Обмен

ВНЕКОНКУРС

Лесик проснулся с первыми лучами солнца. Ранним-преранним утром самого длинного дня в году. И весь этот длинный яркий день будет его, Лесика, днём — Днём Рождения!

От нетерпения и восторга Лесик засучил ногами под жаркой льняной простыней. Ожидание счастья нарастало, заполняло всю душу мальчика, перехлёстывало через край. Лесик тихо засмеялся и шёпотом пропел: "С Днём Рожденья меня! С Днём Рожденья меня..!" Представил, как Ма, Па и Лизка будут петь ему это за завтраком, и поёжился от удовольствия, и снова засмеялся.

А вдруг...

А вдруг они забыли?!

А вдруг им совсем наплевать на Лесика и его праздник, и день будет совсем обычный? Па уедет на дальнее поле, Ма и Лизка уйдут, как обычно, к своим курам и цыплятам, а Лесику вместо поздравлений и подарков достанется обычное: "Лесь, яйца собери! Да поаккуратнее, не как в прошлый раз!"; "Мелкий, — щелбан! — не путайся под ногами! И вообще пойди и умойся, как поросенок вечно!"; "Сын, ну что такое? Ты ведь уже взрослый совсем, пять на днях…".

Лесик влез с головой под жаркую простыню и тихонько заплакал. Обливаясь несолеными детскими слезами жалости к себе, перебирал в памяти вчерашний вечер, ища повод поплакать. Па внезапно уехал в город, а его с собой не взял. Лизка чем-то шелестела в своей комнате, а когда Лесик заглянул, с визгом вытолкала его и закрыла двери на задвижку. Ма целый вечер стряпала что-то в летней кухне и отправила его спать сразу после ужина. Правда, ласково сказала:

— Зайка, чем раньше уснёшь, тем раньше встанешь и тем длиннее будет твой день рождения.

«Не-ет, — подумал Лесик и моментально успокоился, — они не забыли!»

Лесик почти не помнил прошлый день рождения. От него остались только подарки. Во-первых, настоящие фермерские сапоги, правда, крохотного Леськиного размера — с толстыми подошвами на гвоздях, каблуками, солидными голенищами и роскошными плисовыми гетрами вдобавок. Сапожки уже немножко жали. Во-вторых и в-третьих — Лотта и Банзай, его щеночки, лапочки и масечки — в холке превышающие самого Леся пастушьи овчарки.

Слёзы высохли, под простыней стало жарко. Лесь выпутался, спустил босые ножки на прохладный пол и совсем уж собрался вставать и одеваться, когда услышал на лестнице сдавленные смешки, шорохи и тихие шаги.

Он немедленно лег, укрылся и крепко зажмурился.

Дверь, скрипнув, отворилась. Лесь изо всех сил притворялся спящим, но губы разъезжались в счастливую улыбку.

— Притворяшка! — закричала Лизка, и Лесик засмеялся и сел на кровати.

Ма, Па и Лизка смотрели на него и улыбались. У Ма в руках был торт, на нём горело пять свечей. Па держал огромную картонную коробку, а Лизка коробочку, оклеенную яркой красной и золотой бумагой, с большим лиловым бантом.

Все мечты Лесика начали сбываться. Семья пропела ему «С Днем Рожденья тебя», Лесик набрал воздуха сколько мог и — ф-фух! — задул свечи, только в самый последний миг успев даже не загадать, а просто подумать: «Лучший день в жизни!».

Сначала Лизка велела развернуть её подарок, мол, с Папкиным он все равно не сравнится. Лесик содрал бант вместе с клочьями обёртки (Лизка поморщилась, глядя на то, как пропадают труды всего вчерашнего вечера, но промолчала). Там был самый необыкновенный и яркий леденец, который можно было только себе представить! Да какой там представить — Лесик даже не знал, что может быть такой леденец — на длинной ножке, огромный и яркий, и на нём спиралями завивались все его любимые цвета — жёлтый, оранжевый и красный. И пах он чудесно — сильный сладкий запах карамели, яблок, лимона, апельсина и ванили одновременно. Непонятно было, как есть такую красоту: и хочется до жадных слюнок, и жалко, и в рот не поместится! «Все-таки ты классная», — хотел сказать Лесик, переводя взгляд с суперконфеты на сияющую сестру, но рядом с ней ждал очереди подарок Па… ну и сам Па, конечно.

Это был…

Не-ет, просто не верится!

Лесик не мог ни заговорить, ни даже вдохнуть, когда Па достал из коробки…

ВЕЛОСИПЕД!

Не обычный стандартный велик для малышни, вот уж нет! Не детская игрушечка, вот ещё! Настоящий трёхколесный байк с большими шипованными колёсами, которым не страшны будут ни размокшая земля, ни лужи, ни даже пахота.

Лесик не знал, куда ему броситься — в объятия Па или к велику, поэтому просто прижался к Ма, не отводя глаз от красно-чёрно-жёлтой мечты всей своей жизни.

Лесик с удовольствием ел бы торт в своей комнате. Руками. Это был бы лучший завтрак в жизни, достойное начало дня рождения. Но Ма, улыбаясь, покачала головой и велела всем идти завтракать, куда положено — на кухню. Па и Лизка вышли, а Ма подождала, пока Лесик обуется. Ни леденец, ни уж тем более велик Лесь не мог оставить скучать без него в своей комнате, поэтому шёл медленно, с трудом удерживая в кулачке конфету, а перед собой велосипед.

Сухо щёлкнув, на сандалике Леськи сломалась застежка, и мальчик, споткнувшись, с громким «Ой!» полетел вниз, выпустив из рук велик, но не леденец.

Велик поймала Лизка, а Леську поймал Па, и это было так здорово — быть на самом верху лестницы и вдруг оказаться внизу, в больших надежных папкиных руках! Лесик засмеялся, смотря на Ма, замершую наверху с тортом.

— Лесь! — хором рявкнули на него родные, а Па легонько шлепнул по затылку, но потом прижал его к себе так крепко, что Лесь начал ворчать и выкручиваться, пока не сполз из объятий на пол.

Завтракали весело и вкусно, но быстро — Па спешил в город за бабуськой, дядей, тётей и Юлькой, чтобы подарков было больше, а семейный праздничный обед был торжественным, а Ма и Лизку ждали, как и каждое утро, шестьсот несушек породы хайн-лайн. Глядя на семью, Лесь тоже быстро-быстро съел пшённую кашу с молоком, схватил отрезанный Ма кусок торта с самой красивой розочкой и кружевом из белого шоколада, замер на мгновение, любуясь и предвкушая, а потом так рьяно куснул, что даже подавился, долгую минуту не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни кашлянуть, а крошки бисквита щекотали в носу и в горле. Мальчик уже терял сознание, когда Лизка больно стукнула его по спине, проворчав "жадина-говядина", за что Лесь, отдышавшись, тоже стукнул ее по руке.

После завтрака все пошли провожать Па к машине. Стоя босиком за воротами, Лесь с удовольствием перебирал пальчиками ног в пушистой горячей пыли и слушал, как Ма велит Па купить ему новые сандалии, тридцать третьего, а лучше тридцать четвертого размера. Потом Ма убежала в дом, записать для Па название витаминов для цыплят, а Лесь как раз вовремя вспомнил, что ему снилось.

— Па, — сказал он, потянув папу за рукав, — Дай мне две монетки. Мне надо.

— Ну вот, дорос уже до вымогательства, — улыбнулся Па. — Зачем тебе денежки, где ты тут их потратишь?

— Мне не денежки, мне монетки. Я ночью видел дедушку, он звал кататься на лодочке. Но без монеток он не перевозит.

— Как это ночью видел? А, во сне! Приснилось?

— Да, приснилось, — обрадовался Лесик папкиной понятливости.

— Держи тогда, — Па достал из кармана два блестящих полтинничка, — не вздумай только на Беленькую убежать! Завтра все поедем, на целый день, с гостями, удочками и едой.

— Не буду, я кататься буду, — пообещал Лесик, пряча монетки в карман шортов, — только до дерева и обратно, — и указал на старую грушу на дальнем кургане.

Прибежала Ма, отдала папе записку. Па уехал, а Лесь, так сильно надеявшийся, что не будет вот этого: «Лесик, иди яйца собери», все-таки услышал ежедневную фразу и печально поплёлся к длинному серому зданию птицефермы, на ходу подхватив новенький велик. Оставляя велосипед на входе в курятник, с душой прошипел сквозь зубы, обращаясь к курам в клеточках: «Чтоб вы сдохли!». Это услышала Лизка, укладывающая шланг в нишу, замерла на минутку, подумав, взъерошила Леське волосы и прошептала:

— Беги катайся, братишка… Я соберу. Ну день рождения же…

Лесик посмотрел на сестру огромными благодарными глазами и быстро выбежал, пока Лизка не передумала.

Ехать на велике было очень просто, даже учиться не пришлось. Просто сел и просто поехал, быстро и легко. От восторга Лесик закричал что-то невнятное, то ли «Уррааа!», то ли «Вот я какой!». В птичьем крике этом была радость жизни и благодарность чему-то Великому за чудесный день. Светило солнышко, пронзительно звенели с неба жаворонки, летела под колёса тропка, протоптанная через поле люцерны к кургану, весело лаяла издали бегущая на голос хозяина Лотта. Велосипед был действительно очень хорошим, педали крутились без напряжения, а босым ножкам было удобно на обрезиненных педалях. С небольшого спуска велосипед набрал довольно быструю скорость, такую, что даже степная гадюка не успела вовремя убраться с дороги и переднее колесо проехало ровно посреди ее недлинного светло-серого тела. Лесь резко затормозил и слез с седла, чтобы рассмотреть змею поближе. Змея сжалась пружинкой и совсем было уже прицелилась к щиколотке мальчика, когда догнавшая, наконец-то велосипед Лотта в одно клацанье белоснежных клыков скусила змее голову и запрыгала вокруг Леся, радуясь встрече.

— Дура, чтоб у тебя хвост отпал! — закричал на любимицу Лесь. — Зачем? Она красивая!

Безголовое тело медленно свивалось кольцами. Озадаченная овчарка села и прижала уши, не понимая, чем вызвала гнев хозяина.

— Уходи домой! Злая ты!

«Домой» Лотта понимала хорошо, развернулась и не спеша потрусила к дому, иногда оглядываясь: вдруг хозяин передумает? Лесь еще немножко посмотрел на умирающую змею, проворчал «Ой, да пропадите вы все», и поехал дальше к любимому дереву.

Подъем на курган был трудным, но Лесь принципиально не слез с велика и не повел его в руках, а просто-таки стоя на педалях, добрался до верхушки, свалился без сил с велика на траву в тени старой дикой груши и несколько минут просто лежал в траве, восстанавливая дыхание и бездумно улыбаясь. Передохнув, сел, достал из-за пазухи леденец, содрал плёнку и долго примерялся, как же его есть. Аккуратно все равно не получилось: сладкой липкостью, жёлтым и красным красителем измазал себе и щёки, и руки, но вкус того стоил… Как же здорово было сидеть здесь, на верхушке своего мира, под любимым деревом, около велика, с леденцом, в лучший день жизни, и этот день только-только начинался…

— Привет, малыш.

Лесь испуганно обернулся. На ферме и в окрестностях редко появлялись чужие.

Нежный голос был женским, но глухой тёмный плащ с капюшоном закрывал и лицо, и фигуру. Плащ этот, да еще и коса в руках показались Лесику знакомыми.

— Ты кто? Ты Смерть, что ли? Я в мультике видел.

— Да, мальчик, я Смерть. Меня редко кто видит. Но ты целое утро так ловко от меня убегал, что мне пришлось прийти к тебе лично. Ты должен пойти со мной.

— Нет! — отрезал Лесик, — я папе обещал, что только до дерева! И вовсе я не убегал.

— Ну не бегал, — согласилась Смерть, — семья спасала. Папа, Лиза и Лотта. Они слишком сильно тебя любят. Но твоё время закончилось, и ты должен умереть. Пойдём.

— Не пойду! — уверенно сказал Лесь. — Ничего и не кончилась! Люди живут девяносто девять лет!

— Да-а? — ехидно пропела Смерть и села на траву около Леся. — А дедушка Витя? Ему было не девяносто девять, а шестьдесят! — Смерть откинула капюшон и оказалась совсем не старой и очень красивой тётенькой.

— Дедушка теперь на небесах, с ангелами и отцом небесным, — отбарабанил Лесик бабушкины слова. И неуверенно добавил мамины: — Или уснул навеки.

— Он умер, Лесь. Его просто не стало. Всё кончается, все умирают.

— Я — нет! — упрямо ответил мальчик. — Я буду жить дольше всех на земле!

Но уверенности в голосе уже не было. Ведь дедушки действительно не стало. А сейчас красивая тётя Смерть заберет Лесика с собой, и его тоже не станет. Всё будет: и лето, и велик, и груша на кургане. Ма и Па, Лизка, куры, чтоб на них грипп напал, змеи, жуки и весёлые мышки в амбаре с кормами. А Леся совсем не будет.

Чтоб не заплакать от страха, Лесь сунул в рот леденец. Сладкий сложный вкус его немножко успокоил, и он решился ещё раз взглянуть на Смерть, ему нравилось смотреть на всё красивое.

Смерть не сводила глаз с леденца.

— Что это у тебя?

Лесик вытащил леденец и осмотрел его.

— Такая большущая конфета, вкусно, — в голове складывался умный и коварный план. Леденец выглядел ещё ничего себе, почти целым, и Лесь торжественно протянул его Смерти.

— Это тебе подарок.

— Спасибо, — растерянно сказала Смерть, взяла леденец, попыталась откусить, не смогла и начала обсасывать его с той же стороны, что и Лесь — там было удобнее. Идеально красивое личико становилось все более растерянным, а карие глаза — всё больше.

Лесь пытался подобрать правильные слова.

— Он был мой. Мне его подарили насовсем. Я дарю его тебе, тоже насовсем. А день рождения всё равно у меня.

— Как… странно, — задумчиво сказала Смерть, вынув леденец изо рта и рассматривая его, в точности, как Лесик минуту назад. И правая щека у неё тоже была выпачкана жёлтым и красным, как у Лесика. — Так ярко, и тепло, и уютно. Как будто тихонько смеёшься, как будто щекотно и спокойно.

— Ты никогда конфет не ела? — сочувственно спросил Лесик.

— Никогда, — ответила Смерть и снова сунула леденец в рот.

— Но это был мой подарок. Теперь он твой. Но день рождения у меня! — не дал себя сбить с важной темы разговора Лесик.

— Ты хочешь подарок взамен! — наконец-то догадалась Смерть. — Да, конечно, так будет честно. Сказанное — станется, — и стукнула его пальцем по лбу, как щелбан отвесила, но не обидно.

В голове у Лесика на мгновение стало прозрачно и звонко, а потом как обычно.

— Нет! — громко и зло воскликнул Лесик, — я хотел от тебя в подарок не умирать!

Но он понимал, что обмен подарками совершен, Смерть отдарилась, и ничего тут уже не поделать. Стало обидно. Подарок Смерти был неосязаем, непонятен и не радовал.

Смерть увлечённо наслаждалась незнакомым прежде вкусом. Было бы Лесику не пять, а хотя бы двадцать, он совершенно другими глазами смотрел бы на манипуляции красивой девушки с леденцом.

Он попытался еще раз.

— У меня есть ещё один подарок. Это лучшая в мире вещь, — Лесик положил руку на кожаное сиденье велосипеда. — Если ехать с горки, в хороший день, рано утром, чтобы были солнышко, и трава, и птички… и не куда-нибудь ехать, а просто так — то можно узнать, как быть живой.

— Живой? — заворожено повторила Смерть.

— Да. Если знать, как сильно тебя любят, и быть счастливым — то станешь совсем живой. Вот если я потом никогда не умру, то сейчас подарю тебе этот велосипед. Ты станешь живой, и тебе понравится.

— Я хочу быть счастливой. И хочу, чтобы любили, — грустно сказала Смерть.

— Ты уедешь насовсем от меня на велике, а я буду думать всегда: «Хорошая. Люблю её», — заверил Лесик.

— А ведь может быть, — протянула Смерть задумчиво. И решительно добавила: — А ведь может получиться! Давай так и сделаем, мальчик!

… Смерть укатила на выменянном велике с подаренным леденцом в руке. Её живой смех было слышно до края поля.

Лесику было немножко жалко леденца и очень жалко велосипеда. Но откуда-то он знал, что все сделал правильно.

С гнезда в кроне груши слетела оса, привлеченная запахом леденца, и закружила вокруг липкого личика Леся.

— Чтоб ты сдохла, — отмахнулся Лесик.

Трупик насекомого упал у его ног.

— И сгорела, — шёпотом добавил мальчик, замирая от собственного могущества.

И стало так…

_