Часть 2 глава 11

Ночь окончательно захватила лес. Было тепло, душно, а комары просто сходили с ума от запаха горячих человеческих тел, заставляющего их тонкие хоботки заворачиваться штопорами в нестерпимом желании насытиться свежей кровью. Они слетались сюда тысячами, сотнями тысяч, а влажный от предгрозовой испарины лес, встречал их опасными для этих маленьких насекомых аплодисментами.

Людям приходилось несладко. Они, в отличие от комаров и клещей, не могли насытиться ни чьей кровью, а из того, что хоть как-нибудь могло бы сгодиться им в пищу в этом глухом полесском лесу, были только кустики черники, да и те безвозвратно спрятал мрак. Фонари включать было запрещено. Едва различимые впереди силуэты зданий грозили точным выстрелом каждому неосторожному огоньку.

Спешка, с которой происходила вчерашняя, заурядная измена Родине, не дала возможности организаторам переворота позаботиться о питании тех, кто обложил плотным кольцом периметр зданий секретного государственного Института.

Разумеется, никому из этих вооруженных до зубов и лежащих на сухом одеяле сосновой иглицы вояк, перед отправлением сюда не выдавали на руки красочную брошюрку под названием: «как правильно изменить Родине», или «роль гайдаровского «Мальчиша-Плохиша» в воспитании борцов за свободу Беларуси». Не выдавали, а ведь это было бы вполне в духе времени.

Именно в эту душную ночь многие из «борцов за свободу», по сути — предателей, впервые задумались: «А то ли я делаю, ребята? И разве для свободы Беларуси обязательно нужно убивать Белорусов?».

Как ни крути, а потери «лесных братьев», попытавшихся вечером взять штурмом объект «L», были ощутимы. Институт охраняли далеко не дети и до самой темноты их снайперы, не в пример лесным, исправно «щелкали» зазевавшихся в кустах и меж деревьев …опять же, белорусов.

Где-то на западе во всю ширину неба мягко ухнул тихий громовой раскат. Человек, силуэт которого был едва различим между двух тяжелых военных грузовиков, стоящих друг за другом на узкой лесной дороге, поднял вверх лицо.

Воздух дрогнул. Ветки хвои тихо зашумели, встречая первый порыв прохладного предгрозового ветра. Человек опустил взгляд, прикрылся короткой полой легкой камуфлированной куртки и поднес к уху трубку сотового телефона:

— Алло, …да я. Ну, что, половина первого, я звоню им? …Да. Нет, тишина. …Стреляют редко. Что там с сухпаем? …Понятно. Тогда пусть машина не доезжает. Поставьте ее возле второй точки. …Да. …Ни в коем случае. Не надо ей светиться возле Леснинска, мало ли, еще найдутся геро…, не согласные. …Что это за вопросы? Дайте охрану и отправляйте нашим маршрутом. Все отбой…, я перезвоню…

Дождавшись, когда бледно зеленый свет телефонного табло погаснет, человек лишь на миг выглянул из-под полы и, спрятавшись снова, набрал номер. Трубка дала вызов, …второй, третий, …четвертый, и так до тех пор, пока не ответила «отбой».

Повторный набор оказался более удачным.

— Да, — сдержанно ответили на том конце.

— Сергей Петрович?

— Да…

— Это Зеленько.

— Слушаю вас.

— Мне жаль, что у вас не хватило здравомыслия. Мы могли бы избежать жертв и на постах, и тут. Ведь гибнут наши с вами соотечественники.

— Мои, господин Зеленько, мои соотечественники.

— Демагогия, Сергей Петрович. Вы наивно полагаете, что правда на вашей стороне и: «победа будет за вами», да?

— Я более чем уверен в этом.

— Ну, что же, я не стану вас переубеждать. В конце концов, это ваше право, однако же, и вы не станете с полной уверенностью утверждать, что это мнение всех, кто сейчас с вами?

— Стану…

— Уф, — шумно выдохнул Зеленько. — То, что ваши мозги, мозги господина Дыдышко и этого, э-э-э, …как его там? Нового начальника внутренней охраны периметра, заряжены бывшим руководством госбезопасности и страны на один лад, мне понятно. В этом нет ничего удивительного.

Кстати, что касается все того же командира войсковой части 1310, это я о Дыдышко, то мне жаль, что я не имею возможности пообщаться с ним напрямую. В зоне действует и наш электронный заградительный экран, подобный вашему, поэтому допустимые каналы связи крайне ограничены. Хотя, если бы мы считали полковника Дыдышко фанатиком, давно бы уже включили канал его телефона, сделав таким образом и из Ивана Геннадьевича прекрасную электронную мишень для наших снайперов. Вы понимаете, о чем я говорю. Ваш канал включен и, если бы мы хотели, давно бы уже подстрелили вас. Что же касается Дыдышко, что с него взять, он солдат…

— Он полковник, — уточнил Михайловский, чувствуя, как снова сжало страхом сердце, — полковник, а не солдат, к тому же, командир передовой части войск госбезопасности…

— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Успокойтесь, Сергей Петрович. Вы слишком возбуждены, а меж тем от нашего с вами разговора зависит сейчас многое. Нельзя рубить с плеча, толкать ваших и моих ребят к братоубийству.

Если бы я сейчас вам не сообщил, вы бы сами вряд ли задумались о том, что сами уже давно являетесь хорошим электронным маяком. Ведь так? Это говорит о том, что в данный момент вы из рук вон плохо контролируете и ситуацию, и свои эмоции. Не к лицу человеку такого статуса и вашего опыта вести себя так. Но оставим это и вернемся к теме братоубийства…

— Не я это начал…, — сухо ответил Михайловский.

— Я согласен с вами, — не стал спорить Зеленько, — однако не стану оправдываться. Чтобы мы не делали, это уже началось, и теперь важно только то, кто все это закончит.

Я предлагаю всем вам всеобщую амнистию в награду за сотрудничество с нами. Тот же, кто станет продолжать упорствовать, подобно «правой руке» Ловчица — Медведеву, запросто, в одно мгновение, может попасть в транслируемые по ТВ и радио списки душегубов и истребителей сынов и дочерей своей страны.

Кстати говоря, господину Медведеву пока удалось улизнуть. Я даже допускаю, что он смог прорваться к вам, но, поверьте, он уже объявлен в розыск, как особо опасный государственный преступник, а вы, мистер Михайловский, между прочим, его укрываете…

— Интересно, а кем это он объявлен в розыск?

— Чрезвычайным комитетом и комиссией по контролю расследования попытки государственного переворота. Это непростое дело, по сформированному нами мнению простых граждан, целиком вызрело где-то в стенах госбезопасности. Им занимается лично вновь назначенный руководитель Комитета…

— Это кто, вы?

— Не-е-ет. Я всего лишь исполнитель. Скажем так, солдат, борющийся за свои идеи, идеалы и принципы…

— Какие могут быть у вас идеалы и принципы? Вы, не…

— Давайте обойдемся без взаимных оскорблений, Сергей Петрович. Мы ведь не на базаре и не в кабаке. И вы, и я офицеры. Подумайте сами, разве может решиться какая-либо проблема от частого употребления нецензурных слов? Скорее наоборот. Это приведет к новой эскалации напряженности, а это уж кому-кому, а вам крайне невыгодно.

Не время сейчас изображать из себя оборонцев брестской крепости, ведь вы начисто изолированы. Возможно, кто-то в стране еще и не согласен с деятельностью Чрезвычайного Комитета, продолжая слепо верить в то, что где-то есть глава государства, конституционный гарант, который вернется и наведет порядок в стране. Трупа-то его никто не видел? Люди наивны. Они продолжают надеяться.

Однако, Сергей Петрович, те, кто слепо доверял президенту, любил его, собственными глазами видели несостоятельность Службы в охране Первого лица. Ведь за выстрелами в господина Листахова наблюдала половина всего мира. Мы, в свою очередь, удачно воспользовались моментом и не нашли ничего лучше, как сообщить во всех СМИ о том, что именно в структуре госбезопасности зрел этот страшный заговор. Это ваша вина в том, что президент Листахов был ранен и похищен руководителем заговора — господином Ловчицем. Люди верят СМИ больше, чем священникам…

Вторично предлагаю обратиться к собственному здравомыслию. После окончания нашего разговора мы снимем экраны, и вы в полной мере сможете услышать и увидеть по телевидению все то, что происходит вокруг вас. Только очень прошу, не живите вчерашним днем, не обманывайте людей, дайте возможность им самим оценить все это.

Мы не станем стрелять до самого утра, если только, конечно, ваши снайперы снова первыми не откроют огонь. Время принятия решения — шесть часов.

Если решитесь на что-либо ранее, позвоните мне на номер, который я вышлю по СМС. Надеюсь, вы найдете правильные слова для своих солдат и офицеров. Попробуйте им объяснить все то, что произошло. Если они узнают это сами, а они вот-вот узнают, напоминаю, мы снимем экраны-глушилки, кто знает, как они отреагируют? Вполне может случиться такое, что они сами вас выдадут.

Помните, Сергей Петрович, все хотят жить. Мой вам совет, поверьте сами в то, что продукт, которым вас кормили долгое время — не есть правда. Пора уже государству в центре Европы жить по настоящим демократическим законам, а не по эфемерной телекартинке счастливой жизни спящей на соломе страны. Взываю к вашей совести. Дайте людям во всем разобраться самим…

Зеленько бросил задумчивый взгляд на светящееся табло телефона, где появилась и вскоре пропала надпись «разговор завершен», спрятал погасший аппарат в чехол и зажмурился, силясь избавиться от светлого пятна, маячившего у него в глазах…

— Што ж вы робіце, пустэчы...?

Дмитрий Иосифович Зеленько почувствовал, как вместе с новым глухим ударом грома в небесах, его ноги просто вмерзли в землю, а язык онемел…

— Далёкі век цябе не навучыў, не? Дык глядзі ж тады, дурніна, у пляму ў сваіх вачах! Глядзі і глытай дурную кроў, што цякла з дурной галавы. Цякла, ды так, відаць, і не выцякла…

Зеленько не мог пошевелить даже пальцем. Перед глазами вспыхнуло табло его телефона, на котором в бешенном ритме замелькали цифры строчки электронного календаря. Он почувствовал страшную боль в груди: «это бунт!», — слышался чей-то забытый голос. Сердце вдруг сдавило страхом. Ему завернули назад руки, потащили через строй людей в кольчугах, со щитами. «Смерть тебе, Зеленька!» — слышал он позади.

С шеи сорвали обереги и бросили их в грязь. Его меч, меч предателя, сломали над бурой от старой крови, изрубленной плахой. Ударили сзади под изгиб колен, а голову с силой прижали к вонючему, облепленному мухами дереву. «Смерть тебе за бунт и измену!».

На усланной опилками земле мелькнула широкая тень топора. В следующий же миг шею резко обожгло огнем, и, вместе с этим, страшно заболела спина и ноги. Мир перевернулся, а в глаза ударили болью, набившиеся в глазницы опилки. Над ним возвышалась плаха, с которой летели фонтаны крови, …его крови, «дурной крыві, з дурной галавы»…

— …бачыў? — Спросил все тот же голос. — Яшчэ і не тое ўбачыш. Тым, каму двойчы сякуць галаву, у трэці раз Бог яе зусім не дае. Шкада мне, што не мая справа цябе правіць, шкада. Хай крыюць Богі. Маё будзе мне, а вас, поскудзь, будзе правіць у свой час той, хто нясе па Зямлі нашай «Пяруноў Огонь». Людское — людзям, духам — духава…

Зеленько очнулся. Перед ним таял в воздухе темный силуэт человека с посохом, а в небе, страшно рассекая тучи, блеснула молния, — «вас будзе правіць той, хто панясе «Пяруноў Огонь»», — пронеслось у него в голове и, отзываясь на это, горло сдавила страшная судорога…

В два часа десять минут наконец-то доставили сухой паек, и в это же самое время с грозовых небес хлынул сильнейший ливень. Солдаты, едва успевшие откупорить консервные банки с мясными кашами, становились в нелицеприятные позы, закрывая еду собой.

Дождь навалился на лес, а спрятаться было просто некуда. Везде была вода. Многочисленные молнии, словно фотовспышки выхватывали из ночного мрака картинки с лицами его солдат, глядя на которые господину Зеленько впервые пришлось задуматься о том, как бы самому не угодить под горячую руку этих недовольных.

Внутри его устойчивой психологической ткацкой машины лопнула какая-то важная нить и теперь, во время разгула стихии, она, вместо полотен неведомой демократической геральдики, стала ткать изображения его самого: с узелками и дырками, с огромными колтунами не нашедших применения нитей, со страхом перед неизведанным, будто кислота проедающим это некрасивое, некачественное полотно…

«Нет, …нет, нет!!!» — Он в который раз остервенело тер лицо влажными ладонями. Голова попросту раскалывалась. Плавящийся, словно разогретое на огне олово мозг уже не мог мириться с природным костяным сосудом, неприспособленным к подобным «температурам». Сейчас, именно сейчас нужна была ясность ума, трезвость и расчетливость в ответах на острые и точные вопросы, но! Кипит олово, раскаляя слабый череп, грозя разломить его на части, жжет страшным огнем и не загасить это пламя ни криком, ни стоном, а любое неосторожное слово только увеличивает температуру горения непростых вопросов…

Сегодня на допросе присутствовали сразу четверо. Ингви знал только одного из них, Валерия Ломако. Он допрашивал его уже в четвертый раз. Трое «гостей» даже не удосужились представиться, однако это не мешало им быть настойчивыми до непристойности в попытках «раскусить» упрямого иностранца. Благо еще, что никто из них, как казалось, не знает английского, и вся языковая нагрузка ложилась на знакомого Ингви человека из Белорусского КГБ, терпеливо выслушивающего коллег и старательно переводившего все их высказывания…

«Что мне скрывать и что им тут «раскусывать», — изводил себя Олсен, — какой заговор?! Боже, эти люди, наверное, и сами не верят в то, о чем меня спрашивают …».

Как раз в этот момент снова возникла пауза, во время которой присутствующие смотрели на теряющего самообладание американского журналиста. Тот, кого Олсен знал, как Ломако, понимая, что клиент близок к очередному ступору, решил усмирить не в меру настырных коллег. Он жестом попросил их успокоиться и взял разговор в свои руки:

— Господин Олсен. Мы с вами уже несколько раз приходили к выводу, что все обстоятельства против вас. Даже если верить в рассказанное вами ранее, — продолжал он, — появляется еще большое количество вопросов.

Чисто по-человечески, нам проще не верить в вашу «легенду», чем ломать себе голову в разгадке ваших ответов. От нас на первом этапе требуется хоть какой-то результат, и мы, поверьте, его добьемся.

После нас за вас возьмутся настоящие «псы-ищейки», уж простите, я не очень хорошо знаком со специфической английской терминологией ваших спецслужб. Как там вы их называете...?

Олсен вскинул глаза к потолку:

— Никак, господин Ломаков, никак! И не пытайтесь таким способом выдать мою принадлежность или осведомленность в этой чертовой терминологии…

— Я — Ломако, господин Олсен, Ло-ма-ко.

— Простите…, — американец тяжело вздохнул, понимая, что вспыльчивость в данный момент ему совсем не союзник.

— Так вот, Олсен, — продолжил допрашивающий, — вопрос стоит остро. Нам, как я уже говорил, на первом этапе нужна хоть какая-то информация, а то, что рассказали вы, как у нас говорят — шито белыми нитками…

— Да почему? — как можно мягче возмутился Олсен.

— Судите сами, — Ломако доверительно распростер перед собой ладони, — в который раз начнем с самого начала рассказанной вами истории…

— Хорошо…

— Командировка, это понятно. Но ответьте, вас направили, или попросили вашего шефа направить именно вас? Стоп! Не отвечайте пока. Давайте я сам вам расскажу сложившуюся «легенду», исходя из ваших слов? Идет? Вот послушайте: Вы — некий камикадзе, но весьма и весьма расчетливый. Допустим, повторяю, только допустим, что вас попросту наняли. Деньги, безвыходная ситуация или …что угодно заставило вас пойти на это рисковое дело.

Экипировали, досконально проинструктировали как нужно себя вести для того, чтобы не пристрелили сразу или не расстреляли сгоряча чуть позже после выстрела в президента. Это заметно сразу. Раз вы живы, выходит, что пока вами не допущено ни единого промаха в построении защиты. Вы умело оперируете фактами, а такое без специальной подготовки или просто блестяще сложенного ума — невозможно.

Чего только стоит тот скандал? Я, конечно, ничего не хочу сказать о ваших умственных способностях, однако не думаю, что это кому-либо под силу — в столь короткий срок так четко всё продумать. У нас сам собой напрашивается вывод о тщательно скрываемом вами инструктаже профессионалов…

Олсен, перестаньте же упрямиться. Ведь на кону ваша жизнь. В смутное время, наступившее после ваших злополучных выстрелов, никто не станет считать одну жизнь, ради миллионов других.

Несмотря на то, что все американцы просто уверены в особой ценности жизней собственных соотечественников, мы здесь, в силу наших интересов думаем иначе. Итак, начнем с начала, …кто такой Ласло Шимич?

Ингви внезапно почувствовал, что большой палец его правой руки начал непроизвольно дергаться. Он сосредоточился на своих ощущениях и понял, что нервное истощение его собственного организма налицо. Эта случайная пауза получилась настолько внушительной, что Валерий Ломако, доверительно и легко опустив свою руку на плечо допрашиваемого, одарил того сопереживающим взглядом и участливо произнес:

— Это сложно, я понимаю, но …нужно. Отпираться просто нет смысла…

Джанет не без усилия подняла и поставила на журнальный столик тяжелую дорожную сумку. Сегодня обыденная процедура ее возвращения домой была изменена в корне. Уставшая и подавленная путешествием девушка, вопреки обыкновению, попросту рухнула на мягкий диван, взяла в руку пульт дистанционного управления ТВ, глубоко вздохнула и включила телеприемник.

Целенаправленно и быстро листая картинки каналов, она сделала короткую паузу и остановила свой выбор на ВВС. Её ладони медленно закрыли нервно сжатые губы. Обжигающие потоки слез, без всякого стеснения и боязни ранних морщин хлынули на тонкие, холеные пальцы. Взгляд ее был прикован к экрану:

— …ситуация усугубляется тем, — вещал седовласый ведущий канала новостей, — что вести какие-либо переговоры с новоиспеченной властью, а точнее сказать безвластием в выше указанной стране, довольно сложно. Специальный комитет ООН уже принял решение о срочном созыве чрезвычайной комиссии по разрешению критической ситуации в Беларуси. Стране грозит гражданская война и, как правило, возникающая в следствии ее катастрофа гуманитарного характера. Трудно себе представить на что способны десять с лишним миллионов отчаявшихся, запуганных годами просоветского режима людей.

Вполне вероятно, что из-за нежелания нагнетать и без того непростую обстановку в этой, объятой пламенем стране, власти не спешат поучаствовать в судьбе американского гражданина, ставшего жертвой чудовищной провокации. Однако мы, коллеги Ингви Олсена, все же намерены обратить их внимание на тот факт, что трудно рассчитывать сейчас на законно обоснованное расследование обстоятельств дела покушения на президента Беларуси. Мы выступаем с протестом и требованием предоставить возможность юридически защищаться нашему журналисту.

Посмотрите, эти эксклюзивные кадры предоставлены шведским телевидением. На этой якобы единственной записи покушения, используемой силовиками Беларуси, трудно что-либо разобрать, и мы более чем уверены в том, что все обвинения в адрес Олсена попросту сфабрикованы с целью скрыть истинных виновников государственного переворота и провести барьер вражды между Беларусью и остальным, демократическим миром.

Официальное заявление профсоюза журналистов еще утром было передано в пресслужбу президента США, а перед самым выходом в эфир выпуска новостей мы получили письменный ответ из Белого Дома. Цитирую: «На заявления профсоюза журналистов, общественной организации «Чистое небо» и ряда иных организаций и объединений США и Европы, обращения специальной комиссии ООН, глав Белорусской диаспоры, пресслужба Президента США считает нужным уведомить, что глава государства готовится сделать официальное заявление по вопросу незаконного захвата власти в Беларуси».

Что ж, мы рады тому, что в нашей свободомыслящей стране прислушиваются к мнению журналистов и общества. Наши коллеги уже получили приглашение в Белый Дом. Оставайтесь с нами, и мы будем держать вас в курсе происходящего, новости — это наша работа….

Теперь перейдем к другим событиям. Сейм США….

Джанет убрала руки от влажного лица и бросила вопросительный взгляд вокруг. Не найдя ничего подходящего, она отправилась на кухню, взяла со стола бумажную салфетку, развернула ее и осторожно уложила на мокрую кожу лица, словно простыню на холодное и эфемерное тело, умершей еще накануне прежней Джанет Джослин Тампер.

Бумага моментально промокла и стала мерзко расползаться, приклеиваясь к лицу и ладоням, будто ошметки помертвевшей кожи того порочного и бессердечного трупа, что появился на свет силой ее судорожных и безрадостных мыслей еще на борту самолета. Дженни подошла к столу и взяла в руки зеркало.

Вся обстановка в ее доме была четко сформирована в гармонии с ее собственным вкусом. Мебель в соответствии с модой, функциональна, долговечна, красива. Кухня — просто предел мечтаний — венец красоты, моды и дизайна. Даже цвет кухонных салфеток всегда подбирался в соответствии с тоном кухонного интерьера…

Джанет смотрела на свое отражение. Лицо выглядело бледным. Эдакий низкокачественный портрет слабого и подавленного человека. Казалось, что тот самый интерьер, проникая в самую суть ее непознанного «Я», настолько захватил над ней власть, что уже не стесняется проглядывать уродливыми лоскутами, оставшимися от салфетки. Даже эти части размокшей в слезах бумаги были гармоничны в окружающем фоне комнаты, а ее лицо сейчас попросту выпадало из этого цветового спектра.

Джанет чувствовала себя комнатным цветком в горшочке, неосторожно вынесенным хозяином на балкон. Морозный воздух коснулся ее нежных лепестков, листьев и теперь, даже по возвращению в тепло, цветам суждено увянуть, листьям опасть, а самому растению — болеть или …даже погибнуть…

Девушка горько улыбнулась, переложила зеркало в одну руку, а другой осторожно принялась снимать с лица мокрые клочки. Позади нее пронзительно взорвал тишину звонок телефона.

Джанет дрогнула и стильно оформленный зеркальный квадрат стекла, смачно ударившись плоскостью о кухонный пол, зазвенел десятками мелких осколков по его керамической плитке. Она бросила отчаянный взгляд на блестящий, словно звездное небо пол, горько вздохнула, повернулась и сняла трубку.

— Хелло! …Хело-о! Джанет, это вы? — услышала она.

— Да, я…

— Это Уанзон.

— Я узнала вас.

— Нам нужно срочно поговорить, …не по телефону.

— Я сейчас …не могу. Очень, очень плохо себя чувствую…

— Я вас понимаю, Джанет. Более того, знаю, что …и сам в немалой степени в этом виноват. Поэтому и хотел бы с вами поговорить. Я могу к вам приехать?

— Нет, мистер Уанзон, я никого не хочу видеть.

— Вы должны меня простить, Джанет, дело — есть дело. Я понятия не имел, что оно приобретет… Словом, появятся проблемы, затрагивающие вас лично. Кстати говоря, работу вы выполнили безупречно, как всегда. Я оставляю за собой право добавить еще кое-что к уже обещанному вознаграждению. Люди, сотрудничающие с нами, тоже обещали не обидеть, хотя, я же говорил, лучше не по телефону…

— Мистер Уанзон, — вдруг оживилась Джанет, — простите, что перебиваю, а есть ли возможность встретиться и поговорить, но …не с вами, а именно с тем, из этих сотрудничающих с нами, что надоумил меня на эту поездку?

— Не могу понять, о ком вы говорите?

— Ну, как же? Перед отъездом, у вас в кабинете мы встречались с, …как там его зовут?

— Ах, да. …Вы знаете, я не очень-то хорошо помню ту встречу. Простите за подробность, я тогда чем-то жутко отравился. Вечером было такое головокружение, в общем… Не помню, что было. Но у меня где-то была визитная карточка того джентльмена. Если вы хотите, я попытаюсь ему позвонить и договориться о встрече.

— Сделайте это для меня, мистер Уанзон. Мне это очень нужно…

— Джанет, — замялся вдруг Уанзон, — мне неудобно вам об этом говорить, однако вы должны пообещать мне быть благоразумной. Вы ведь понимаете о чем я? Мы всего лишь делаем свою работу…

— Вы могли бы и не говорить мне об этом.

— Да, конечно. Я перезвоню, позже. И …Джанет, простите меня.

— Успокойтесь, вам не в чем виниться. Всё очень просто — вы даете работу, я ее выполняю, а личные проблемы, так вы же в них не виноваты. У Ингви были свои вдохновители.

— Да, конечно. Но, все равно…

К чести Уанзона нужно сказать, что он все же выполнил свое обещание. Ему, конечно, дорогого стоило найти того самого Феликса Желязного — человека, из уст которого, как считала Джанет, она, наконец-то, сможет услышать...

Откровенно говоря, она и сама понятия не имела, что она хотела от него услышать. Возможно, ей просто нужна была возможность встретиться с человеком из спецслужб — одним из тех, которые живут и работают за той самой тонкой и прочной «стенкой» защиты государства. Да, Дженни нуждалась в объяснениях, …но каких?

Уанзон, по его же словам, очень долго распинался перед вышеуказанным субъектом и даже соврал тому, что его подчиненная Джанет Тампер после заграничной командировки имеет весьма важную информацию, касающуюся его лично. Не врать Уанзон не мог, в противном случае интересующий девушку гражданин не прилетел бы из …черт его знает, где он в это время находился?

Встреча с Феликсом Желязным должна была состояться на двенадцатом километре пригородного шоссе, в аллее возле мотеля «Tom Helpy». Джанет приехала туда за час до назначенного срока, устроилась на скамейке в живописном месте у скалы и только тут осознала всю глупость своего положения. Она совершенно не представляла, о чем станет спрашивать этого человека...

Он был одет в короткий серый плащ, поверх поношенной, аккуратной тройки, фетровую шляпу и тупоносые черные туфли. Галстук широким узлом, большой автоматический зонт, висящий деревянным крюком на согнутой в локте руке, словом, эдакий нафталиновый дедушка, явившийся в Эспин прямо из семидесятых годов прошлого века.

Увидев Джанет, Желязны остановился, извлек из кармана плаща металлический портсигар, достал из него тонкую сигару, прикурил, уложил портсигар обратно в карман и медленно направился к девушке. Во внимательных и острых глазах Феликса ясно читалась слабо прикрытая ярость, к Джанет приближалась «гроза».

Желязны остановился напротив и шумно выдохнул в прохладный воздух огромное облако сладкого, пахнущего вишней дыма. Девушка подалась вперед, но не поднялась, а только виновато опустила взгляд. Феликс коротко и зло улыбнулся:

— Вы полагаете это нормально, взрослому человеку проехать половину страны, поселиться в третьеразрядной гостинице и торчать здесь, у скалы, слушая ваши истерики? Вы думаете, что мне больше нечем заняться?

Джанет подняла взгляд:

— Нет, я так не думаю…

— А я вот думаю. …Думаю, зачем мне это нужно? Ведь я с самого начала почувствовал связь между вашим сердечным порывом и моей нынешней поездкой.

Желязны задумчиво, словно пробуя на вкус табачный дым, затянулся, сел рядом и произнес:

— Что ж, сразу к делу. У меня очень мало времени, и я не волшебник. Чего вы хотите? Объяснений по поводу Олсена? От меня вы их не услышите. Единственные объяснения, которые я могу вам дать, так это по поводу вас самой. Хотите?

Не дождавшись ответа, Желязны продолжил:

— До сих пор вы были добросовестным сотрудником и, должен сказать, таких исполнителей еще поискать. В случае чего, методика обеспечения вашего алиби отработана лучшими специалистами, и за это можете быть спокойны. Как это ни странно, она будет строиться как раз на вашем посещении КГБ.

ФБР берет на себя ответственность только за подделку документов. А в остальном, будет озвучена информация о том, что вы настолько были подавлены и испуганы посещением офиса белорусской спецслужбы, что обратились в посольство за помощью. Там, понимая, что вас так просто не выпустят — встали на защиту интересов граждан своей страны.

В общем, это наши заботы прикрыть вас от щупалец, тянущихся из Беларуси, так что живите спокойно. Во всем этом есть только одна маленькая проблема — вам еще не скоро представится возможность поехать туда. Да и то…, вы ведь не сильно рветесь в Минск, правда?

А здесь? О! Здесь у вас все козыри на руках. Приходится признать, что вы одна из тех немногих, кто вытянул в жизни свой счастливый билет. Спрашивается, что еще нужно этой девушке? Ответ — нужно, не лезть туда, куда не просят, иначе ей припомнят все грешки, и та самая добросовестность, до сих пор кормившая эту девушку, просто сожрет ее с потрохами.

«Подвигов» с «GVV-2000», сетью агентуры и химтрейлами по распространению заразы по всему миру хватит для того, чтобы устроить лично вам столько судов за угрозу человечеству, что это будет сравнимо разве что с судами гестаповцев за их газовые камеры.

…Правильно делаете, что молчите, мисс Тампер. Здравый смысл в вас всегда брал верх над эмоциями, разумеется, за исключением этой, импульсивной просьбы о свидании. Все это значит только то, что в свое время мы сделали правильный выбор. Это я на счет вашей кандидатуры. Вы уже переросли свою должность, Джанет, а в том мире, в который вам еще предстоит ступить, просто запрещено думать о каких-либо сантиментах. Посидите здесь еще, леди, и подумайте. А потом идите домой, и забудьте обо всем.

Олсен сам вляпался, сам и выползет из этого дерьма. Вот увидите, его еще и героем сделают, конечно, с нашей помощью. Время даст ему такую моральную компенсацию, что он будет благодарить судьбу за подобную популярность…

Феликс встал и спокойно ушел в конец аллеи, словно и не было его вовсе. «Да, — подумала Джанет, — пожалуй, что так. Гораздо правильнее будет думать, что его, этого «нафталинового» старичка, и на самом деле никогда не было…»