Глава 18

И вдруг всё изменилось!

Когда мы уже думали, что ямка в песке, выкопанная нами как спасенье от ветра, станет для нас удобной могилой, когда впору было прощаться друг с другом — всё изменилось!

Наш поезд остановился на каком-то запасном пути и затих. Мы отвыли свою обязательную программу и тоже замолкли, как вдруг услышали негромкие голоса. Ну и что, мы и раньше слышали на остановках, как ходят и разговаривают люди, что толку-то? Однако на этот раз голоса не стихли, а наоборот заговорили где-то прямо под нами и через какое-то время о борт вагона ударилась высокая деревянная лестница. Надо сказать, что это нас очень испугало. За время пути мы словно одичали, и даже возможная долгожданная перемена нашей плачевной участи настораживала нас. Мы затаились и, прижав уши, пристально смотрели на торчащий над вагоном конец лестницы. Следующее, что мы увидели, была всплывшая снизу лохматая голова.

Голова увидела нас, чмокнула пухлыми губами и сказала: «Обан-цы!» Снизу сразу послышалось нетерпеливое: «Ну?!», на что лохматая голова ответила невидимому собеседнику следующее:

— Ну, Колян, или я тут вижу двух собак, или пора завязывать с этим бухлом!

Невидимый Колян закашлялся от смеха и сказал:

— Так это не наши собаки, это наркоманские...

Но голова, обидевшись на такое недоверие, прогудела:

— Я, между прочим, не шучу! Ай, лезь, сам смотри!

Вместо лохматой головы появилась почти лысая голова, похлопала на нас чёрными глазами и глубокомысленно изрекла: «Вот и завяжешь тут с этим бухлом, когда оно само тебе в руки лезет».

Колян перелез через борт к нам на песок и осторожно подошёл:

— Ну что, доходяги, откуда вы тут взялись? Кусаться не будете?

У-уфф! Вроде нормальный мужик. Мы завиляли ему хвостами, и он удовлетворённо сказал:

— Давай-ка будем вас эвакуировать.

Я первый оказался у него на руках и был аккуратно передан на руки его лохматому товарищу. Этот лохматый ухватил меня одной рукой и пристроил к себе подмышку, а другой держался за лестницу, приговаривая: «Смотри ты, тяжёлая падла...»

Как необыкновенна наша жизнь! Несколько дней лёжа на песке, голодными зубами цепляясь за неминуемо ускользающее благополучное будущее, и вообще за любое будущее, мы уже и не ожидали такой счастливой развязки, а теперь добрый лохматый человек держит меня крепко и бережно, и от этого я притих и разомлел в его руках. От него пахло табаком, как от путейца Васи, и на нём был одет оранжевый рабочий Васин жилет. Наверное, все люди в оранжевых жилетах — очень хорошие, подумал я и лизнул лохматого прямо в нос и пухлые губы. Мой спаситель сморщился и, отплёвываясь, чертыхнулся:

— Фу, вонючка!

Ничего, если он мне ещё и поесть даст, я ему вообще всё лицо расцелую! Пистолета снёс лысый Колян и, не отпуская собаку с рук, сказал лохматому:

— Толян, ты это… Надо их привязать, чтоб не убежали. Ремень у тебя есть?

Они подоставали брючные ремни и, взяв нас на такие импровизированные поводки, повели к своей сторожке возле переезда.

Вокруг был лес, никакой станции или посёлка не было видно, только один-единственный маленький домик со шлагбаумом. Но меня это не волновало. Я шёл, пошатываясь от слабости, куда вёл меня на поводке мой добрый спаситель в оранжевом путейском жилете. Поводок — это уже не мало! Это говорит о его серьёзных намерениях, а значит — скоро будут кормить...

Единственное, что омрачило наше спасение, было странное поведение моего друга Пистолета. Как только лысый Колян с Пистолетом на руках шагнул с лестницы на землю и расслабил свои объятия, мой ушастый друг тут же попытался вырваться, но сил оказалось не так много, и побег не удался. Колян прицепил ему на шею свой ремень и затянул его потуже, но Пистолет продолжал упорствовать и начал прыгать и брыкаться, как заарканенный бычок в загоне, пока Колян не пнул его сапогом.

Я не знал как относиться к этому эпизоду. С одной стороны, Пистолет сам нарвался, зачем сопротивляться, если нас ведут кормить? С другой стороны, какого педигрипала ты бьёшь моего друга?! В общем, в моей голове был сумбур и полная свобода от внятных мыслей, и я решил всё обдумать потом, на сытый желудок. Однако, мерзкий червяк сомнения потихоньку начал точить мою душу, потому что, видимо, кормить нас никто не собирался, хоть в сторожке, в предбаннике которой нас привязали к ручке двери, пахло обильно какой-то едой. Колян с Толяном с удивительной нежностью и умилением посмотрев на нас, ласково сказали: «Ну, фумфырики, сидите смирно, а то...» и ушли «отправлять состав» или переводить какие-то стрелки… Я точно не запомнил.

Как только они исчезли, Пистолет завыл:

— Слушай меня внимательно, друг Бродяга! Я даже не хочу рассуждать о том, что они нас спасли, когда-нибудь покормят и так далее. Я нутром чую — хорошего мы здесь не дождёмся! Рассуждать некогда, надо валить, пока они не вернулись.

— Это ты из-за того, что он тебя сапогом пнул?

— Дурак ты! Не понимаешь — не надо! Уговаривать не буду, времени нет. Если ты не пойдёшь — я пойду один!

Мне очень хотелось остаться в этой сторожке на поводке. Можно было бы набраться сил и потом продолжить наш путь, но я решил послушаться Пистолета, отлично понимая, что сейчас моя голова может думать только о еде, но никак не о безопасности.

Для таких бывалых собак, как мы, было делом техники освободиться от привязи, но сразу мы не убежали. Голод и известная мудрость про семь бед и один ответ завели нас из узкого предбанничка, в котором мы были привязаны, в маленькую комнатку, из которой, собственно, и доносились вкусные запахи. Расцарапав всю дверь и с трудом отворив её, мы ворвались внутрь. И тут началось!

Не задумываясь, мы запрыгнули на широкий стол, придвинутый к длинному окну, и стеклянная банка, стоявшая на нём, первая не выдержала нашего присутствия, задрожала и вдребезги разбилась об пол, расплескав по комнатке осколки и какие-то мутные остатки. Второй свалилась на пол открытая консервная банка, мгновенно освобождённая нами от рыбного содержимого и тут же насухо вылизанная. Потом со стола полетело всё: какая-то тетрадка нелепо упала страницами вниз, звякнули две вилки и ложка, стакан глухо ударился об пол, но на удивление не разбился, а укатился к стене...

Мы спрыгнули вниз и в углу обнаружили эмалированную закопчённую кастрюльку с немного подгулявшим супом, причём кастрюлька была моментально опрокинута, а суп мы сначала, прихлёбывая, размазали, а потом тщательно, как мастику, до сухости втёрли в пол своими языками. Тут же был счастливо найден мятый пакет с буханкой хлеба и какими-то огурцами-помидорами, которые мы временно проигнорировали, ввиду неотвязно витающего в воздухе основного запаха. Где-то был главный приз! Мы метались по комнатке засовывая носы всюду, всё сметая на своём пути, и наконец, дело дошло до спецовки, висящей на гвозде возле двери. Я ухватил её за карман и потянул на себя. Петелька для вешалки пару секунд сопротивлялась, но с треском порвалась, не выдержав моего натиска, и мы увидели джек-пот! На гвозде, скрытая доселе спецовкой, висела потёртая авоська, источающая волшебный аромат. Пистолет в прыжке впился зубами в её край и повис на мгновение, смешно поджав передние лапы. На этот раз не выдержал гвоздь, и мой ушастый друг с авоськой в зубах свалился вниз.

Сорвав джек-пот и в прямом и в переносном смысле, мы проглотили кусок белого, с прелестными прожилками, сала и небольшой отрезок колбасы, закусив промасленной газетой, в которую всё это было завёрнуто. Теперь дело дошло и до хлеба с помидорами, а в голове, наконец, просветлело и стало приятно хлюпать в животе.

Долго сказка сказывается, да быстро дело делается. Наша вакханалия длилась считанные минуты, и Пистолет положил ей эффектный конец. Он снова вскочил на стол и схватил с подоконника оставшуюся в одиночестве пластиковую бутылку с яркой жидкостью внутри. Неожиданно из маленьких дырочек от острых Пистолетовых клыков прощальным салютом ударили во все стороны сладкие струи шипящей газировки, отчего Пистолет шарахнулся вниз с грохотом опрокинув колченогий стул. Бутылка глухо шлёпнулась рядом шумно извергая из себя оранжевый напор, и постепенно утихла. Мы коротко полакали из образовавшейся лужи и окинули взглядом содеянное. Да! Теперь нам здесь, действительно, ничего хорошего не светит! И Пистолет жутко заорал:

— Отдать швартовые! Отваливаем! Машина, полный вперёд!

Мы вылетели из сторожки и, не оглядываясь по сторонам, рванули туда, где остался стоять наш поезд, однако вместо поезда мы увидели его медленно удаляющийся хвост и лысого Коляна с лохматым Толяном, идущих нам навстречу. Они тоже заметили нас и даже остановились от неожиданности, но мы, в отличие от них, останавливаться не стали. Пистолет на ходу рыкнул, что нам нужно бежать за поездом, или по крайней мере в том же направлении, иначе заблудимся. К тому же других вариантов у нас всё равно не было, так как за учинённый погром отвечать не хотелось, и мы, не меняя направления, понеслись прямо на Коляна с Толяном. Те, оправившись от изумления, сначала медленно пошли на нас, постепенно нагибаясь и для захвата расставляя пошире в стороны свои руки, но увидев, что мы не собираемся от них убегать, а наоборот набирая скорость двигаемся прямо на них, они снова застыли в изумлении, и на их лицах прочиталось злорадное самодовольство, сменившееся уверенностью в намеченном благополучном исходе. Однако по мере нашего решительного приближения на их лицах уже в третий раз появилось изумление, а за ним, по очереди быстро сменяя друг друга — недоумение, опасение и страх. Они уже не расставляли руки по сторонам, пытаясь схватить нас, а наоборот, вытянулись по струнке с прижатыми по швам руками и хрипло заорали: «Фу-у! Кому сказал! Фу-у! Не трожь меня!»

На скорости, мы прыгнули в разные стороны и очень красиво обогнули их, оставив стоять посередине. Колян с Толяном что-то грубое крикнули нам вслед и чуть погодя над нашими головами коряво пролетели два камня. Несмотря на это, я не видел причин держать зла на оставшихся сзади метателей, более того, я считал себя виноватым перед ними за то, что пошёл на поводу у разыгравшегося Пистолетова «чутья». Мой ушастый друг опять напридумывал себе врагов. Один пинок под зад — и его воображение начинает буйствовать не на шутку! В результате обидели хороших людей: они нас спасли, а мы им ремни порвали, еду съели, сторожку разбомбили в пух и прах…

Пистолет молча бежал рядом, подозрительно поглядывал на меня, а потом сказал:

— Не сомневайся, Бродяга, мы всё сделали правильно. Верь мне, мою задницу не обманешь!

Я промолчал. Что тут говорить? Что сделано, то сделано.

Переночевали в траве у железнодорожной насыпи. Еле дождались утра. Из леса всё время раздавались какие-то ужасные шорохи и жуткие крики, то ли птичьи, то ли ещё кого… Пистолет больше не говорил своё глубокомысленное «тайга...», а тихонько лежал и вздрагивал вместе со мной.

С рассветом стало немного веселее, мы снова побежали по шпалам и спускались с насыпи только, когда мимо пролетали поезда. Тогда мы останавливались и вволю гавкали на громыхающие вагоны, а потом снова бежали по шпалам вперёд. Было ясно, что рано или поздно мы попадём на какую-то станцию, а там уж решим, что делать дальше. Главное было побыстрее миновать лесной участок и не нарваться на какую-нибудь неприятность, но видимо, наша судьба — скупая гладкошёрстная сука, — вяло облизываясь и без интереса наблюдая за нами со своего теплого места, сочла нужным немного разнообразить скучную картинку, в которой мы беззаботно бежим вперёд. Сука-судьба лениво потянулась на своём коврике и тихонько провыла в пустоту: «Пусть попляшут, бездельники...» и мы почти сразу ощутили это пожелание на себе.

Что-то изменилось вокруг. Справа лес стал редеть и откуда-то спереди потянуло еле различимыми запахами жилья, что несказанно обрадовало нас и удостоверило в правильности выбранного пути. А судьба-злодейка глухо зарычала со своего места, радуясь своей придумке и предвкушая интересный поворот: она уже показала нам пути отхода и теперь с удовольствием решила представить нам то, от чего нужно уходить.

Сначала мы заметили только тёмные тени, мелькающие между деревьев слева от нас. Тени появлялись, исчезали и снова появлялись, двигаясь параллельно нам, бесшумно и неприметно. Мы не заметили их сразу из-за секундной эйфории, радостно отвлёкшись на близкое присутствие долгожданного жилья, но сейчас, присмотревшись, мы споткнулись и замерли на месте как вкопанные, оцепенев от ужасной февральской стужи, пролетевшей по нашим спинам. Мы задрожали, шерсть встала дыбом и Пистолет сдавленно проныл: «Волки-и-и!»

Игра началась, и злобная сука-судьба с интересом навострила уши и закрутила головой из стороны в сторону, заранее зная, кто выиграет, но жадно наблюдая за процессом. А мы, в отличие от неё, не знали в чью пользу будет выигрыш и понимали одно — надо бежать, бежать!

Не задумываясь, мы шарахнулись вправо и скатились с насыпи вниз, но с ужасом обнаружили, что путь в лес отрезан болотистой полосой вдоль дороги. Правда, мы тут же сообразили, что значит такое же болото отрезает волков от насыпи с другой стороны, и именно поэтому они до сих пор не набросились на нас. На насыпь мы не вернулись, чтобы больше не маячить наглядной мишенью перед волчьей стаей, и бежали внизу, вдоль болотца. Где-то через километр спортивного, чемпионского бега болото начало превращаться в зеленый лужок, и мы по первым кочкам, натурально, ломанулись в лес, каждое мгновение с ужасом ожидая увидеть переваливающихся через железнодорожную насыпь, улыбающихся плотоядным оскалом, волков. Собственно, отбежав к лесу и на всякий случай оглянувшись, мы это и увидели. Волки перебрались на нашу сторону и теперь ничто не мешало им, оскалившись, любоваться нашими тихоходными задами.

Нужно сказать откровенно — фора была невелика. Расстояние между нами неминуемо сокращалось, но мы на онемевших лапах, не чувствуя ни боли, ни усталости, рвались вперёд. Впереди, увлекая нас за собой, бежал наш страх, а позади, подгоняя и клацая зубами, мчался наш ужас. А волки просто гнались за едой...

Но зубастая судьба-злодейка лениво зевнула и снова улеглась на свой теплый коврик. Жильё было близко, лес поредел, мы вынеслись на опушку и в низине увидели поселок, к которому, не останавливаясь, из последних сил покатились через пустошь.

— А вот хрен вам, поганцы! — задыхаясь прохрипел Пистолет когда мы подбежали к крайнему забору и свалились в лебеду, — а еще родственники, называется…

Волки за нами в поселок не пошли. Не их вотчина. Но мы всё равно еще долго всматривались вдаль, вроде бы различая на опушке между деревьев замершие серые тени. Кажется, все кончилось. То, что быстро начинается, — быстро заканчивается, но мы всё равно никак не могли отдышаться и по-прежнему мелко дрожали как от озноба, а сука-судьба тихонько лежала на своём коврике, и было непонятно, то ли она спит, то ли притворяется…