Часть 1 глава 4

Ожидая прихода маршрутного автобуса на остановке общественного транспорта «улица Котовского», Эдуард Моисеевич Шохович лениво изучал пестрый ассортимент товаров коммерческих киосков, выстроившихся вдоль линии проезжей части. Глаза пробегали по разноликим рядам всевозможных баночек, бутылочек, пузырьков, мелких и ярких игрушек китайского и польского производства. Вся эта тысяча мелочей вызывала на гладко выбритом лице сорокалетнего мужчины легкую тень заинтересованности.

Эдуард Моисеевич, которого все знакомые звали Эдуардом Михайловичем, был достаточно далек от низменного чувства зависти. Нет, не то чтобы оно ему было чуждо, просто в большом списке иных его внутренних, отрицательных качеств, зависть стояла на одной полке с предприимчивостью.

Так кто же он, этот господин Шохович, имеющий столь неприглядный внутренний мир? Если коснуться официальных данных, содержащихся в его белорусском паспорте, то по ним он значился уроженцем Минского района. К слову сказать, так же в этом официальном документе имелись и еще разного рода сведения и записи к делу и личности господина Шоховича не имеющие никакого отношения. За исключением разношерстных таможенных штампов стран Европы и Азии, вся содержащаяся там информация была, мягко говоря, неправдой.

В данное время, изучая для вида ассортимент ларьков, этот гражданин был полностью погружен в тяжкие думы о странном молчании его южных друзей. Дожидаясь важного телефонного звонка из Баку, спать ему сегодня пришлось на диване, не раздеваясь, поэтому Эдуард Моисеевич чувствовал себя разбитым и нервным. И вдруг! Господин Шохович едва не вскрикнул от неожиданности. Прямо перед ним, из-за угла киоска, словно из-под земли возникла, пожилая женщина:

— А вы, боитесь гнева божьего?! — вдохновенно спросила она, и тут же меняясь в лице, склонила голову, и проскулила, словно облаявшая хозяина собака. — Здравствуйте….

— Здравствуйте, сестра Елена. Как ваши? — машинально спросил Шохович.

— Слава Всевышнему. Коле стало легче. Мы все молимся о его скором выздоровлении. Отец наш Небесный всесилен….

— Да, да, сестра Елена. Ваши старания во благо нашей церкви вернутся к вам милостью Небес. Лишь Бог ведает нашими судьбами, лишь он…

Подъехал автобус 21-го маршрута и Эдуард Моисеевич, решив не ждать маршрутку, быстро попрощавшись с сестрой Еленой, с достоинством и скрытым облегчением взошел на его подножку, углубился в салон и сел на свободное место. На исчезающей из виду остановке его недавняя собеседница уже раздавала скучающим в ожидании транспорта людям церковные иконки и брошюрки, зарабатывая, таким образом, божью милость. Вглядываясь в их лица, она вкрадчиво и глубокомысленно спрашивала у всех: «А вы, боитесь Бога?..».

Ее сын болен туберкулезом. Безнадежно болен. Муж помогает, чем может. Вон он, у пешеходного перехода….

Эдуард Моисеевич тяжело вздохнул: «Боже, почему же они не позвонили? Что там случилось в Баку? Еще эта, Елена. У нее двухкомнатная. Это, конечно, не ближний свет, но, как известно, помогать больным и обездоленным, особенно если у них никого нет — выгодное дело. Подождем. Квартира все равно уже отписана Церкви, нашей Церкви. Когда-нибудь нам пригодится эта жилплощадь. Интересно, где я буду к тому времени, а что еще интереснее, то, когда я уже заберу свою машину из ремонта...»?

Мог ли в тот момент Эдуард Моисеевич знать, что уже через сутки будет вдыхать полной грудью горячий воздух раскаленных Бакинских улиц? Как говорится: «если гора не идет к Магамеду, Магамеду придется лететь чуть ли не к горам». Это тот самый телефонный звонок, которого Шохович так терпеливо накануне ждал, выдернул его прямо с вечерней службы в церкви…

В Бакинском аэропорту его встретили как-то нервно и без обычной «помпы». Вместо привычного белого «Мерседеса» подкатили на видавшей многое в своей жизни «Волге». Не преследуя никакой видимой цели, а скорее так, для подстраховки, встречавшие его где-то с полчаса петляли по центру города, и только после того, как уверились в том, что за ними нет слежки, «Волга» свернула в дышащие историей переулки старого Баку.

Булыжник, хранящий память о сотнях лет и о миллионах ног, совершенно не жалел подвеску автомобиля. Под кузовом «старушки» что-то угрожающе стучало, скрипело и выражало большое желание поскорее убраться с этой мостовой.

Шохович любил Баку. Он приезжал сюда довольно часто и всегда был здесь желанным гостем, но сегодня… Непривычная сухость встречающих и невиданные доселе меры предосторожности были ему откровенно не по душе. «Чертовы боевики, — в сердцах думал он, — не могли захватить какой-нибудь другой самолет…

— Приехали, — сообщил один из провожатых.

Шохович очнулся от тяжких мыслей и посмотрел в окно автомобиля. Перед ним стоял хорошо знакомый дом с красочной, сделанной в восточном стиле вывеской над одним из подъездов. Он, ничего не говоря, покинул салон, вошел в дом и, поднявшись на второй этаж, постучал в дверь офиса.

Щелкнул замок. Дверь открыла секретарь Сабина:

— Здравствуйте, — лучезарно улыбнулась она.

— Салам, Сабина. На тарсан? Вот Вам белорусский презент, — Шохович поставил на стол перед девушкой красочную марочную коробку с конфетами «Коммунарка».

— О! — хлопнула в ладоши Сабина, — спасибо! Вас ждут.

Эдуард Моисеевич вошел в кабинет директора.

Господин Агаев сидел за столом, сосредоточенно изучая механику какой-то крохотной никелированной безделушки. Было заметно, что ждет он давно.

— Салам, — мило улыбаясь, и проявляя свое самое доброе расположение к хозяину кабинета, поздоровался Эдуард Моисеевич.

— Салам, Эдик, — привставая, пожал протянутую ему руку Агаев. — Проходи. Расскажи пока к дэлу, как живешь?

— Периодически, — отшутился Шохович.

— А, шьто так?! Надо «постоянно». Хоть ты и «пастырь людской», а природа, Эдик, требует свое. Ты это «периодически» можешь говорить им, тем, кого «пасешь». Мне всегда докладывай — «живу постоянно»!

— Нервы, нервы, уважаемый, Саид Муслимович. Скоро совсем…

— Да, Эдик, — моментально отбрасывая шутливый тон, перешел к делу Агаев, — дэла невеселые. Дашнаки обнаглэли. …Знаешь, а они еще и за американок этих бабкы хатят с нас снять? И какие бабки! А нам тагда шьто? …Прижали, — тяжко выдохнул Агаев, — да-а….

Эдик, я тебе так скажу, йэсли наши девочки заговорят, нехорошо получится…

— Да вроде не должны…

— Вот, вот! Не должны! Думаешь, так просто тебя сорвали с места, от греха подальше?

— Не понимаю…

— Хы, — вознес ладони к небу Саид Муслимович, — он не понимает. Потянули вэревочку, зашевелились службы. Йэсть информация, шьто будут работать по нашему дэлу. Смотри, что Джалик вчэра вытащил из моего стола…

Агаев положил перед Шоховичем дорогой японский «жучек». — Видишь? Хорошо, шьто знаем, кто и сколько их «вколол». Все уже знаем. А вэдь могут сдэлать так, шьто не узнаем, и шьто тогда?

Слава Аллаху, есть информация, шьто «бульбаши» уже давно под вас копали. А вы, Эдик, про это и не знали, да?

Шохович непонимающе покачал головой…

— Вот, видишь? — продолжил Агаев. — Только теперь все всплыло и это уже не плохо. Можно успеть шьто-то сдэлать. Вот, для начала тебя «выдернули», пусть тэперь поищут.

Твоего этого писклявого «петуха», Бакуновиша, придется им отдать. Когда Служба хочет есть, ее надо кормить, а Служба там, в Беларуси молодая, голодная.

— За что Бакуновича-то? — Всполошился пастырь божий.

— А кого тогда, Эдик? Тебя? Этот молодой дурак много лишнего говорит. Вмазался со своей девкой в….

Нехорошо полушается. — Агаев встал и повернулся к окну. — Сдэлаем так. Скажем, церковь молодая, только строитса. Не доглядели, есть такое понятие у русских, вот он, этот Бакуновиш и натворил…

Да, Эдик, из двух зол выбирают малэнькое. М-да-а, — задумался о чем-то Саид Муслимович, — рэпутацию церкви мы потом, канэчно, «подсушим». Дадим дэнег, а теперь, Эдик, давай говорить о дэвочках…, — Агаев, словно на клавиатуру пианино, положил перед собой на подоконник короткопалые руки. — Это не мое мнэние, — начал он издалека. — Ты же знаешь, дорогой, я сам мало что рэшаю. И ты, и я — луди малэнькие….

Эдик, дэвочэк …не должно быть. Рисковать нам нэльзя, поэтаму сдэлаем так: мы тебя туда отвезем, будешь, как всегда «пастырэм заблудших душ». Все хорошо будет выглядэть. «Посланник церкви Христовой, путешествующий в одиночку». Дадим тебе «Кагор» для причастия. Для американок — другой «Кагор», хороший. Ты уедешь, а девочки чэрез час-другой, не с «пастырэм», а уже с самим богом будут говорить…

Что делать, Эдик? — видя, как побледнел Шохович, продолжил Агаев. — С дашнаками никак не договоришься. Нашы дэвачки в их руках просто «золотыми» становятся, а с «прэмией» их уже никто не купит…

Саид Муслимович начал нервно выстукивать по подоконнику какой-то замысловатый ритм. Шохович беспокойно и коротко бросил взгляд на его поросшие курчавыми, неприятными волосами руки:

— А если меня не захотят к ним пустить? — со слабой надеждой на избавление от этой крайне неприятной задачи, спросил он.

— Пустят, Эдик, пустят. — Поправляя массивную золотую «печатку» вздохнул Агаев. — Мы тебе дла такого дэла еще мулу и попа найдем, …настоящих. Иди, потом, разберись, кто и шьто давал девушкам?

— А дашнаки?

— А шьто дашьнаки? Им нужны дэньги! Шьто им до вас, попов?

Шохович задумчиво облизал пересохшие губы, силясь понять хоть что-то в игре, в которой все было решено за него:

— Девушки меня узнают, — тщетно тянул он время, — а узнают — все пропало….

Агаев сверкнул золотыми зубами в кривой ухмылке:

— Мы тебя, если нужна, э-э, — мама не узнает. А потом, даже хорошо, шьто узнают. Лучше будут пить за доверительной бесэдой. Ты же специалист в этом дэле, тебе самим богом дано убеждать и угаваривать. Шьто зря тебя учили этому в Амэрике?

— Хорошо, — понимая свою беспомощность перед скрытым высочайшим решением, звучащим из уст Саида, вздохнул Шохович. — Что мне за это полагается?

— Эдик, — поворачиваясь всем корпусом к гостю, лениво развел руки в стороны Агаев, — кого-кого, а тебя я не обижу, ты же меня знаешь…

— Сколько?

— Штук дэсять хватит?

— Конечно, Саид Муслимович. Когда ехать и детали?

— Нэ спеши, — медленно с облегчением выдохнул Агаев. — Погости у меня на даче денек-другой, а я за тобой потом пришлю. Мне же надо тебе найти компанию, договориться с дашнаками. Дай время.

Знаешь, Эдик, в Беларуси, после твоего отъезда поднялся «сильный ветер». Шьто «надует», кого «сдует»? Надо немного подождать…

Дежуривший у тротуара Форд «Транзит» спокойно тарахтел горячим дизелем. За ним стояла серая «Газель», водитель которой, насколько было возможным рассмотреть со стороны, дремал за рулем, откинувшись на спинке сиденья. Между двумя машинами творился полный разброд и шатание пассажиров. Дико орало радио, настроенное на одну и ту же волну сразу в двух авто. Кто-то, перекрикивая его, повествовал некую историю, слушая которую окружающие пугали редких прохожих громким смехом.

Из подземного перехода метро «Институт Культуры» выбежали девушка и парень. Они пересекли дорогу и направились к шумным микроавтобусам.

— О-о-о! — завопили разом беснующиеся машины. — Ну, сколько можно? Саша, ну, что это за дела?

На фоне гладкого бормотания Форда злобно проснулся двигатель «Газели». Хлопнули двери и машины, аккуратно съехав со стояночной площадки, покатили под путепровод.

Наташа осмотрелась и вдруг ясно услышала внутри себя слова Остапа Бендера: «Сбылась мечта идиота». Ее окружали смеющиеся люди, собравшиеся в едином желании «оттянуться». Многих из них она видела по телевизору, на концертах, на рекламных плакатах.

Ее спутник откашлялся:

— Народ! — театрально и громко объявил он. — Это Наташа.

— Ура-а-а!!! — словно на первомайской демонстрации вскричал под всеобщий хохот, миниатюрный симпатичный парень, сидящий слева.

Находящаяся рядом с ним девушка протянула руку Наташе:

— Инна, — представилась она.

— Наташа.

Появилась еще чья-то рука:

— Андрей.

— Наташа.

Еще рука:

— Наташа, — с готовностью сказала пьянеющая от волнения девушка.

— Ничего страшного, — ответил светловолосый парень, с тонким «хвостиком» волос на затылке.

— Не обращай внимания, — тут же успокоил, взыгравшееся было, самолюбие девушки крепыш, сидящий впереди, рядом с водителем. — Это была шутка. И, между прочим, дурацкая шутка, Гена, слышишь!?

Но вышеупомянутый Гена уже показывал девушке, сидящей рядом с ним и успевшей представиться Анжелой, на какой-то девятиэтажный дом у дороги.

— Это еще что, — улыбаясь, неопределенно прокомментировал эту выходку музыканта ее новый знакомый — Саша.

Это именно он в честь их случайного знакомства, устроил ей этот роскошный выезд на пикник со «звездами». Натянутая и, как показалось Наташе, неискренняя улыбка, отвлекая ее внимание, не исчезала с его лица, а рука в это время, как-то невзначай, сползала с ее плеча все ниже и ниже...

— Сейчас они реально разойдутся, — продолжил Саша, будто не имел к действиям своей конечности никакого отношения, — и будет совсем весело!

— Леха! — не умолкал «миниатюрный», которого звали Виталик, — а помнишь, как Табога Руслана учил на мотоцикле ездить? Вот это был номер! Ну, народ, слушайте…

Дальше все понеслось, как на карусели. Выехали за Минск. Дорога. Берег реки Птичь. Шашлыки, вино, песни. Саша все время что-то показывал, рассказывал, но она уже начинала путаться, где, чьи жены и кто где вообще. Вскоре, устав от всей этой канители Наташа набралась смелости и спросила:

— А где же сам Волков?

— Во-о-он, — Саша указал пальцем на крепыша, во время пути на пикник, сидевшего на пассажирском сидении рядом с водителем. Она с недоумением посмотрела на своего спутника. Это уже было чересчур. Уж кого-кого, а Волкова она знала в лицо, как и все девушки Беларуси ее поколения.

— Саша, — тихо сказала она, — это что, такая шутка?

— Нет, — улыбнулся тот в ответ, — это его брат. Они двойняшки.

— Брат?!

— Брат.

— …Они совсем не похожи.

— Это близнецы похожи, а двойняшки не обязательно. Леха старше на пятнадцать минут. Ты так удивляешься, будто не знала, что их двое.

— Я и не знала.

— Да что ты? Кстати, — Саша наклонился и стал шептать ей прямо в ухо, от чего у нее по спине пробежала приятная дрожь, — это, конечно, мое мнение, но самые лучшие песни «Белого Запада» написал он, Леха. Но, повторяю, это мое мнение, ты с ним можешь не соглашаться.

Наташа, не в силах воспринимать данную информацию как данность, широко открыла глаза.

— Я же сказал, — не стал спорить Саша, — это дело вкуса, кому, что нравится. Андрюха больше коньюктурит, хотя тоже неплохо пишет. На диски посмотришь, и не разберешь, верно? Автор песен Волков А.В., а Леха, или Андрюха, какая людям разница? — говоря это, Саша, не стесняясь, настолько дал волю своей правой руке, что она, скользнув чуть ниже спины девушки, жестко застряла за линией позволения.

— А какую песню, например, написал Алексей? — поинтересовалась девушка, ловко возвращая наглую чужую конечность в допустимые границы.

— Леха-то? — Переспросил обладатель шаловливых рук.

— Алексей.

— «Ночное зеркало Луны», «Дай мне руку, брат», …да много.

— Интересно, а он женат?

— Женат, — моментально ответил Саша. — Жена где-то отдыхает на юге, а он с нами.

С лесной дороги свернул новенький «Фольксваген Пассат В-5», посигналил и остановился.

— О-о-о, — привычно дружно отметили появление кого-то нового присутствующие, словно шпаги поднимая вверх, шампуры с шашлыками.

Из машины вышли двое мужчин. Один из них был довольно тучным, как видно из богатеньких, другой же имел вид солидный и походил на киношного дипломата с кейсом.

— Менеджер, — пояснил Саша, но не стал уточнять который из них. — А с ним Миша. Просто друг и хороший мужик.

— Макарич! — крикнул вновь прибывшим Алексей Волков, — а где малой?

— А, — отмахнулся Макарич (то ли это отчество, толи фамилия Наташа так и не поняла), — там какая-то журналистка из Космополитена, они скоро обещались быть. В гостиницу поехали. Дама оказалась не готова к приглашению на шашлыки.

— Хорошая хоть журналистка? — полюбопытствовал стоящий у мангала Андрей со странным прозвищем Табога.

— Хорошая, — заверил Макарич, — иначе, он и не пригласил бы ее. Хотя, по моему мнению, журналисты хорошими не бывают…

Дальше слова Миши, или как его звали чаще — Макарича, погрузились в шум, и его мнение о журналистах так и осталось до конца не выясненным. Веселье вспыхнуло с новой силой…

— Какие удивительные люди, — подумала уже изрядно «подогретая» вином Наташа, — ведь они счастливы. Сколько в них энергии, боже! Песни на сцене, песни на природе, музыка всегда!

Ночью, что естественно, этот праздник приобрел волшебный оттенок загадочности, и Наташа, купаясь в музыке, также как и окружающие чувствовала себя счастливой, несмотря на то, что Волков младший так и не появился, судя по всему, задержавшись где-то с неизвестной журналисткой. И что с того? Был Волков старший, были его друзья, и этого вполне хватало.

Наташа была удивлена тому, что песни, многие из которых она слышала сегодня, сильно отличались от тех, что звучали всюду в эстрадном исполнении, хотя музыканты, играющие эту музыку, были одни и те же. Она какое-то время пыталась спорить с Сашей, который довольно долго рассказывал ей о том, что больше любит песни для головы, а не для ног (и все попутно норовил уложить свою ладонь ей на бедро). Она упрямо, в который раз, убирала его руку, и совершенно не придавая значения этой борьбе, тихо пыталась возражать, говоря, что и танцевальная музыка тоже имеет право на жизнь.

Наглость берет города. Вскоре ей надоело убирать настойчивую руку, да и мнение Саши, касательно музыки, она тоже приняла. Нет, Наташа, конечно же, по-прежнему любила танцевать, но вот так сидеть и слушать, отныне это ей нравилось не меньше.

Как-то вдруг начало светать. Короткая и чудесная ночь промчалась безвозвратно. Снова микроавтобусы, дорога, метро. Дом, душ, спальня, сон. Пробуждение, после которого «вчера» станет казаться лишь частью сновидений…