Отрывок пятый

Ахра запаслась попкорном, чипсами и колой, и они с Дрюговски отправились на сеанс. Фильм назывался «Любовь навеки». Низкосортная, малобюджетная нелепица, как сказала мисс Незевиль, только прочитав название. Однако выбрала она именно его. Дрюговски еще с самого начала оставил право выбора полностью за ней и поэтому не протестовал. В кино он не особо разбирался, но название перекоробило даже его.

Смысл столь странного выбора девушки он понял, только войдя в зал. На сеанс, помимо них, пришло еще всего три человека. Ешь, разговаривай — и фиг кто скажет, мол, не шумите, фильм смотреть мешаете. Класс.

Картина, что удивительно, оказалась не такой уж и плохой. Сюжет повествовал о девушке, влюбившейся, в полном смысле этого слова, в саму себя. Свидания с самой собой, робкие признания самой себе, поцелуи с самой собой… Веселья, в общем, не отбавлять. Как так получилось, в фильме не уточняется. Все так и начинается — она, полуголая, смотрит в зеркало и, засмущавшись, прикрывается одеялом. Ну и дальше все в этом духе. Сумасшедшая, явно. Что-то, что передернуло ее в прошлом, довело ее до такого сумасброда, думал Дрюговски. Ахра все же склонялась к наркотикам или врожденной внутренней растерянности. Все сводится к тому, что главная героиня, однажды намеренно унизив одну девушку, начинает ненавидеть ту саму себя, в которую была влюблена, и разрывает сама с собой отношения. Если опустить детали, в завершение ее все-таки спасает ее приемный отец. До самоубийства или психушки дело не доходит, девушка вновь нормальная. После — учеба в колледже, муж, дети. И все благодаря смекалистому папаше. Ол Тейкс играют свою «Saying Goodbye To The Death» в титрах.

На выходе Ахра заявила, что в обязательном порядке посмотрит его во второй раз. Возможно, и в третий. Свое решение она не прокомментировала, равно как и сам фильм в целом, от которого Дрюговски был, в общем, не в восторге.

— Ты меня пугаешь, — удивленно отрезал он, когда услышал от Ахры о ее желании повторного просмотра. — Чем эта безвкусица могла тебя привлечь?

— Совершенно ничем. Именно поэтому и посмотрю.

— Странная ты.

— Угу, без заворотов, — улыбнулась она. — Что там у нас со временем?

Дрюговски чуть оттянул рукав на правой руке и посмотрел на часы.

— Без десяти пять, — озвучил он. — Ты спешишь? Куда-то нужно?

— Встреча с мэром у меня в два часа ночи. В остальном же планов не было, кроме как с тобой повидаться.

— Вот как… Это хорошо тогда, что я с обеда тебя встретил. Иначе до вечера бы тухла в гостинице. Что ж, как насчет похода в океанарий? Атмосфера для душевного разговора там что надо. — Он улыбнулся.

— Да, я не против. Только давай сперва домой к тебе заедем. Я хотела бы с тетей Блюр повидаться. Соскучилась… К тому же, у меня для нее подарок приготовлен.

Ответа сразу не последовало. И через пару секунд тоже. Так и не дождавшись его, Ахра наконец отвела взгляд от рекламного постера «Любовь навеки» и посмотрела на Дрюговски — тот был в крайней степени поникшим. Безжизненным взглядом он вцепился в пространство перед собой, при этом совсем не шевелясь. Грустный манекен — идеальное сравнение. Он просто вдруг застыл на месте.

И так же просто вдруг ожил, с трудом проговорив:

— Блюр… умерла.

Хотя новости и были, мягко говоря, не из самых приятных, Ахра лишь чуть сдвинула брови, сделавшись серьезнее в лице. В отличие от Дрюговски, один пустой взгляд которого кричал… нет, размеренно шептал о необъятном отчаянии и горе, заполонившими его изнутри, она приняла это просто как факт. Ни больше, ни меньше.

Продолжился разговор уже в ресторанчике под названием «Брейв Соул», что был неподалеку. Они уселись у окна и заказали выпить.

— Это случилось месяц назад. — Дрюговски говорил с продолжительными паузами. В глаза Ахре он не смотрел. — То был совершенно обычный, не предвещающий ничего плохого, день… Я и Блюр отдыхали дома… Ближе к ужину она попросила меня съездить в магазин, купить овощей… Я еще немного порылся в газетах, но вскоре собрался и поехал… Когда я вернулся, то обнаружил ее уже мертвой… — Все это время Ахра смотрела на него строгим взглядом. — Только я увидел ее лежащей на кровати, я почему-то сразу понял, что она мертва… Почему — не знаю… Можно было подумать, что она просто решила вздремнуть… Но лично для себя я совершенно точно определил — умерла… — Залпом он осушил стоящую перед ним чашечку тахитати. — Скорую вызвал не сразу… Я просто выскочил из дома, сел в машину и куда-то поехал… Без цели — просто завел мотор и дал по газам, устремившись в никуда… Где я был, уже и не помню… Я просто испугался… — В последний момент его голос дрогнул, и он закрыл глаза рукой.

— Что с ней случилось? — совершенно спокойно спросила Ахра.

Долгую минуту Дрюговски молчал, не показывая глаз. Девушка терпеливо ждала, не демонстрируя никаких, свойственных таким ситуациям, эмоций.

Ответ все же последовал:

— Умерла просто, без заворотов. Прямо как и Дик. Хайд, — теперь уже спокойно и относительно твердо проговорил он, открыв поблескивающие от слез глаза. — Смерть без причины, как сказали врачи. Она просто отключилась. Будто по нажатию кнопки…

С вопросительным молчанием Ахра смотрела на него какое-то время, наконец бросив:

— Что это значит?

Дрюговски сглотнул и продолжил:

— Она устала. Устала и поэтому отключилась. Я ее понимаю. И вовсе не виню. Блюр — святая женщина. И из своей святости она устала… Она так легко однажды простила меня… — Его голос вновь дрогнул. Но слезы он сдержал. — Я поступил как подлец, но она так просто мне все это отпустила… — Ахра, судя по всему, не понимала, о чем он говорит. — Я ее очень любил и знаю, что и она меня… Но я был недостоин ее любви…

— Я могу устроить встречу, — бросила Ахра.

— Ох, нет, в этом нет необходимости, — ответил старик. — Я не посмею ее больше потревожить. Она заслужила рай. Рай без меня… Я никчемен…

— Что ты имеешь в виду? И что с Ниной? — внутренне недоумевала Ахра.

Дрюговски вздохнул, собрался с мыслями и ответил:

— Нина теперь ненавидит меня еще больше. Для нее я целиком и полностью виновен в смерти Блюр. И, по правде говоря, я с ней согласен. Она права, это моя вина…

Ахра нахмурилась. Дрюговски продолжил:

— Помнишь тот день, когда мы с тобой познакомились? Когда я пригласил тебя к нам на ужин… В тот вечер к нам в гости зашла и беременная Нина, так что семья была в полном сборе. — Он еле заметно улыбнулся. От части, для него это было одним из немногих приятных воспоминаний за всю жизнь. — Ты, должно быть, сразу заметила, что еще тогда мои отношения с ней были, мягко говоря, натянутыми. Ну а если говорить точнее, еще тогда она меня ненавидела и презирала всем сердцем… Полагаю, пришло время рассказать, почему моя родная дочь всегда видела во мне главную занозу ее жизни…

Ахра приготовилась слушать. Дрюговски давался монолог с превеликим трудом.

— Ровно тридцать лет назад, когда Блюр была беременна, я бросил ее. Я просто пропал, не сказав ни слова. Так получилось… Я не хотел этого, но все сложилось именно так, как сложилось…

На тот момент, когда нам было без пары лет по тридцать, мы жили в городе Т., где царила бедность, безработица, преступность… несправедливость. Выживая на одно жалкое пособие и локальные подработки, мы то и дело ошивались по дрянным «полузвездочным» отелям. Порой, когда с деньгами было совсем туго, дело доходило до пристанищ для бездомных. В общем, как ты понимаешь, не самая подходящая форма существования для маленькой девочки, которая должна была вот-вот появиться на свет.

Однажды мы с ней сильно поругались из-за тогда еще не родившейся Нины… Просто и я, и Блюр были в отчаянии. Мои вечные пустые обещания о том, что однажды все наладится, стали претить даже мне. И мы просто не знали, что делать… Нам казалось, что все хуже некуда, и лучше уже не станет. Нет, об аборте не было и мыслей, но все же именно я должен был быть сильнее… И вместо того, чтобы поддержать отчаявшуюся жену, я сам опустил руки. И в тот проклятый вечер она сорвалась и начала с криком и слезами тыкать в меня обвинениями в положении, в котором мы оказались… в том, что без меня у нее бы все сложилось иначе… Я ее оскорблял в ответ, даже ударил раз, о чем потом дико пожалел. Дав на эмоциях ей пощечину, я осознал, до чего мы докатились, не выдержал и убежал. Отчаяние, закопавшее мне в душу уверенность в том, что моя жизнь определенно кончена, так сильно вцепилось в меня, что даже просто дышать теперь было трудно. Утерев слезы, я заскочил в первый попавшийся бар и заказал самого дешевого пойла.

Моментами Дрюговски переставал говорить, давая себе перевести дух и в той же спокойной манере продолжить рассказ. Ахра оставалась все такой же серьезной, не поддававшейся эмоциям или даже, может, вовсе их не знавшей.

— Деньги были под строжайшую роспись, но я наплевал на все. Я все спустил на алкоголь, решив не думать о том, что это за собой понесет. В тот вечер, когда я, уже подвыпивший, витал в облаках, мечтая о, наконец, счастливой и беззаботной жизни, ко мне вдруг подсел какой-то бедно одетый парень, с виду лет восемнадцати. Первое, что он мне сказал, было: «Что за муть у вас в стакане? Как насчет пива?». Его мотивов я не понимал и даже не пытался понять — я просто согласился. В будущем разговоре, в коем я ему жаловался на жизнь, он был крайне учтив. Всем своим видом излучал сочувствие. Он мне даже понравился тогда. Но кто знал, что именно из-за него моя дальнейшая судьба сложится так?..

Будто по сюжету какого-то дешевого боевика, совсем скоро он предложил мне практически стопроцентный, как он его окрестил, шанс вырвать большую кучу деньжат и тем самым круто изменить свою жизнь. Никакого криминала, сказал он мне тогда. Какой-то умственно-отсталый богач, по его словам, который был наглухо пристрастен к азартным играм, каждый вечер устраивал карточные марафоны у себя в клубе. И практически всегда проигрывал. Каждый второй нищий был способен его облапошить, и этот денежный мешок ничего не замечал. И этой золотой жилой, как сказал незнакомец, уже давно пользовался его хороший знакомый. Загвоздка в том, что каждому, кто решил на этом подзаработать, в обязательном порядке необходим свой человек во время игры — напарник, дабы подстраховаться. А после партии — долгожданная дележка. И почему-то своего напарника он увидел во мне. По правде говоря, он меня не надул тогда. Да, действительно существовал такой простофиля с толстым карманом, и действительно тому незнакомцу нужен был напарник.

Надо сказать, убедить, в конце концов, ему меня удалось. Доказать отсутствие каких-то двояких замыслов с его стороны он сумел. Это был самый обыкновенный парень, погрязший в таких же прелестях, что и я тогда. И мы сработались.

Клуб того богача находился на другом конце города. В назначенный вечер я нарядился в лучшую одежду, что у меня была, втихую стащил все наши сбережения, коих и без того кот наплакал, и, соврав Блюр о том, что одному другу нужна помощь, уехал «за счастьем». Правду я ей не сказал не потому, что думал, будто она рассвирепеет и яро воспротивится такой абсурдной задумке… Мне наоборот казалось, что скажи я ей обо всем, она вовсю меня поддержит. Так мне и вправду казалось. Но я, определенно уверенный в своих действиях, все равно умолчал. Тогда в голове только и скакали сцены — я с пышным букетом роз и кучей денег в кармане прихожу домой, она в радостном недоумении запрыгивает на меня, той же ночью мы переезжаем в достойную квартиру и, наконец, живем, как всегда мечтали. Тогда меня дико возбуждала идея неожиданно приятных новостей, которые я должен был принести. И с этими мыслями я и студент-незнакомец отправились в «Лав Хой», игровой клуб того самого богача. Однако той ночью радостных новостей я не принес. Что там говорить, я и сам к Блюр уже не вернулся…

Все шло по плану — я и незнакомец стремительно наигрывали, богатей и не подозревал, что правила уже раз десять нарушились. Все в клубе, включая персонал, об этом знали, кроме самого хозяина. Как только хозяин начинал кого-то определенного подозревать, все тут же забывали о том, что, вроде как, все заодно и с недовольными лицами, мол, негодяй, начинали тыкать пальцами в «мошенника». Попробуешь догадаться, что произошло дальше? Усатый толстяк нас поймал. Но прежде чем он успел раскрыть полный архив наших уловок, студента-незнакомца вместе с наигранным добром уже и след простыл. Меня, тормоза, по его указке взяли под мышки и вывели из клуба. Там избили, бросили на заднее сиденье машины и увезли в неизвестном направлении. И именно в тот момент я почувствовал себя настолько паршиво, насколько еще никогда в жизни не чувствовал. Мне не было страшно, нет. Ни за себя, ни за Блюр, которую я оставил одну. Именно в тот момент меня разрывало на части совсем другое… И это было разочарование в самом себе. Больше всего на свете я хотел изменить нашу жизнь лично. Сделать что-то значимое, полезное, чтобы всем было хорошо. Не хотелось верить, что я ненужный… Хотелось перемен. И до того, как этот золотой мешок вдруг заметил, что мы незаметно обмениваемся картами, я был уверен, что именно в этот вечер все изменится. Круто изменится и в лучшую сторону! И, относительно того, я не ошибся…

Три месяца я, якобы как должник, отрабатывал долг на подпольном заводе. Не думаю, что меня вообще когда-нибудь бы отпустили, хоть и обещали. И, находясь там, я не покончил с собой по одной причине — Блюр не знала правды. Она не знала, где я был в тот вечер. И наверняка думала, что я просто струсил и бросил ее. И только это меня держало и обогревало надеждой.

Все разрешилось, когда прежний хозяин «Лав Хой» вдруг умер, и на его замену пришел какой-то его слабоумный молодой родственник, ввиду тупости которого всю их шайку вскоре накрыла полиция. И я, наконец, был свободен.

Вернувшись в город Т., я обнаружил, что Блюр пропала. Таким паническим словом я и обозвал ее отсутствие в том отеле, в котором мы жили, пока я не вляпался. Тогда же я, как одержимый, метался из отеля в отель, в бесконечных и безрезультатных попытках найти мою любимую Блюр… и все тщетно. Ее со мной уже не было. Я, жалкий, ее потерял. Навсегда, думал я.

Так как меня часто и сильно избивали там, где мне пришлось провести три чертовых месяца, которых мне так и не хватило, чтобы понять, где я допустил промах, на физический труд я больше не был способен. Поэтому жил на одно скудное пособие по безработице, которого теперь не хватало даже на пресловутый мотель. В основном я жил на улице. Но я был не менее чем доволен и этим. Просто мне теперь совершенно ничего не было нужно. Моя любимая Блюр пропала, а вместе с ней и всякий смысл существования.

Так прошло пятнадцать лет. Долгих пятнадцать лет, которые я все думал и пытался понять, почему все так. Думал, существовал, просто думал, просто существовал… пока случайно не узнал из выброшенных газет, что Блюр живет в Эвелингае. Она писала скандальные статьи об этом городе, благодаря чему и печаталась во многих популярных издательствах.

Дождавшись очередной получки, я, не раздумывая, отправился в Эвелингай, к ней. Я знал, что теперь денег и радостей в жизни у нее было предостаточно… А что до меня — грязная куртка, дырявые брюки, малая мне в размерах шапка и великая любовь, бесследно погребающая всякую гордость, которая бесконечно отговаривала меня ехать к Блюр и не позориться. Больше у меня ничего не было.

Длительные поиски по приезду увенчались успехом — я достал ее адрес. Но все же с пустыми руками приходить я не собирался… Тогда я был почему-то уверен, что у нас с ней родился сын, который сейчас уже должен был быть подростком. Да, я и не сомневался, что у меня сын. Я достал все, что осталось от последней получки, и пошел в магазин. Хватило на маленького синенького робота — для предполагаемого сына, и голубой тюльпан — для Блюр. Оставшуюся мелочь отдал нищему.

Дом, в котором я сейчас живу, купила Блюр. Когда я его впервые увидел, мне казалось, что она, наверное, жутко богатая и знаменитая. Большая шишка в мире шоу-бизнеса, почему-то подумалось мне. И в тот самый момент, когда я стоял у нее под дверью с маленьким тюльпаном и роботом в руке, мне сделалось неимоверно стыдно… Гараж, возле которого стоит далеко не дешевая машина, богато украшенный садик… И я на фоне этого.

По щекам Дрюговски покатились слезы. Но он все равно продолжал:

— Всего этого она достигла сама, без меня, бездаря, тогда все скакало у меня в голове… А то время, что мы были вместе, для нас было сущим кошмаром… Неужели я настолько никчемный и только и могу, что портить жизни другим, думал я. Неужели она была права, говоря, что все то, что мы пережили, — из-за меня, никак не мог я понять. Тогда, стоя под дверью и никак не решаясь позвонить, я заплакал. Вся моя бессмысленная жизнь в раз пролетела у меня перед глазами, и я ничего не смог оттуда вытянуть… кроме как мою любимую Блюр, лучшие годы жизни которой я перепортил своим только существованием. И в тот момент, когда я вот так стоял там и рыдал, пятнадцатилетняя Нина открыла дверь…

Тут Дрюговски замолчал. Он вытер мокрые следы со щек и осушил еще одну чашечку тахитати. Ахра сделала то же. Решив не ждать продолжения рассказа, и так тяжело дающегося, она закончила его сама:

— Ты не сказал им, что произошло на самом деле… И сказка о том, что ты жалкий трус, однажды бросивший беременную жену, тебе показалась куда привлекательнее… Ясно. Дрюговски, от тебя другого и не следовало ожидать.

Он закрыл глаза и на выдохе протянул:

— У меня не было выбора… Я не смел оправдываться. Я виноват. И точка.

Выпив еще одну чашечку, Ахра встала, рядом стоящую алебарду и рюкзак вернула на законные места, подошла к Дрюговски, который все не открывал глаз, положила руку ему на плечо и сказала:

— Я ненавижу слезы. Поэтому довольно… Думаю, внутри Нина знает, что на самом деле ты не бросал их… Более того, в глубине души она давно тебя простила… А то, что ты видишь, происходит только по твоей воле, и не более чем авторская иллюзия… — Дрюговски поджал нижнюю губу и зажмурился еще сильнее. — Порой, принимать прощение куда тяжелее, чем так и оставаться не отпущенным… Но ничего не изменится, если ты, наконец, не переломишь себя и не смиришься. Ты же знаешь, воля всегда прогибается под обстоятельствами.

После ресторана эти двое отправились к могиле Блюр. На том же «мазерати» они проехали к главному эвелингайскому кладбищу, что находилось прямо в центре города и являлось одной из главных его достопримечательностей. Просто гигантских размеров земля мертвых была окружена высоким, медным, позолоченным забором, больше походящим на райские врата. Разрисованные всякими узорами надгробия встречались самых разнообразных форм: треугольные, в форме животных, высокими столбами… По всему кладбищу были разбросаны деревья и, местами, мелкие клумбы. За забором, вокруг, многоэтажные небоскребы и шум машин. В общем, атмосфера далеко не соответствующая месту.

Надгробие Блюр было обыкновенно квадратным. В центре — ее фотография, под которой выбито имя и даты жизни. «Блюр Дрюговски. 1965 — 2021 гг.»

— В Эвелингае не принято приносить цветы духам. Об это уже позаботились… — сама себе сказала Ахра, стоя прямо перед пристанищем Блюр. Дрюговски, поникший, стоял позади нее. — Это хорошее место для нее. Ей нравится. — Ахра погладила плиту. — Спокойно, ни о чем не беспокоясь, тетя Блюр живет в царстве Покровителя, как и все добрые духи. Она уверена, что у вас с Ниной все наладится, поэтому спокойна. Ясно… — Она еще немного так постояла и, повернувшись лицом к Дрюговски, сказала ему: — Во встрече, и правда, нет необходимости. Все и так уже разрешено. И очевидно.

После короткого молчания Дрюговски заговорил:

— Я сейчас отвезу тебя в отель. Извини, хочу один прокатиться и все обдумать. Мне это нужно…

Ахра сняла рюкзак и расстегнула его, тем временем отвечая:

— Я понимаю. Это действительно необходимо. Насчет меня не беспокойся, доберусь и сама. Труда великого мне это не составит, ты же знаешь… — Она вытащила из рюкзака каменную фигурку обезьянки, схватившейся руками за голову. Фигурка была небольшой. — Вот, возьми. Это подарок для тебя.

Старик с подозрением покосился сначала на фигурку, пока не взяв ее, а потом на Ахру. Вещица вызывала у него странное смятение. После он спросил:

— Зачем ты мне это даришь? Что это?

— Не задавай вопросов. Просто возьми, — отрезала девушка.

Все тем же, определенно что-то понявшим взглядом он смотрел ей в глаза. Смотрел и в мыслях все спрашивал, к чему это подарок. Ахра отказывалась говорить и просто приказывала взять. Именно приказывала. И, в конце концов, нежелательный подарок был принят. Не без явного сожаления…

— Что ж… Я заеду за тобой в час. Где ты будешь? — сухо спросил Дрюговски, перебирая в руках фигурку.

— Там же, где и обычно. — Закинув рюкзак за спину, она развернулась и зашагала к выходу, подняв руку в знак прощания. — Увидимся. И… спасибо за все, Дрюговски. Береги себя.