Часть 1 глава 13

ГЛАВА 13

Огромная луна, размером чуть ли не в половину неба, проливалась густым, сине-голубым светом на древние, еще пышущие теплом, горные вершины. Не покрытые льдом и снегом, не пробуждающие никакого аппетита альпинистов, а простые старые горы, умощенные у подножий щебенисто-глинистой крошкой.

Силуэты окружающих склонов рождали в лунном свете загадочный, космический пейзаж. Было совсем светло. Серебристые искорки отраженных звезд мерцали зыбкими цепочками в длинном, металлическом чане, наполненном прохладной водой родника.

Утром сюда придут стада овец, пропахшие пóтом трудяги ишаки и лошади, а сейчас, во время царствования на небесах бледной девы ночи, это место таит в себе смертельную опасность всему, что живет силой теплой крови. Гибкие тела, беззвучно скользили в прохладной воде, отливая серебром на мокрых, чешуйчатых спинах. Никто и ничто было не в силах помешать идиллии купающихся змей. Вода тихо выплескивалась из чана, и в бледном лунном свете уже в трех шагах невозможно было различить в темных полосках на светлых камнях след ли это от смертоносных тел, или же сами пресмыкающиеся.

Где-то совсем рядом, за толстыми, каменными стенами домов ютились люди, ни за какие богатства в мире не променявшие бы сейчас душный, сухой мрак, пропахший человеческим телами, на волшебную прохладу этого ночного источника.

Ушедший вслед за солнцем полуденный зной, впитавшись в пыльную одежду едким, липким потом, вызывал зуд, а прячущийся в темных углах страх, в кипе с голодом прогонял сон. За закрытой дверью медленно шагал охранник. Было слышно, как где-то работал телевизор. В душном мраке кто-то плакал, а кто-то тихо молился, стреляя в звенящей тишине, чужой, английской речью. Вскоре долетающий из-за стены слабый голос телеприемника, пробуждая недовольные голоса боевиков, ругающих тех, кто не дал им досмотреть телепередачу, сменился шипением.

В углу тяжело вздохнули:

― Три часа. Вчера тоже в три отключили...

Нина осторожно перебралась туда, где начали шептаться ее подруги по несчастью.

― Спасут, ― снова тихо заговорил кто-то о том, о чем уже и говорить не хотелось, ― не могут не спасти. С нами же иностранки.

― Вон іх і спасуць, ― не соглашались с первой говорившей, ― а пра нас…, каму мы нада? Вон, па целіку, ні слова пра нас, толькі аб іх…

― А документы? Списки пассажиров?

― Ох, вумніца. Ты ж па дакументах якая-нібудзь Тома Ляпешкіна. Ніхто ж не знае, што ты гэта ты. …Папалі мы, дзеўкі. Чуе мае сэрца, перабъюць нас.

― Ты что? — срываясь на плач, заскулила где-то слева Ольга.

― Олька, ― позвала Нина и поползла к подруге, ― проснулась? Я не хотела тебя будить…

― Пераб′юць, ― настаивала Надя, самая спокойная и авторитетная девушка из всех присутствующих. Сквозивший в ее голосе нескрываемый белорусский акцент, как казалось, только усугублял горечь сказанного.

― Заткнись, дура! ― прошипели напротив. ― И так вон...

В дверь гулко ударили:

― Спать! — крикнули снаружи.

― Э, можна и нэ спат, ― добавили мягче, в заколоченное окно. — Дэвушьки, кто хочэт не спат? Ваэй, Махмед, сразу замолчали э…

Дальше боевики продолжали разговор уже на своем языке, смеялись, а напуганные девушки послушно притихли. Вскоре к ним вновь подкралась дрема…

Глубокой ночью загремела замком дощатая дверь. В бледном проеме стояли двое. Левый из них стучал по ноге каким-то металлическим предметом и ругался потому, что тот упорно не желал работать. И вдруг в комнату ударил луч света. Сонные, чумазые заложницы щурились и, прикрываясь руками, отползали по пыльному полу к дальней стене.

― Э-е, ― игриво передернул плечами «левый» тот, что был с фонариком в руках. — Джархану не спится, хочэт пить, а воды нэт. Нужьна дэвушка, что б Джархан не скучал, и ешчо две пойдут за водой, к роднику. Кто хочэт сам?

Заложницы молчали. Страх намертво приморозил их к полу и заставил затаить дыхание.

― Эй, ― выдохнул треснувшим голосом «правый», ― быстрэй!

Они наскоро перекинулись порой-тройкой слов, после чего луч фонаря, пошарив по комнате, остановился на Наде:

― Ты пайдешь к Джархану. Не бойся, он добрый. А вы, ― луч забегал от Нины к Оле и обратно, ― пойдете за водой. Быстро…

Надя тяжело вздохнула, встала, отряхнулась от пыли и медленно пошла к двери, а Ольга и Нина, прячась в ее тени, отправились следом.

За порогом было свежо, шумели сверчки, светила луна, в свете которой сегодня гасли даже звезды. Надю сразу же повели вниз по крутой бетонной лестнице. В короткий момент заминки, когда один из провожатых прятал фонарь в набедренный карман, она махнула девочкам рукой в сторону гор. И Ольга, и Нина поняли этот жест: «Бегите!» ― говорила Надя, понимая, что сама уже вряд ли вернется. Собаки близлежащих дворов, провожая, исчезающих за изгородью Надю и ее сопровождающих, взорвались дружным лаем.

В этот миг Нина почувствовала, как где-то в солнечном сплетении вспыхнул горький огонек жалости. Она посмотрела на Ольгу. В слабом лунном свете, щеки ее подруги блестели слезами, а страх держал ее за руки и не давал ей возможности вытереть лицо.

― Что ты, Шкаба? — шепнула Нина, натянуто улыбаясь, но ни школьное прозвище, ни улыбка не оживили обреченного взгляда Оли. — Не реви, ― тверже, сквозь сжатые зубы, сказала Нина, у которой тоже подкатил к горлу ком. — Олька, им только того и надо, что б мы боялись, понимаешь? Они, может, для того и придумали этот ночной поход за водой.

― А Надя?

― Что стоите? — жестко спросил чернобородый мужик с пулеметом, стоящий в углу узкого навеса. — Вот бак, сичас дам правадника и идитэ.

Чернобородый крикнул что-то вниз и из-под лестницы вышел молодой парень в зеленой бандане, тот, который днем приносил девушкам воду. Боевики недолго и оживленно что-то обсуждали. Было понятно, что тот, под лестницей, не очень горел желанием идти к роднику, но, в конце концов, авторитет чернобородого оказался выше и молодой забросив автомат на плечо, медленно пошел к калитке во дворе.

― Идитэ с ним, ― хмуро бросил чернобородый, ― он праведет и посвэтит. Принэсите полный бак. Воды нада многа, Джархан хочэт умыцса.

Железный бак для воды даже в пустом виде оказался тяжелым и неудобным. Проводник, оставшийся крайне недовольным тем, что именно на него возложили эти обязанности, молча шел впереди, освещая дорогу девушкам электрическим фонариком.

Свет выхватывал каменные стены кривой и узкой улочки аула. Заложницы часто оступались. Их единственная обувь — цивильные туфли, купленные перед самым отъездом на ворованные у Нининой мамы деньги, остались в душной и пыльной комнате, в которой их содержали. Девушкам не хотелось гробить хорошую обувь по песку, да и куда тут в такой обуви?

Босые ноги то и дело отыскивали в мягкой и теплой пыли дороги как на зло самые острые камни. В отличие от Нины, которая была одета в джинсы, Ольга, шагая, сильно частила. Длинная, черная юбка, часть классного костюма, раздобытого по все тому же случаю и практически погибшего сейчас, сильно стесняла ее в движениях. Камни попадались все чаще и кололи, как казалось, все больнее.

За высокими каменными стенами дворов собаки старательно отрабатывали свой хлеб. Они бесновались, разрываясь в диком лае так, что даже за непреодолимой для них преградой, внушали страх и опасения и проводнику, и пленницам.

Вскоре луч света перестал отражаться на левой стороне улочки. Проводник остановился у угла последнего дома и навел фонарь в зияющую чернью, широкую площадь посреди аула. Где-то впереди тихо журчала вода.

― Идитэ к вадэ, ― как-то странно сказал боевик, снимая с плеча автомат, ― я вам пасвечу, буду ити за вами. …Скхарэй!

Ничего не подозревающие девушки отправились к роднику, на звук падающей воды. Охранник осторожно брел позади, направляя луч фонарика над баком, отчего тень от этой громоздкой посуды плясала над дорогой, закрывая темным пятном конечную точку их пути.

Первой увидела, таящуюся в воде чана опасность Нина. Едва ее глаза встретились с холодным, немигающим взглядом, она остановилась. Ольга тоже заметила темную полосу мокрого, гибкого тела, извивающегося у самого борта. Что-то мерзкое и ужасное впаяло их ноги в пыльную землю. Похолодевшие пальцы до хруста сжали ручку бака.

Внезапно из черного проема справа стал слышаться приближающийся хрип и мягкий топот. Из темноты вывалились два огромных, лохматых пса. Охранник бросил фонарь и со скоростью пули исчез за углом дома. Раззадоренные погоней собаки, не обращая никакого внимания на окаменевших от страха девушек, стоящих у чана, бросились за проводником. Тот, убегая, дико кричал где-то уже выше по улице.

Было слышно, как вскоре засуетились, зарычали лохматые преследователи, судя по всему догнавшие свою жертву. Тут же коротко и зло ударила громом в каменных стенах улиц автоматная очередь. По улице лихо пронеслись «светлячки» трассирующих пуль, завывающих, встретив на своем пути незримые в темноте препятствия.

Скованные ужасом девушки продолжали недвижимо стоять в слабом свете лежащего в пыли фонарика. Они уже не слышали ни стрельбы, ни шума, ни тихого свиста где-то рядом. За их мокрыми от страха спинами беззвучно промелькнули тени возвращающихся на зов хозяина псов. Из черного проулка вместо них появились два человеческих силуэта. В считанные секунды они очутились рядом, и мир перевернулся в глазах перепуганных пленниц…

Треск автоматной очереди и топот мечущихся людей в одночасье переполошили всех. Дувушки, сидящие под замком понимали, что весь этот шум наверняка связан с тремя из них, находящимися в данный момент вне «тюрьмы». Переполох поднялся нешуточный. Аул гудел, словно развороченный пчелиный улей. Вскоре дверь их затхлого помещения распахнулась, и в нее втолкнули окровавленную Надю…

Пока Лукьянов и Медведев хлопотали у приходящих в себя девушек, где-то в темноте громко и предостерегающе цыкнул Ловчиц. Группа, рассыпавшаяся меж густых кустарников ежевики, поросших плотным кольцом вокруг одинокого тутового деревца, в одно мгновение превратилась в слух, предоставляя сошедшим с ума сверчкам полную власть с мире звуков.

Первый пост взял на себя приближающихся. Светодиод на пульте Ловчица вспыхнул красным под цифрой 1 «запрос» и тут же ответил зеленым «свой». Из темноты вынырнул медведевский боец с наружного поста. Он доставил в импровизированный лагерь скрученного, словно мумия, закованного в наручники и оклеенного скотчем гражданина. Скрипя подошвами по щебню, вынырнул из мрака и сам Медведев:

― Ты что, Коля, сдурел?! Сказано же было! Вон Волков с Лукьяновым тоже уже отметились. Не знаем еще куда все это повернется. На кой черт ты его приволок?! Кто это такой?

Боец шумно выдохнул и сел на камень:

― Он сам, Георгич. Мы в ложбинке лежали, никого не трогали. Смотрим в прибор — бежит, спотыкается. Притаились, а он прямо к нам в гости и влетел. Падая, головой выбил Сереге зуб. Мы его скрутили и сюда. Все одно уже перед ним «засветились».

― Ладно, ― остыл Медведев, ― проехали. Что «наружка» докладывает?

― Бегают, бандиты, пуляют куда попало. В трех дворах собак перебили.

― Саиду не попало? Как он?

― Саид? — улыбнулся Николай. — Саид молодец. Спасибо Волкову, классного подогнал карифана. Только бандюки к нему во двор, он сам к ним выскочил в одном нижнем белье, даже почти без него. Ну, артист! Во мужик!.. — боец поднял кверху большой палец.

― Не тяни.

― Ну, в общем, ― продолжал Николай, ― «погранец» есть «погранец», хоть и бывший, наши нигде не подведут….

— Короче!

— Он им целый спектакль разыграл. Начал перед ними глаза тереть, то да се, мол, сплю...

― Дальше…, ― начинал терять терпение Медведев.

― А что дальше? Все нормально. Того мудака, что девчат вел к роднику, потащили к главному. Третья хата вниз от Саида. Слева тутовник большой торчит, как, извиняюсь, хрен. Я так понимаю, что больше его вести некуда, как к главному, правильно? И, это… Девушку, что третья была, всю в крови в караулку притащили.

― Это теперь не караулка.

― Ну, была же? Волков говорил.

― Ну, была.

― А как тогда ее называть?

― Ладно. Путь так. — Согласился командир. — Интересно, что это за фрукт к нам в лапы свалился? Допрашивали?

― Да ну, Георгич, что я совсем? Сразу сюда, чтоб не «светиться». За ним вслед проходили четверо, искали. Не нашли и вернулись в аул. Все же боятся ночью соваться в горы. Серега остался, наблюдает. А, да, командир, — вспомнил Николай, — у этого мужика вино какое-то с собой было. Как упал к нам, оно, видать, разбилось. От него теперь воняет, как от барыги, ― боец хлопнул пленного по животу. На самом деле зазвенело стекло, и «укутанный» чужак, вертясь и сморкаясь поверх скотча, выдал нешуточное беспокойство по этому поводу.

― Смотри, Георгиевич? — увлеченно, словно старшеклассник на уроке химии шептал медведевский боец, ― хлопай этого бегуна где хочешь — ничего, а вот по битой стеклотаре, …о, видишь?..

― Разберемся, ― заинтересовался Медведев. — Сопли только ему подотрите, задыхается бедняга. Ты, Микола, забирай свои крутильно-вязальные принадлежности и дуй обратно к Сергею. Мы его тут перецепим. Поосторожней передвигайся. Вон луна какая, светло, как днем, ну хоть бы тучка. Смотрите там в оба. Раз этого «ужика» искали, могут снова пойти, опять же, девчата пропали. Чуть что уводите дашнаков за собой, на второй пост и дальше по плану. Вперед!

Боец не заставил командира повторять дважды. Забрал свои наручники и тут же исчез за близлежащими кустами.

Ловчиц позвал Анжелику и вместе с ней и Медведевым подсел к пленному. Тому дали возможность самостоятельно и спокойно избавиться от остатков скотча и извлечь осколки стекла из-под мокрой одежды. Последнее он проделывал с особой тщательностью и осторожностью.

― Давай, Анжела, ― попросил Ловчиц, ― поговори с нашим южным другом. Кто он, откуда и куда бежал?

Анжелика, чья мама была урожденной армянкой, а прожила полжизни в Азербайджане, тихо спросила что-то у чужака сначала на армянском, а потом и на азербайджанском языке. Неизвестный, выслушав ее, как-то странно посмотрел в сторону гор и вдруг произнес:

― Можно и по-русски...

Анжелика оглянулась и в свете полной луны увидела удивленное лицо Ловчица.

― Отдыхай, Анжела, ― сказал тот. ― Иди на радиоперехват. Может скажут что-нибудь хорошее, а мы тут с товарищем побеседуем…

Романович А.И. тихо удалилась, а Иван Сергеевич жестом пригласил Медведева подсесть ближе.

― Что ж, ― начал Ловчиц беседу с пленным, ― может, представитесь, расскажете что-нибудь сами?

Незнакомец, которому до сих пор не надоело извлекать из одежды осколки битого стекла, наконец, не выдержал, снял сорочку и бережно положил ее рядом с собой на камень.

― Ну, ― слегка «нажал» на связки Ловчиц, замечая, что «фрукт» намеренно испытывает их терпение. — Мы ждем…

Сергей Георгиевич Медведев был твердо уверен в том, что допрашивать пленных следует иными методами, но выражать свое мнение по понятным причинам не стал. Оно и ежу понятно, что Иван Сергеевич, в отличие от него, умел развязывать языки и ненасильственными методами. Но вдруг!.. Ловчиц, не вставая, открытой ладонью, тем местом, что называется «престол», смачно врезал незнакомцу в ухо. Тот, тоже не ожидал этого, а потому сразу упал.

Медведев всматривался в темный силуэт начальника «отбыстрей», а Иван Сергеевич в свою очередь спокойно наблюдал за тем, как поднимается с земли допрашиваемый:

― Это, ― пояснил Ловчиц, ― для того, чтобы ускорить вам процесс мышления. У нас, знаете ли, со временем дефицит. Повторяю, кто вы, откуда, и что вас заставило так быстро передвигаться в горах ночью?

Чужак потер ушибленное ухо, бросил опасливый взгляд на карающую длань Ловчица и сказал:

― Меня зовут…, Эдуард Моисеевич Шохович…