ГЛАВА 4.

ГЛАВА 4.

С пригорка, делая резкий поворот к ферме, катили вишнёвые «жигули» управляющего отделением Лугова. Выйдя из машины, Василий Петрович по-хозяйски осмотрел базы и твёрдым шагом уверенного в себе и своём деле человека прошёл к сторожке.

Дойка заканчивалась. На скамье, приставленной к будке, и куче сосновых брёвен располагались мужики. Начали подходить и женщины.

Каргина Анна Егоровна степенно поздоровалась с Василием Петровичем, и устало опустилась на скамью. Подошедшая следом Шура Нотная, сразу оживляя всех, певуче заговорила:

— Здравствуйте, Василий Петрович, что-то долго не являетесь к нам, али не нужны больше? А то мы надумали за фотокарточкой послать кого-нибудь к вам.

— Чего посылать-то, — вмешалась в разговор подошедшая Наташа, — я бы и сама с удовольствием сходила вечерком, мужичок-то холостой, не отказали бы, Петрович, а? — И вся такая сбитая, статная, раскрасневшаяся работой, выставилась перед ним, зазывно глядя в глаза, подчёркивая руками без того крутые бёдра.

Лугов, приятно улыбаясь, осторожно приобнял её и, усаживая на скамью, проговорил смешком:

— Ну, Наталья, ну ты даёшь… Да кто же тебе смеет возразить — такой красавице, да только куда мне-то, старику…

— Старик тоже мне, побольше бы таких стариков…

— Да хватит тебе, Наташка, заладила своё, — прервала её Анна Егоровна.

Подошедшие Босова и Валентина Петровна, здравствуясь, заговорили сразу о делах, не дожидаясь официально части, или когда соберутся все доярки для беседы с управляющим:

— Додумался же кто-то так построить дойку, вот неделю тебя нет, и кажин день вспоминаем недобрым словом. Вся шелуха, как восточные задули, в глазах и в молоке; как ни закрывай, как ни береги, — всё равно налетит — молоко и не идёт первым сортом. Надо было поставить дойку-то вот так, — Валентина Петровна, ворчливо продолжая, показала рукой с востока на запад, — додумались… инженеры, грамотеи, хоть бы вон Нотную спросили, расписала бы им…

— Чего ты, Валентина, всыкаешь меня в это дело, у меня своих вопросов во! — и она показала рукой на уровне подбородка, — да вот — хотя бы машину, чем прикрыли, утрами-то холодно, а дожди были… Никому мы не нужны, только работу давай.

— Ну, девчата, завелись… Давайте-ка сначала послушаем, а там и вопросы разрешим. Все собрались?

— Начинай, Василий Петрович, нет одной Анфиски — дежурная, приберётся и подойдёт, — по праву старшей дала добро Василиса.

Управляющий сделал несколько шагов, чтоб встать напротив сидящих, осмотрелся, собираясь с мыслями, и начал разговор:

— Отсеялась озимыми наша полеводческая бригада успешно, уложились за пять дней, хоть, правда, по оптимальным срокам поздновато уже, но во влажную почву. Если осень будет мягкой, с теплом, озимка неплохой выйдет. Работали механизаторы хорошо, отметили мы их, вы знаете, мужья в основном ваши.

— Знаем, как не знать, — включилась в разговор Валентина Петровна, — молоком всю ночь своего передовика отхаживала.

— А мой Николай, бабочки, что было… Не поверить, всю ночь пахал, — там у вас, видно, не насеялся, так дома до утра урчал, что трактор, а почётную-то грамоту, что вручили, замусолил — утюгом выправляла, — выложила молодая доярка Лена Седова с Каргинского гурта.

— Да обождите вы, сороки, дайте же человеку обсказать всё толком, ведь неделю не был, может, что и важное скопилось, — стала урезонивать женщин Анна Егоровна.

— Да уж куда важнее, — теперь затараторила Нотная, вон в бригаде второго отделения мужик этой телятницы, что на Доске почёта, как её, кажись Светкой зовут, говорят этой ночью его в больницу свезли, вот отходили-нет, скажи нам, Петрович.

— отходили, Шура, всех отходили, никому ничего не подеялось, все живёхоньки, здоровёхоньки, — почти себе тихо проговорил Василий Петрович и продолжил в прежнем тоне:

— Следующий момент, товарищи. Вчера состоялось правление с вопросом по животноводству. Нас отметили в лучшую сторону по получению продукции за девять месяцев, а в плохую — по подготовке к зиме. Не готов наш телятник, не закончен ремонт молокоприёмников, бытовок, Красного уголка, а в конце недели по всем этим вопросам будет проверка района, да и перекрёстная между соревнующимися хозяйствами, и мы поедем смотреть к соседям, как, не подведём, бабочки? — Несколько на возвышенной ноте закончил Лугов.

Все сидели и молчали. Нет, не боялись они потрудиться на своей ферме. В огородах всё уже, считай, прибрано. С уважением относились они и к своему управляющему.

Не выдержала молчание Валентина Петровна.

— Скажи, Петрович, наряд нам выпишете? И видя понурое молчание управляющего, переспросила — денежки платить за работу будете? Знаем, что экономист своим такие наряды не пропускает. А сколько вы заплатили этим наёмным шабаям за ремонт и побелку базов? А сколько теперь за аврал на телятнике заплатите, ведь его к смотру надо успеть сделать? Не подумай, Василий Петрович, что я такая жадная на деньги, да настырная — правду-матку кричу. Все, вон, говорят и мужики, хоть сейчас в носах нарезают, а как отъедешь, так хоть уши затыкай — загутарют.

— А что тут оправдываться, Петровна? — не выдержала Нотная, — ты у нас коммунистка, тебе и высказываться по правде, а нам-то что, кто нас послухает, тебя ведь на собраниях в президиумы выбирают.

— «Слухают», как в той сказке про кота и повара, — проворчала Валентина Петровна.

— Вот так, управляющий, — поднимаясь, начала говорить как на собрании Василиса Босова. — Валентина тут не причём, все мы плохие стали и мужики ни к чёрту. Видела, как ты их водил по базам, да носом тыкал. Ты неделю сеял, а они палец о палец не ударили здесь без тебя. Да по прежним временам я бы этого «хорька» — Василиса резко вскинула руку, глядя с улыбкой на вжавшегося механизатора фермы Егорыча, и, усаживаясь на место, продолжила спокойнее:

— Все мы знаем, что округ нас деется — двое или трое этих «грачей» или как там их, что налетают вёснами колхозы обирать, белило коровники, считай, за месяц-полтора все базы в колхозе управили и получили — «жигули» купят, а мы после них промывай, прибирай да чисть. Другая бригада на ферме ремонт сделала — тоже получила и укатила, а как зайдём зимовать, так сразу — Константин Егорыч, давай делай, поправляй, — там отвалилось, там не закрылось, а у него-то восемьдесят в месяц, ни влево, ни вправо — всё как есть. Вот он и хорькует. А мы-то завтра пойдём, всё выскоблим, выкрасим, не впервой; ходили же летось огород полоть, сено косить, счас знаем — надо своим бурёнкам свёклу ездить дёргать, чтоб молоко не пало. Да что это всё я… пусть вон все решают.

Слышит Лугов, как шумят недовольством бабы. В самом кричит та же боль. Знал он, как колхоз нажил миллионный долг, как оттеснили наёмные бригады своих людей от различных строительных и вспомогательных работ. Так легче строить и жить, только деньги подавай, а они, ловкачи, из-под земли материалы достанут. Да и самим хозяевам, оказывается, легко залезть в тот же бездонный карман. Ведь бывший председатель, по слухам, больше тысячи прихватил с колхоза и всё шито-крыто. Видели его на Украине — совхозом заворачивает. Да что-то и с новым не всё ладится. Опять этих «грачей» налетело — колхозник в правление пробиться не может, и нервный какой-то стал.

— Всю жизнь честно трудился и получал только заработанные на трудодень или теперь рубль, — сверлило в голове Лугова.

Очнулся Василий Петрович, когда Анна Егоровна, не выдержав Наташкиных языковых блудней, рявкнула на неё:

— Заткни ты поганую свою глотку, — стыд-то у тебя где!..

— Да тише вы, тише, расходились, — снова взял бразды правления управляющий, — значит, с этим вопросом покончили?

— Завтра все прямо с дойки идём, а вы там всё необходимое готовьте, — заверила Лугова Валентина Петровна.

Хотелось Василию Петровичу ещё сообщить и то, что на заседании правления было объявлено ему с бывшим механиком, и главному инженеру колхоза о суде над ними в ближайшее время, но решил, что ни к чему.

Выговорившись, женщины вспомнили вдруг о домашних делах — засуетились, засобирались.

Свечерело. С приозёрья потянулись к буграм прохладные сумерки.

— Что-то не встречает Вас раскрасавица Ирина Семёновна, а она ведь здесь вместе с нами приехала, — поджав ревниво губы, высказала капризно Василию Петровичу, не отходившая всё ещё от него Наташка.

— Да где же она, Наташенька? — выплеснулось открыто его удивление, — и тут же он увидел Ирину. Наташка, ещё что-то буркнув, круто свернулась к машине.

Лугов в счастливом порыве, подняв для приветствия руки, шагнул было навстречу, полнясь необъяснимым чувством радости. Но, встретив покой и даже строгость в смугловатом лице Ирины с чуть подрагивающим шрамиком под нижним веком, Василий лишь перехваченным голосом произнёс что-то невнятно, торопясь сквозь сумерки насмотреться, насытиться её знойно-родниковой красотой, услышать её голос.

Обдавший его грубоватый женский говор подошедших спугнул, смял его сон в яви, заставил прийти в себя… У своих ног на подстилке он разглядел нескладного, с белой звёздочкой во лбу новорождённого телка, о котором ему наперебой рассказывали они.

Лугов, рассеянно слушая их, неловко засуетился; как ребёнка, подхватил Найдёну под задние и передние ножки, осторожно поднял перед собой — понёс торжественно, как дорогую хрупкую ношу…

Ирина шла рядом, придерживая неловко торчащие задние ножки и поправляя головку на плече Лугова.

Она поняла ещё с весны всколыхнувшуюся душу Василия и внутренне, с тихой благодарностью приняла это как должное. Ей привычно ощущать на себе всюду его торопливые колющие взгляды, наблюдать смятение, порой неуклюжесть в действиях этого большого сильного человека.

И теперь при встрече она вновь почувствовала его томящееся влечение к ней, растерянность от неожиданной встречи, долгий влекущий взгляд. Её доброе от природы сердце было потянулось к нему, но разум внушал: нет… это не для неё… пойдут сплетни, и было б к чему…

Идя рядом с Василием, делая вместе извечное сельское, ей невольно передалось его состояние. Расслабившись на миг, негодуя на себя, Ирина незаметно, крадучись от самой себя, чуть прижалась к Василию, и с наполнившимися глазами отчаяния глянув на него, еле слышно прошептала:

— Какой Вы добрый, Василий…

Василий Петрович могуче поднял необъяснимо полегчавшую ношу над бортом… Затем осторожно придерживая, проводил Ирину по лесенке следом в машину, нежно, в знак благодарности, на долгую секунду задержав в своей, её горячую трепетную руку.