ЧАСТЬ 1. ГЛАВА 1.

ЧАСТЬ 1.

ГЛАВА 1.

Иван Кузьмич Лыков, новый парторг колхоза «Рассвет», на работу ходил обычно пешком.

В ранней тишине, идя неспешным шагом, хорошо думается, да и любил он раннее сельское утро, когда в мглистой туманной дымке вдруг прокричит, встрепенувшись рядом горластый петух, и завторят ему то справа, то слева, а потом уже далеко где-то отзовутся эхом с окраин хуторов. А вместе с восточным просветлением небосвода теплеет в душе, уходит, прячется в глубину нервная вчерашняя рвань, обещая на сегодня деловую нужную работу.

За месяц работы в колхозе Лыков ознакомился с хозяйством далеко ещё не в деталях: присматривался, беседовал с людьми на фермах, в бригадах, мастерских.

В одну такую встречу, запомнилось парторгу, как тракторист уже в возрасте, невысокого роста, щупловатый, с постоянной ухмылкой на лице, скороговоркой, но упрямо донимал бригадира и механика, сверля их улыбчивыми тёмными глазами:

— До каких пор я буду работать на этой гардыбале? Что, нет моложе меня? Вот сам кто из вас полазь день на небо да землю, а обслуживать его каково?.. Да я ночей не сплю, все кости болят. Деятели… И зарплату уже приравняли к МТЗ, — но, видя молчаливое несогласие с ним начальства, отсеменил к своему трактору и громко уже от туда:

— Брошу к чёртовой матери всё, в больницу поеду килу лечить, что нажил с ним, хватит…

Иван Кузьмич поинтересовался его фамилией, отношением к делу, на что бригадир уклончиво отговорился:

— Поворчит, да поедет, тут все недовольны, им бы трактор сам пахал, сеял, а денежки получали б сполна.

И вот, возвращаясь дня через два с дойных гуртов, почти рядом с дорогой он увидел тот самый ярко-жёлтый трактор К-701 и решил выслушать жалобы тракториста, может, действительно человек заслуженно нуждается в более лёгком труде…

Дмитрий Корнеевич не по летам проворно спустился с колёсной громады, неторопливо вытирая ветошью руки и, бегло осматривая прицепленный к трактору культиватор, совершенно безразлично, даже не глядя, вяло подал для приветствия руку, затем, усаживаясь на раму прицепа, закурил, продолжая задумчиво, с улыбочкой, глядеть в землю, заговорил нехотя:

— Ознакамливаетесь… У нас есть что посмотреть, вон простору сколько, считай десять тысяч гектаров одной пашни — при этом он жёстко обвёл полукружьем руки перед собой, приподняв только чуть голову, выставив слегка вперёд хорошо выбритый подбородок.

В жесте тракториста, его упорно-отсутствующем взгляде, вялом пожатии руки парторг понял, что разговор будет трудным, если он ещё состоится, что перед ним человек не одного дня и поступка, а повидавший многое в своей жизни, конечно же, вырастивший детей, познавший труд, знающий все тонкости теперешней жизни колхоза.

Размышляя так, Лыков тоже закурил и, усаживаясь чуть поодаль, заговорил неопределённо, как бы принимая участие в уже начавшемся разговоре:

— Знакомлюсь, Дмитрий Корнеевич, колхоз, верно, большой, несколько сот тружеников, тысячи голов скота, свиней, птицы — всему надо ума дать, планы по продаже продукции выполнить, по зерну уже три года не выполняем кряду, долг государству составил свыше…

— Вот-вот, парторг, не работал ещё и уже несёшь… А поработаешь, — собеседник Ивана Кузьмича упёрся обеими руками о раму прицепа, заёрзал на месте, закрутил из стороны в сторону головой, явно выказывая недовольство разговором, укоризненно продолжил:

— Планы… Цифры… Вот мы на чём сидим? На культиваторе значит? Культивирую я, готовлю почву, значит, к севу озими, а там, смотришь, и с флагами выйдем, закричим: Сев! Сев! Ура! Пять-шесть дней погремим, покричим — и давай итоги подводить. А года три назад как подводили: тебе 30 руб., тебе 40 руб., тебе десятку, а теперь, правда, грамоту, благодарность. За что Корнеичу грамоту? Я не к тому, что ему деньги надо, а к тому — за что? За то, что старый хлебороб, уважаемый или неуважаемый, вот на этом громиле, — Дмитрий Корнеевич нервно указал рукой на трактор, — гонял месяц зайцев по полю, давил пух-землю этими тоннами, а что здесь после вырастет? Да он к тому же двести литров горючки за присест сжирает, а масла, а за ремонт сколько платить придётся? Этим культиватором по этой землице гусеничный должен работать, ну хотя бы Т-150, а ему, — Дмитрий Корнеевич привстал, показывая, — три таких прицепа подавай. А сцепка такая, где ему, кто её придумал да сделал? Делаем мы сами, конструируем… Только наша конструкция до поля — и хресть — нету… коту под хвост. Получай, передовик, грамоту… место и, — сдерживая себя, задумчиво подытожил:

— Заняли мы места… Все места позанимали, — помолчав, снова продолжил рассудительно:

— Как мы счас живём, трудимся… Приезжает в бригаду начальство, хоть верхнее, хоть из вас кто — и давай смотреть трактора, сеялки, прицепы, — где что забито, что залито да зашито, — бригадиру, механику накачка тут же идёт. Бывает, и нас соберёте, когда большого начальства нет, а большое — оно смотрит высоко, решает далеко, а я вот ростом не вышел, маленький, где меня заметить, да и что я могу ему сказать, — там институты, академии покончали, а тут шесть классов и сорок лет по земле елозю — чёрный человек, что говорить с ним, вот оно и вещает:

— Товарищи, а иногда и слаще, дорогие товарищи, нам план надо позарез выполнить… по району столько-то, по колхозу столько, бригаде то-то и то-то, вы должны приложить… возьмёмся, поднимем… — и понесло, поехало, пока не захлопаем в ладоши.

В ставшей вдруг отчуждённой тишине, Лыков настороженно смотрел то на собеседника, то в поле, торопливо выискивая мысль, чтоб толково ответить, разъяснить трактористу, как-то снять накопившееся в нём явное недовольство на руководство. Но тщетно, он не мог сосредоточиться, никак не схватывал главного, не ожидал столь серьёзного разговора, не был готов к нему. А Корнеевич тем временем продолжил:

— Впрочем, извините, Вас, слышал, Иваном Кузьмичём называют, так вот Ваша культмассовая работа у нас не в чести. Культура наша кругом прёт, а массовая, — у нас всё массовое: получку получили, — массой в магазин за винишком валим, растаскиваем, что плохо лежит в колхозе тоже массово, даже вон в новом вашем посёлке ребята гутарят, к девкам залётным мужички массой ходют — и с ехидной усмешкой, вставая и явно заканчивая разговор, подытожил:

— А что делать, товарищ парторг, коль заместитель председателя по культурно-массовой, придётся всё стерпеть — не вы первый, сколько уж перебыло… Обвыкнетесь.

Трактор храпнул раз-другой и загудел ровно, налегке удаляясь к посадке на противоположной стороне ровного поля.

Иван Кузьмич обескуражено смотрел вслед, сделав невольно несколько шагов, грузно опёрся на капот служебного «Москвича», устремил невидящий взор в туманную даль уже разгулявшегося осеннего утра.

— Побеседовали. «Заместитель по культмассовой…» «у нас всё массовое…» «не в чести… не в чести…» Обида, горечь не давали парторгу здраво осмыслить брошенное человеком откровение. За кого обида — за предшественников, за всю постановку хозяйственной и партийной работы в колхозе? Погоди, не суетись, — успокаивал себя Лыков, — надо всё понять толком, поговорить начистоту с коммунистами, с другими людьми в бригадах. Надо же, так сказать, навозил селёдкой… Иди, мол, думай, парторг, и знай наших.

При направлении в колхоз в райкоме ему объяснили, что колхоз «Рассвет» на подъёме, строит жильё, имеет добротные животноводческие помещения, ремонтные мастерские, насыщенный парк сельхозмашин. С планами продажи государству животноводческой продукции справляется, но высока её себестоимость и колхоз продолжает лезть в долги.

Не новичок Иван Кузьмич на партийной работе. После комсомола долгое время работал инструктором райкома и заведующим отделом. Райкомовскую «кухню» знал досконально, и уж разобраться в одном колхозе казалось ему проще пареной репы. И вот, поди ж ты, лишь теперь до него начало доходить, кажется, разобрался что этот Дмитрий Кореевич искренне переживает за дела колхоза и явно неудовлетворён ими. Он ждёт от нового парторга и даже толкает его, пусть грубо, по-мужицки на решительные изменения к лучшему в хозяйственных и хуторских делах. А вот много ли осталось таких людей в колхозе? Вон сколько кругом пьяни, безразличия, молчаливого согласия…

Грохочущая громада трактора с поворота в упор полоснула Лыкова метнувшимся светом фар и солярной гарью.

На площадке в створе добротного здания и массивных бетонных плит с наглядной агитацией стояли председатель колхоза Бобров Павел Михайлович и управляющий отделения Лугов Василий Петрович. Бобров с высоты своего высокого роста, рубя рукой, что-то внушал управляющему. Его серый пиджак, застёгнутый на все пуговицы, плотно обтягивал крупный живот, светлые волосы, буйно разросшиеся на голове, ниспадали на лоб, которые при очередном наклоне к низкорослому собеседнику рассыпались, прикрывая верхнюю часть обрюзгшего, красноватого лица.

Главные специалисты и помощники председателя спешили на утреннюю планёрку.