ГЛАВА 2.

ГЛАВА 2.

В просторном кабинете председателя правления колхоза вдоль стен, отделанных полированной фанерой, на мягких стульях сидели главные специалисты, помощники председателя: по сбыту, по технике безопасности, гражданской обороне, юрист, экспедитор… Сам Бобров восседал в широком кресле с высокой, почти до плеч округлой спинкой. Сзади, чуть выше его чубатой головы в простенке еле просматривался портрет Ленина, выполненный по дереву, и мог быть узнаваем больше по догадке. Павел Михайлович нервно двигал по столу листы бумаги.

Ближе к председательскому столу расположился Виктор Иванович Свечкин — заместитель председателя по хозяйственной части, мужчина лет сорока, слегка располневший, с ниточкой чёрных усов вдоль верхней губы, в яркой молодёжной куртке. Его вытянутые короткие ноги, обтянутые узкими брючками, венчали модные туфли с высокими каблуками. Он подобострастно следил за каждым движением председателя.

Парторг с места секретарского столика наблюдал за колышущейся веткой, заглядывающей в окно редкими жёлтыми листьями.

Каждый думал о своём: о прошедшем важном событии в жизни, о светлом будущем, а кто и трепетно ожидал хода предстоящей планёрки. Их напряжённо блуждающие взоры ощупывали пустые шкафы у противоположной стены и графин с ажурным фужером на высокой тонкой ножке.

Вместе с резким телефонным звонком на председательском столе и в секретарской в двойную узкую створку двери грузно втиснулся главный инженер колхоза Рогов Пётр Павлович. Он, степенно осматривая кабинет, снял серую, на кавказский манер каракулевую фуражку, пробасил прокуренным голосом:

— Извиняюсь, малость задержался — при этом бросил значительный взгляд на завгара.

Бобров, не глядя на вошедшего, резко придвинул вновь зазвеневший телефон, не подняв трубки, отодвинул его, снова придвинул, продолжая глядеть в стол, затем словно пересиливая себя, негромко с прижимом заговорил:

— До каких пор мы так будем работать?..

Завтра сеять надо, сроки все прошли — семена не протравлены, людей не сеялках нет, сцепки не готовы, что агроном думает? Что мы здесь сидим?.. Но досидимся, кто-нибудь досидится… Я-то, конечно, своё получу, мне есть, кому вливать, посидел бы кто там, рядом или встал за трибуну, да отчитался хуш раз, тогда не сидел бы тут, как на именинах, — Бобров при этом, медленно поднимая голову, оторвал от стола немигающие серые глаза и вперил их в противоположную стену с рядом пустых стульев. Его голос, сначала спокойный, то крепчал, то доходил до шёпота, руки так и продолжали нервно передвигать что-либо на столе.

Агроном, высокорослый, худой, средних лет мужчина, заёрзал на стуле, нервно выбил ладонью пыль из фетровой шляпы, начал было возражать, что часть семян протравлена, люди по сеялочным агрегатам, за исключением двух-трёх, расписаны, а сцепка поломалась при выводе агрегатов непосредственно к полям, что сеять пока нельзя из-за прошедших только что дождей, но Бобров, не дав договорить, продолжил своё:

— Ну, хуш кто из вас был вчера в бригаде? Может, бухгалтер была, может, экономист побывал, объяснили что-нибудь людям, побеседовали? Ну как можно так работать? Прийти, уткнуться в бумаги, спрятаться от людей по норам, и, сидеть, да стены смолить в коридорах — всё крыльцо оплевали. Общественные организации не работают, ведь есть же актив, женсовет, ведь коммунисты всюду, но что они-то делают?.. Эх-ма — «коммунисты — вперёд»… Вперёд, говорим, а идём назад. Идём и идём, а куда идём? Ну что может этот коммунист — понадевали галстуки, шляпы, на ногах каблуки — во!

— Здесь глаза у Боброва потеплели, на лице изобразилось что-то наподобие улыбки. Оставив на столе бумагу, но встал, и чуть наклонившись вперёд боком, показал всем большими дряблыми руками, какие высотой каблуки у коммуниста-специалиста. Снова грузно сел в кресло, впервые оглядывая содержимое помещения.

В это время в кабинет вошла председатель профсоюзного комитета колхоза — Приходько Лидия Ивановна, энергичная, уже немолодая, нервная женщина. Заметив хорошее настроение председателя, она решила сходу выложить свои наболевшие вопросы.

— Виктор Иванович, когда мы обеспечим людей на протравливании семян спецодеждой, противогазами, молоком? Сколько говорить об этом? Мы с парторгом, понимаешь, подобрали туда лучших людей, пошла сама на склад, а там спецовки только пятьдесят шестого размера, вместо противогазов выдали респираторы. На кухню пошла, на счёт молока, а они там и сном духом не знают. Я при всех говорю вон инженеру по технике безопасности, чтоб их в таком виде и близко не допускал к работе, — и, подступив вплотную к Свечкину и агроному, раскрасневшись, выдохнула:

— Раз так относитесь к людям, сами идите и травитесь, — и, обращаясь к председателю с парторгом, скривившись, слёзно продолжила:

— До каких пор мы так будем относиться ко всему? Никому ничего не надо, сколько решений принимать можно — не могу уже к людям подойти, как в глаза им смотреть, сколько обещаем, а толку…

— Ты одна у нас работаешь за всех в колхозе — бросил Свечкин, передёрнув усиками, пряча туфли на высоком дальше под стул, внутренне готовясь к грозе, которую ещё до прихода профсоюзницы начал председатель.

Павел Михайлович, совершенно не обратив внимания на тирады Лидии Ивановны, усаживающейся с платочком у глаз, напротив, как бы даже удивившись, что прервали важный разговор о шляпах и галстуках, продолжил в том де ключе:

— А что, зимы в этом году не будет, кто как считает? Не думаете вы ни о чём. Одному председателю за всё думать надо. Одни здоровье кладут, ночей не досыпают, другие отлёживаются, да усики пощипывают, лоск наводят себе, — и снова, то напрягая голос, то отпуская до зловещего шёпота, продолжал:

— Когда базы будут готовы? Решение было к сентябрю закончить, или ещё напомнить, кто за какой фермой закреплён? Не ремонт, а чёрт знает что: всё, где делали — побросали, всюду железо, хлам. Вот дожди пошли — зоотехния хуч что-нибудь сделает? Не пошлёшь трактор — всё, молоко сквасили, доярок в степи оставили. Эх, люди мы люди… «Ёлочки-сосёночки, красивые девчёночки», — и после короткого лирического отступления снова взял голос:

— А вот денежки давай всем до копеечки, да специалисту первому подавай, рабочего отталкивают от кассы, а он, бедолага, там, в степи гибнет, а некоторые больше председательского норовят получить…

Тут инженер Рогов не выдержал (он пришёл в колхоз переводом с предприятия и его заработная плата действительно была на десять рублей выше) весь подался вперёд, выкатил до предела без того большие тёмные глаза и как-то протяжно грудным басом перебил:

— На что намекаете… Все мы тут уработались, уморились, аж ветром качает — и резче — хватит мусолить, машины отправлять пора, сколько можно воспитывать, пока они там «рассол» зальют, так некоторых и на «кормоцех» потянет.

— Вот-вот, насиделись, накурились, и уморились, — сначала как бы в унисон инженеру, потом снова властно продолжил Бобров: вас уморишь. Ну что ж, на днях правление соберём по животноводству, там за всё ответим: и за базы, как мы их подготовили, и за кислое молочко, и за антисанитарию, посмотрим, как механизация сработала к зиме, заместителя с прорабом спросим за телятник… Пора рублём за всё спрашивать, а то мы слишком смелые стали. Только из правления вышли и тю-тю, ни кого не сыщешь, как ветром сдуло… вихрем так закружило и фить… нет его… — Бобров энергично покрутил вытянутым указательным пальцем над столом и в потолок.

На какое-то время установилась тишина.

Бобров, отключившись на какое-то время, внимательно оглядел понурые лица специалистов. Его внутреннее состояние говорило ему, что все эти люди собираются сюда только затем, чтобы отметиться, показаться, потом, в лучшем случае, куда-то поехать, что-то сделать «спустя рукава», чтоб суметь потом отчитаться перед ним или районным специалистом. Он чувствовал, что не в силах изменить в них такое отношение к делу. Это бессилие мучило Боброва, порой изводило его: «Должен же, в конце-то концов, быть положен конец этому», — кричало в нём. И он вновь перебирал всевозможные варианты управления колхозом. Ведь менял время и место планёрок, правлений, совещаний, состав участников, бывало и подхваливал кого, даже поощрял премиями и нещадно упрекал за нерадивость, наказывал рублём, наконец, в течение двух последних лет сменил почти всех главных специалистов и часть среднего звена — нет, не сдвинулось дело, в одном месте пошло, в другом вновь проруха. В эту зиму, доведённый до «белого каления» большим падежом скота, слёг в больницу с сердечным приступом. А перед весенней посевной, когда инспектор райтехнадзора обнаружил безобразия в хранении комбайнов, дал ход следствию. Тянул, откладывал суд, считая, что дамоклов меч заставит в это лето новых специалистов работать в полную силу, но убедился — напрасная затея, ничто не действует, только окончательно отвернул от себя людей, особенно механизаторов. Теперь у него лишь подспудно теплилась надежда, что можно найти способ заставить людей трудиться в полную силу и вывести колхоз в рентабельные.

Диспетчер принесла заявки на транспорт и книги по ежедневному учёту дел в животноводстве и полеводстве. Бобров взялся за рацию. Началось планирование работ на день с мест. Теперь понеслись упрёки в адрес управляющих. Главные специалисты в промежутках пытались дать распоряжения своим подопечным. Началось активное согласование вопросов друг с другом. Рогов, направляясь к двери, бросил председателю:

— На минуточку выйду, — и вышел.

Пошли звонки из районных организаций с требованием к руководителю хозяйства, парторгу, главным специалистам.

В коридоре кто-то шумел, явно прорываясь к председателю. Несмотря на возражения секретаря-машинистки, в кабинет втиснулись две женщины. Одна — высокая пенсионного возраста прямо с порога, остервенело глядя на председателя, громкоголосо заявила:

— Сил моих нет больше, до каких пор это будет продолжаться? Или дайте команду — порубаем им всем головёнки к чёртовой матери и пух по ветру развеем! Воды нет уже третий день, приедут эти алкаши чёртовы, пошарашатся, забалдеют и сматываются, а воды тю-тю, мелу, песку подвезти машину у вас не допрошусь, так какое же вы яйцо спрашиваете?! — всё это выпалила старшая птичница баба Серафима, подшкандыбывая почти на одной ноге к столу, продолжая жестикулировать уже прямо перед носом председателя.

Бобров, багровея, поднялся, его остановившиеся глаза расширясь, вперились в ветврача. Резко выйдя из-за стола, он сделал по кабинету два-три тяжёлых шага. Внутри него что-то булькнуло, еле сдерживаясь, прохрипел:

— Что я вам всё утро долдонил? Вот оно… Все здесь, здесь, на фермах, на птичниках! — и, продолжая сверлить сидящих глазами, указывая на птичниц, окна… вдруг замолчал, выпрямился на минуту, и громко, как воинский командир, распорядился:

— С сегодняшнего дня ни одного специалиста утром в правлении чтоб не видел, всем быть на фермах, в бригадах, решать все вопросы на местах! Планёрки будем проводить вечерами с девятнадцать часов, — хватит спать, доспались, я разбужу некоторых, познакомлю, наконец, с улицей «Дзержинского» — заработаете… и мел будет, и вода…

Вошедшая вторая женщина стояла, вжавшись в угол шкафа. Поняв своё нелепое здесь появление, она пугливо глядела то на разъярённого председателя, то на понуро молчавших специалистов.

Бобров, не садясь больше и не обращая ни на кого внимания, торопливо собрал на столе бумаги, отчуждённо бросил на ходу сквозь зубы диспетчеру:

— Делите тут сами по заявкам, вон, сколько хозяев, — нервно вразвалку вышел из кабинета.

Все, как по команде, вслед ему потянулись к выходу. Екатерина Беспалова, главный бухгалтер, маленькая росточком, неунывающая молодая яркая женщина бросила наигранно:

— Теперь хоть с мужьями вечерами будем встречаться, как в молодости.

Птичница, прихрамывая, теснясь за всеми к выходу, подвела итог планёрке:

— Так вам и надо, чертякам, а то высиживаете тут яйца, колхоз довели до ручки, — и тут вспомнив свои птичьи заботы, закричала на всё правление диспетчеру:

— Маняша! Где завгар чёртов? Да вы же машину давайте мне! Опять разбегутся все, ищи вас свищи, где инженер? Воду же мне, воду!.. Вот, один уже сбег.