Часть 1 глава 15

Они бежали до тех пор, пока хватало сил в слабых и не привыкших утруждать себя физическими нагрузками девичьих телах. И вот наступил тот порог усталости, когда человеку все становится безразличным. Светлая пелена закрывает от него несовершенный мир, и глаза даже оставаясь открытыми, уже ничего не видят. Легкие болят, хрипят, ноги становятся ватными и непослушными. За этим болевым порогом ни ощутимые пощечины, ни грубые и бесцеремонные толчки в спину уже не способны заставить что-либо делать без передышки.

Анжелика всегда ревностно относилась к собственной физической форме. Еще в школе физрук набирал желающих заниматься самбо и к своему удивлению обнаружил, что среди изъявивших желание тренироваться, была чуть ли не половина девочек. В те перестроечные времена власти еще внимательно следили за тем, чтобы подростки и молодежь не болтались без дела. Заниматься чем-то таким, силовым, было очень модно.

Такова уж была Анжелика. Если она за что-то бралась, то старалась достичь в этом совершенства. Но, пожалуй, о самбо в полной мере этого сказать было нельзя. Только второй разряд. Но разве можно недооценить все то, что дала ей борьба? О, сколько раз в своей жизни она была благодарна тому, что в свое время сделала выбор не в сторону популярной тогда аэробики.

Она и ушла-то из борьбы только потому, что стала понимать, что это занятие может пагубно сказаться на ее внешности. В старших классах вся мужская половина школы грозила заработать косоглазие, сопровождая эту эффектную старшеклассницу взглядом. Само собой, подступиться к ней, даже ради дружбы могли немногие. Попробуй, прижми в углу ту, которая имеет в своем арсенале хороший удар или может так швырнуть об пол, что простым йодом потом уже не отделаешься.

Особенно радовался успехам дочери папа. Ходил на соревнования, болел за нее. Еще бы, сына бог не дал, так хоть дочка порадует бывшего спортсмена.

К восьмому классу Анжелику бросило в рост и к середине учебного года стало ясно, что борьба остаётся в стороне. Борьба, но не спорт. Она и в своей нынешней жизни занималась шейпингом, ходила в тренажерный зал, совершала утренние пробежки, но…

В данное время, этот изматывающий марш-бросок по горам даже из ее тренированного тела выжал все силы. Жесткое и требовательное до неприличия отношение мужской части их группы к выбивающимся из сил девушкам, было вполне оправдано, однако по окончании этой части марш-броска и Нина, и Ольга напоминали тряпичных кукол, или «загруженных под завязку» героином девах, собирающихся покинуть этот бренный мир от передозировки.

Не могло быть и речи о движении вперед без привала и девушки, едва только было сообщено об отдыхе, как по команде распластались прямо посреди выгоревшей на беспощадном солнце площадки. Колючие и густые заросли ежевики заслоняли их от горных холмов, прикрывая тыл, а протянувшийся у ног обрыв позволял быть спокойным за то, что и фронт остается под надежной защитой.

Медведевские бойцы были приучены к подобным нагрузкам, поэтому во время стихийного привала они тут же уселись у своего небогатого боевого скарба, вскрыли упаковки оставшихся патронов и проворно принялись снаряжать опустевшие «магазины» автоматов.

Огромное, набирающее прямо на глазах дневную силу южное солнце выплывало из-за далеких, горных вершин. В его лучах лица бойцов спецназа и примкнувших к ним Лукьянова с Волковым, так же занявшихся таким необходимым после боя делом, выглядели злыми и хмурыми. Девушки, изредка отплевываясь превратившейся от безумного бега в тягучий кисель слюной, наслаждались короткой передышкой и молчали.

— Что будем делать? — спросил вдруг Сергей, один из бойцов «Отбыстрей», вглядываясь в лица братьев по оружию. — У нас нет ни командира, ни плана, ни времени, ни шансов.

Окружающие ответили молчанием. Лишь Лукьянов, глубоко вздохнув, тут же сорвался на кашель, мощно вздрагивая огромным телом, и застенчиво прикрыл рот ладонью.

Второй боец, переданный в их группу для усиления из «наружки», как раз тот, что привел к Ловчицу плененного Шоховича, косо глянул на товарища, пристегнул магазин к автомату и поставил оружие на предохранитель:

— Как бы нас не прижали, лично я лапки вверх не подниму.

— Это было бы хорошо, — весело и слегка развязно, сказал Волков, — и лапки вверх не поднять и ножки не протянуть.

— Он лыбится, — снова закашлялся Лукьянов, следуя примеру Николая, передернув затвор АК, и бережно укладывая вновь готовое к бою оружие себе на бедра.

— А что мне, плакать? — продолжал веселиться Волков. — Приключения, романтика, свежий воздух. Опять же, физкультура. Всё с пользой. Нет, правда. Ты, Лукамор, за время бега потерял уже килограмма три. И это минимум!

— Точно, — улыбаясь, согласился Лукьянов, — бегун из меня теперь аховый. Сам удивляюсь, как это я столько отмахал? Бл…, килограмма три, …гад ты, Волчара. А вот интересно, если бы ты потерял килограмма три, что от тебя осталось бы? Нос?

Странное дело, однако, продолжающаяся и дальше пустая перепалка между друзьями стряхнула с присутствующих окалину безысходности. Эти двое, похоже, знали, что делали.

— У меня нет плана, — ни с того, ни с сего став серьезным, честно признался Волков, — но только я и Лукомор немного знаем эти места.

— Я думаю, плана сейчас нет ни у кого. — Вздохнул Лукьянов, не давая товарищам по несчастью опомниться. — Командуй, Волк! Я не умею этого делать и сомневаюсь, что бойцы будут против. Выбираться-то отсюда как-то надо? Те, что ушли к аэропорту ждать нас не будут, а те, от кого мы ушли, может уже где-то рядом. Видали, как они этих террористов шуганули?

Спецназовец, которого звали Сергей, встал, и устало потянулся, глядя в сторону далекого города Кубатлы, блестящего отражающимся в зеркалах оконных стекол бликами восходящего солнца:

— В райцентр нечего и соваться — сдадут. — Задумчиво сказал он, косвенно давая понять, что не против предложения Лукьянова.

— Это ясно, — кивнул в свою очередь и его товарищ Николай. — Только пешком нам далеко не уйти — дамы и тяжеловес. Нужен транспорт.

— Все верно, — согласился Волков, — придется пожульничать, а возможно даже и поразбойничать. По-другому транспортом мы никак не разживемся.

Здесь у них и в советские годы милицию никто в глаза не видел, так что пока хватятся, мы уже будем далеко. Мобильные телефоны, правда, уже есть и это плохо. Но и то, что придется идти против закона — полбеды. Допустим, транспорт мы добудем, что дальше? Куда ехать? До Гянджи далеко, да и там, если даже и доберемся, куда нам идти?

— А если в Баку? — предположил Сергей.

Лукьянов отрицательно замахал могучими руками:

— Это же почти в два раза дальше, чем до Гянджи, что ты? Да и в Баку кого ты знаешь, Муслима Магомаева?

— Муслим! — вдруг вскрикнул Волков так, что с куста вспорхнула крохотная птичка, — одноглазый, ну, косой…

Окружающие непонимающе переглянулись.

— Ты что, Волк? — вкрадчиво спросил Лукьянов. — Перегрелся?

— У-у-у, — зажмурившись от необъяснимой радости и мотая головой, ликовал Волков. — Только теперь дай бог удачу. Лукамор, ты Арчи помнишь? Где «Бобра» на въезде ранили?

— Ну, помню. — Пожимая плечами, хмуро ответил Лукьянов. Это где-то под Евлахом.

— «…самая лучшая в мире земля, Белоруссия моя», — совсем распоясавшись, запел Волков. — Эх, милиция родная. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

Лукомор, а ведь я Муслима-то и после армии встречал, даже водку с ним пил. Евлах-то, ребята, близко! Ой, девочки-красавицы, — подмигнул Волков дамам, — теперь самой жуликоватой голове в этой компании, моей голове, — уточнил он, — как только выберемся отсюда, в Минске, от каждой из вас по буське.

— Ты, — лежа на сухой каменистой земле, недвусмысленно ответила Анжела, — только довези домой, а уж там проси, чего хочешь…

Тяжелый транспортный самолет оторвался от земли, разрывая знойный воздух воем двигателей и унося в своем дюралевом брюхе раскаленные на солнцепеке, пыльные бронемашины с личным составом группы быстрого реагирования. Уставшие бойцы и командиры расположились на полу борта и на «броне».

Медведев морщился и, борясь с воздушной пробкой, доставляющей ему некоторые неудобства, стал буравить мизинцем левое ухо. Когда же, наконец, давление внутри слухового прохода и снаружи выровнялось, Сергей Георгиевич подсел ближе к Ловчицу и наклонился к тому для разговора.

— Что, Сергей, — встретил его вопросом Ловчиц.

— Хотел у тебя спросить, — начал старший опергруппы, — на счет дипломатов и прессы в аэропорту, твоя идея?

Ловчиц молча кивнул.

— Иван, у нас же раненые, стоило ли? Может, нужно было хотя бы дома?

— Нет, Сергей, — вздохнул Иван Сергеевич, — на то есть и воля свыше. Так было нужно — «прогреметь» на весь мир. Еще неизвестно, дали бы нашей «пташке» долететь, если бы не эта пресса и дипломаты. Сам понимаешь, все приходилось решать на ходу.

Представляешь, чтобы было, если бы мы не вернули им этих иностранок целыми и невредимыми? Жаль мало было времени, да и все наши с английским языком не в ладах, в пределах программы института.

Понимаешь, был тут среди иностранок «объект», Георгич. Прелюбопытнейший персонаж. Профи ничего не скажешь. Такие легко не колются...

— Ты о чем, Иван? — не понял Медведев. — Какой «объект»?

— Не грузись, Сергей. Это я так, о своем. Вижу у тебя много и других вопросов, но не торопись, дай сначала я скажу.

Думаю, на самом деле не зря они у тебя тогда в аэропорту так упорно маршрут движения выпытывали. Ты молодчина, Серега, перестраховался, и, кстати, правильно сделал. Просто блеск, работа на высшем уровне. Теперь уже можно об этом говорить.

Прикинь, оказывается, совсем не сохранность заложниц, стояла на кону. Только не округляй так глаза, а мне становится страшно, — пошутил Ловчиц. — Все это выяснилось уже в тот момент, когда вы были здесь, в аэропорту.

— Что выяснилось? — морщил лоб Медведев, вслушиваясь в плохо различимые в шуме слова.

— А то, — ответил Ловчиц, — что среди захваченных есть некий случайно захваченный «объект», девушка-иностранка, из-за которой, представь ее калибр, штаты могли и войска ввести туда, в Кубатлы. Хотя кто знает, возможно, мы с тобой в оптику и видели, как они это делали. В Минске я тебе подробнее об этом расскажу. Там, кстати, — Иван Сергеевич огладил щетинистый подбородок, — и еще пару вещей произошло, о которых тебе тоже будет интересно узнать.

Эхе-хе, — тяжело вздохнул Ловчиц, — и что теперь будет? Все разлетелись, как наклевавшиеся у кормушки птицы. Освобожденные девушки в одном самолете, иностранки с героями-натовцами — в другом, а мы с тобой, Серега, — Ловчиц дружески хлопнул коллегу по колену, — тоже летим, в комфортабельном лайнере и давай не будем сейчас думать про всякого рода случайности, связанные с тем, что в турбины летательных аппаратов иногда попадают птицы…

Медведев, задумавшись, смотрел куда-то сквозь пол. Сложно было сказать, где сейчас носились его мысли. Заговорил он только через минуту:

— Хреново, Иван Сергеич, вот так бродить в впотьмах. Ты же знаешь, о чем я больше всего сейчас…

— И про это тебе скажу, Сергей. — Ловчиц расстегнул верхнюю пуговицу своей камуфлированной куртки. — Знаешь, а ведь эта задержка в аэропорту, была еще и последним шансом для этих, оставшихся там, в горах. Никто не вышел на связь, а мы ведь ждали. Радист ушел из эфира только здесь, возле самолета.

Медведев угрюмо покачал головой:

— Думаешь, дома поверят, что заложниц было не двадцать, а восемнадцать? — спросил он как можно тише, склонившись к уху Ивана Сергеевича. — Ладно, здесь отбрехались, мол, с иностранками и без них счет напутали. Что мы в Минске скажем? Там ведь мамы и папы. Это тебе не журналисты. Родственники имеют личный интерес. Понимаю, в билетах фамилии по фиктивным документам, но другие-то девушки помнят, кто был с ними рядом, а потом пропал.

Иван Сергеевич достал из кармана сигареты и, опомнившись, спрятал их обратно:

— В плане операции, Серега, все предусмотрено. Про своих, оставшихся на чужбине и говорить не буду, сам знаешь. А про заложниц? Сколько бы мы их не освободили — хорошо. А тех, что не привезли, — Ловчиц сделал паузу, — по официальной версии, перед самым освобождением, боевики увели их в неизвестном направлении. Так ведь оно и было? Кого из девчат не спроси, ответят именно эту версию, даже просить об этом не надо. Так что… А по своим как-нибудь отбрешемся. Главное — иностранки-то целы! Пусть Европа и Америка спасибо скажут.

Медведев озадаченно кивнул и, отодвинувшись от Ивана Сергеевича, прекратил разговор, не видя того, как Ловчиц как-то внезапно побледнел, пугающе уставившись в одну точку. Сергей Георгиевич вдруг решил что-то сказать шефу, но, обернувшись и увидев этот взгляд в «никуда» про себя только отметил, что подобное с Ловчицем уже в третий раз за последние дни...

Где-то внизу плыли злые, черные тучи, освещая пространство внизу самолета редкими вспышками молний и неразличимыми за ревом турбин, громовыми раскатами. Закрывая землю и, надвигаясь на притихшие в ожидании грозы горы, эти черные крылья, словно свинцовым прессом прижимали к раскаленным, каменным склонам неподвижный, душный воздух.

Пугающая чернь шла против всех законов физики, избрав неурочный час и мистически завораживающий способ явиться свету. Все четыре его стороны участвовали в этой пугающей шахматной партии матушки-природы. И север, и юг, и запад, и восток, как когда-то в давние времена цари, играли сразу вчетвером на одной доске в древние шахматы. Они, передвигая на лике Земли народы, города и прочие «фигуры», создавали в своих играх сценарий грядущей цивилизации, а грохочущее небо, смешав в данный момент в одном месте ветра всех четырех сторон света, разворачивало меж холмами потрясающие по своей ужасающей красоте картины…

Очередная короткая передышка заканчивалась. Затерявшаяся в скалах группа собиралась с силами, ожидая команды для продолжения пути. Оля и Нина, облаченные в камуфляж упрямо отмалчивались, игнорируя пустые вопросы Сергея и Николая, пытающихся таким образом узнать хоть что-нибудь о психическом состоянии бывших пленниц. Их физическое состояние было на виду. Второй бросок сильно потрепал их нежные, еще детские ступни, непривыкшие к армейской обуви.

Заметив появившееся оживление в мужской части компании, Оля и Нина, понимая, что отдых снова закончился, тоже принялись собираться, а так толком и не пригодившаяся по своему прямому назначению переводчица Анжелика, все еще не могла отказать себе в удовольствии еще хоть минутку понежить под струями свежего, предгрозового ветра свои порядком измученные беготней ступни. Ее носочки, бывшие еще вчера нежно-розовыми, аккуратно разложенные на сером, плоском камне, сиротливо сохли рядом с ней.

Волков, снисходительно улыбнулся, глядя на расплывшиеся на них, словно чернильные пятна, безобразные, сине-черные разводы.

— Надо же, — думал он, — в розовых носочках да в берцы. Она бы еще эти одела, как их там, капроновые «следочки». Те, что дамы в туфли надевают.

Что поделать, лейтенант Романович А.И. являлась членом группы, и экипировали ее, как и всех: по размерам индивидуальным, но со склада общего. Кто мог подумать о том, что переводчице придется так серьезно упираться на марш-броске? Новые ботинки с высоким берцем и видавшим виды ногам Лукьянова и Волкова доставляли немало хлопот, что уж говорить про Анжелику и девчат. Медведевские парни, по всему видать, и форму, и ботинки получали свои личные, бывшие в употреблении, и потому не страдали от подобных неудобств.

Волков, стоя в сторонке, с улыбкой смотрел на переводчицу, давая ей возможность еще немного понежится под прохладным ветерком. Где-то высоко грозно колыхнулся воздух.

— Кажется, небо ведет серьезные разговоры, — вглядываясь в исчезающий, светлый край неба, задумчиво сказал стоящий в стороне Лукьянов. — Здесь так не бывает. Может быть это какой-то знак? Знак всем нам?

— Я тебя умоляю, — наигранно взмолился его тезка Волков. — Давай только без этой твоей мистики и астрологии. Достало уже. Тоже мне местный аксакал нашелся: «Так здесь не бывает…».

Лукьянов пожал могучими плечами и умолк, а молча признанный командир их группы, высказав упрек в сторону друга, устало потянулся. Он и сам прекрасно знал, что хороший дождь с грозой в это время года здесь неслыханная редкость, но все эти заморочки Лукьянова уже начинали действовать ему на нервы.

«И на все это у него есть свой ответ и довод, — рассуждал Волков, — чуть что, сразу свяжет со звездами, с мифологией и историческими примерами. Прямо как отличник студент-историк. Противно. Начитался всякого там…»

Волков медленно встал и посмотрел вверх, охотно подставляя мокрое от пота лицо свежему ветру. Небо вторично ухнуло над их головами, где-то в самой глубине черной тучи и тут же ни с того ни с сего отозвалось в голове Волкова невесть откуда взявшимися строками:

«…как ныне збирается Вещий Олег,

отмстить неразумным Хазарам…».

«Что за фигня»? — озадачился Алексей, опуская глаза от грозных небес обратно к грешной земле.

И в следующий же миг, словно удар молнии, пронзил его тело! Возле оголенной ступни ничего не подозревающей Анжелики блеснуло темно-бурое, гибкое тело змеи…