ГЛАВА 2.

ГЛАВА 2.

Механизаторы торопливо проходили в тёплую раздевалку мастерской, покрякивая от холода, разминали озябшие руки, здоровались, перебрасывались замечаниями о вновь вернувшейся зиме.

Заведующий мастерской, грузно усаживаясь за доминошный столик, добродушно встречал входящих словами:

— Подморозило казачков по весне-то, подпуржило…

Мужики больше молча, рассаживались на скамьи вдоль стен, подоконник, закуривали.

Широко раскрыв дверь, вошёл главный инженер Рогов, осматривая сидящих, выговаривал по-хозяйски:

— А накурили — хоть топор вешай, — и тут же зычно, — ребята, кончай ночевать, вставай, пришёл! — затем спокойно обратился ко всем, чтоб проходили в Красный уголок, что к ним приехала секретарь райкома товарищ Шустова, если за полгода не забыли такую.

Ирина Семёновна в сопровождении председателя колхоза и парторга энергично прошла по проходу меж тесно сидящих механизаторов к столу напротив. Не садясь, спокойно вгляделась в аудиторию, может, чуток дольше необходимого задержав взгляд на сидящих в последних рядах, и, словно забыв, с чего начинать, неловко достала блокнот, несколько раз наугад перевернула исписанные страницы, начала говорить чуть перехваченным голосом:

— Мне приятно бывать у вас в колхозе, тем более беседовать с вами. Прокашляв першинку, освоясь окончательно, Шустова продолжила чистым ровным голосом:

— Товарищи, вновь наступило ответственное время в жизни нашего государства. Вчера состоялся внеочередной Пленум ЦК КПСС.

Далее она кратко рассказала о жизненном пути Генерального секретаря и его речи на Пленуме.

Лугов, сидя в заднем ряду, видел, как шла Ирина к столу, — в кожаном пальто, вся какая-то ладная, а как посмотрела на него… От вновь, было, нахлынувших к ней чувств на какую-то минуту он всё забыл, отбросил: и что не видел целых полгода, и слухи о её скороспелом выдвижении, о её «успешной» учёбе в областной партшколе… Только голос, удивительно изменившийся голос, вывел его из такого состояния; в нём появился металл, в интонациях сухая размеренность и назидательность. Вглядываясь, он видел то же красивое лицо, но вместе и что-то новое, чужое, только в чём именно — уловить, сразу как-то не удавалось.

— Может, во мне появилась зависть, а вместе и злость к ней, — самокритично рассудил Василий Петрович.

После информации Шустова подробно рассказала о делах в районе и ходе зимовки скота; затем упорно втолковывала необходимость принять участие каждого подворья колхозника в сдаче молока по договорам с колхозом и в откорме животных на взаимовыгодных условиях. Высказав своё, пригласила к разговору механизаторов.

Мужики долго молчали. Каждому казалось несколько необычным выдвижение на высший государственный пост менее известного и относительно молодого из членов Политбюро.

Наконец, с заднего ряда тракторист Кремнев пробасил, как вроде соседу, что с бугра, мол, всегда виднее, а мы что — поддерживаем, конечно, и, помолчав, добавил погромче — сколь их там хоронить можно — этот годок мне, может сколь и поживём, да хлеб пожуём…

Кряжисто, коротконого встал слесарь-инструментальщик, бывший шахтёр Грицюк Андрей Саввич. Не спеша, повернувшись всем корпусом к Алексею Ивановичу, выговорил скрипуче:

— Вы там в бригаде и с землёй, видно, обращаетесь абы как, а родит, не родит — пусть начальство думает — поддерживаем, одобряем, — сник в голосе, шахтёр передразнил тракториста, затем, повернувшись к столу, продолжил трубно:

— Я считаю ремесло руководителя с шахтёрским вровень, что уголь рубать, значит, — что страной или краем управлять; так почему же мне в пятьдесят лет льгота на отдых вышла? Да потому, что не выдать мне на-гора положенного, а другому за меня рубать уголёк никак несподручно. Так вот я и хочу сказать, что руководитель должен быть в полном расцвете сил и способностей, а потом вовремя и с почётом уходить с поста, с благодарностью от народа, чтоб добром вспоминали, а не кляли вслед гробу — вот мой сказ на сегодня. — И, неловко усаживаясь на место, прогудел: — В конце-то концов, ошибки эти вот здесь у народа сидят, — он, изогнувшись, выразительно шлёпнул клешневатой рукой себя по жилистому загривку.

— Давай, давай сыпь, а то там ждут — не дождутся твоих басен, — внятно отпарировал ему на критику Алексей Иванович.

Светловолосый молодой шофёр Василий вертелся, как на иголках, всячески понуждая сидящего сзади него Дмитрия Корнеевича, чтоб тот высказал, как по этому вопросу говорили древние учёные. Корнеич с улыбочкой сверлил Шустову немигающими глазами, — упорно пробивая путь мысли к той истине, над которой, по его мнению, бьётся всю жизнь большая часть человечества. Затем, видно уловив окончательно момент, не спеша, с безразличным видом в лице поднялся, перебрал в руках мерлушковую шапку, словно присматривая место, куда положить, начал свою речь:

— Древнегреческий учёный Аристотель ещё до нашей эры говорил: «… в нашей власти быть нравственными или порочными людьми», а далее философию о нравственности он располагал по двум линиям: одну, значит, в виде человеческих влечений, на что только он, божий человек, способен; а другую, что человек наделён природой тонким внутренним инструментом — сердцем, душой там… Вот и борются в человечишке эти линии — страстишки со всем прочим. А в ком, правда, и не борются, если вместо сердца одни страстишки остались; про таких говорят — крохобор, карьерист, вор, подхалим…

Дмитрий Корнеевич помолчал, осматривая всех, как бы узнавая произведённое впечатление, вновь перебрал в руках шапчонку, как бы меняя мысли, продолжил:

— Это я вам повторил кусочек лекции встретившегося мне в жизни одного учёного-философа, может, что перепутал за давностью лет, но припомнил-то для того, что Вы, Ирина Семёновна, теперь возглавили идеологию целого района, а в нём тысячи человеческих душ образца 1985 года, а что это за образец — прошу вас на досуге пораскинуть мыслишкой и сообразить, от чего это мы вдруг разболтались, запили, закуролесили. Тут смекнуть надо — какая линия верх взяла. Это мы ещё старой закалки терпим всё, что вокруг деется, а они, — Корнеич указал на сидящих кучкой молодых механизаторов, — все грамотные счас, армию отслужили, а кто и в переделках побывал — им, как говорится, море по колено. К чему я это опять подвожу: когда мы кончим увлекаться заумными идеями из кабинетов и наровить обмануть ближнего? И ведь что интересно — надуть, а самим в сторонке остаться, сидеть эдак чистенько, гладенько, вот мол, я так я, смотри, как выкрутил план, и тут же этот мыслитель вновь начинает размышлять, с какого бы бока этих товарищей ещё упечь; так же и по договорам, что молочко сдавать — сплошной обман пошёл с дефицитами, что и ОБХСС не разберётся. А с откормом животины на мясо, что вы призываете, то пока по нашим кривым подсчётам концы не сходятся и скотинку на откорм брать мне не резон, пусть ваш экономист снова просчитает все затраты — если смысл есть, нас уговаривать не надо — возьмём курносых, вырастим и сдадим, мы ж не какие там японцы — свои люди.

Все слушали внимательно. Лугов нет-нет, да посматривал на Ирину, деловито заносившую пометки себе в блокнот. Теперь он уловил перемену в её лице: это когда Корнеич прямо намекнул на сплошной обман крестьянина, то основания её красивого чуть вздёрнутого носа заметно расширились, делая лицо явно агрессивным, волевым не по-женски, подумал:

— Наверно, мать не раз возмущалась капризами этого ребёнка.

Бобров периодически вскидывал голову на говорившего, как бы напоминая о себе; то чуть отстранясь от Шустовой, настороженно поглядывал на неё, знал, — раз прошла в секретари райкома, то не успеешь осмотреться, как будет первой.

Главный инженер Рогов, выпучивая на говорившего без того большие глаза, подавал знаки, — мол, кончай, оратор выискался, пора и честь знать, — показывал на уши, что опухли без курева.

— Всё, заканчиваю, Пётр Павлович, два слова только в конец закруглю, — отозвался Седов на знаки Рогова.

— Какую линию теперь после этого Пленума возьмём — судить трудно, но скажу только, что теперешняя «я — начальник, ты — дурак», никуда не годится. И если мы думаем двинуться, скажем, к лучшему, то эту линию рвать надо напрочь; но въелась она многим в кровь и плоть, а отсюда и проистекает нечисть всякая с пьянью пополам в людях.

Седов сел, утирая шапкой лоб, не скрывая своей замысловатой улыбки.

Молодые ребята, сидящие вокруг шофёра Васьки, захлопали в ладоши, и ещё кое-кто вразнобой тоже хлопнул.

Рогов предложил перекур, кто-то возразил, что, мол, хватит сидеть, дело стоит, а мы тут балясы разводим.

Тогда поднялся Бобров.

— У нас, товарищи, всего один вопрос, и пойдём все курить. Дождался полной тишины, продолжил:

— Вы знаете, что на отчётном собрании колхоза мы решили создать цех растениеводства, а в нём бригаду по выращиванию зерновых и масличных культур. Весна уже идёт, пора бригаду формировать, переводить её на подряд и ехать в поле. Осталось за малым — выбрать бригадира. А чтоб не было, как здесь говорилось, ни дураков, ни начальников, выбирайте сами. Пойдут дела хорошо в бригаде — мы будем только рады, и такое в передовых хозяйствах практикуется уже. Пожалуйста, думайте, предлагайте кандидатуру и будем обсуждать.

Поднялся тракторист Кремнев Алексей Иванович.

— Мы этот вопрос прожевали давно у себя в бригаде. Дело новое и хлопотное, человек тут должен быть надёжным во всех отношениях и для которого мы, трактористы, тоже что-то значим, да и колхоз ему не стороной, а поэтому предлагаем бригадиром Лугова Василия Петровича.

Все дружно заговорили, обсуждая, но ясно стало одно, что Лугову они верят, с ним готовы на любое дело, зная, что он трактористов не подведёт.

Встал механик третьей бригады Брицын Фёдор Иванович. Скуласто, коршуном сверкнув на всех глазами, высказал:

— До сих пор зуд не прошёл у кого-то, чтоб людей не баламутить. Я на общем собрании говорил и сейчас повторяю: цех или комплекс — пусть создаются, но людей не троньте с земли. А ты, Василий Петрович, проси и создавай подрядную бригаду из бывшей своей, а мы подрядимся сами на прежнем месте; цех, кстати, от этого не пострадает. А что выбор мужики сделали, я тоже считаю верным и присоединяюсь.

Лугов, видя вопрос почти решённым, высказался с места:

— А меня-то вы хоть спросили? Смогу ли? Хочу ли?

Встал снова слесарь Грицюк.

— Насколько мне известно, товарищ Лугов, ты у нас коммунист, хоть с тем судом и наказывали тебя… награждённый правительством, и коль люди тебе полное доверие оказывают в новом деле, по-моему, тебе надо встать, поблагодарить людей за доверие и, засучив рукава, за дело браться, считаю, вопрос можно ставить на голосование.

И как по команде, все механизаторы подняли руки.

— Что ж, Василий Петрович, в бригадах, считаем, вопрос решённым, на днях соберём правление колхоза и утвердим официально, — заключил председатель, даже не среагировав на высказывание Фёдора Брицына, затем предложил коротко высказать свои соображения Лугову.

— Сказать-то есть что, но, чтоб не держать людей — в нескольких словах… Некоторые товарищи видно не до конца понимают сути вновь создаваемой бригады на подряде, мол, вали всё кулём — потом разберём. Государство думает иначе, а именно: в подрядном коллективе поднять урожайность в 1,5-2 раза и столько же снизить затраты на получение продукции. Мы пока сидим и думаем, как получить больше заработной платы, да по осени поприличнее дотацию… — Лугову было приятно, что этот вопрос он знал на зубок, ведь только вчера вечером это доказывал ему сын, и он, ещё не осознав до конца всей его сути, почти слово в слово повторил доказательство Петра:

— Подряд требует от каждого члена коллектива честного труда, применение всего нового — прогульщик и пьяница там негож; инженерная служба должна быть завязана на урожай, руководство колхоза, сельхозуправление со всеми службами должны денежку получать только от продукции — без всего этого спектакль не состоится, иначе механизатор только разуверится в новом начинании.

Шустова, не дослушав Лугова, высказала реплику:

— В районе уже создано несколько подрядных бригад, и работают успешно, без особых на то условий.

— Эти бригады созданы и существуют в тепличных условиях, — твёрдо возразил Лугов, и, снова вспомнив их спор с сыном, спокойно разъяснил суть:

— Бригада должна быть хозяином земли и техники на длительный срок, иначе не отладить ни севооборот, ни экономию, ни взаимодействие с колхозом. Надо чтоб ей не помыкали кому не лень, дыр-то в колхозе ой как много. Главная суть — полная самостоятельность. Если в договоре и, особенно на деле эти условия не выдержать, то конец такой бригаде неминуем — часть людей разбежится, остальные вернутся работать снова от колеса.

— Да что счас толковать, надо попробовать в этот год одной бригадой, — не выдержав, выкрикнул Рогов, нетерпеливо ёрзая и порываясь к выходу.

Бобров понял, что разговор принимает оборот не в пользу объединения бригад, многозначительно заглядел на Шустову, чтобы закончить собрание.