Даниил Витвинов - Расколокол

Юродивый топал по пыльной грунтовке, по чистому тротуару и вдоль дороги по обочине. Люди старались не дышать рядом с ним, чтобы не почувствовать запах немытого тела. Загорелая кожа в пятнах и пыли. Под длинными ногтями чёрная грязь.

Юродивый топал по дороге в церковь. А деревья стояли в цвету. Оранжевые, белые, желтые, розовые. И вонь от юродивого растворяла в кислотном облаке аромат нежных лепестков.

Народа в церкви совсем было мало. Пяток старушек, да две попрошайки. Юродивый не смотрел по сторонам, но шел к главному входу. Креститься в воротах не стал. И кто ему скажет, как надобно?! Юродивого этого раньше никто не видал. И никто не сказал бы, что он чужак. Больно правильно шёл по дороге, как будто бывал здесь и раньше и не раз.

В атриуме продавщица серебряных крестов и деревянных иконок кричала шепотом, чтобы с грязными лапами не смел ступать дальше.

А он всё шел. К алтарной преграде. Всё не крестился и не крестился. Встал посреди, до алтаря два шага в таинство. И закричал:

— Святый Отче, выйди ко мне! Батюшка! — достал крест из-под грязной серой рубахи и поцеловал спрятанными в черную бородищу губами.

А бабка-торгашка бежала за ним, выгнать хотела.

Но вышел батюшка к юродивому. Бочонок в золотых тряпицах.

— Сын мой! Зачем явился, зачем позвал?! — сам говорит, как в книгах пишут, но посматривает, ищет путь, как от посетителя неудобного избавиться.

— Батюшка! Я в колокольню хочу! В колокол позвонить хочу!

— Не дозволено. Иди домой.

— Нету дома у меня! Только нора в земле! Оттуда и выполз! Светлая Седмица, святый, любой в колокол ударить может!

— Ступай, сын мой, не велено тебе идти к колоколам святым! Ты грязный и смердишь! Добропорядочные даже не звонили, никто! А ты чего должен!?

— Потому что можно! Потому что возвестить хочу от сердца, что Христос Воскресе!

— Ступай. И не сердись! Никто на колокольне не был кроме звонаря!

— Прогоняешь меня в Светлую Седмицу, отец?!

— Не прогоняю, сын мой, хочешь, стой здесь, молись. Но к колоколу не пущу.

— Тогда я уберусь, чтобы не портить благоуханье ладана! Но будь теперь внимателен! И слушай, пока можешь, как я в свой колокол ударю! И прославлю Воскресение Христа! Прощай!

И побежал юродивый из церкви, как чёрт, вприпрыжку. Бабка-торгашка за ним. А он у неё схватил серебряную чашу и пару крестов. Подумала, что украдет. Но обернулся юродивый к ней и сказал: «Не бойся. Я за святое серебро золотом плачу!»

И бросил под ноги старухе большую монету желтую. Торгашка на зуб попробовала. Чистое. Не обманул.

И позабыл престарелый батюшка о встрече той к вечеру уже. Завтра Радуница. К службе нужно подготовиться.

Люди собрали еду да самогон. И побрели на кладбище кто как мог. Помянуть усопших. Но главное — сказать покойникам, что воскрес Христос и они воскреснут, когда настанет Второе Пришествие.

А простой работяга Иван отправился на кладбище станичное совсем один и пешком. Жил недалеко. Жена умерла три года назад. Другую бабу видеть мужик не желал.

Прошел за оградку и сказал жене:

— Христос Воскресе!

А ещё вдова с двумя дочерьми поехала на автобусе из соседнего поселка в райцентр. Муж её там лежал после войны. Всё, что в цинковом гробу привезли сослуживцы. Так одного она себе оставила за помощь. И не знала, что он на неё давно глаз положил. И мужу в спину пулю выпустил.

Прошла троица за оградку и сказала младшая громче всех, перебивая слёзы:

— Папочка, Христос Воскрес!

И старики, супруги, сынка поехали оплакивать. Не затянулась ещё рана. И кровоточила обоим прямо внутрь, в сердце. Разбился мальчик на машине, когда подвели его и глаза, и руль, и скорость.

Сказал отец-старик:

— Христос Воскрес, сынок, и ты воскреснешь!

Так то не все ещё, их много в Радуницу на кладбище побрело. Но мы на этих посмотрели, для примера.

Были и такие, кому оплакивать не стоило умерших. У тех, на чьей душе скорбь не оставила следов огня и сажи.

Среди таких был Илья, плотник. Молодой парнишка. Только невесту присмотрел себе. Руки работящие. Без хлеба семью не оставит. И собой хорош. Складен. Только скромный слишком. Да это и не плохо. Как раз ему соседка-бабка гроб заказала для своего покойного мужа.

Рубанком проходил Илья по золотистой древесине. Пот рукавом утирал. Капли соленого падали с головы на деревянную коробку, где скоро будет муж соседки-бабки навечно заколочен.

Сделал Илья перерыв в работе. Воды решил попить. Да сигарету выкурить.

Тогда и услыхал звон! Как будто в колокол огромный ударил силач молотом в сажень длиной. Гул такой прошел по земле. Зубы затрещали. Руки сами уши прикрыли. Без толку. Звон утробный только громче стал. На колени упал Илья. На четвереньки, как собака.

Услышал он, как из заброшенного дома доносится нечеловеческий вопль боли. Тогда сердце Ильи забилось часто, так что понял парень, нужна помощь человеку. И некому больше помочь. Как будто прошептал сквозь гул прям в ухо бесплотный дух эти слова: «Вставай. Иди. Ты нужен там.»

А люди на кладбище тоже звон услыхали.

Тот одиночка, что к жене пришел, почувствовал, как будто под кожей побежали муравьи. Много, много, целая орда. Мелочь мерзкая, как будто роют крохотными острыми зубами ходы себе. Тогда взял Ваня нож в руки, тот, которым резал колбасу и помидоры, и сок брызгал на могильную землицу. И лезвием провел под кожей, чтобы снять её и раздавить противных мурашей.

А та вдова, что к мужу-ветерану дочек привела, вдруг поняла, что младшую сильнее любит. Но та лицом пошла в отца. И ей не нравилось такое сходство. У старшей матери глаза.

Тогда взяла она в руки топорик, которым подбивала лавочку у памятника мужу. Решила, что голову со старшей нужно младшей передать. А девочки стояли как в забытье.

Не шелохнуться, не вдохнут. Смотрит младшая как мать прижимает коленом голову старшей к скамейке, как блестит занесенное лезвие на солнце.

И старики, супруги, связали две петли из буксировочного троса на толстом осиновом суку. Откуда на могиле деревья такие растут? Да то и не важно. Главное, чтобы веревка выдержала. Встали старики на складные табуретки. Головы в петли просунули.

Мы позабыли про святого батюшку. А он на службе окроплял людей горючим вместо воды. И собирался за свечой алтарной…

Когда Илья шагал к заброшенному дому и чувствовал, как лопаются барабанные перепонки, как взрываются капилляры в глазах, как сердце бьёт три раза за секунду, а ноги словно в кандалах с шипами в палец длиной.

Он раздвинул руками дикую поросль. Ступил на шаткие доски крыльца. И прошел в незапертую дверь.

Пустые комнаты под слоем пыли. Игрушка детская — кукла одноглазая в порванном платье. Как будто надругались над беднягой такие же из ящика дитячьего игрушки по наглей. На стенах рисунки и надписи. Угрозы, матюги, пошлость, нелепое подобие оккультных символов.

И пусто. Пусто. Никого и ничего такого, что так звенеть способно.

Вот только вьётся дым из-под пола. И звон такой здесь, что как будто держит за плечи, не пускает дальше, вниз.

Раздался рык. Так может угрожать голодное животное. Но о размерах зверя Илья решил не думать. И дух шептал: «Иди. Ты нужен там. Внизу»

Отворил плотник дверь подземного лаза. А оттуда дым и запах крови, да такой, как будто озеро алое внизу бурлит. Лестница вниз деревянная. Древняя.

Сбился со счета Илья, когда коснулся ступени пятой сотни. И ещё столько же спускался. Ко времени тому оглох он и почти ослеп. Не слышал больше звона Преисподней.

И оказался в длинном коридоре земляном. Как тот не рухнул только диву давался. И кто отрыл такой проход, того руки стали чёрными как сама земля должно быть.

Шагал Илья по полу подземелья, а из-под ступней кровь сочилась пузыристая. И запах… Такой, что с ног сбивает. И хочется уснуть… И захлебнуться рвотой прям во сне.

Впереди показался огонь. Свет костра.

И Илья оказался там, где просил его дух явиться.

В углу землянки просторной лежал юродивый, которого Илья не видел много лет. Однажды. В детстве. Все думали, он умер, сгинул суровой зимой. Тот в руке правой держал нож, а в левой сердце своё, которое протягивал в черноту. А из черноты вой и рычание огромного зверя. Не принял вызволенный из глубин мрака подношения человеческого. Не хотел сердца юродивого.

Посреди комнаты земляной веревка висела, под которой осколки колокола черепками покачивались от шагов чудовища. Не слышал Илья всего этого. А потому не боялся.

Тут и форма лежала деревянная для жидкого металла. Здесь бродяга переплавил монеты в колокол. Илья увидел несколько золотых кругляшей у ног погибшего.

Один раз ударил юродивый в колокол свой. И тот не выдержал. А звон не унимался.

Илья всё вглядывался в темноту перед собой. В провал, который отворился. И не верил тому, что говорит бесплотный дух. Вдруг воспротивился Илья чужому повелению. Сбежать хотел. Но кроме слов, ему показаны картины были. О будущем, которого у миллионов людских судеб уже не будет. И он всё понял. Никто кроме него…

В той темноте виднелись острые клыки дракона. И каждое как длинное копье. И дым костра, что распалил юродивый, казался мошкой в сравнении с клубами, что выползали роем саранчи из темного провала.

Взял в руку левую Илья тот нож, которым юродивым вырезал себе сердце. И лезвием провел вдоль руки правой. И кровь хлынула из вены. А из горла вырвался крик. Потекла горячая жизнь из плотника. И капли упали на черепки колокольные…

Утих звон…

И Ваня вдруг увидел, что творит, перестал себе кожу резать.

Мать смогла занесенный топор увести от детской шеи. Только чиркнула лезвием по лавке, которая стояла у могилы мужа, того что привезли товарищи в цинковом гробу.

Старики, супруги, расплели свои петли. И сожгли прямо у могилы сына. Срубили сук, на котором хотели повиснуть. И вернулись домой к любимому внуку.

Батюшка вымыл каждого прихожанина в речных водах от того, чем окропил. Благословил и велел молиться.

Заброшенный дом погрузился под землю. Пыль поднялась столбом. Люди и не поняли, что случилось. Тот миг к вечеру забылся. И никто как будто не видел, что плотник Илья сгинул. Сказали люди, что его уже три года как нету в живых. Но мы-то знаем, что это он помог. Люди вечно всё путают. И сами не знают кто жив, а кто нет.

Только батюшка ничего не забыл. Он то знал, что налил вместо вод священных, чем кропил прихожан. И свеча алтарная будет вечно гореть.

И теперь он шагал к тому дому, который поглотила земля. На том месте священник нарисовал знаки на земле. После чего руки его стали чёрными, а под ногти забилась грязь. Новая печать продержится много лет. Но найдется новый юродивый. Он отыщет знаки, оставленные батюшкой, и закончит начатое. Отворит Врата.

Плотницкий дом священник сжег дотла. А вместе с ним и семью, которая там обитала три года как.

Чтобы не смог он больше помешать замыслу.

Потому что последний день можно только сдвинуть во времени. Но в пространстве он имеет своё место.

И люди во весь опор мчались туда день за днём!

_