что возглавил Рейм Незевиль, уже насчитывало более десяти тысяч последователей.

Однако и по сей день они ничего значительного так и не предприняли, вызывая тем самым большие сомнения у мира медиумов в своей серьезности.

Но значит ли, что, наконец, настал тот день, когда они начнут действовать? Ведь прямо сейчас Рейм Незевиль, чей вид много серьезен и, в то же время, чем-то сильно взволнован, скользит по океанской и глади и стремительно приближается к городу, что так же стремительно возвышается перед ним. Г. — город, где сейчас где-то бродит герой. Герой со столько подходящим ему именем «безымянный».