Глава 21

Да, мой недоверчивый читатель! Это произошло со мной. Острая молния быстротечной яркой вспышкой осветила моё сознание изнутри. Конечно, она не переделала меня из собаки в человека, у меня не отвалился хвост, не выросли вместо лап руки и мои блохи, с извинениями помахивая белыми платочками, не покинули меня. Всё осталось как прежде: заломанные пополам уши, а-ля овчарочье тело, лохматый хвост и любознательный взгляд. Кроме того, очень быстро подробности моей предыдущей жизни стали истираться и пропадать в тех самых закоулках, из которых только что и появились, а основные факты, которые, собственно, и облеплены подробностями, плавно перетекли в какую-то собачью плоскость: например, мой дом почти сразу перестал быть для меня уютным двухэтажным зданием, за которое я когда-то выплачивал кредитные взносы, а стал просто местом, где я был сыт, доволен и которое я охранял; жена стала восприниматься мною не как женщина, с которой я делил когда-то постель, а как хозяйка, которая меня любит и по-настоящему будет мне рада, и так далее. Вообще, если бы с моей памятью не произошла такая обратная метаморфоза, я думаю, в дальнейшем мне бы, наверное, было очень непросто делать многие (если не все) повседневные вещи: например я сошёл бы с ума от необходимости выискивать блох в своей волосато-шерстяной промежности собственным ртом, или, к примеру, вряд ли я смог бы съесть скисшие останки курицы, добытые на помойке, помня о том, что белое мясо птицы очень хорошо кушать с добавлением соуса и гарнира, используя при этом столовые приборы и, конечно, запивая белым вином.

Всё вернулось на круги своя, как и должно было вернуться. Собака не может быть человеком, а человек — собакой, хотя справедливости ради нужно заметить, что многие люди почему-то думают наоборот.

Силы вернулись в моё тело, цели, задачи и все точки над «i» были расставлены по своим местам, а план действий был прост: чтобы попасть домой, мне необходимо найти морской порт, а там уж искать нужный пароход. А я сейчас наоборот сижу, можно сказать, посреди леса, недалеко от таёжного посёлка в котором процветает собакокотоедство. Значит, программа минимум — исчезнуть из этого проклятого места. Своим ходом мне не выбраться — или от голода сдохну, или сам чьей-то едой стану, да и еще существует куча вариантов! Значит, только транспортом. А для этого снова придется возвращаться туда…

Собравшись с духом, я двинулся по направлению к посёлку.

Мимо крайних домов я пробежал без осложнений. Отдышавшись за каким-то сломанным забором, я втянул голову в туловище и порысил в сторону центра, к площади.

Это было похоже на внезапную атаку глубоко в тылу врага, когда, просто не ожидая такой наглости, никто не подготовлен. Не поворачивая головы, я косил глазами по сторонам и видел интересную картину: все молча смотрели на меня, как на прокажённого или как на покойника, которого всем миром закопали месяц назад, напились на поминках и теперь с нетерпением ждут сорок дней, а он, смотри ты, живой-здоровый идёт себе по улице.

Вдруг от противоположных домов наперерез мне, еле ловя равновесие, двинулась фигура в кепке. Я приостановился, оценивая ситуацию. Этот мне был не страшен. Он не смог бы догнать даже годовалого ребёнка. Мужичонка остановился от меня в пяти метрах, протянул ко мне грязную руку и, сложив дудочкой синие губы, изрёк:

— Тю-тю-ту… Ту-зик! Ща, на… нах.

Ага, сейчас, пьяная рожа. Я резко прыгнул в его сторону. Он отреагировал на это опрокидыванием на спину и тут же рассказал что-то про свою жизнь. Я в это время, стараясь держаться в тени заборов, уже подбегал к площади. Магазин, пивной ларек, автобусная остановка да мужик с протянутой рукой на постаменте, вот и вся диалектика. Возле кустов рядом с навесом для ожидающих автобус лежала опрокинутая сто лет назад бетонная урна. Между ней и кустом я и залёг. Теперь основная задача не быть обнаруженным до прихода автобуса и, главное, пробраться в него.

Тут я увидел знакомую «кепку». Вместе с ним в одинаковом стиле шли ещё двое. Все трое, вероятно, были близнецами.

— Сюда куда-то пол-литра побежала! Я тебе говорю!

Я отлично понимал, что не стану опохмелкой для этих трёх братьев. От них я легко смогу убежать, но тогда придётся возвращаться в лес и делать потом ещё один заход, а значит, дать им всем время на подготовку. Если же кто-то заметит, что я запрыгнул в автобус, тогда… Я не хотел думать, что тогда. Автобус уже пять минут стоял с распахнутыми дверьми. Все уселись и сонно глядели в окна на давно осточертевший вид. Мой шанс таял, как сосулька в мартовскую оттепель, и я решился. Сердце бешено колотилось, я зажмурил глаза и в два прыжка залетел в заднюю дверь под последнее сидение, на котором расположились две женщины. Они-то, конечно, всё заметили. Боковым зрением я увидел, что впереди сидят трое людей с узкими глазами, я их даже не увидел, а почуял.

— Может скажем? Этим-то? — на ухо прошептала одна другой. Шёпот был тихий, боязливый, но я всё равно всё услышал.

Вот и конец мне. Добегался… С другой стороны, может, и чёрт с ним, что всё наконец-то закончится, только я протестую против таких истязаний...

— Молчи, дура, а то батюшке всё расскажу, — последовал ответ. Автобус завёлся и поехал.

Спасён… Спасён! Я осторожно потянулся и лизнул огрубевшую ногу в потёртой босоножке. Сверху вдруг опустилась мне на голову мягкая ласковая рука и долго гладила между ушами. Потом она на мгновение исчезла, раздался шелест разворачивающегося целлофанового пакетика и нехитрая собойка оказалась прямо перед моим носом.

Я уже забыл, когда ел. Ещё когда Пистолет был жив, ещё до встречи с волками, ещё до… Какая разница! Даже если бы сейчас у меня в желудке лежал пятикилограммовый кусок парного телячьего мяса, всё равно этот бутерброд был бы самым вкусным в моей жизни. Зажмурившись, я задушил его в своих объятиях, и не обнюхивая и не пережёвывая, проглотил целиком. Внутри потеплело, я задремал, а ласковая рука беспрерывно гладила мою голову. Кто бы знал, как мне было хорошо! Высунув морду, я краем глаза посмотрел на спасшую меня женщину, на её лицо, наклон головы, и знаете что? Я могу одной фразой рассказать вам всю её жизнь, прошедшую в этом забытом Богом посёлке: вокруг неё были только такие вот типы в кепках, и круг этот был замкнутым. Вырваться невозможно, и ни разу в жизни никто не погладил её так, как гладила она меня, — бескорыстно, ничего не требуя взамен. Ни разу не видела она добра, сама оставаясь доброй. Как не огрубело её сердце? Как сохранила она чуткость души?

Крашеный-перекрашеный автобус жевал километры медленно и без аппетита. Старость пришла к нему уже очень давно, а смерть всё не приходила. Молодой водила насиловал его нещадно. Чего он хотел? Показать своё водительское мастерство или просто стать убийцей старых автобусов?

Так доехали до Хабаровска. На прощанье я лизнул руку своей спасительнице и заглянул ей в глаза. Она прищурилась и подмигнула мне…

Значит, всё будет хорошо. Уж я-то разбираюсь в добрых знаках.