Ружа Ружалина - Лейся, свет, впереди

— Не пойду за него! Нет! — закричала Станка, выбегая на крыльцо. Открытая дверь вздохнула свежей моросью, затянула в горницу ситец тумана.

Спину прожгли две пары горящих глаз. И тяжёлый, как молот, голос жениха провозгласил:

— Дурь из головы выбивать нужно с малку!

— Ну, так дитя ещё. Приструнить некому! — грудным голосом ответила тётушка. — Вернётся. Чай, некуда больше идти.

— Хороша невеста, ничего не скажешь…

Дверь с грохотом затворилась. Станка, не разбирая пути, бросилась прочь.

Она долго бежала сквозь ветер и промозглую мглу. Босиком по мокрой траве, навстречу теням густого леса.

Девушка замерла у его кромки. Судорожно вздохнула и упала на землю.

Хутор остался за спиной, и возвращаться Станка не хотела. Куда? Зачем? Её там никто не ждёт. Отец уж пять лет, как сгинул на охоте, а мать этим летом лихорадка унесла. Милые сестрицы разлетелись из дома, как лебеди. Замужем давно. По хозяйству хлопочут, деток нянчат. Одна Станка в девках сидит. Братья две луны назад на заработки в город ушли, а в опустевшем доме тётушка стала хозяйничать. Станку она невзлюбила. Все норовила куском хлеба попрекнуть и за косы оттаскать. Давно бы извела девушку, не пообещай за неё кошель серебра пришлый кузнец. А тётушка почуяла деньги, обрадовалась. Хочет и нахлебницу сбагрить, и грошей заработать.

Станка и сама бы замуж пошла, только не за кузнеца. Злобного пьяницу и безумца.

Говорят, у него было три жены, но все три умерли страшной смертью. Первую он бросил под телегу на ярмарке, вторую вмуровал в стену кузни. А третью заставил выпить расплавленное олово.

Но именно ей из всех хуторских девушек подошло то злосчастное костяное кольцо. Именно ее черные косы приметил кузнец, когда стучался в дом. Именно за нее попросил кошель золота.

Станка боялась — вдруг кузнец и её заставит выпить олово? Или придумает что-то хуже. Тётушку это не волнует. Она получит свой кошель, отдаст сундук со скудным приданым и помашет рукой на прощание. А Станке думай, как дальше жить.

Девушка решила, что возвращаться домой пока не будет. И поковыляла в лес.

Она долго брела в одиночестве, рыдая в семь ручьёв и вытирая смоляной косой обветренные щёки.

Лесная подстилка колола босые ноги, мгла путалась в ресницах, въедаясь в кожу, не давая вздохнуть. Станка кровью чувствовала лес. Живой, голодный, злобный. Девушка шла, уткнувшись очами в землю, чтобы не наступить на шишку, не споткнуться о корень.

Над головой виднелись макушки сосен, нависавшие над Станкой угрюмыми великанами. Упадут на голову, накроют мохнатыми лапами, сломают шею вековыми стволами. Напьётся чужой жизни лес. Успокоится. И ветки ещё долго не будут выкалывать глаза грибникам.

Не заползут за шиворот слепни, не утащат в чащу русалки. Хутор вздохнет с облегчением.

Станка шла вперёд, обходя голодно урчащие ямы под ногами. Переступая поваленные деревья. За лето она ещё не успела выучить дорогу, но уверенно ступала по лесным тропам.

Она шла к могучему раскидистому буку. Под его пологом спала беспробудным сном её матушка, похороненная так по своему завету.

Бук заскрипел и застонал, едва Станка ступила под его сень. Кривые ветви потянулись к белому лицу, оцарапали шею, голову, и вырванные пряди волос остались висеть на тонких прутьях.

Станка подошла к могиле. Упала на колени, испачкав землёй мокрый подол платья.

Сначала она молилась, глотая слёзы, сцепив онемевшие руки у груди. Потом, когда боль жаром полыхнула внутри, снова расплакалась. Станке постоянно чудилось, что рядом с мамой не бывает ни горестей, ни тоски, ни печали. Но нет давно спокойствия. Нет дома, нет матери. Нет прежней жизни. И Станки скоро не будет. А ведь семнадцать всего. Ещё и жизни не видела, а уже невеста собственной смерти.

Станка вцепилась ногтями в горло, будто пытаясь сорвать удавку с шеи. Да все не получалось. Боль всегда будет душить ее. И никогда время не залечит струпья в памяти.

В слезах Станка упала на могилу и, тихо всхлипывая, свернулась клубком.

Уйти бы. Убежать поутру, когда свет льется впереди, а тьма стелется позади. По ломким колосьям травы, навстречу мокрому солнцу. Уйти навсегда, и не знать больше ни страха порки, ни дыхания боли за плечом. Ни голодного леса, ни злобной тётушки, ни безумного кузнеца.

Только куда идти? Кто примет бездомную сироту?

Никто Станке не будет рад. Ни сестры, ни братья, ни чужие люди.

Девушка уже и не знала, сколько пролежала и проплакала. Оросила могилу слезами, изодрала шею в кровь. И тут за всхлипами услышала колыбельную, которую пел ей ветер матушкиным голосом.

Давно забылась эта песня, ушла в далёкое детство. Но голос вернул память тёплых вечеров, когда мама укладывала Станку в постель, заплетая рыхлую косу. Всегда гладила по макушке, целовала в щеку.

Вот и сейчас земля под Станкой будто бы затрепетала, застонала, и холодная рука стала перебирать смоляную макушку, напевая родной мотив.

Станка застыла, не то от ужаса, не то от радости. Рука потянулась к её груди, обняла. Со вздохом разверзлась земля, а оттуда появилась матушка. Она была вся в синих пятнах. Саван на ней истлел, волосы сбились в колтуны и облезли. А вместо чудных голубых глаз на Станку смотрели две зияющие чернотой глазницы. И всё-таки девушка бросилась на шею матери, со слезами и мольбами о помощи.

Мама пела, стирая слёзы с дочкиных щек. И те, смешавшись с кровью от стёртых ногтей, оставляли на коже бордовые разводы. И шея горела. Но никогда Станке не было так спокойно, как сейчас. В объятиях матери. Она заплетала ей косу, пела колыбельную, рассказывала сказки. Разомлев от счастья, Станка была готова лечь в землю вместе с ней.

— Погубит тебя твой жених, дитятко. Ой, погубит, — сказала мама, отпуская дочку от себя. — Но нельзя тебе, милая, на тот свет. Рано пока землю костьми сеять.

— А что мне тогда делать? — вытирая щёки, спросила Станка.

Мама подняла руку и указала на лесные дебри.

— Иди к Господину болот. Поклонись ему, попросил ласково и сердце человеческое в дар принеси. Если сделаешь все правильно, поможет тебе Господин. Спасет от беды и смерти.

— Но где же, матушка, я сердце возьму?

— Сама думай. Коли не достанешь сердце и не придёшь к господину на поклон, умрёшь молодой и несчастной. Сгубит тебя твой жених.

Сказала и снова в землю легла, а бедная Станка пошла домой с камнем на сердце.

Только она ступила на крыльцо, как тётушка нависла над головой истуканом, сжимая в руке скалку. Она сверкнула на девушку поросячьими глазками, схватила за косу и закричала над самым ухом:

— Сбежать надумала, дурында! Далеко ли ушла?

Станка ничего не сказала, только голову понурила и шею руками прикрыла.

— Ну и где тебя носило? — спросила тётушка, замахиваясь скалкой, но тут же спохватилась и отняла руки Станки от шеи. Увидев, что она в крови, тётушка разгневалась пуще прежнего.

— Ты чего надумала, девка беспутная?! Красоты себя лишить хочешь, чтоб жених передумал и денег мне не заплатил? Ишь, распустилась, ничем тебя не возьмешь! А ну пошла умываться, бесстыжая! — тётушка дала подзатыльник и пинком отправила в избу.

Может, её сердце отдать Господину?

Станка исподлобья смотрела на заплывшую жиром тетушку, пока умывалась, и решила, что не совладает с такой громадиной, даже когда та будет спать. Да и не понравится её сердце господину. Наверняка, оно чёрствое и гнилое.

Чьё же тогда сердце взять для гостинца?

Станка думала об этом весь вечер и всю ночь. И только к утру решила, кто мог бы ей помочь.

Она встала засветло, оделась и мышкой выскочила из дома. В сумеречной дреме она прокралась мимо спящих псов и тихонько постучала в соседское окно.

Ставни со вздохом открылись, и в полумраке показалось заспанное девичье лицо.

— Зачем вскочила ни свет ни заря? — спросила Аринка, потирая глаза нежными белыми ручками, никогда не знавшими тяжелого труда.

— Пойдём скорей к озеру, — широко улыбнулась Станка. — День будет тёплым, искупаемся, пока пастухи отару не выгнали.

— Ой, так я уже купалась. Иди одна. Поплачь на берегу. За тебя же безумец сватался! — Аринка засмеялась. Станка закусила губу.

Подруге-то легко смеяться. Ей от хороших женихов отбоя нет. Вот посватался бы кузнец за Аринку, знала бы, как шутить над чужими бедами!

— Ну, пойдем! — взмолилась Станка, и, подтянувшись на цыпочках к окну, шепнула. — А я тебе кое-что расскажу. Совет мне твой нужен. Как быть, что делать.

Подруга зевнула и с жалостью покосилась на Станку.

— Ладно, горе ты моё. Пойдём.

И рыжая, как солнце, Аринка под руку со Станкой заспешила по стежке к озеру, смехом разгоняя утреннюю мглу.

А ветер преграждал им путь, волнуя зеркало воды, ломая стебли камышей и рогозов. На крутом берегу урчали лягушки, щебетали в ветвях калины птицы. Так громко, что впору оглохнуть или сойти с ума.

— Ну, милая, рассказывай, что за печаль у тебя! — Аринка уселась на берег и принялась расплетать волосы.

— Ох, много я за эти дни пережила, — вздохнула Станка, — Давай я тебе косу переплету, а там и всё расскажу.

Аринка охотно кивнула, и Станка устроилась за спиной подруги, дрожащими руками сжимая черепаховый гребень.

Одной рукой она чесала густые волосы, другой доставала из-под подола нож. Острая кромка его блестела, отражая испуганные глаза Станки. Рукоять, пропитанная овечьей кровью, жгла пальцы. Девушка смотрела то на нож, то на подругу, решая, подойдёт ли её сердце для Господина.

Сквозь слёзы Станка схватила рукоятку и направила острым носом в спину подруге. Ей было жалко её. Ей было жалко и себя. Ну, разве Станка убийца? Разве она хочет сделать подруге больно? Голос девушки дрожал. Чтобы скрыть его, Станка смеялась, но смех вышел лживым и надломленным. От волнения рука предательски дернулась, вырвав клок Аринкиных волос.

Подруга ойкнула, захрипела и обернулась к Станке, но наткнулась на лезвие ножа и отпрянула.

— Чудачка, что это такое? Не шути так! — пропищала она, попятившись.

Девушка не нашла что ответить, лишь направила нож на грудь подруги.

— Помоги мне, — прошептала она, и голос ее утонул в лягушачьем гомоне.

Застрекотали цикады, и порыв ветра взметнул волосы Аринки облаком алых лент. Станка заплакала.

— Отдай сердце! — истошно закричала девушка, блеснув ножом.

Аринка взвизгнула, распугав своим криком лягушек. Раздался плеск воды. Подруга вскочила и, что есть силы, помчалась прочь.

Станка бросилась за ней и, сбив с ног, повалила на траву.

Аринка ужом извивалась в руках Станки, кричала, царапалась, кусалась, но страх девушки затмил разум. Если подруга расскажет все хутору, Станка пропала!

В пылу сражения, испуганная девушка подобрала камень и принялась лупить по голове подруги. Так сильно, как не била никогда. Будто бы в ней вдруг проснулась неведомая сила. Вскоре Аринка притихла, уже не визжала. Но Станка не останавливалась. Боялась остановиться, и ни разум, ни сердце уже не владели ей. Подруга плакала, умоляла пощадить, заклинала богом, но девушка продолжила бить, пока Аринка не умолкла и не обмякла. Только тогда окровавленный камень выпал из дрожащих рук. Только тогда Станка поняла, что на траве лежит её мёртвая подруга. Что выбитый Аринкин глаз растёкся по иссечённому лицу, лоб раскололся, как тыква, а зубы рассыпались по воротнику. Аринка лежала на траве, забрызганной кровью. И Станка, собрав последние силы, вырезала её сердце. Она оттащила девушку к берегу и бросила вводу. А после, не глядя, как тонет её единственная подруга, принялась таскать в горшке воду и поливать ей траву, отмывая кровавые следы. Отнесла нож на кухню и тихонечко положила на место. Ох, и попадёт ей от тётушки, если та все узнает.

Девушка управилась к рассвету, и после, завернув сердце в платок, отправилась в лес.

А он, казалось, сердился на Станку пуще прежнего.

Плакали деревья, стонали, кренились к земле, чтобы достать убийцу и повесить на суку. Ветер выл, летя низко над землёй. Рвал юбку, испачканную кровью, свистел в ушах, лишая слуха. И лес выдыхал густой туман в лицо Станки. Но она шла. Мимо ям и рытвин. Мимо кочек и пеньков. Выл одинокий волк. Да так, как не воет и целая стая.

Лес заступил дорогу, и Станка, прижав руку к груди, шептала:

— Лейся, свет, впереди. Тьма, стелись, позади.

Шептала и верила, что старая присказка поможет. Не может не помочь.

Станка брела на негнущихся ногах, прижимая к себе девичье сердце. А собственное уже давно в пятки ушло. И внутри с каждым вздохом будто застывало жидкое олово.

Чем ближе Станка была к желаемому, тем больше мёрзла. Девушку всё меньше тревожили сомнения и вина за смерть подруги. Станка знала, чего хочет. Она боялась этого, как огня, но отступать было поздно — жизнь подруге не вернёшь, а себя жалко.

Как только Станка уверилась в своём выборе, лес пустил её к Господину. Мохнатая ветвь ударила по спине, подгоняя вперёд. Станка несмело шагнула по ёжистой, словно выгоревшей, траве, и она иглами впилась в ступни. До слёз больно.

Станка подняла глаза, глядя на огромный чёрный, как уголь, валун, стоящий посреди поляны. Он был надколот и острым концом упирался в небеса. Девушка не касалась его, но чувствовала, как холод ползёт из его каменного сердца.

Станка опустилась на колени и приникла к земле, проблеяв:

— Я пришла к вам, великий Господин болот, просить помощи. Безумец ко мне пожаловал. Убийца. Руки моей просит, сгубить хочет. Смилуйтесь, защитите от беды, спасите от смерти невинную душу, — Станка судорожно вздохнула. — Примите мой дар.

Дрожащими руками она развязала узелок платка и выкатила сердце на траву. Плечи тут же свело, и Станка снова припала к земле.

Ветер в последний раз полоснул по спине. И стих, как стихла вся округа. Темнота сгустилась вокруг девушки, сомкнули стройные ряды деревья-великаны.

Не сбежать, не спрятаться. И даже если господину не понравится сердце, он легко сможет полакомиться Станкиным.

Станка затрепетала, затылком чувствуя чей-то взгляд. Девушка подняла глаза, из-под завесы волос разглядывая исполинский валун. Камень заворожил, да так, что очей не отвести. Сгустился холод, блеснули в угольной черноте камня не то очи, не то болотные огоньки. И сухая ладонь, появившаяся из расселины, устремилась за сердцем. Схватила, сжала до мокрого чавканья. А вторая потянулась к Станке. Погладила по макушке, оцарапала шею острым когтем, забравшись под платье, больно сжала грудь. Запах полыни и болотного торфа больно ударил в нос. Кожа запылала, отзываясь на прикосновения мертвенно-холодных пальцев. Грубых, что старая кора. Из глаз брызнули слёзы. Вот-вот Господин перестанет ласкать её грудь, вот-вот сожмёт до крови. Вырвет сердце, а Станка будет лежать покойницей на этой выжженной поляне.

Рука прочертила дорожку от ключиц до подбородка девушки и отступила. А голос леса прошелестел над самым ухом. Станка досадно зажмурилась — она знать не знала, что он ей нашептал.

Ещё долго Станка ничком лежала на земле, боясь пошевелиться, но когда кровь заледенела полностью, она мигом села и открыла глаза. Туман разлился парным молоком, наполнив поляну до краёв, словно чашу. И не поймёшь куда идти. Откуда ждать беды. Станка закрыла рот, едва сдерживая рыдания.

Она опустилась на четвереньки и поползла вперёд по колючим иглам травы.

Громадный валун больше не высился над головой. Он исчез, и его чернота больше не манила к себе. А на месте камня колодцем зияла чёрная яма. Из неё пахло полынью и болотным торфом. Станка прислушалась и услышала крики, колотящиеся о землистые стены.

Девушка подошла поближе, ёжась от могильного холода. Внутри кто-то заохал и захрипел. Станка неуверенно нагнулась над ямой, окаймлённой цветущими стеблями шиповника, и, трепеща от страха, заглянула в ее черноту.

Внутри никого не было.

Лишь стебли шиповника потянулись к девичьей руке. Обвили в два кольца, туго затянулись на запястье, впившись в кожу острыми шипами. Станка закричала. Так отчаянно и громко, что даже сосны покачнулись. Боль утонула в крике, а стебли уползли в тёмную яму, оставив браслет кровавых бусин на прощание.

Когда Станка совсем охрипла от крика и замолчала, туман рассеялся, ряды сосен расступились, указывая девушке обратный путь.

Теперь ничто не преграждало ей дорогу. У опушки Станка уже различила дома родного хутора.

Девушка долго мялась, не решаясь возвращаться домой. В этот раз тётушка точно отстегает её мокрым прутом.

Но пороть Станку не стали. Не до того было людям. Все искали пропавшую Аринку.

Увидев, как Станка идёт к хутору со стороны леса, люди тут же на неё накинулись. Тётушка принялась трепать за плечо, выпытывая, откуда кровь на платье и почему лицо вспухло от слёз.

В ответ Станка снова заревела. Упала на колени перед отцом Аринки и призналась, что они ходили поутру в проклятый лес гулять. Забрели в лесную чащу, где леший им дорогу спутал, и потерялись. Станка долго бродила по лесу, ища подругу, пока не наткнулась на её бездыханное тело. Она лежала на сырой земле, а из её груди торчал огромный сук. Станка испугалась и бросилась вон из леса. Она до самого полудня искала дорогу назад, и только сейчас случайной тропой возвратилась обратно.

Отец подруги, услышав это, упал, как подкошенный. А мать заревела. Люди взволновано вздохнули. Кто-то схватил Станку за волосы и приказал вести его к тому месту, где она видела Аринку.

Но Станку спасла тётушка, вырвавшая девушку из рук людей. Она сказала, чтобы отправлялись искать девушку без Станки, а её саму повела домой.

Дома девушке всё-таки досталось. Тётушка долго ругалась, проклиная род Станки до седьмого колена. И била, била, била. По пальцам, по ступням, по пяткам. Тогда девушка поняла — тётушка не простит. Никто не простит. А если люди узнают, Станку утопят в том же омуте, в какое она бросила Аринку.

Но тётушка успокоилась, велела натаскать воды и помыться. И платье сменить — завтра за невестой приедет кузнец. Вот тогда-то тётушка распрощается с ненавистной племянницей.

Станка сделала, как велели.

Она больше не выходила во двор. Весь день сидела дома и вышивала рубашку жениху. Страшно было высунуть нос из дома. Люди волнуются, бегают по лесу, ищут Аринку. А ну как Станка под горячую руку попадёт!

Ночью девушка спала беспокойно. Снилась ей яма, в которой, стиснутая колючим шиповником, плачет и стонет Аринка. Пылающий лес, из которого не выбраться. Шершавые руки, тянущиеся к её сердцу. Но Господин не успел его вырвать — Станка проснулась.

К утру скудное приданое было собрано, и Станка была готова отправиться в путь.

Приехавший кузнец был доволен невестой, а вот Станке жених не понравился ещё больше. Кузнец был высок, но горбат, и постоянно опирался на свой молот, каким можно было и кобылу расплющить. Его рот закрывала рыжая борода длиною с локоть, а глаза, налитые кровью, с голодом смотрели на Станку. И волосатые ручища все норовили ухватить пониже талии.

Уезжала Станка с тяжёлым сердцем, исподлобья глядя на опустевший хутор. Тень сомнений впервые легла на ее душу. Вдруг все напрасно? Вдруг её никто не спасёт?

Но верить хотелось. И Станка, чтобы не видеть нависшего над ней кузнеца, смотрела на запястье, на почерневший след от шиповника.

В деревню они приехали затемно, и Станку тут же заперли в каморке. Девушка сидела тихо, как мышка, слушая скрип старого ореха под окном и считая растущие тени.

Ночью она никак не могла заснуть. Все прислушивалась к шорохам, присматривалась к тёмным углам, надеясь разглядеть своего покровителя. Надеялась, но одновременно боялась его налитых кровью глаз, его запаха полыни и болотного торфа. Его мертвецки-холодных, шершавых рук, царапающих её нежную кожу.

Девушка не спала, боясь сомкнуть глаза. Но и с открытыми было страшно. Тени всё плясали на стене, и в их очертаниях Станка узнавала руки Господина болот. Они царапали белые стены, тянулись к девушке узловатыми пальцами, но так и не коснулись.

Станка все ждала. И даже днём, когда её наряжали в подвенечное платье, вздрагивала от каждого прикосновения, ожидая, что её оцарапают острые когти. Но сколько бы Станка ни вглядывалась в тени под лавкой, в кадушки, в испачканные сажей горшки под печью, лесного господина она не видела.

А после пришёл её наречённый. Он оглядел девушку с головы до ног, ощупал, довольно хохотнул и повёл к гостям.

Станке казалось, что все они одинаковые — длинные, как жерди, тощие, как осины. Одетые в рубища, подпоясанные веревками, которыми, без сомнений, когда-то связывали руки покойникам.

Станка испуганно жалась к ореху, глядя на то, как бесовская орда сверкает кровавыми глазами. Ёжилась, слушая, как они точат когти о стол и, чавкая, пожирают жареного быка.

Гости разбавляли баранью кровь вином, и пили за здоровье молодых. Пели и скакали по столу, пиная тарелки и кубки.

А когда стемнело, они разожги костёр, и принялись, свистя и завывая, водить вокруг него хороводы. Их длинные тени мельтешили на земле, сверкали их змеиные глаза, отражая бушующий огонь.

Кузнец допил свой кубок и, подхватив Станку, повёл танцевать прямо в пламя костра.

Он шустро пустился в пляс. Только угли захрустели под сильными, как у быка, ногами. Станка едва поспевала за ним, увязнув в горячем пепле.

Огонь вздымался высоко над их головами, облизывая дымом края туч, сыпля в глаза искрами. Они ложились на кожу, волосы, платье, прожигая, казалось, до самой крови.

Гремел отовсюду смех, а руки кузнеца все крепче сжимали запястья. Станка закричала, и танец остановился. Но только для того, чтобы кузнец поднёс к губам Станки кубок и заставил выпить.

Вино было столь мерзким, что Станку едва не вывернуло. Она выплюнула первый глоток, но в неё насильно залили весь кубок. Ещё долго девушка морщилась, чувствуя на губах баранью кровь.

А после гости, хохоча, схватили её за руки, продолжив свой хоровод. Они плясали так быстро, что перехватило дух и свело ноги. Костёр ослепил, тошнота подступила к горлу. Когда скрипач доиграл свою лютую мелодию, девушка обессилено рухнула на землю. Но пролежала она там недолго.

Кузнец поднял Станку, взял на руки и куда-то понес. Куда, девушка не знала. Только потом она различила черные провалы ворот в божью обитель, пустующую уже не один век. Станка поняла это по рассохшимся воротам и ставням. По черным, как смола, покосившимся стенам. По куполу, горбатой птицей нависшему над головой.

Они вошли внутрь, где пахло кровью и пеплом. В храме было так душно, что даже сквозняк обдавал не прохладой, а жаром.

Станка вспотела. Голова пошла кругом, и в густой темноте девушка едва различила полдюжины змеиных глаз. Они рычали, шипели и хлопали крыльями, а девушке все дурнело.

Станка тихо заскулила, когда кузнец отпустил её.

Куда бежать? У кого просить защиты, когда её пожирают взглядом полдюжины кровавых очей?

А когда жених, кувыркнувшись трижды через плечо, обратился в огромного медного дракона, Станка едва не лишилась чувств.

Он сверкнул своими кровавыми глазами и дыхнул огнем.

И змеи, вторя ему, зашипели, захлопали крыльями, извергли из пастей пламя.

Оно волнами хлестало о трухлявые стены, слизывало с потолка лохмотья паутины, коптило пол, подбирая ошмётки одежды и щепок. Искры вгрызались в щербатые бревна. Храм запылал.

Девушка подскочила и побежала к дверям. Но огонь отрезал ей путь и уверенно потянул к не свои рыжие кудри. Станка все пятилась, но он неумолимо наступал. И только медное крыло укрыло девушку от смерти.

Она подняла глаза на жениха. И только тогда увидела, что голову её нареченного венчает корона, сплетенная из человеческих ребер, а на шее ожерельем в семь рядов висит девичья коса.

Увидела и обомлела.

— Змей-Безбожник, — выдохнула Станка. — Царь!

Безбожник обвил хвостом стан девушки и сказал:

— Пади ниц!

Станка задрожала, едва сдерживаясь, чтобы не закричать.

— Нет, — заикаясь, сказала она.

Змей отпрянул.

Навис над девушкой, блеснув очами, расправил крылья и зашипел:

— Глупая, скажи еще раз! Принимаешь ли ты мою власть? Хочешь ли быть хозяйкой луны и солнца, госпожой горных троп и морских приливов? Желаешь повелевать бурями и дождями?

Станка попятилась. Назад, в пылающее марево. И на прощание выдохнула:

— Нет. Не принимаю, — прошептала она сквозь слезы. Пускай бьют, пускай режут. Станка не хочет быть женой змея. Не хочет, вздрагивая, считать дни и ждать, когда царю вздумается найти себе новую жену. Она не хочет жить такой жизнью. И не будет. Никогда!

Огонь все горел, и утлое дерево хрустело в его пасти. Он подбирался все ближе, и вот уже платье почернело, и косы занялись огнем. Кожа покраснела и вспухла. В лицо дыхнуло дымом. Станка заплакала и зажмурилась, готовясь к страшной смерти.

Но холод пришел на смену жару. Ударил в спину шальным ветром, и алую пелену перед глазами сменила чёрная. Девушка открыла глаза.

Тени появились из ниоткуда и длинными пиками расползлись по храму.

Темнота усмирила огонь, и, вобрав в себя его жар, разрослась по всему храму.

Станка почувствовала её прикосновение. Запах полыни и болотного торфа. Он был таким же мерзким и страшным, но сердце от него успокоилось, будто эта смерть была ему милей тысячи других.

Мертвенно-холодные руки обняли Станку за плечи, закрыв от густой кисеи дыма. Но Безбожник разорвал темноту, зарычал, зашипел, и, дыхнув огнём, бросился на Господина.

В тени и пламени они насмерть сражались за Станкину жизнь. А девушка лишь беспомощно глядела, как мелькает тень, как шипит Царь, как в пологе мрака задыхается его свита.

И Господин, забившись в угол, сверкает болотными огоньками глаз, точит острые лезвия ветра, сыплет холодом и мраком.

А Безбожник, грозно расправив крылья, пламенем прожигает тень.

Минуты шли, а бой продолжался.

Господин все затих, скользя по потолку, выжидая момент. А когда Царь обернулся к Станке, тень кинулась на него, пронзая гибкую шею.

Упала змеиная голова, залила кровью обугленный пол. И венец, сплетенный из человеческих ребер, закатился в черноту.

Пахло полынью и кровью. А ещё болотным торфом. Запах врезался в ноздри. Станка упала на пол, заплакала, обняв себя за плечи. Она ненавидела торф. Она ненавидела себя.

Девушка задрожала, чувствуя, как холодные руки обвивают её талию и несут прочь из обители.

Свет остался позади, тьма постелилась впереди. И ни холод ночи, ни песня ветра не смогли унять сердечной боли.

Деревья-великаны закрыли собой небо. Сквозь пелену слёз, девушка разглядела лишь сумрак густого леса и услышала журчание воды.

Господин опустил Станку на влажную траву и растворился в ночной тьме. Лишь болотные огоньки сверкнули на прощание.

Станка позвала его осипшим голосом, но в ответ ей лишь протяжно завыл волк. Тело предательски ослабело, и даже мысли больше не слушались.

Девушка с трудом повернула голову сначала налево, где лежала трухлявая коряга, потом направо, к реке. Вода беспокойно охала, билась о землю черными волнами. Пахло тиной и кровью. Станка судорожно вдохнула холодный воздух, отвернулась, но вдруг встретилась с горящим взглядом Аринки.

В ее рыжих волосах запуталась тина, искалеченное лицо посинело, а из пустой глазницы вытекала вода. Во вспухших ладонях подруга держала камень и ласково гладила его по замшелому боку. Потом Аринка улыбнулась беззубым ртом, наклонилась к Станке, давая вдохнуть запах мертвечины, и рассечёнными губами прошептала.

— Глупая Станка, вздумала у мёртвых помощи просить. Вот только покойникам всё равно. Они лишь мстить умеют. А Бог есть. Он накажет.

Девушка вздрогнула. Аринка засмеялась.

И ударила Станку по голове.

_