Часть 2 глава 8

ГЛАВА 8

Ингви занял место у иллюминатора. Устроившись поудобнее, он тяжело вздохнул, в предвкушении долгого полета в не самой приятной для него компании. Джефферсон, стоя возле сидений, немного «погулял» по салону глазами и тут же уселся рядом с Ингви, оставляя подошедшему в это время Черри небогатый выбор, занять крайнее от прохода место или присесть рядом с коллегами. Он резонно выбрал последнее.

Олсен, избегая нежелательного сейчас общения с Джефферсоном, демонстративно отвернулся к стеклу и стал лениво изучать ослепительно белую полоску видимого края фюзеляжа. В это время крылатая машина вздрогнула и начала выруливать на взлетную полосу.

— А что, Олсен, — проявляя признаки хорошего настроения, вдруг заговорил Джефферсон, — наш Патрон, отправляя нас на родину водки, все же умудрился озадачить попутными поручениями?

Ингви нервно сжал губы. Самолет начинал взлетать, а этот момент даже без дурацких вопросов коллеги ему всегда не очень-то нравился. Он резко оторвал взгляд от иллюминатора, но, опомнившись, вовремя остановил собравшуюся у самой глотки пару-тройку резких слов в адрес Дени:

— Это все потому, — сдержанно процедил сквозь зубы Ин, — что он слишком хорошо знаком с вашей страстью к дегустации алкогольных напитков.

Джефферсон проглотил эту колкость, ничуть не смутившись. Он весело подмигнул остающемуся безучастным к их беседе Черри и продолжил:

— Олсен, последний раз все было не так, как вы думаете. Я уже пытался вам это объяснить…

— Не думаю, что пойму какие-либо объяснения.

— Нет, Олсен, это глупо. Я не настолько…

— Глупо? Глупо, Джеф, приводить в мой номер проституток и платить им из моего кошелька…

— Это получилось случайно. Я все объясню, тем более что деньги вам я сразу же вернул, назавтра.

— Как, — возмутился Ингви, — как такое может произойти случайно? Не смешите меня.

— Хорошо, хорошо. Сознаюсь. В который раз я был не прав, но ведь я был пьян, Олсен.

— Это не оправдание…

— И, тем не менее, это хоть как-то все объясняет. Я же уже просил у вас прощения, причем много раз. Знаете, мне совсем бы не хотелось портить между нами отношения, тем более сейчас, в начале поездки. Поэтому предлагаю в Минске в качестве примирения выпить, как это принято у русских, как они это называют «мировую.

— Вы, Дениз, совсем не умеете пить, и я не стану этого делать с вами ни при каких обстоятельствах. Вот дьявол, — выругался Олсен, начиная страдать от неприятных взлетных ощущений. — Джеф, я понимаю, что вам все равно, но не вздумайте оплошать на той стороне океана. Напоминаю вам, мы летим совсем не в Россию. Да, кстати, и летим мы не пить.

Странное дело, но Джефферсон, получив достаточно жесткий отпор от коллеги, все равно не собирался отступать от намеченной цели. Он заговорщицки наклонился к уху Черри и шепнул так, чтобы Олсен все это слышал:

— А мне кажется пьяные журналисты не вызовут никаких подозрений и особенно плотного внимания у местных спецслужб.

Ингви удивленно посмотрел в их сторону и, после недолгой паузы, улыбнувшись, шепнул тому в ответ:

— Джеф, уж не слишком ли вам ударило по мозгам наше посещение казенных кабинетов? Вы на самом деле собираетесь выполнять все то, о чем вас там просили?

Джефферсон, понимая, что барьер сдержанного общения преодолен, хитро подмигнул и заговорил полушепотом:

— Почему нет? Сообщаю вам — вот она моя тактика и стратегия, Олсен. Если мы будем употреблять достаточно водки, многое из неудавшегося, того, о чем там так просили, мы просто сможем списать на пьянку. В восточной Европе и не такое под это дело списывают. Стоит ли, и говорить, что приятное времяпровождение после употребления «огненной воды» я гарантирую? Что называется — «во искупление грехов своих».

— Джеф, я вас умоляю…

— Нет, на самом деле. Я достаточно часто бывал в России, …раза три. Там такие девушки!

— Джеф, мы летим в Беларусь…

— И что с того? Говорят, там они еще лучше. Водка и девушки — все для маскировки. А мы под это хорошо проведем время, а?

— Дениз, мне кажется… Вы хороший журналист и не мне вам объяснять, в какое дерьмо нас с вами в этот раз могут втянуть с этими их, — Ингви кивнул в сторону иллюминатора, — настоятельными просьбами и инструкциями.

— Признаться честно, — Джефферсон снова склонился к уху молодого коллеги, — я оттого и несу всякую чушь. Для того, чтобы они, если сидят рядом, слышали от нас только: «девушки» и «водка».

А ведь на самом деле, Олсен, нам в таких вонючих делах не стоит быть порознь. Нам с вами не впервой. Я понимаю, что вы и меня теперь можете подозревать в сотрудничестве с теми дядями, но и я ведь тоже могу вас подозревать? И вас и Черри. Дело-то и правда, гнилое, а тут еще с нами молодой.

— Прелестно, — закивал Ингви, — стало быть, вы всех теперь подозреваете?

— Всех, Олсен, всех. Каждого в этом салоне. И напрасно вы смеетесь…

— Я и не думаю смеяться. Просто по прилету за нами наверняка еще будет какое-то наблюдение, и «наших», и местное, да такое, что и не заподозришь. Как тогда работать, что раотать? Как вообще тогда жить?

— Вот-вот, далеко ли мы с вами уйдем с такими подозрениями, Олсен?

— Да, Джеф. Мы вон с вами уже минут пять шепчемся, а меж тем Черри, наверняка, уж чего только не думает о наших беседах…

Джефферсон отвернулся от собеседника и бросил жесткий и испытующий взгляд на молодого коллегу. В течение нескольких десятков секунд продолжалось придирчивое визуальное сканирование двух пар глаз интересующего их объекта, а именно умиротворенного лица откинувшегося на подголовник Вильяма Черри. Но молодой человек мирно спал, наплевав, таким образом, на все подозрения мудреных опытом коллег.

— Спит? — осведомился Олсен, хотя и сам прекрасно слышал неподдельное похрапывание чикагского великана.

Джефферсон, не касаясь Черри, приблизился к его лицу, всматриваясь в неподвижные веки.

— Спит. — Наконец сказал он, отворачиваясь от спящего Вильяма и в этот миг, Ингви почувствовал запах перегара. — Вот так экземпляр летит с нами, а, Олсен? — продолжал подвыпивший коллега. — И, тем не менее, я его тоже подозреваю.

— Перестаньте, Дениз, вы пьяны, как всегда.

— Да, я выпил, немного, и все равно подозреваю его, а как же иначе? Нам, Олсен, теперь лучше перестраховаться и подозревать всех — Черри, того мужчину, в очках, — Джефферсон указал на поднявшегося и потянувшего к багажной полке джентльмена, — и даже ту весьма недурную дамочку напротив него...

Едва Олсен открыл рот для того, чтобы сказать что-то обидное подвыпившему коллеге, его взгляд упал на ту самую девушку в темно-сером костюме, о которой тот только что говорил.

Дальше Ингви уже не слышал умозаключений своего соседа. В направлении их по коридору Боинга двигалась мисс Джанет Джослин Тампер. Она не могла сейчас почувствовать, как сразу увеличилось в массе и гулко начало брыкаться в груди его сердце, она просто не поворачивала головы в ту сторону. Виной всему был все тот же Джефферсон, «ощупывающий» ее безукоризненную фигуру наглым, недобрым взглядом.

Олсен не стал покидать свое место или каким-то иным способом пытаться обратить на себя внимание Джанет. Во-первых, нужно было дать сердечку успокоиться, а во-вторых, не дожидаться же ее возле туалета, куда она, судя по всему, шла?

В момент, когда девушка исчезла за темно-фиолетовым занавесом в дальнем конце коридора, Джефферсон, едва не сломавший шею, сопровождая ее взглядом, повернулся к Олсену и оценивающе причмокнул языком:

— Какова, а? Бьюсь об заклад, что это супруга или любовница какого-нибудь русского нефтяника, причем не самого преуспевающего. Те, кто побогаче, украшают своих дам, как рождественскую елку. Меха, бриллианты, прочие побрякушки. Эй, — толкнул он локтем задумавшегося о чем-то Олсена. Движение было столь энергичным и резким, что от него вздрогнул и проснулся Черри. Спросонья он страшно вращал глазами, казалось, что пробуждение вырвало его откуда-то из преисподней. — Олсен, старина, — продолжал Джефферсон, не обращая внимания на непонимание в глазах молодого коллеги, — да очнитесь же вы, я спрашиваю, какова та, в сереньком, а?

— В чем дело? — прохрипел из-за спины пьянеющего на глазах Дени чикагский великан.

Джефферсон недовольно сдвинул брови и обернулся:

— Вильям, — театрально воскликнул он, — с добрым утром. Что с вами, вам приснился кошмар?

— Да, — честно признался тот, — мягко говоря, кошмар. Вы знаете, не люблю летать. При взлете и посадке не могу сдержаться — засыпаю, а как усну — всякий раз снится какая-то чушь. Вы о чем-то меня спрашивали, мистер Джефферсон?

— О, старина-а-а. — Протянул Дениз. — Для вас и Олсена я — просто Дени, или Джеф, как зовут меня в журнале. Так вот, Вильям, мы тут наблюдали передвижение по салону одной цыпочки. Вы как вообще относитесь к цыпочкам?

— Положительно, — спокойно, но не без тени удивления, ответил Черри, — я ведь из Чикаго.

— А что, — оживился Джеф, — в Чикаго к ним относятся как-то по-особенному?

— Нет, — улыбнулся Черри, проявляя верх миролюбия, — просто у нас цыпочки — особенные…

— Ну, что же, — не стал ему перечить Дени, — цыпочки немного подождут, совсем недолго. Вилли, вы позволите вас так называть?

— Да, мистер, …Джеф…

— Мы с Ином тут обсудили одну весьма щекотливую тему. Нам, — Джеф подмигнул Олсену, — понравилось то, как вы держали себя у этих, …вы знаете, о ком я говорю. Уверенно, твердо, но ведь некоторые моменты в нашей работе, …как бы это сказать, …немного не совпадают с рекомендациями «тех парней».

Черри бросил вопросительный взгляд за спину Джефферсона.

— Вы опытнее меня, — неуверенно сказал он, — я впервые сталкиваюсь с подобным.

— Поверьте, мы с подобным тоже. Вилли, м-м-м, предлагаю, дабы сгладить некоторые углы в предстоящем путешествии и нашей работе заключить некое джентльменское соглашение и скрепить его. Я закажу нам что-нибудь достойное, а, Ин? — Джефферсон повернулся к Олсену.

— Я согласен, — вдруг положительно ответил тот, пробуждая немалое удивление в сердце старого гуляки. — Только правила и инструкции, как и руководство всем этим разгулом будет на мне. Вы доверяете мне, Черри?

Вильям не задумываясь, кивнул.

— А вы, Дени?

Джефферсону просто не оставалось выбора, иначе двое было бы против одного, а он всегда считал, что лучше трое и заодно.

— Олсен, — внушительно сказал он, — что с вами вдруг случилось? Впрочем, можете не отвечать, после вашего согласия на полетный фуршет, я вам доверяю, как самому себе.

— Тогда правило номер один: «Пока выжидаем, никаких девушек и спиртного даже для скрепления этого соглашения».

Ингви бросил взгляд за спинку своего сидения. Там, в конце коридора появилась Джанет:

— Спиртного, — продолжил Олсен, поднимаясь, — это особенно, Джеф! Мы уже говорили с вами о том, что нас может ожидать там, за океаном. Правило номер один, ну-ка, Черри...?

Вильям пожал плечами и послушно ответил:

— Никаких девушек, пока, и спиртного.

— Все верно, Вилли. А сейчас, господа, я вас ненадолго покину, а вот когда вернусь, мы с вами обсудим детали нашего джентльменского соглашения...

Олсен стал посреди коридора. Джанет заметила его не сразу, однако, когда это случилось, кровь хлынула к ее лицу. Собрав все свое самообладание, мисс Тампер прошла мимо Ингви, бросив ему достаточно небрежно:

— Добрый день, мистер Олсен.

Пожалуй, если бы в этот миг она смогла предвидеть его реакцию, слова совершенно иного толка сорвались бы с ее губ. Ингви и сам не понял, как это случилось. Он бросился за девушкой и с громкой, словно выстрел, глупой фразой: «Ах, вот так вы теперь со мной здороваетесь?!» — схватил ее за локоть и резко повернул к себе. Перед ним вспыхнули широко раскрытые в испуге глаза Джанет, а где-то позади нее замаячили какие-то тени.

— Ин! — услышал Олсен позади себя возбужденный голос Джефферсона. — Я…, я дважды согласен с подобной трактовкой «правила номер один»! И непременно, сейчас же закажу нам коньяку…

Миг и перед Ингви, заслоняя собой Джанет, появились два каких-то дюжих молодца. Оскорбленный холодным приветствием совсем небезразличной ему девушки, Олсен не сразу понял, что его к ней просто не подпустят. Он поднял голову:

— В чем дело, ребята?

Молодцы дружно переглянулись. Конфликт притягивал столько всеобщего внимания, что в конце коридора замаячили стюардессы. Все пассажиры дружно оставили свои журналы, книги, ноутбуки и сон. Случай обещал им развлечение, которое смогло бы в немалой степени скрасить долгое время полета. Попутчикам и по совместительству помощникам мисс Тампер подобное внимание было просто никчему.

— О, — сказал, наконец, правый из них, — мне кажется, девушке нужна помощь? Мы, как джентльмены, просто не можем позволить подобного отношения к даме.

Нужно сказать, что если бы эти парни извлекли из своих карманов две пары пистолетов и устроили пальбу, эффект был бы хуже. Теперь каждый из пассажиров просто считал своим долгом посмотреть на последних истинных джентльменов. Откровенно говоря, картинка, нарисовавшаяся перед глазами зевак, заметно расходилась с общим представлением о тех самых достойных людях, так красочно описанных в литературе.

Что-то теплое прислонилось к спине Олсена.

— И-и-ин, — недобрым тоном прогудел где-то у правого уха голос Джефферсона. — А насколько эти джентльмены — джентльмены? И чего это они лезут в дела моего друга?

— Господа, — появившись между заступниками Тампер и коалицией журналистов, нараспев произнесла темнокожая стюардесса, — что случилось, почему вы покинули свои места?

«Джентльмены», не сговариваясь, будто ябеды-одноклассники указали на Олсена и развели руками:

— Этот мистер, — заговорил второй из них, — пристает к даме, хватает ее и, как нам кажется, нарушает общественный порядок.

Второй «джентльмен», соглашаясь с первым, мелко закивал. Ингви был настолько шокирован поведением этих парней, что даже не нашелся что сказать. Пауза была недолгой.

— Я все улажу, — сияя «пластмассовой» улыбкой, заверила окружающих стюардесса,

— Лиа, — обратилась она к напарнице, — проводи этих джентльменов на свои места.

Крепыши-заступники Джанет тут же послушно удалились за второй, молчаливой служащей авиакомпании.

— Мисс и вы, мистер, — указала оставшаяся девушка в униформе на Олсена, — пройдемте за мной.

Джефферсон шумно выдохнул за спиной Ингви и, понимая, что он лишний в их компании отправился к Черри. В салоне прополз недовольный шумок, уж больно быстро все кончилось.

В служебном помещении, куда сопроводили виновников всеобщего внимания, были только они и стюардесса, которую, судя по бэджу, звали Алима. Ей, по сути дела и не пришлось ничего говорить, все сказала Джанет.

— Ингви, — произнесла она так, как не говорила этого никогда. — За последнее время столько всего произошло. Сейчас не время говорить о нас, о том, что было и, тем более, о том, что же будет. Сейчас — нет! Я пойду на свое место, а ты — на свое. И, если ты хочешь навсегда порвать какие-либо отношения между нами — заговори со мной в ближайшие сутки. Молчи! В Минске, я сделаю все возможное для того, чтобы поговорить с тобой и расставить точки над «і». В данное время лучше не подходи ко мне. Даешь слово?

— Если-и, — задумавшись, протянул Олсен, — …если ты даешь слово найти меня и поговорить в Беларуси, даю тебе такое слово.

Она повернулась и ушла, а Олсен, собираясь с мыслями, тупо уставился в пол.

— Ну, вот, все и выяснилось, — блистая улыбкой, произнесла неуверенным тоном стюардесса.

Стоит ли и говорить о состоянии Ингви в тот момент, когда он вернулся к своим спутникам. Сердобольный Джефферсон, видевший то, что дама вернулась намного раньше, в один миг затолкал Черри к иллюминатору, давая место пострадавшему, но не сломленному коллеге, благо одно сидение в их ряду так и осталось пустым после взлета.

— Олсен, старина, — сочувственно шептал Дениз, — у меня с Вилли есть пара идей, как проучить этих бройлеров, что не дали вам познакомиться как следует с той дамой. Мы их прищучим еще до Киева…

— Минска, — уточнил Черри.

— Да какая разница? Ин, — Джефферсон дождался момента, когда мрачный Олсен поудобнее сядет на место. — У Вильяма в университете было трое таких же, как они.

— Джеф, — перебил его Ингви, — мне плохо, — у нас есть выпить…?

«Утро красит нежным цветом стены …», окна и дышащий сегодня особенно свежо и легко лес. Вот так случается каждый год, проснешься, выйдешь на улицу, вдохнешь всей грудью и поймешь — весна. Как-то вдруг с восходом становится теплее воздух, ярче солнце и от всего этого великолепия у тех, кому особенно везет, подобно мороженному, случайно позабытому на столе, начинает таять сердце, насыщая жизнь мощнейшей, ни с чем не сравнимой энергетикой.

Сегодняшнее утро было именно таким, ну, скажем, почти таким. А все, потому что прошедшая ночь многим людям в службе безопасности города Леснинска далась нелегко. Везеньем считалось остаться на службе, схлопотать выговор, пусть даже строгий, остро приправленный разгоном, устроенным Ловчицем всему личному составу.

Начальник внутренней охраны был снят с должности, равно как и его заместитель и еще многие, и многие должностные лица. Ловчиц появился на объекте накануне ночью, уже с новым начальником, хотя приказа по увольнению старого еще не было. Никто из сотрудников ничуть не сомневался, что во время представления этот вновь назначенный исполняющим обязанности гражданин, был слегка пьян и вел себя как-то странно. Однако, что вполне объяснимо, почти все промолчали по этому поводу. И верно, попробуй, возрази генералу, да еще в такой момент. «Почти» потому, что единственным, кто в частной беседе вступил с ним в полемику по этому поводу, был, как ни странно, Лукьянов.

Директор Института ничего не имел лично против своего друга и указывал лишь на то, что Волков не имеет соответствующего образования и опыта. Ловчиц на все возражения Алексея Владимиировича ответил увесистым монологом неофициального содержания, из которого выходило, что господин Лукьянов тоже был в списке «молчунов», скрывающих от генерала правду, и только чудом проскочил мимо взыскания. Ко всему прочему оказалось, что Председатель знаком с действиями потусторонних сил и явлений чуть ли не больше самого Лукьянова, человека, посвятившего изучению ведизма, юджизма, авестийской астрологии и множеству оккультных наук в общей сложности что-то около восьми лет. Что тут говорить, лесной дедушка в лаптях и его слова, сказанные у лужи вызвали у Ивана Сергеевича просто неподдельный интерес.

Таким образом, директор Института был «поставлен на место» и, как-то так само собой получилось, что кандидатура Волкова была быстро утверждена. Единственное, что могло бы пострадать от подобной перестановки — это предстоящие мероприятия, связанные с пресс-конференцией и тем, что она прикрывала. Но и там, все инструкции и планы по проведению предстоящей «показухи» были уже введены в действие и много раз отрепетированы, поэтому никто особенно-то и не «пожарил» по поводу того, что у руля одного из отделов внутренней безопасности оказался необразованный новичок.

В общем, ночка «удалась». Не каждый день, не то день — месяц способен так пестрить решениями и событиями, но все на свете рано или поздно заканчивается — прошла и эта ночь.

Ловчиц уехал в Минск, а участники ночных событий отправились: кто — спать, иные сразу на службу — охранять объект и готовить его к предстоящей пресс-конференции, третьи — готовить пищу, или делать пропуск вновь назначенному начальнику отдела охраны объекта.

Утро, не смотря на «долгую» ночь накануне, не стало затягивать с рассветом дольше обычного, а за процедурой получения пропуска и четырех пластиковых карточек допуска на объект «L» оно прошло и вовсе как-то незаметно. Благо паспорт у новоиспеченного начальника внутренней охраны имелся с собой.

Ближе к обеду Волков и Лукьянов, по предварительной договоренности с Ловчицем уехали в Солигорск за небогатым скарбом брата знаменитого белорусского музыканта, а Леснинск продолжал жить ожиданием приезда специальной комиссии ООН и журналистов.

Равно как и ночь, даже такое великолепное утро не могло быть удачным для всех, во всяком случае, с полной определенностью это можно говорить о том, что трое американских журналистов, прибывших на упомянутую выше пресс-конференцию, встречали это утро без особого оптимизма.

Судя по показанию часов, висящим над дверью комнаты «люкс», Олсен проснулся довольно рано, однако, томимый чувством вины и стыда за собственное поведение в течение прошлых суток, он долго не мог подняться с гостиничной постели. Голову отравляло похмелье, душу — совесть, а тело? Назовем это — акклиматизацией.

В момент, когда Ингви, наконец, понял, что не имеет больше ни малейшего желания продолжать лежать в постели, он встал, натянул джинсы, морщась, нагнулся к большому дорожному чемодану с биркой аэропорта, вытянул оттуда мягкие домашние тапочки из оленьей кожи и отправился в душ.

Никак не скажешь того, что Олсен остался под приятным впечатлением от его убранства и окружающей обстановки, однако же, все необходимое для проживающего в номере там имелось, ни больше того, и ни меньше.

Водные процедуры заметно поправили самочувствие измученного утомительным перелетом журналиста. Оставив на потом обряд распаковывания багажа, он, не в силах больше находиться в комнате, вышел в коридор и постучал в соседнюю дверь. Комната Джефферсона ответила тишиной. Оскорбленный этим фактом Олсен, натянуто улыбаясь проходящим мимо людям, несколько раз бесцеремонно и гулко ударил в дверь кулаком.

— Опять этот …неугомонный, — тихо сказал на английском кто-то в конце коридора. Ингви попытался отыскать глазами говорившего, однако очень скоро пришел к заключению, что, судя по лицам окружающих, это мог сказать кто угодно. Конечно, маловероятно, что в этой загородной гостинице разместили всех пассажиров их рейса, однако кто-то из них, наверняка, оказался здесь, поскольку узнал одного из вчерашних буянов. Впрочем, и по приезду сюда, журналисты тоже вели себя, мягко говоря, вызывающе, так что все это могло быть и реакцией на их вчерашнее заселение.

Дверь перед Олсеном вдруг распахнулась, и в лицо ударило ветром. На пороге комнаты, в одних трусах стоял заспанный Джефферсон.

— Входите, Ин, — страшно прохрипел он, — входите скорее, я открыл окно…

Ингви и не собирался долго стоять в коридоре. Он моментально юркнул в номер, лишь слегка подтолкнув дверь, а хулиганящий в гостях у Джефферсона сквозняк, едва не вышиб ее, мощно ударив о дверную коробку. Олсен остался доволен. Удар прозвучал, как вызов тому, говорившему в коридоре.

Джеф в это время свалился в кровать и, укутываясь в одеяло, грязно выругался. Олсен расположившись на стуле, налил себе стакан воды из почти пустого стеклянного графина и сказал:

— Никак не скажешь, Дениз, что настроение у вас приподнятое.

— А с чего это, скажите на милость, я должен веселиться?

— Странно. Вы ведь сами вчера утверждали, что вам нравится дух путешествий или странствий, всегда сопутствующий нашей работе?

— Не напоминайте мне про вчера.

Олсен сделал паузу:

— Я, — сказал он тихо, — не очень хорошо все помню…

— Это потому, — пояснил Джефферсон, — что вы мало пьете, и не имеете соответствующей «закалки» и, скажу вам честно, ваше счастье, что не очень хорошо помните. Полет удался, ничего не скажешь. До Испании было еще ничего — весело, а потом…

— Мы были в Испании?

— Там и у нас, и у самолета была дозаправка. Скажу больше, Олсен, если бы мы ехали на поезде, нас за дорогу могли бы вышвырнуть раз десять. Уж теперь-то я понимаю, почему вы не пьете, правильно и делаете. Поверьте, Ин, я под «этим делом» тоже не подарок, но вы в подпитии, это что-то. Как ртуть! Так же неуправляемы и опасны. Вам, Ингви, пить никак нельзя. А еще этот, молодой, Черри.

— А что Черри?

— Нужно сказать спасибо властям авиакомпании, что не оставили нас где-нибудь по пути за наши выходки, ох, Олсен, — тут Джефферсон снова выругался, — да черт с ним. Зато есть что вспомнить. Никогда бы не подумал, уж простите за откровенность, Ингви, что с вами может быть так весело.

В дверь постучали.

— Входи, Вильям! — ни с того, ни с сего совершенно по-хулигански гаркнул Джеф.

Вместо Вилли в дверном проеме появился некий гражданин среднего роста в темном костюме.

— Мистер Джефферсон, — сказал он мягким и вкрадчивым голосом, — простите за вторжение, скажите, Олсен …не у вас? Я постучал ему, никто не открывает.

Дениз, оторвав голову от измятой подушки, приподнялся в постели и удивленно посмотрел сначала на гостя, а потом на Ингви.

— «Вчера» продолжается, — неопределенно сказал он, и продолжил: — Несмотря на то, что я вас что-то не припоминаю, — обратился он к неизвестному гражданину, — бьюсь об заклад, вы и с Олсеном не знакомы…

— Не имею чести.

— В таком случае, господа, позвольте мне представить вас друг другу. Этот джентльмен, …вот проклятое слово, — злобно пробормотал себе под нос Джеф, вспоминая молодчиков из самолета, — в общем, этот, сидящий перед вами человек со стаканом воды и есть Олсен, а это, Ин, …какой-то мистер, интересующийся вами. А теперь, господа, когда все формальности соблюдены, идите к черту, куда-нибудь в соседний номер, дайте мне немного отдохнуть после трудного перелета, у меня акклиматизация...

Ингви ничего не оставалось, как поставить обратно на стол стакан и, реагируя на бесцеремонность Дени, довольно сухо пригласить неизвестного к себе. Утренний гость согласился только на то, чтобывыйти в коридор. Они стали у окна, и некоторое время говорили о каких-то пустяках.

Незнакомец, как видно, пока не рисковал начать говорить об истинной цели своего визита. Когда же он с помощью собственного пустословия окончательно убедился в том, что Олсен настроен не столь воинственно как его коллега Джефферсон, пришло время и для серьезного разговора.

— Меня зовут Ласло Шимич, — представился он. — Не знаю, с чего бы это мне начать. Вы …немного опрометчиво вели себя вчера и в нашем посольстве сильно обеспокоены этим. На кону престиж журнала, если хотите, престиж страны. Вы понимаете всю серьезность положения?

— Понимаю, мистер Шимич, однако, мне кажется, все не так уж и плохо.

— Плохо, Олсен, плохо. Тут и так с этой пресс-конференцией проблем хоть отбавляй, ее, между прочим, решили провести на два дня позже, а тут еще вы хулиганите.

— Скажите, только честно, — произнес с недоверием Ин, — а перенесли ее тоже …из-за нас?

— Нет, — криво улыбнулся собеседник, — Вы не имеете к данному переносу никакого отношения. Просто власти приняли решение о том, что на нее прибудет сам Президент.

— Да что вы?

— Это так, Олсен. Я собственно, из-за всего этого и приехал раньше. Ведь думал, зная про вчерашние ваши приключения, вначале созвониться с вами и прикатить только после обеда. Но утром, знаете ли, был такой туман! Не лучшее время для поездок на авто. Мне сообщили о перемене времени пресс-конференции по телефону еще на рассвете и тут же сказали и о причине переноса. Кстати, мистер Олсен, это правда, что вы закончили курсы телеоператоров медиацентра компании «BBC»?

— Это было пять лет назад. Я был откомандирован туда руководством журнала, и до сих пор не знаю, на кой черт мне все это было нужно?

— Вы были откомандированы, как лучший из лучших.

— Не мне судить об этом.

— Я и не сужу. Мы уточняли.

— О? Должен сказать, что у вас неплохо тут поставлено дело с информацией. Хотя, чему удивляться, двадцать первый век? Ну да бог с ним, итак, причем тут эти курсы?

Шимич пристально всмотрелся в глаза собеседника:

— Как я уже говорил, — продолжил он, — мы совершенно не ожидали появления Президента Беларуси на пресс-конференции. Предполагалось, что у него состоится другая, чуть позже. Понимаете ли в чем дело, Олсен, мы никак не успеем оформить и доставить сюда телеоператора. Вы сами знаете, как это трудно — попасть сейчас в Леснинск. Не стану говорить и о бюджете. Некая его экономия нам не повредит…

— Постойте-постойте, — стал догадываться Ингви, — уж не клоните ли вы к тому, чтобы я, ко всему еще, и снял все это действо на телекамеру?

— Именно так, Олсен.

— Вы с ума сошли, Шимич.

— Напротив, Олсен. Подумайте сами, сколько дивидендов вы сможете с этого иметь.

— О! — несколько нервно воскликнул Ингви и повернулся к окну. — Вы можете рассказать Черри о подобных наградах и дивидендах. Такие «волки пера», как я или, скажем, Джефферсон, не особенно-то верят с подобные посулы.

— …Туман. — Как-то неоднозначно сказал Шимич, следуя примеру собеседника и поворачиваясь к оконной раме. — Олсен, — продолжил он, — в этой миссии для всех вас нет золотой середины безделья. Или герой, или...

— Или?

— А как вы думали? Вся дипломатия, все, кто только может в мире работают сейчас над тем, чтобы хоть как-то зацепиться за джек-пот выигрыша лотереи под названием «Леснин». Нужно ли говорить, на какое место в этом распределении благ целится наше Правительство? Никто не поскупится на награды победителям, однако, и проигравшим… Проигравшими, Ин, лучше не быть. Вы можете мне верить, акции издательства, в котором вы работаете, на семьдесят процентов принадлежат людям, имеющим здесь прямой интерес.

Сознаюсь, я лукавил, говоря ранее о неком бюджете. Он неограничен. Им, — Шимич кивнул в сторону густо покрытого туманом леса, — не составит труда оплатить приезд даже какого-нибудь конгрессмена с камерой, и тот, поверьте мне, будет снимать, да будет! А за такие деньги еще и голым станцует перед собравшейся публикой, но вот беда, попасть сюда сейчас не так просто даже конгрессмену и нам приходится обходиться тем, что у нас есть, а есть первоклассный оператор — вы!

Олсен вздохнул.

— Мне, — продолжал Шимич, — перед тем, как отправиться сюда, не двузначно намекнули на то, что ваш шеф совсем не твердо сидит в своем кресле, и попросили попутно заверить, что удачная работа может положительно сказаться на вашем, Олсен, продвижении по служебной лестнице.

— Очень соблазнительно, — недоверчиво сказал Ингви. — А как же ребята? — Он кивнул в сторону двери.

Шимич ничуть не смутился:

— С ними, — спокойно ответил он, — тоже все будет хорошо. Джефферсон и Черри приехали сюда задавать вопросы — они и будут это делать, а вы еще и снимать, так что все в порядке.

— А что же будет с их «лестницами»? Мы ведь в одной связке.

— Поверьте на слово, в накладе они не останутся.

— Ай, как все гладко…

— Каждый, знаете ли, Олсен, кушает свой пирожок. Я свое дело знаю не хуже того, как вы свое.

— Хорошо, — поймал наживку Олсен, — допустим, я соглашусь. Как вы тогда решите техническую сторону?

— Вы только согласитесь, — выдохнул с облегчением Шимич и как-то двусмысленно добавил, — а уж в техническом плане мы в силах вас экипировать современной, просто убийственной техникой.

Ингви оторвался от туманного пейзажа, смерил собеседника взглядом, странно улыбнулся и задал вопрос, с которого и стоило бы начать разговор:

— Шимич, а кто вы такой?

— Поздновато осведомляетесь.

— И все-таки.

— Я лицо, которому поручено служить всем вам переводчиком, организатором и одному богу только известно кем. Кстати, как вам нравится этот загородный отель «Загорье»? Мне кажется…

— И все же нашей «воздушной» коалиции жить, — непонятно к чему вставил Олсен.

— О чем это вы?

— Это я, Шимич, о недавно созданном профсоюзе журналистов.

— Олсен, — не выдержал его собеседник, — и все-таки надо было вчера выбирать напитки не такой выдержки, что, черт побери, происходит в вашей голове?