Любитель мяса или во всём виноват квартирный вопрос…

Всё началось в тот день, когда я решила снять квартиру.

Тёплая, безветренная погода, улыбчивые люди, спешащие по своим делам, на удивление полупустой автобус в час пик, невысокая плата за жильё, соседи тихие, в виде двух одиноких старушек с каждой стороны от той квартиры, куда я и направилась после работы по сорванному с утра на остановке объявлению. Ничего не предвещало беды. А нужно было насторожиться. Ну не бывает так, чтобы всё хорошо и удачно складывалось, обязательно что-то должно произойти. И оно произошло…

— Это я — Таня. Я вам звонила, — постаралась улыбнуться как можно добродушнее мужчине, вышедшему из квартиры на мой скромный стук в дверь. Звонка я не обнаружила, что тоже должно было насторожить и заставить уйти. Но я не послушалась внутреннего голоса. А он ведь попытался, что-то пискнул нечленораздельное и затих.

— Заходи, — пробасил мужчина на вид не старше пятидесяти, с недельной щетиной на лице, в замызганной, видимо, когда-то белой майке и грязно-синих трениках с дырками на коленях. Развернувшись, хозяин квартиры удалился, шлёпая не по размеру большими сланцами. Я вошла, разглядывая обшарпанные стены, прикрыла дверь и в недоумении на миг растерялась. Замка не оказалось, вместо него на двери красовался обычный шпингалет.

— Ну, где ты там? — послышалось из глубины длинного и практически тёмного коридора, если не считать тусклый свет, вырывающийся из дверей, где заканчивался этот мрачный тоннель.

Вместо того чтобы бежать сломя голову, я, вопреки здравому смыслу, щёлкнула шпингалетом и пошла на голос, выведший меня на огромную кухню, заставленную плитками, холодильниками, столами. Всё по четыре, и всё старое. Но, судя по характерному звуку, все четыре холодильника исправно работали. Множество разнообразных стульев и табуреток заполняли остальное пространство.

Мужчина сидел за одним из столов и пил чай из эмалированной литровой кружки, обмакивая в ней высохший ломоть чёрного хлеба.

— Садись, в ногах правды нет, — пробасил он и налил мне чаю в небольшую, довольно-таки красивую и вполне чистую чашечку. Чайник тоже выглядел прилично, в соотношении со своим хозяином.

«Остатки от сервиза. Китайский фарфор», — промелькнуло в голове.

— Спасибо, я, наверное, пойду. Я думала, что здесь отдельная квартира, а тут… — обвела я взглядом кухню.

— Так отдельная и есть. Пять комнат. В одной я обитаю, а ты выбирай любую из оставшихся. Это раньше тут… — мужик, вздохнув, шмыгнул носов и отпил чая. — А теперь… Один я. Правда, не прибрано в тех комнатах, не захожу я в них.

«Не прибрано? — вновь обвела взглядом кухню. — А тут, интересно, прибрано или нет? Если да, представляю, что там».

— Ты не волнуйся, — продолжал хозяин квартиры, обсасывая краюху хлеба. — Я из дома не выхожу, и никто чужой не придёт. Ты днём на работе, а вечером… ну вот на кухне, может, только и встретимся. Я ложусь рано, встаю поздно, так что придёшь — ванна в твоём распоряжении, я не помешаю. И в комнату к тебе не пойду. Мне бабы не нужны, молодой без вас обходился, а сейчас и подавно. Застудился в армии, ну и… — пожал он плечами. — Негодный к этому делу стал. Так что выбирай комнату, да и живи спокойно. Платить мне будешь продуктами. Вот вечером домой как пойдёшь, тут магазинчик рядом, хлеба мне купишь. Так за месяц как раз и наберётся, сколь положено.

— А вам что, деньги не нужны?

— Ну как же без денег, вон за метраж платить надо, квартира-то немаленькая, за свет тоже. Ещё телефон есть. Радио. Но на это мне пенсии хватает. Я по инвалидности получаю. Вот только почтальонка и приходит раз в месяц. Спасибо ей, объявление повесила. А то самому-то мне никак. Вот то, что мы с тобой договорились за жильё, так как раз на хлеб и пойдёт.

Он допил остатки чая и встал.

— Пойду я к себе. Моя комната с белой дверью, вон туда, — указал он рукой в коридор и чуть махнул вправо. — Да там разберёшься.

Сказав, он пошлёпал к выходу из кухни, почёсывая голову и что-то бормоча себе под нос.

Вздохнув, ещё раз обвела взглядом кухню. Что делать? Оставаться или?..

Оплата невысока, до работы недалеко, да и жить у брата на птичьих правах, сносить колкие взгляды его жены и тёщи — сил уж нет. А через месяц родится племянник, и тогда всё равно нужно уходить.

— Да, — тихо произнесла и решила обследовать жильё, а вдруг не так всё и плохо, как показалось. Ещё раз осмотрелась — в стене со спины находилась какая-то дверь. Видимо, кладовка. С неё и решила начать.

Открыла и обомлела. Вопреки ожиданию, за дверью сверкала чистотой ванная комната. Казалось, выложенные дешёвенькой, вернее, ещё советской светло-голубой плиткой стены, пол и потолок только что вылизали до блеска. Белоснежные раковина, ванна, унитаз, и стерильность, как в операционной.

— Да-а-а… — задумчиво протянула я. «А мужик-то аккуратист, а чего кухню так запустил?»

Насмотревшись на чистые стены, отправилась дальше исследовать квартиру. Вышла из кухни и только сейчас заметила, что коридор раздваивался, уходя в сторону, как раз, куда и указывал мужик. Просто проход был завешен потрёпанной шторкой, видавшей, наверное, ещё и царский режим. С брезгливостью отодвинула её и, сжавшись в комок, проскользнула, стараясь не задеть спиной грязную ткань. И вновь удивление заставило меня раскрыть рот.

Большой холл, хотя он тоже не отличался чистотой, но великолепие мебели и нескольких дверей явно свидетельствовало о былом благополучии когда-то живших здесь людей.

Холл выглядел округлым, возможно, из-за пары старинных комодов и трёх фигурных этажерок, расположившихся в промежутках между дверями и уставленных всевозможными статуэтками. Величественная люстра на потолке, хотя и горела тускло, но напомнила мне единственное посещение театра. И ещё большие зеркала в рамах, словно картины, заполонившие свободное пространство стен.

Все двери разного цвета. Одна — бежевая, сразу при входе в холл по левую руку, на вид самая скромная. Немного уже других и больше походила на современную. Две серые в разводах — справа, немного отличающиеся по оттенку. Две — прямо: одна красная, другая синяя, и белая в стене слева — та, что вела в комнату хозяина квартиры.

— Да-а-а… — покачивая головой, я медленно прошлась по холлу, попутно рассматривая себя в зеркалах.

— Ну что, с тебя начнём? — остановилась возле скромной двери. Открыла и вновь удивилась. «Ещё один санузел?..» Выглядел он совершенно не так, как первый. Кафельная плитка на стенах присутствовала, но вперемежку с плесенью. Ванна с ржавыми пятнами, унитаз с перетянутым изолентой стульчаком, треснутый бачок, из которого капала вода в подставленное ведро. Кран в раковине отсутствовал, да и вид у неё был такой, что и прикоснуться страшно.

— Да-а-а… «Квартирка добротная и такому досталась. Как он там по телефону представился? Альберт… Илларионович. Да уж Альберт… А выглядит, как дядя Сеня или Петя».

— Ну, ладно, — тихо сказала, надеясь, что хозяин уже спит, и тут же подумала: «А как же он закроется за мной? Будить его я уж точно не стану». И вопреки настойчивому желанию уйти, стучащему где-то в глубине души, продолжила исследование.

Красный и синий никогда не вызывали во мне интерес, всегда любила более спокойные тона, потому направилась к одной из двух серых дверей с разводами.

Моему изумлению не было предела. Казалось, я попала в сказку или как минимум на съёмки старинного фильма. Сразу вспомнились и бал Золушки, и апартаменты Чудовища, к которому приехала жить Красавица.

— Да-а-а… — боясь перешагнуть порог, дабы не разрушить видение, я с открытым ртом любовалось тем, что вижу.

— Бабка у меня любительница была.

Голос мужика заставил вздрогнуть. Резко обернулась, с испугом взглянув на него.

— Умерла уж лет как десять, — словно и не замечая меня, глядя внутрь комнаты, пробасил хозяин. — Да все мои уж давно померли. А тут никто после бабки-то и не жил. Так и стоит всё, как при ней.

Я сглотнула колючий комок и осмелилась задать вопрос:

— А где жили?

— Так там, — махнул он рукой в сторону остальных дверей. — Последний-то Валерка в этой комнате обитал, — указал он на красную.

— А где он сейчас? — всё ещё испытывая волнение, но уже не от обстановки бабкиной комнаты, а от близости Альберта Илларионовича, промямлила я.

— Да кто его знает. Съехал три дня назад. Сказал к девушке своей, а уж как там на самом деле, — ухмыльнулся он, — мне неизвестно.

— А-а-а… — понимающе кивнула я.

— Ну, так что, эту комнату выбираешь или другие посмотришь?

— Эту, — выпалила я, стараясь скорее закончить разговор.

— Ну, обживайся.

Мужик развернулся и пошлёпал к белой двери.

— Так это… Вы закройтесь за мной, — остановила я его в надежде поскорее слинять из этой странной квартиры. Мужик обернулся, посмотрев с удивлением.

— Зачем? Оставайся. Уж поздно, чего по темноте-то мотаться.

— Так мне вещи нужно забрать.

— Завтра заберёшь. Да там есть всё, — разворачиваясь ко мне спиной, махнул он рукой на бабкину комнату. — В шифоньере возьмёшь что нужно.

Альберт Илларионович скрылся за белой дверью, а я ещё некоторое время постояла в раздумье, потом осторожно переступила порог.

Десятилетний слой пыли хрустнул под ногами, словно я наступила не на персидский ковёр, а на скорлупу.

— Да-а-а… работы тут много предстоит.

Медленно прошлась по комнате, уже не обращая внимания на звук под ногами, с восхищением рассматривая мебель, если не ошибаюсь, в стиле ренессанс. Ну как не остаться в такой красоте?

Шикарный шифоньер, украшенный великолепной старинной резьбой, с огромным зеркалом в идеальном состоянии, только покрытым толстым слоем пыли. Королевских размеров деревянная кровать, две тумбочки с каждой стороны от неё, украшенные мрамором. Комод тоже с резьбой на фасаде. Диван, кресла, туалетный столик и зеркало — овальное, высокое, на серебристой треноге. Словно недостаточно было одного в шифоньере.

Глаза разбегались от такого великолепия. Не хватало лишь одной детали в этом интерьере — камина.

Пыль, паутина — это всё мелочи, можно прибраться и жить. И, на удивление, отсутствовала моль, хотя за десять лет она должна была сожрать ковры на полу и на стенах, да и тяжёлые, но очень красивые портьеры на окне.

Постояв немного посреди комнаты, поняла, что до дома брата доберусь лишь к полуночи и совсем не хочется идти в темноте. Да ещё начнется: «Где была?», «Почему не позвонила?», «Мы волнуемся!»

Лучше завтра всё расскажу ему, а сейчас отправлю сообщение и сразу отключу телефон, чтобы не объясняться. Немного приберусь — и спать.

Подошла к шифоньеру, открыла одну из боковых дверок и чуть не ахнула — полки, заполненные шёлковыми простынями, пододеяльниками, наволочками и кучей женского белья. Всё чистое, но с запахом, присущим долго не проветриваемым помещениям.

— Ладно, переживём.

Перестлала кровать и, прихватив одно из обнаруженных в шифоньере полотенец и атласный халат с павлинами, понимая, что всё это не к добру, но отогнав дурные мысли, сбегала в ванную при кухне, приняла душ и, вернувшись, растянулась на кровати в обалденном блаженстве, провалившись в мягкую перину. Кажется, я даже не успела поразмышлять о будущем, как уснула.

Чей-то голос вырвал меня из уз Морфея. Я осторожно приоткрыла один глаз.

— Худа уж больно.

В кресле-качалке, которого точно не было с вечера, сидела дряхлая старуха. У шифоньера, навалившись на него, стоял высокий парень, лицом отдалённо напоминающий хозяина квартиры.

«Сын, что ли?» — промелькнуло в голове.

— Ничего, откормлю, — отозвался парень. Он отлип от шифоньера, направившись в мою сторону. И тут я заметила в его руках огромный тесак.

— А-а-а… — попыталась заорать, вскакивая на кровати, и тут же рухнула обратно, словно кто-то дёрнул меня за ноги. Крик застрял в горле. Очередная попытка — и я, открыв глаза, в холодном поту и со страхом, распирающим грудь, резко села в кровати.

— Ой, — выдохнула, утирая лицо рукой. — Приснится же такое.

Переведя дыхание, осмотрелась. Всё на своих местах. Никакого плетёного кресла со старухой и парня с тесаком. Жаль, что только потом я поняла — это внутренний голос пытался докричаться до моего глупого сознания, пожелавшего свободы и независимости.

Неделя пролетела быстро.

Наутро перевезла кое-какие вещи, предварительно отпросившись на один день с работы. Все вечера занималась уборкой, зато комната, кухня и коридор приобрели нормальный вид. Особенно моя комната, хоть гостей приглашай, но уговор с хозяином квартиры этого не позволял. Его я действительно практически не видела, лишь несколько минут по вечерам.

Покупала ему хлеб каждый день — по десять буханок новоукраинского — возвращаясь после работы. Куда он его девал в таком количестве, уж и не знаю, а других продуктов не требовал. Как-то предложила ему, так он лишь пробурчал: «Мясо у меня есть пока, да и чай ещё не закончился, а больше мне, кроме хлеба, ничего и не надо».

А мясо у него действительно было. На второй день пребывания в его квартире, покупая ему хлеба в магазине, взяла и себе немного продуктов: пару йогуртов, немного сервелата, сыра кусочек, кофе, сахар да слайсы пшеничные.

И когда убирала в один из холодильников, немного удивилась — совершенно пустые полки, лишь морозилка забита полностью кусками мяса, аккуратно завёрнутыми в полиэтилен. Но на кухне имелось ещё три холодильника, и я подумала, уж там-то точно есть что-то съестное. Направилась в ванную комнату, но не удержалась от любопытства и заглянула по очереди в каждый. Та же картина: ни-че-го на полках и полностью загруженные мясом морозилки.

«Любитель мяса. Он что, только мясо и хлеб ест? Нет, — мысленно ответила сама себе, — ещё чай без сахара».

Приведя в порядок места моего пребывания (в другие комнаты я так и не заглянула ни разу), я ощутила скуку. Пока мыла и стирала каждый вечер, то думать об интернете или хотя бы о телевизоре не приходилось, но вот теперь ужасно захотелось посмотреть какой-нибудь фильм или поболтать с инетными друзьями. Но, увы, антенны в квартире Альберта Илларионовича не имелось, как, впрочем, и интернета. Но это не беда, куплю завтра модем, благо суббота, сварю нормальный обед, а то от сухомятки уже желудок ноет, позвоню брату, чтобы привёз мой ноутбук да ещё там кое-что. Надеюсь, Альберт Илларионович позволит ему зайти. Посмотрит Сашка, в какой комнате живу, поест моего борща и сразу успокоится. Поймёт наконец-то, что я уже взрослая и всё у меня в порядке…

Размышляя, не заметила, как уснула.

Утром сбегала в магазин, прикупив овощей к борщу; свиники-то небольшой кусочек взяла с вечера и положила в одну из морозилок, там, где место освободилось. Хозяин квартиры, похоже, любил сытно поесть днём, потому как ужинал он неизменно только чаем да сухим хлебом. Мягкий ему, наверное, не нравился.

Напевая себе под нос, радуясь, что увижусь с братом, вошла в квартиру, извинившись перед её хозяином, что заставила сначала закрыть, а затем открыть дверь. Предупреждать о предстоящем Сашкином визите не стала, а то вдруг не разрешит, а уж потом, куда деваться, впустит.

Влетела на кухню, вывалила всё, что купила, в раковину, взяв кастрюлю, налила воды, поставила на плиту. Нырнула в морозилку, потянула своё и случайно зацепила хозяйское. На пол упал один из его свёртков. Подняла и обомлела. Сквозь замёрзший целлофан хорошо просматривались человеческие пальцы.

— Это ты зря, — как гром прозвучал голос над головой, и хозяйская рука вырвала из моих свёрток. С застывшим ужасом в груди и застрявшим криком где-то внизу живота я обернулась. Ухмылка на лице Альберта Илларионовича не предвещала ничего хорошего.

Он схватил меня за шкирку, пробасив:

— Эх, рано ещё, ну теперь уж… — и потащил в ванную комнату.

Упираться было бессмысленно, хотя я и пыталась, растопырив все свои конечности. Но, увы, хозяин квартиры оказался сильнее.

Затащив меня в ещё недавно так полюбившееся место, а теперь враз ставшее ненавистным, удушающе придерживая одной рукой за шею, чуть склонился, пошарил второй под ванной и извлёк оттуда тесак — точь-в-точь, как во сне.

Уже не надеясь избавиться от тисков в виде пальцев на моей шее, хотя упорно пыталась это сделать своими недавно нарощенными ногтями, я стала задыхаться, мысленно прося Бога, чтобы это произошло раньше, чем этот любитель человечинки начнёт разделывать меня на куски. Но тут он отпустил мою шею, вновь схватив за шкирку, и, словно котёнка, легко приподнял и забросил в ванну.

— Раздевайся, — пробасил, сверкая глазищами.

Ощутив прилив кислорода, я попыталась воспротивиться и, размахивая руками, заорала. Тут же тяжёлый кулак отправил меня в нокаут, судя по тому, что перед глазами земельками блестяшки в полной темноте, а потом — лишь мгла и сдавливающий голову гул от пронесшегося где-то поблизости поезда.

Громкий стук заставил открыть глаза, хотя удалось это не сразу и с большим трудом. В ушах что-то шумело помимо стука. А я лежала в лодке, которая куда-то стремительно плыла. Она раскачивалась так сильно, что я никак не могла ухватиться за борт. Тошнота стояла в горле, готовая вырваться наружу. Голова гудела от боли и этого непрерывного стука.

Всё же мне удалось — я схватилась за борт лодки и попыталась приподняться. Голубая вода окружала меня со всех сторон, постепенно превращаясь в кафельную плитку. Я всё ещё находилась в квартире этого монстра и лежала в ванной.

Чьи-то голоса донеслись до моих ушей. Но слов разобрать не смогла.

С большим трудом мне удалось вылезти из ванной и, держась за стену, так и норовившую выскользнуть из-под рук, я дошла до дверей и вывалилась в кухню. На миг всё стихло, но потом вновь чей-то голос заставил меня приподнять голову и открыть глаза.

— Да я только сумку оставлю, — разобрала я слова и узнала голос.

— Сказал: нет её, ушла! — грубо пробасил хозяин квартиры.

— Сашка… — прошептала я, пытаясь встать.

— Да что вы боитесь? Откройте. Я не уйду, пока не увижу сестру. Она сказала, будет ждать меня.

— Сашка, беги, — бормотала я, опираясь на стену. — Беги, он убьёт тебя.

Мне удалось сделать несколько шагов, и в этот момент я услышала, как щёлкнул шпингалет, и дверь с лёгким скрипом отворилась. Совсем немного, но этого оказалось достаточно, чтобы, сделав ещё шаг и оказавшись в проёме кухонной двери, я увидела брата, а он меня — в конце длинного коридора. Вскрикнув, вновь упала. Изображение и звуки исчезли, погрузив меня в полнейшую темноту.

Приятная тихая музыка, успокаивая, медленно приближалась, словно кто-то подходил ко мне, держа в руках то, что издавало её.

— Сашка, — попыталась произнести я, но пересохшие губы даже не шевельнулись. — Беги, — всё же выдавила из себя.

— Танюша, — послышался родной голос, и что-то тёплое и шершавое коснулось моей щеки. — Кажется, она приходит в себя.

Веки не слушались, но я постаралась приоткрыть их. Яркий свет заставил зажмуриться, но мои глаза успели вырвать кусок картинки. В темноте, словно на негативе, расплывался чей-то силуэт.

— Танюша, всё хорошо, я с тобой, — вновь родной голос прорвал мглу. На этот раз веки поддались легче. Я открыла глаза и увидела брата. Сашка сидел рядом, чуть склонившись к моему лицу. Я ещё не могла хорошо разобрать родные черты, но голос и шершавая от работы на шиномонтажке ладонь — их я не могла спутать ни с чем.

— Сашка, — прошептала я. — Он убьёт тебя.

— Нет, нет, солнышко, — вновь любимая ладонь погладила меня по щеке. — Всё закончилось. Он уже никого не убьёт.

— А где мы?

— В больнице. У тебя сильное сотрясение. Тебе пока лежать нужно.

Постепенно лицо брата перестало двоиться, обретя чёткие контуры. Я приподняла руку и потянулась к его щеке, но, боясь причинить боль, не дотронулась. Переносица заклеена лейкопластырем, щека в засохших кровавых полосах, на подбородке и под глазами синяки. Я не сразу поняла, что произошло с братом и почему он так выглядит.

Сашка перехватил мою руку, сжав в своей ладони и, улыбнувшись, сказал:

— Ничего страшного, это быстро заживёт. И больше никаких съемных квартир, — поцеловал мне по очереди все пальцы, как в детстве. — Тёща решила дом в деревне продать, уже и покупатель нашёлся. Так что немного осталось подождать, расширим жилплощадь, и будет у тебя своя комната. Кстати, — он кивнул на тумбочку возле кровати, — тут Наталья Петровна тебе борща прислала. А ещё плов, как ты любишь, с большими кусками мяса.

Меня передёрнуло от упоминания мяса. Съежившись, я сморщилась.

— Я не хочу есть, меня тошнит.

— Ну, ничего, потом захочешь. Тут холодильник есть. Я туда всё уберу. А как захочешь, тебе нянечка разогреет. На кухне, сказали, микроволновка есть.

— Как там Марина?

— Переволновалась немного, ну и… — виновато улыбнувшись, брат пожал плечом. — Одним словом, в роддом увезли, и Наталья Петровна с ней там. Но ты не расстраивайся, всё будет хорошо. УЗИ когда делали последний раз, сказали: крупный пацан. Так что, если до срока родит, ничего страшного.

— Ну да, ничего страшного, — постаралась сделать строгое лицо, но, видимо, получилось страдальческое, потому как брат напрягся. Да-а-а… похоже, мимика пока мне неподвластна.

Телефонный звонок не дал Сашке возразить. Слушая, что ему там говорят, брат менялся на глазах. Глупая улыбка растеклась по лицу, глаза заблестели, и он чуть не заорал, но, вовремя вспомнив, где находится, вылил всю радость в руки, вздёрнув их к потолку и тряся, как от удара током, да в глаза, выпучив их до невозможности.

— Сын родился! Серёжка! Три шестьсот, пятьдесят четыре сантиметра. Представляешь?

— Представляю, — улыбаясь, разревелась я. Слёзы бежали по щекам, пощипывая кожу. Но это такая мелочь! Ведь я в той ванной уже успела со всеми проститься. — Как хорошо, что вы все есть у меня, братик…