Имя

Имя

Во сне Трэйсона две бестелесные руки — обугленные, с длинными черными когтями и черными чешуйками, отслаивающимися, обнажая пятнистую розовую плоть, — скользят по его обнаженному телу. Они холодные на ощупь, чешуйчатые, и оставляют след из тлеющей вони везде, где касаются: по щекам, шее и плечам, по подмышкам, вниз к животу, по бедрам и обратно к этой области темных сплетений и еще более темных желаний, по бедрам, мимо коленей к ступням, даже к пальцам ног; где бы они ни блуждали, он чувствует, как его плоть поднимается рубцами, разбухая в бугорки, похожие на большие пальцы, которые прорастают крошечными крючковатыми шипами и начинают пульсировать. Волдыри вырастают большими, как дыни. Они становятся изумрудными, золотыми, рубиновыми и гагатовыми, сочатся ихором и пульсируют, как сердца, и так тяжело они давят на Героя Амнезии, что он не может меня. Он не может сидеть прямо, чтобы посмотреть на свое покрытое стручками тело; он не может даже поднять палец, чтобы смахнуть зловонную шелуху.

Прелесть снов в том, чтобы открывать правду, не выдавая реальность — по крайней мере, так я слышала. По правде говоря, если только это бесконечное наблюдение не кошмар, я не могу сказать. Я так давно не осмеливалась спать, что забыла, что значит видеть сны или даже отдыхать. Всегда должна я быть начеку, чтобы какой-нибудь бог не вздумал штурмовать мои бастионы; всегда должна я следить за приходящими и уходящими, чтобы кто-нибудь не оказался шпионом, оставившим ворота открытыми. Заснуть — значит сдаться, ибо тогда мои враги непременно придут и одержат верх.

И то же самое с Трэйсоном. Пока он спал, избавляясь от вина и боли, Разрушительница незаметно подошла, чтобы положить его голову к себе на колени и нежно пощекотать его тело; она нежно обняла его и прижала к себе, и именно о её руках он мечтает даже сейчас, каждая ласка вытягивая из земли очередной стручок, медленно созревавший с тех пор, как он впервые вошёл в SиGиL.

Во сне из отрубленных запястий прорастают руки цвета слоновой кости; руки начинают расти, медленно вытягиваясь и соединяясь с плечами и туловищем обнажённой женщины. Это всё, что видит Трассон, ведь он по-прежнему придавлен тяжёлой, пульсирующей оболочкой, — но этого достаточно. У женщины полная фигура богини и гладкая кожа статуи, а её жужжащий голос сладок, как трель флейты.

Медленно все возвращается к нему: ужасный шок от того, что Карфхуд отрубил ему кирпичную ступню, ужасное жжение от того, что Серебряный Ветер расплавил огромную почерневшую руку на его лодыжке, темная болезненная волна, поднимающаяся, чтобы поглотить его, темные пальцы, впивающиеся в его плечи, когда Джейк изо всех сил пытается удержать его.

«Джейк». Он пытается запрокинуть голову, чтобы увидеть её лицо, но раздутые, пульсирующие оболочки не дают ему сдвинуться с места. И всё же, сквозь затянувшийся туман вина и боли, ему кажется, что с цветом её кожи что-то не так. «Джейк? Это я… Зумби».

«Зомби? Нельзя так говорить». Голос женский и знакомый, но он не принадлежит тифлингу. «Ты ещё совсем жив, любовь моя».

Его виноделка!

Она кладёт ладони на щёки Трассона; руки всё ещё чешуйчатые и обугленные. Её колени шевелятся под его головой. Она наклоняется, приближая своё лицо к его, её грудь сглаживает раздутые стручки, покрывающие его грудь. Герой Амнезии видит классическое узкое лицо, орлиный нос, холодный, бессердечный взгляд — ореол многообразных клинков.

Ему снится, что эта женщина — я.

Изумрудная оболочка, слишком плотно сжатая между их тесно прижатыми телами, лопается; зелёный ихор сочится по его боку, маслянистый и горько-вонючий. Где бы эта жидкость ни коснулась его, он покрывается хрустящей крапивой; холодные иглы агонии пронзают его кожу, затем проникают глубже с мучительной истомой. Они погружаются так медленно, что он страдает прежде, чем испытывает страдание. Его страх усиливается быстрее, чем сама тоска.

Трассон пытается оттолкнуть женщину, но не может поднять руки. Он кричит, испуганный своей неподвижностью. Все зелёные стручки лопаются, и ихор окрашивает его с ног до головы в изумрудный цвет; он горит этим медленным, ужасным ожогом, кричит и стонет, терзаемый больше страхом, чем чувствами. Герой, потерявший память, поддался первой Боли.

«Тсссс! Не привлекай к нам остальных! Я слишком долго этого ждала». Голос всё ещё принадлежит его продавщице вина. Она заглушает его крики поцелуем, а затем шепчет два нежных слога: «Тесей».

Это слово задевает струну арфы в груди Трэйсона, заставляя всё его существо трепетать. Внезапно он перестаёт видеть сны. Он вспоминает, что кого-то звали Тесей.

Это было его имя.

Его глаза резко распахнулись, и Трэйсон обнаружил, что лежит на твёрдом кирпичном полу, глядя не на лицо Леди Боли, а на лицо своей торговки вином. Она была прекрасна, как всегда, с оливковой кожей, изумрудными глазами и высокими, гордыми скулами.

«Тесей?» — прохрипел он. «Я — Тесей?»

«Ты помнишь!»

Торговка вином одарила его лунно-яркой улыбкой и прижала его к своей груди, и вот тогда Трэйсон — нет, Тесей — вот тогда Тесей вспомнил пульсирующие струйки ихора, звенящие в его груди.

«Нет, подожди…»

Три жёлтых стручка лопнули, наполнив воздух смрадом гнилого мяса. Пастообразный жёлтый ихор растекся по груди Трэйсона. Пояса сокрушительной боли сжались вокруг его груди; боль начала утихать, просачиваясь сквозь грудину и спускаясь между рёбер, глубоко проникая в туловище. Покрывало жгучей, влажной боли накрыло лёгкие, и Тесей обнаружил, что борется за каждый мучительный вздох. Он чувствовал холодные пальцы на сердце, не столько сжимающие, сколько удерживающие, препятствующие каждому удару, так что вся грудь сжималась с каждым ударом.

По мере того, как боль усиливалась, вонь жёлтого ихора становилась всё сильнее и горше, пока не стала настолько невыносимой, что Тесей не смог сдержать рвоту. Судороги привели к тому, что лопнули ещё больше жёлтых стручков; ещё больше золотистого ихора пролилось на его тело, и сокрушительные обручи боли сжимали его живот, ноги и даже горло. Запах прогорклого гнилого мяса становился всё сильнее, и он понял, что не может сдержать рвоту.

Виноторговка едва успела столкнуть голову Тесея с колен. Она вскочила и с отвращением посмотрела на него сверху вниз, скривив губы в гримасе отвращения.

«Неужели запах моей груди так отвратителен для тебя, Тесей?» Её изумрудные глаза не выдали ни намёка на то, что она учуяла вонь ужасного ихора, покрывавшего его тело, или что она видела раздувшиеся стручки, прилипшие к нему. «Неужели наша любовь стала тебе так отвратительна?»

Тесей покачал головой, и болезненный звон отозвался в его черепе. «Нет. С нашей любовью всё хорошо, я уверен».

«Тогда докажи это». Женщина подняла подбородок. «Расскажи мне».

Теперь, когда зелёно-жёлтые стручки лопнули, Тесей уже не чувствовал себя так обременённо. Он смог поднять голову и посмотреть своей хозяйке прямо в лицо. «Я люблю тебя».

Слёзы навернулись на глаза. «Ты лжёшь! Как ты можешь признаваться в любви, даже не зная моего имени?» Она начала отступать, губы её дрожали. «Я думала, ты вспомнишь, если я скажу тебе имя, но ты забыл меня!»

«Нет!» — Тесей протянул к ней руку, и последняя жёлтая оболочка лопнула. Его рука обмякла и упала на землю, словно Карфхуд наступил ему на локоть. «Разве ты не видишь? Мне больно!»

"Мне тоже!"

С этими словами женщина развернулась и скрылась из виду.

"Подожди!"

Тесей собрался с силами и перекатился на бок, намереваясь встать и броситься за ней. Вместо этого он раздавил два красных стручка, цеплявшихся за его бок. Шелуха лопнула, наполнив воздух таким приторным и сладким запахом, что у него закружилась голова. Красный ихор не пролился на землю, а растекся по его телу, впитываясь в плоть, как ламповое масло впитывается в фитиль. Его кожа начала гореть, а затем странно онемела. Он внезапно почувствовал себя пустым и сломанным внутри. Смутная тошнота подступила где-то глубоко в животе, и те немногие силы, которые он смог собрать, внезапно покинули его конечности. Он перевернулся на спину, раздавливая еще больше красных стручков; он почувствовал, как рубиновый ихор поднимается в его плоть, обжигая кожу этим странным жгучим онемением.

Тесей думал, что пустота снова начнёт разрастаться; он ожидал, что станет слабее, почувствует себя ещё более сломленным. Вместо этого он ощутил неистовую тоску по виноторговке, чтобы заполнить пустоту внутри, почувствовать её губы прижатыми к его губам, её грудь, прижатую к его груди, её чресла, трущиеся о его собственные. Он не мог думать ни о чём, кроме неё, о своём желании и о том, как несправедливо было с её стороны бросить его. Он завладеет ею; он выследит её, схватит и даст ей понять, что забыл её не по своей вине.

Силы вернулись к Трэйсону. Он выпрямился и увидел, что торговка вином оттащила его от товарищей. Проход был примыкал к ржаво-красным стенам железного лабиринта и вымощен тем же тёмным кирпичом, но он сидел в узком, незнакомом ему изгибе коридора, и нигде не было видно его четверых товарищей.

Это не имело значения; ничего не имело значения, кроме как поймать свою торговку вином. Тесей начал подтягивать ноги кверху, и тут он увидел руку.

Эта штука болталась на конце его ноги, чуть ниже воспалённого, грубо зашитого шва, соединявшего её с лодыжкой. Примерно вдвое больше обычной руки, эта штука всё ещё была уродливой, обугленной, покрытой чешуйчатыми чёрными хлопьями и пятнистыми участками голой кожи. Мизинец находился на месте большого пальца, а большой палец находился снаружи, на месте мизинца. Длинные, обожжённые и тонкие пальцы делали эту штуку похожей скорее на коготь дьявола, чем на человеческую ногу.

Тесей попытался согнуть большой палец ноги. Почерневший мизинец начал сгибаться, и в этот момент лопнул его последний красный стручок. Он не сделал ничего, чтобы сжать шелуху или потрясти её. Стручок просто раздулся и лопнул, пролив рубиновый ихор ему на грудь.

Снова этот приторно-сладкий запах, и странное онемение, проникающее в кожу. Внутри что-то разбилось, и ужасная, всепоглощающая скорбь наполнила Тесея. Он никогда не поймает торговку вином с этой жуткой штукой на ноге! И даже если поймает, как она сможет ответить ему взаимностью? Если не чудовищем, то он стал по крайней мере чудищем — едва ли достойным обожания такой прекрасной женщины, как его торговка вином!

Тесей позволил своему телу рухнуть на землю, едва заметив, как его череп ударился о твердые кирпичи.

«Карфхуд, — воскликнул он, — что ты со мной сделал?»

Едва Трэйсон произнес имя демона, как на его лицо упала массивная рогатая тень.

«Вот ты где. Я уж боялся, что ты не догадаешься позвать меня». Земля содрогнулась под шагами демона, и над Тесеем появилась морда Карфхуда с желтыми клыками. «Не представляю, как ты забрел так далеко. Серебряный Ветер сказал, что тебе будет слишком больно идти».

«Это была моя возлюбленная, — объяснил Трэйсон. — Она привела меня сюда».

«Этого не может быть. Джейк всё ещё…» Карфхуд остановился на полуслове, прочитав следующую мысль Трэйсона ещё до её появления. «Мне придётся внимательно следить за этой торговкой вином. Редкий похититель способен совершить грабеж, пока я отворачиваюсь».

«Она меня не крала». Трэйсон, глядя на лицо Карфхуда, с удивлением заметил толстый слой жёлтого ихора и золотистый, похожий на зоб, стручок, пульсирующий на шее демона. «Если бы я бодрствовал, я бы, конечно, добровольно пошёл. И сделал бы это сейчас».

«И пропустить битву с Савской?» — усмехнулся Карфхуд. «Я думал, ты хочешь вернуть свою амфору и украсть мои карты — или ты утратил амбиции, вспомнив своё имя?»

«Я всё ещё многого не помню». Тесей с удивлением заметил ещё один жёлтый стручок, гораздо меньшего размера, висящий под острым ухом демона. Он подумал, знает ли Карфхуд о двух оболочках. «И найду ли я амфору или нет, я никогда не потеряю интереса к поиску выхода из этого места».

«Тогда вернемся к остальным; Серебряный Ветер должен подготовить вас к битве, а затем мы атакуем».

Карфхуд обошёл Тесея и опустился на колени, чтобы поднять его. Тело демона было покрыто жёлтым ихором, и с него свисало не менее десяти золотых стручков, размером от небольшого пальца до головы Шебы. Фрассон не увидел на танар'ри никаких других цветных шелух.

Прежде чем взять Тесея на руки, Карфхуд помедлил и взглянул на его тело. «На что ты смотришь? Я не вижу никаких стручков!»

"Здесь."

Тесей попытался сорвать оболочку с тела демона. С тем же успехом он мог пытаться схватить пузырь: стручок лопнул в тот же миг, как его пальцы коснулись его, и новая волна золотистого ихора хлынула на грудь танар'ри.

Карфхуд зашипел от боли, затем пристально посмотрел на Трэйсона, и жёлтое пламя лизнуло зрачки его бордовых глаз. «Что бы ты ни сделал, не делай этого снова!»

С этими словами танар'ри схватил Трэйсон и повернул в сторону прохода. Тесей улыбнулся своему новому оружию, затем оглядел себя и нахмурился. У него всё ещё было вдвое больше стручков, чем у Карфхуда, и все они были чёрными.