ГЛАВА 14.

ГЛАВА 14.

Зноем исходило лето.

Куры, беспомощно растопырив крылья, пустыми зобами припали к земле, раскрыв широко клювы, в изнеможении закатывали под красные ободки-веки тёмные бусинки глаз.

Свиньи, лениво ковырнув раз-другой в тени забора, распластывались, выставив грязные пипетки-соски, заходясь хрюком-стоном, долгой поросячьей свирелью.

Политая на ночь огородная живность, чуть оклемавшись к утру, вновь никла, скручиваясь в трубочку, прячась от палящего солнца.

Хутора днём словно вымирали. Только изредка, обдав пылью придорожные канавы, промчит грузовик, протарахтит колёсный трактор да возмужавший молодой гусь, хлопая крепнувшими крыльями по зелёной ряске, затянувшей речку Страву, призывно прокричит, нарушив размеренную жизнь камышового царства.

Механизаторы с потемневшими облупившимися лицами, с запавшими, изнурёнными жарой глазами, прополоскав ссохшиеся глотки, обдав прохладной водой разгорячённые груди, словно идя в атаку, садились в раскаленные кабины комбайнов, тракторов, машин — вновь и вновь устремлялись в поля, чтоб быстрее убрать хлеб, не потерять с таким трудом выращенный урожай.

Уборочный комплекс Василия Петровича Лугова вторую неделю делал эту трудную работу. Две слившиеся весной бригады, так и не притеревшись друг к другу, разделились и на уборке.

Фёдор Иванович Брицын с Луговым-младшим и двумя оставшимися механизаторами валил хлеба на свал. Вслед им тракторист вёл опашку, рассекая желтизну полей противопожарными полосами.

Сам Лугов, усталый, высохший, с покрасневшими от бессонницы глазами, вновь и вновь вгрызался в загонку — молотил, презирая усталость, поддерживая по рации связь с ремонтниками. А сегодня с утра он жёстко вёл переговоры с Кухарем, который, разрывая жару, хрипел в трубку, прося срочно подмоги хотя бы одним комбайном. Лугов отговаривался, шуткой упрекал его в спячке, зная, что Иван Михайлович и его комбайнеры отдыхают, не уходя с поля посменно со своими помощниками.

Он спешил на своё любимое, в тот год ухоженное озимое поле. И оно выстояло, выжило в жару, налило зерно полновесно непонятно откуда взявшейся живительной силой.

К полудню бензовозом пожаловал Алексей Иванович Кремнев. Доложил, что раскроил отменно их главное поле и, сказав многозначительно «пора начинать его, Петрович», — молча, стал проверять на ключ, свежей рукой узлы его комбайна.

И вот оно перед ними, их главное хлебное поле, чуть приподнятое к середине, неоглядное вздымающее, золотистой волной, то стынущее в горячем солнечном мареве.

Лугов, остановив комбайн, вышел из шестидесятиградусной жары кабины на площадку. Его помощник вороной смахнул вниз приводить комбайн в рабочее положение. От двигателя отдавало нестерпимым жаром и вонючим перегаром соляра и масла. Откуда-то из-под солнца с Востока, протягивало лёгкой свежестью.

Вдоль посадки двигались к полю остальные комбайны, трактор с запасными частями, водой, техническая летучка. От хутора на бугры один за другим шли опроставшиеся самосвалы, оставляя за собой длинные шлейфы серой пыли.

— Главное, не остановиться, не расслабиться, а сходу включиться в дело, а там силой ни одного комбайнера от такого хлеба не оторвёшь, — думал Лугов.

Рядом остановил комбайн «КОЛОС» Борис Хлебников. Василий Петрович видел, как они с помощником включают режущий аппарат, прогоняют молотильный, с теплотой подумал о нём:

— До чего же ты, Боря, жаден в работе. Завтра в вечер, как закончим поле, именно его на мощном «Колосе» надо отправить на помощь Кухарю — там наш хлеб этого года, а ячмени не выстояли; вот тебе и дождики в мае и даже июне, как же ещё зависим мы от всевышнего. И, прокричав помощнику, чтоб остался предупредить комбайнеров о заходе в поле только с чистым бункером, торопливо нырнул в кабину.

Привычно ровно врезаясь в хлебную твердь, Василий Петрович всем своим существом ощутил, как молотильное нутро комбайна, содрогаясь всем телом, непрерывно передаёт ему тот импульс рождения хлеба, от которого он невольно разворачивается чуть назад, чтобы воочию убедиться, как непрерывная тугая струя, золотисто поблёскивая на солнце, стекает в бункер.

Лугов с удовольствием думал, что такая же струя течёт в бункер и у Бориса Хлебникова и у каждого следующего — всех пятнадцати в колхозе, а в районе, в области… да это же громадное жерло, по которому сейчас с полей в закрома непрерывным потоком движется бесценная хлебная река.

Вновь развернувшись, и, войдя поглубже в загонку, Лугов остановил комбайн, сдав назад, тщательно промолотил. Утирая лицо, шею, выбрался из кабины, не спеша окинул взглядом теперь распластанное поле; раскроенное на ровные квадраты, словно придавленное жаром раскалённого солнца даже после полудня — оно лежало недвижно. Навстречу, разрывая тишину, двигались один за одним комбайны, затем ещё и ещё вгрызались в его противоположный край.

— А двух так и нет; как часты их поломки — вот где гвоздь всего дела, именно, в прочности техники. Вынужденные остановки сбивают ритм работы, настрой комбайнера, вынуждают идти на сверхчеловеческие нагрузки и всё-равно допускать потери зерна. — Думая так, Лугов снова и снова тянулся к рации, чтоб связаться с ремонтниками, главным инженером. Переговаривая, он заметил высоко в небе над правым краем поля, а, может, над белыми залысинами родных ему озёрных бугров, парящего орла.

— Вот где простор и прохлада, действительно «вольный орёл», — подумалось ему.

И снова втискиваясь в жару кабины, он вырывал гектар за гектаром у поля; густые тяжёлые колосья, послушные его воле, клонились и падали на бесконечное в своём движении шнековое плотно; но взметнувшаяся в голубизну неба мысль уже не давала ему покоя, — вороша прошлое, она придавала ему упорство, волю в работе, прочь отгоняя усталость.

— Именно вон на тот край к белым буграм босоногим мальчонкой приносил он матери обед и там с ребятнёй длинными палками поднимали в небо прожорливое беркутьё. Потом подростком пахал здесь пары на быках, жал хлеб на лобогрейке и с жалостью наблюдал, как мать с хуторскими женщинами, обливаясь потом, ставили копны. Здесь он осваивал свои первые трактора и комбайны. Сколько радости и невзгод пережил он вместе с этим уютным ласковым полем!

Василий Петрович, забывшись воспоминаниями, и не заметил, как почти на половину жатки выехал из загонки, — спохватившись, круто вильнул вправо, тут же посмотрев по сторонам, не увидел ли кто его промашки. Но мысли продолжали своё кружево:

— И выдумал же кто-то присваивать полям имена залётных председателей, агрономов… Да иной скороспелый председатель это поле в глаза-то видел сквозь стёкла легковой машины, как и этот наш — всего месяц прошёл после смерти, а никто и словом не вспоминает, — в висках вместе с усталой злостью простучало:

— Моё это поле, моё… сорок лет тружусь на нём почти каждое лето… Эти поля старого председателя Тимофея Смекалова, нашего Степана Донцова, вон Бориса Хлебникова и Алексея Ивановича — поля тех, кто обильно полил их потом да и оставил в них своё самое дорогое — хлеборобскую душу.

Выведя комбайн за края поля, чтоб разгрузить очередной бункер зерна, Лугов до слёз смеялся, увидя сцену, как Лидия Ивановна с комсомолкой Зоей, подходя к комбайну Хлебникова с красным флажком победителя в соревновании за прошедший день, — вдруг опешили, а затем и совсем растерялись, увидев, как Борис бросил комбайн и припустил от них наутёк в лесопосадку. Лугов знал, что как только Борис получит вымпел, тут же у него случается поломка, и товарищи обходят его в намолоте да ещё надсмеются.

Тут же из тени кустов, тоже отмахиваясь от председателя профкома и показывая, мол «вручайте вон ему», трусцой направился к комбайну помощник, посматривая на поблескивающие, на солнце в свободном вращении лопасти мотовила.

Вдоволь отсмеявшись, отшутив вместе с водителями самосвалов, ремонтниками и расстроившейся было Лидией Ивановной, Лугов остудив себя прохладной водой, рухнул в тень, наблюдая за работой своего удаляющегося комбайна.

Разморенное жарой усталое тело слегка вздрагивало — успокаивалось. Вяло, отдалёнными отсветами пробивались разрозненно мысли:

— Наконец-то, приехали домой сын с невесткой, а то мать совсем сдавать стала, весной вернётся со службы второй сын.

Парторг, а вместе теперь и председатель с инженером взялись не на шутку за колхоз; только не поймёшь, кто из них правит. Сделали подрядной и бригаду Кухаря, да-да, ведь надо ему срочно помочь комбайнами…

Фёдор Брицын с моим Петром всё-таки берут землю в аренду, позволят ли только им… Эх, если бы моему полю…

И уже сквозь дрёму последней строчкой вычертила память, что редкий день не мелькнёт по колхозу светлая «Волга» Ирины; не зря, видно, пустили слушок, что дала согласие в верхах быть ей у нас председателем.

Да так и остался он с Ириной. Только во сне привиделась ему она совсем молоденькой, ясной, в лёгком платьице; будто продирается сквозь густой ливень с ветром, протягивает ему руки, а он никак не в силах дотянуться до неё — буря разъединяет их, отбрасывает друг от друга.

И такая жалость случилась внутри него к ней — беспомощной, хрупкой; так захотелось помочь, обсушить, обогреть её…