ГЛАВА 9.

ГЛАВА 9.

Вновь на утро назначенная планёрка не удивила главных специалистов. Они привыкли ко всевозможным манёврам и выпадам Боброва. Но их поразили вдруг произошедшие в нём перемены: спокойный, внимательный, он чётко отдавал распоряжения по подготовке районного семинарского занятия, выслушивал предложения, соглашался или тактично отклонял их.

Особенно озадачило это совещание зоотехника Ирину Шустову. Получилось так, что основная тяжесть организации этих занятий легла на неё. Ей же было поручено и делать пояснения. Такое доверие председателя вначале даже обрадовало её. Но в конце совещания Бобров с жаром принялся доказывать прогрессивность цеховой системы ведения хозяйства, и, как бы в противовес ей, долго и нудно анализировал состояние дел в животноводстве и свёл всё к тому, что во всех бедах колхоза повинна именно она, зоотехник Шустова. Это обескуражило её, привело в смятение, огорчило… Но она, молча стерпев всё, оправившись, энергично заметалась по колхозу, организуя дела на силосной траншее, свекольном и тыквенном полях, а под вечер остановила трактор с тележкой, чтобы уехать на кукурузное поле к механизаторам кормодобывающей бригады.

Молодой тракторист, большеухий, с раскосыми тёмными глазами на чистом смугловатом лице смущённо засуетился, прибрал на полу кабины, торопливо смахнул пыль с сиденья, а, усадив спутницу, дважды зычно дал газ и деловито запрыгал на пружинистом сиденье.

Ирина пыталась заговорить с парнем, но он только упрямее крутил руль, старательно выбирая дорогу.

Получив в дороге передышку от дневной суеты, мысли Ирины закружили вокруг утреннего совещания.

— Где она не угодила Боброву? Нет дня, чтоб не побывала на дойке, вовремя делает все отчёты в район, реже, правда, бывает на свиноферме, но и там изменила ещё с весны рационы кормления поросят, навела порядок с осеменением… да мало ли что успела сделать за год. Может, не нравится, что предлагаю новшества — так пусть их рассматривают в парткоме, на правлении. Ну, хоть бы сказал, что конкретно.., — мучилась догадками Ирина, автоматически вцепившись в какую-то ручку, забыв об ухабах на дороге. — Ох, как не ко времени все эти нападки. Да, может из-за суда, где она не настояла на взыскании с механизаторов полного ущерба — но опять же молчание…

— А как ей льстил там молодой прокурор, — вспомнилось Ирине: «Не в колхозе вам, не на фермах испражнения вдыхать, а свеженькие цветы в роскошном кабинетике — и как он лихо обещал: Клянусь, замолвлю, где надо… но вам здесь долго не прозябать».

А Лугов, бедняжка, так и не спускал глаз все заседания. Нет, надо с Бобровым уладить,… но как? — вновь и вновь напрягала мысли Шустова.

Кукурузное поле, слегка выгнутое одним краем к буграм, Ирине казалось огромным зелёным покрывалом с серыми продольными полосами. Приближаясь, оно приобретало реальность раскроя на загонки по количеству комбайнов, которые, двигаясь, выбрасывали из поднятых хоботов в кузова машин и тракторов измельчённую массу.

— Вот он, древний маис — священное растение инков и ацтеков. Ценный корм для животных, третья кормилица человечества — мука, крупа, масло, конфеты плюс вискоза и киноплёнка. А у нас к ней какие-то непростительные крайности, — вспомнилось Ирине из институтской лекции.

Тем временем тракторист, лихо развернувшись в кукурузном коридоре, ловко поставил машину в ряд порожних самосвалов и тракторов, ожидающих очерёдности загрузки у комбайнов.

Водители сидели кружком на брошенных охапках кукурузных стеблей. Увидя подъехавших, все разом повернули головы, а кто и приподнялся от удивления. Белобрысый молодой крепыш с рядом открытых ровных зубов непроизвольно громко возвестил:

— Генка! Вот отмочил… Смотрите, кого он привёз, вот тебе и тихоня.

Ирина Семёновна, видя явное удивление и улыбки на лицах парней, вежливо поздоровалась и тоже улыбаясь, отступила к крылу голубой машины, обратив внимание на пожилого мужчину, сидящего у колеса, и внимательно, рассматривающего её улыбчивыми глазами.

Механизаторы почти наперебой спешили высказать свои мысли:

— Отродясь зоотехника в поле не видели. И вообще, что за работа пошла — ни одной женщины в поле…

— Да вы не обижайтесь на нас, мы и дома-то бабы, считай, всё лето не видим — приехал темно и уехал с петухами — а она ещё раньше — на дойку. А светловолосый, снова умащиваясь на подстилку, бросил подходящему большеухому трактористу:

— Тебе, Генка, благодарность вынесем по комсомольской и профсоюзной линии… — И в сторону — спать теперь неделю не будет…

— А казачата, Ирина Семёновна, верно гутарят, не удивляйтесь — резонно начал высказывать своё тракторист от колеса.

— Вот тут сразу и вопросик возникает: почему птичка поёт-воркует по весне?

— Да на то и весна, Дмитрий Корнеич, чтоб петь им, — отозвался тут же светловолосый.

— Нет, дорогой Василёк, думай… И не только. Поёт-то птичка потому, что к себе привлекает… «хоть пером неказиста — так голосиста». А человеку дано круглый год в весне жить, а у вас с Генкой-то и нет рядом этой весны. Никто вас не привлекает и не развлекает и некому вам свои способности показать, удивить, значит. Меня или вон Петруху вряд ли теперь чем удивишь, да и не резон вроде, а раньше мы перед Маринкой да Анюткой ой-ой как соревновались. Верно, я говорю, Ирина Семёновна, что коэффициент в труде пал с этим? А что песни петь перестали, так в поле их нет, певуний-то, а там у вас в гуртах дед Стефаныч безрукий, да Кирюха косой, вот и запевай девки-бабы им на всю Озёрную. А раньше пели… Вкупе всё было.

— Ну, Корнеич, опять завёл про былое. Ты там, в гордом одиночестве толкаешь свою солому, вот тебе и мерещатся Анютки к старости. Пусть нам Ирина Семёновна что скажут, — высказался на это Василий.

Шустова не раз была наслышана на фермах про заумного тракториста и сейчас с интересом вслушивалась в его рассуждения.

— Нет, почему же, Дмитрий Корнеевич очень метко высказывает мысли о теперешней жизни, продолжайте, пожалуйста.

— А вот вопрос всем на засыпку, а то грамотные дюже. Скажите, Корнеич чуть повёл подбородком в сторону Ирины, — кто к нам приехал?

Все молчали, боясь попасть на очередной крючок. Понимая это, он сам начал развивать свою мысль:

— Знаю, для кого — ладная женщина, для кого просто зоотехник. Нет, братцы, к нам приехал, считай, второй председатель колхоза… Поясняю: вся наша шлёп-бригада в сорок трактористов на кого работает? На неё. Шофера большую часть грузов перевозят для кого? Для животноводства… Рассуждая так, Корнеич загибал на выставленных коленях пальцы, вроде как рассматривая их.

— Или с другой стороны зайдём. Которую у нас в колхозе особенно не любят — с экономической — это 80% дохода. Вот кто к нам приехал, ребятки. Только скажу вам сразу, Ирина Семёновна, что от этих живодёров многого не добьетесь, — оторвавшись от пальцев, он посмотрел на неё, потом кинув на сидящих мужиков, добавил задиристо:

— Они с колхоза норовят драть три шкуры, а того не ведают, что одну-то с себя…

Лежавший на боку тракторист Пётр Стрелков вдруг резко повернулся к Дмитрию Корнеевичу — сел, и надолго уставясь на него, словно свёрлами, — колючими глазами, высказал хлёстко:

— Так, говоришь, шкуру нашу жалко, а что же ты тогда три сотни в колхозной кассе взял за свою солому, да просишь начальство, чтоб ещё за наладку волокуши заплатили. Нет дорогой, Корнеич, говори, да не заговаривайся. Вроде попервах красиво пел и вдруг скукарекал. — Успокаиваясь, лишь ещё резко стряхивая с концов штанин прилипшие кукурузные листья, обратился к Шустовой:

— Да Вы присядьте на подножку-то — в ногах правды нет — Васька, чёрт кудлатый, подстели, что посуше! — И вновь к ней.

— Так вот, товарищ зоотехник, чтоб они тут вам мозги ерундой не компостировали зря, я введу в курс дела, пока собираются…

Шустова догадалась, что этот свирепый с виду тракторист, муж всегда молчаливой доярки Татьяны Стрелковой.

— У нас тут сегодня по субботе-то, как в стихах говорится: «Все промелькнули перед нами, все побывали тут». И председатель с парторгом, и профорг с комсоргом, речами да флагами — воодушевили… не знаю, как теперь и к старухе появляться — патриотизмом всего распирает, ноги аж в пляс вот-вот… Сегодня двенадцать ходок сделал, лежу уже полчаса, а сам вроде всё на колесе прыгаю; вот так и ночь протрясёт, а завтра снова то же, и так месяц без выходных, коль завтра кажись тоже уговорили попрыгать — и, усилив в голосе, продолжил — только решили мы тут с начальством так: оплата вдвойне по выходному, как у людей и норму срезать процентов на двадцать. А он вот — Стрелков кивнул на Корнеевича — живодёрами нас прозывает. И обращаясь решительно к нему:

— Сегодня какой день, друг сердечный? — молчишь… А что же ты не паришь кости-то старые в баньке, пивком не балуешься? Так, наверное, справедливо за труд и платить соответственно, а то — живодёры… Но видя, что его оппонент довольно улыбается прежней своей ехидцей и, поняв, что он опять словлен им на крючок и выплеснулся, круто свернул на деловой разговор.

— А к вам, Ирина Семёновна, у нас вопрос есть и с большой закавыкой. Попробуйте объяснить нам тупоголовым — до каких пор мы корма в прорву будем валить? Когда получим положенные денежки от животноводства? Надоели упрёки за государственный карман. Когда же мы с этой трудовой совестью в колхозе поладим?

Собираясь с мыслями, Шустова видела, как, заканчивая загрузку, выруливают из загонок комбайны и вслед за тракторами направляются к организовавшемуся стану в середине поля, как затем механизаторы запылённые, с грязными подтёками на лицах, устало опускались на колени и валились на землю, кто молча тулился у колёс машин и тракторов. Чувствовалось, как нагловатый осенний ветер, отшелестев в подсушенных кукурузных стеблях, упрямо забирается в их кургузые куртки.

Здесь, в поле, среди двух десятков посеревших от земли, измотанных за день работой мужчин, ей показались совершенно никчёмными все те заготовленные к ним слова.

Вместе с холодной дрожью в теле, словно иглами пронзило её мыслью:

— А нужны ли для этих людей вообще все наши бесконечные разговоры, разбирательства вокруг дела — хождение кругами, лишь бы не делать необходимую работу вместе с этими людьми, — да и зачем она здесь? — И вновь её толкнуло легонько, но властно:

— Все её учёные мысли на показные занятия глупые, надуманные и тоже никчёмные. Суета эта не нужна людям. Им нужен совместный, с таким же солёным потом, кропотливый крестьянский труд.

Поняв окончательно своё истинное положение здесь, Ирина резко встала с подножки, отыскивая глазами, молодого ушастого парня и негромко отчётливо высказала всем:

— Спасибо вам, товарищи, от женщин-животноводов за труд. А мы постараемся в зиму лучше работать на фермах, и не спеша стала обходить встающих с земли людей, направляясь к Генкиному трактору.