Часть 2 глава 4

— Эх — хе — хе, свет мой, зеркальце…

Она похотливо вытянула вперед нежно-розовые, щедро окрашенные блеском, губы. Отражение тут же расплылось в легкой улыбке и подмигнуло хозяйке. Анжелика приподнялась и поочередно бросила на идеальную зеркальную поверхность заинтересованный, удивленный и безразличный взгляд. Оставшись довольной этим стандартным утренним набором всех женщин и сказав: «пойдет», она подчеркнула этот факт вслух, хотя кроме нее в пустой квартире не было никого.

Спустя совсем короткий промежуток времени другое зеркало, висящее уже в прихожей, отразило изящный изгиб ее идеальной фигуры, проглядывающей даже сквозь плотную ткань черного демисезонного пальто. Правая нога привычно и легко проникла в прохладное тело дорогого сапога, а левая так и осталась босой, застигнутая врасплох телефонным звонком:

— Да, — тихо сказала она, снимая трубку.

— Доча, здравствуй.

— Привет мам.

— Ну, что, …ты не передумала?

— Так, — слегка «нажав» на первую фразу, резко ответила Анжелика, — ты позвонила поссориться?

— Я твоя мать, — с укоризной, жестче сказала в свою очередь и Надежда Николаевна, — мне не все равно…

— А мне все равно!

— Анжелочка, доча, мы с папой…

— Все, мам, решено, не «лечи» меня больше….

— Сергей вчера звонил. Доча, два месяца! Это достаточно для того, чтобы выгуляться. Хватит. Сейчас есть доктора, экстрасенсы, все можно…

— Мама, — прервала Надежду Николаевну Анжела, — я опаздываю на работу, и …умеешь же ты перед рабочим днем «поднять настроение». И не спится же тебе!

— «Не спится», что ты такое говоришь? Разве ж можно так с матерью? — телефонная трубка жалостно всхлипнула. — Я вообще спать не могу, и папа, вон лекарства пьет. Анжела, доченька…

— Мама, я опаздываю! Все, пока.

Анжелика положила трубку, натянула второй сапог и, пристроив на изящной головке отчаянно смелую, черную, широкополую шляпу, открыла входную дверь…

Ранее утро не баловало радостной свежестью. Ветер, которому не нравилась тяжелая ноша плотных туч, усиленно разминался у земли перед тем, как устроить им на своем утреннем совещании полный «разгон». В воздухе носилось все, что только он мог поднять. Какие-то целлофановые мешки, бумажки, неприятные колтуны спутанных ниток катились по мокрому асфальту и, попадая в холодные лужи, оставались там, удерживаемые ледяной водой.

Но, что и говорить даже эта нерадостная картина утра была куда приятнее, чем свежие воспоминания о теплой кабине лифта, больше похожей на перемещающийся между этажами общественный туалет. Анжела зажала подмышкой сумочку, и элегантно прихватив шляпу, которую едва не сорвало первым же порывом ветра, мелко застучала металлическими набойками каблуков, отмеряя путь к автобусной остановке.

Ближе к углу дома ветер совершенно распоясался. Нагло хватаясь за полы дамских пальто и плащей этот бесстыдник их распахивал, заставляя бедных женщин делать сложный выбор между тем, держать ли покрепче сумочку, шляпку или бороться с неожиданной откровенностью собственных ног.

Тихо шуршащий по тонким лужам автомобиль сдержанно дал короткий гудок. Анжелика приняла как можно правее, думая, что водитель предупреждает прохожих о том, что случайно может их обрызгать, но, похоже, что не только ветер сегодняшним непогожим утром уделял внимание женским ножкам. Гудок повторился, причем прозвучал, как показалось с той оскорбляющей интонацией, которая особенно бесит женщин и, отчего-то, так популярна у мужчин. Девушка бросила короткий взгляд в сторону наглеца. Водитель наклонил голову к рулю, и как показалось Анжелике, улыбнувшись, добавил оборотов двигателю. Его авто чинно проплыло мимо…

— Козел, — тихо и зло выругалась госпожа Романович, — лучше бы подвез, сигнальщик хренов.

Перейдя половину широкой улицы, она вдруг увидела автобус маршрута № 57 и побежала через дорогу на «красный», впрочем, в этом нет ничего странного, утром так поступают все пешеходы. Ловко протиснувшись в душный салон, она заняла удобное место в «хвосте» у самой двери. Автобус плавно начал движение, смешивая в своем холодном теле сотни запахов и заставляя пассажиров задерживать дыхание, дабы поскорее привыкнуть и далее не сильно страдать от этой не самой приятной части утреннего путешествия.

Анжелика расслабилась. Испорченное матерью настроение наталкивало ее на невеселые мысли о несправедливости собственной жизни, о несговорчивости судьбы и о собственных неоправданных шагах. Ее недавний брак, не дотянув всего полтора месяца до двух лет, развалился без видимых на то причин, хотя для всех окружающих она и Сергей были просто идеальной парой. Спрашивается, почему? А все просто. Она сама была причиной этого развода. Это замужество было для нее чем-то сродни легкого приключения, попыткой хоть как-то «поперчить» пресную обыденность собственной жизни.

Сергей любит ее, сильно любит. А она? Она, положа руку на сердце, лишь великодушно позволяет себя любить, оставаясь равнодушной к своему супругу. Анжела после замужества даже не стала менять свою девичью фамилию.

В Службе отнеслись к факту ее замужества положительно. Уже через год после памятной всем родственникам ее нервозными «финтами» поездки в ЗАГС, молодожены жили в однокомнатной служебной квартире, «упакованной» по прихоти несговорчивой и своенравной супруги Сергея строго в соответствии с каталожными страницами лучших журналов Европы. «Ты сам захотел на мне жениться», — говорила она ему, заставляя торгово-строительную фирму мужа работать на полных оборотах.

Для того, чтобы дела шли вверх, Сергею приходилось самому мотаться по командировкам, либо засиживаться допоздна на работе, проявляя всю изворотливость собственного ума только для того, чтобы жена была довольна и не знала ни в чем нужды. Он мог и сам купить квартиру для своей семьи, но ОНА была против. Он хотел, чтобы она бросила работу и спокойно занималась домом, но ОНА была против. Он желал только одного — быть с ней всегда, иметь детей, но ОНА…

…она была против. К слову сказать, родня Сергея успокаивала его, говоря, что все ее «коники» скорее всего из-за беременности (все были в этом просто уверены, указывая на то, что большинство женщин в таком положении точно так же чудят). Где им было знать, что Анжелика, едва только заходил разговор о детях, устраивала такие сольные «концерты» супругу, что Сергей был рад хотя бы тому, что эти разговоры не заканчивались разводом. Как и все любящие он был и слеп, и глух, а еще страшно терпелив и убийственно спокоен.

В конце концов, в момент, когда сама Анжелика, дабы хоть как-то преобразить свою кислую жизнь, окончательно решила завести ребенка, оказалось, что она и ее супруг по независящим от них природным причинам, детей-то как раз иметь и не могут.

Сергей не делал из этого трагедии, говоря, что сейчас все это лечится, вопрос стоит только в деньгах и времени. Первое — не вопрос, а второе — конечно можно и подождать, лишь бы только был положительный результат.

В общем, хочешь работать, а не сидеть дома — пожалуйста, он купил ей Фольксваген «Поло» для того, чтобы супруге, не приходилось трястись в транспорте. Хочешь отдохнуть — нет проблем, два отпуска они провели соответственно в Турции и на Кипре. Да вот только что проку от всего этого? Чем-чем, а отдыхом для Сергея эти поездки никак нельзя было назвать. Да и Анжелика ничуть не «оттаяла» во это время.

Что же осталось сейчас от всего этого? Разбитая еще на первом снегу в ноябре машина, которую за сто пятьдесят долларов взялся сделать сосед и уже «вот-вот», по его собственным словам ее сделает, и еще служебная квартира, пустая, хоть и «упакованная» как надо. Что проку от машины, от которой Анжелика уже успела отвыкнуть, или от квартиры, в которой и поскандалить-то уже не с кем, ведь после Кипра они, к облегчению обоих, расстались.

Сейчас послеразводный шок стал ослабевать и Сергей, за это время пришедший в себя, снова потянулся к ней, пытаясь вернуть все обратно. Но «как не клей разбитую вазу, она все равно останется разбитой вазой, хотя и хорошо склеенной», — так рассуждала Анжелика, больше не желая иметь ничего общего ни с бывшим мужем, ни с замужеством вообще…

Погруженная в эти невеселые мысли она едва не подвернула ногу, спрыгивая с подножки автобуса. Проклиная вечную утреннюю давку и свою нынешнюю задрипаную жизнь Анжела, пройдя все проверки, добралась до своего ненавистного рабочего места в таком дурном расположении духа, что даже не решилась подойти к большой компании, собравшейся в углу просторного зала бюро переводов.

Думая о том, что кто-то из девчат снова притащил какую-нибудь блузку, или модный журнал, она, не желая никакого внимания и общения, подошла к своему столу, привычно повесила в шкаф пальто, включила компьютер, и, открыв небольшой сейф, извлекла из него недоделанный накануне перевод. «Это что ж сегодня за день такой? — с горечью подумала госпожа Романович, лениво пересчитывая непереведенные странички текста. — Вчера угробила полдня и — нате вам, и половины работы не сделано».

Тем временем дружная компания ее сослуживиц, вспорхнув, словно перепуганная стая воробьев, в один миг разлетелась по своим рабочим местам. Анжелика слабо улыбнулась этому факту, зная, что только одно обстоятельство могло послужить причиной подобному поведению персонала бюро переводов. К входной двери приближалась Нина Леонардовна Козючиц — начальник бюро по переводам и переработке секретной почты Комитета. Дама, которую за глаза называли «Козючка».

Сказать, что в подчиненном ей «бабском батальоне» все ее боялись, означало ни сказать ничего. Честное слово, самого Председателя так не боялись, Господа бога (прости господи!) чтили меньше, ведь «держать в кулаке» коллектив из тридцати с лишним женщин, не позволяя им без меры распускать языки, ругаться или бездельничать, не мог бы даже он, …а она могла.

Анжелика безмерно уважала эту крепко сбитую, молчаливую женщину, имеющую два высших образования. Муж Нины Леонардовны умер три года назад от рака, но, не смотря на такой удар судьбы, гипертонию, диабет и прочие жизненные неурядицы эта сильная женщина добилась того, что каждый из трех ее детей слыл едва ли не гордостью школы, а ее дом, вернее небольшая трехкомнатная квартира, в глазах любого человека был просто полной чашей.

Анжелика много знала о своей начальнице, еще бы, ведь та была ее крестной мамой. Никто из их «парфюмерной конторы» (как называли их бюро соседи) даже не догадывался о какой-либо связи этой одной из самых неразговорчивых, заносчивых и необщительных сослуживиц с их «Козючкой».

Нина Леонардовна безошибочно выбрала место недавнего сбора подчиненного персонала и, подойдя к крайнему столу, аккуратно уложила на нем, рядом с кипами бумаг свой потрепанный ежедневник:

— Ну что, кумушки! — громогласно обратилась она к слабо гудящему залу и будто расплескала по нему из широкой, переполненной бадьи звенящую мертвую тишину. — Что вы думаете про эти писания?

Анжелика только теперь обратила внимание на то, что на стене у окна, рядом с тем самым столом, где только что шушукались ее коллеги, висели какие-то листки. Похоже, причиной их недавнего сбора было совсем не праздное «перемывание костей» за созерцанием красочных страниц модной западной прессы.

— Что вы притихли? — продолжала допытываться Нина Леонардовна. — Скажите еще, что вы не читали этого, и понятия не имеете, о чем я сейчас говорю? А ну, давайте все сюда…

Пестрящий разнообразием туалетов коллектив моментально вернулся к месту предыдущего сбора, и на этот раз Анжелика не преминула примкнуть к этой гудящей компании.

— Света! …Надя! — продолжала собирать задержавшихся подчиненных госпожа Козючиц. — Я уже заметила, что вы у нас самые трудолюбивые, слышите, вижу и ценю это, — под легкий смешок коллектива добавила она, — хватит, …давайте сюда! …Ну! Тихо, тихо, девочки!

Вскоре весь персонал подтянулся к месту сбора. Анжела подошла к Наде, соседке по рабочему месту:

— Надь, — тихо шепнула она, — что здесь?

— А ты что, не читала?

— Да я немного опаздывала…, — соврала Анжелика, — поэтому сразу побежала на место.

— Козючка хоть не заметила?

— Нет, я успела подняться как раз перед ней. Ну, так что?

— Ух, — неопределенно выдохнула Надя, — предлагают съездить на «комсомольскую стройку».

Анжела непонимающе вскинула брови:

— Что ты несешь? Какие сейчас комсомольцы? Я же серьезно спрашиваю…

— Ну, так иди и почитай, — обиделась, обескураженная недоверием девушка, — объявляется набор добровольцев в Леснинск.

Тем временем Нина Леонардовна выстроила подчиненных полукругом вокруг себя и спросила:

— Все знают содержание этой депеши?

Над головами присутствующих пролетел легкий ропот сомнения. В задних рядах зашушукали.

— Я спросила, девочки?! — продолжала Козючка, — Да или нет?

— Нина Леонардовна, — ответил кто-то из-за спин сослуживиц, — ничего толком не поняли, хоть и читали. Вы объясните так, на словах.

— Ну, — делая шаг в сторону от заветных листков, вздохнула госпожа Козючиц, — значит, и правда придется «так». А могли бы и почитать вместо утреннего макияжа на рабочем месте…

— Нам без него нельзя, — улыбаясь, проронила Анна Сергеевна, одна из «ветеранов» бюро, — начальство пугаться будет.

Присутствующие наполнили зал легким, непринужденным смехом, но быстро умолкли, ожидая разъяснений непонятного документа.

— Так, — словно снимая шумовкой все еще висящий в зале смешок, подняла руку Нина Леонардовна, — тихо! Значит, дело в следующем.

Наверняка все знают, что в Могилевской области идет строительство нового города — Леснинск. Идет также и формирование, я бы даже сказала — жесткое и быстрое формирование, всякого рода инфраструктур, подразделений, центров и прочего. Государством под это дело выделяются колоссальные средства.

Долго распаляться не буду. В общем, город секретный и отдел госбезопасности обещает там быть с довольно широким штатом. Работы будет много. От нас и машинописного, виновата, …этого, как его теперь называют? В общем, от «машинисток» требуется по десять девушек добровольцев в формируемый отдел госбезопасности Леснинска.

Начальство уже успело пересмотреть это количество. Остановились пока на двенадцати представителях от нас и восьми от них. Понятное дело, на столько добровольцев никто и не рассчитывает. Недостающих доберут со стороны, в желающих там недостатка нет.… Ну?

В зале повисла тишина. Нина Леонардовна, думая, что вкратце поведала все, что было необходимо, ждала вопросов. Нужно сказать, что делать это ей пришлось долго. Первой нарушила спокойствие неугомонная Анна Сергеевна:

— Леонардовна, а что обещают?

Начальник бюро переводов неопределенно вскинула брови:

— Пока общежития…

— О-о-о, — недовольно загудел женский хор…

— Я говорю пока, девочки, пока. Деньги в это строительство вкладываются просто небывалые. Не жалеют ничего. Поэтому год, два — три и будут квартирки. В лесу, природа, красота. Только вот, Сергеевна, ты что печешься не пойму? Написано ведь — «те, кто не состоит в браке», а «матери-одиночки», замужние и т.д., так же не прошедшие «медосмотр» на предмет беременности… Тебе-то уже до пенсии рукой подать.

— Леонардовна, — наигранно «обиделась» пышнотелая Сергеевна, — между прочим, нехорошо женщине напоминать о ее возрасте. А вдруг я брошу своего Селицкого и удеру к молодым пацанам?

— Аня, две-три таких как ты, и эти пацаны, что строят Леснинск сами, бросят недостроенный город и разбегутся по домам.

Присутствующие, в том числе и сама Анна Сергеевна, засмеялись.

— Посерьезнее, девочки, — продолжала начальница. — Все подробности можете узнать у меня позже. Работайте сегодня, и думайте. А от себя я вам так скажу, вот Сергеевна, столько лет здесь мытарится, а квартиру бы до сих пор так и не получила, если бы, конечно, ее Селицкий, от которого она уж намылилась сбежать, не построил ей «своим горбом» трехкомнатные хоромы.

Здесь в отделе нет жилищной перспективы, разумеется, за редким исключением, кому особо повезет. Вам, молодые, нужно смотреть в будущее. Народу в Леснинск нагнали огромное количество. Одна молодежь. Склонных к пьянству и так далее отсеивают. Даже строители, и те поголовно проходят тщательный отбор в зону «L». Вы же слышали, что вчера по телевизору сказал Президент: «добыча Леснина сможет не только вывести Беларусь на уровень жизни ведущих стран Европы. Мы станем одной из самых развитых стран мира!».

Повторяю, думайте. У вас есть время до конца недели. В пятницу я должна подать списки наиболее подходящих кандидатов, а уже из них отберут двенадцать. Все, девочки, по рабочим местам!

— Леонардовна, — пытались что-то уточнить у уходящего к себе в кабинет начальника подчиненные, но она всем своим видом показала, что вся интересующая их информация находится на стене или будет доведена ей самой, но чуть позже…

За полчаса до обеда в кабинет Нины Леонардовны постучали. «Очередная кандидатка», — подумала она, откладывая в сторону график почасовой выработки своего коллектива.

— Входите, — устало сказала она, укладывая перед собой написанный от руки список из семи сотрудниц, уже изъявивших желание ехать в Леснинск.

Дверь отворилась и в нее вошла Анжелика, держащая в руках «файл» с бумагами. Она аккуратно закрыла за собой добротную ольховую створку и села на стул возле стола начальника:

— Привет, тетя Нина.

— Привет, привет. Кофе будешь?

— Спасибо, не откажусь.

Нина Леонардовна поднялась и включила электрочайник:

— Ты что это маму обижаешь?

— Маму?

— Она звонила мне час назад и жаловалась на тебя.

— Тетя Нина, ей богу, нравоучения сразу двух мам меня сегодня точно доконают. Она и одна меня заедает...

— Я пока еще и не говорила ничего, но, Анжела, в отличие от твоей матери, я знаю каково это быть одной.

— У вас другая ситуация…

— Да, другая, но результат тот же? Ты только не обижайся, я ведь прямолинейная баба. Такого мужа, как твой Сергей еще поискать.

— Я знаю, — с грустью ответила крестница, и Нина Леонардовна невольно умолкла, совершенно не ожидая подобного. По ее предположениям Анжелика должна была бы немного пошуметь или поспорить.

— Так чего ж ты тогда? — выдержав паузу и отключая чайник, спросила Нина Леонардовна.

— Не знаю, теть Нин, — вздохнула Анжела. — Я прекрасно понимаю, что Сергей замечательный человек. С первого дня знакомства с ним я не знала нужды ни в чем и не слышала от него ничего недостойного. Но, — Анжелика медленно поднесла ладони к вискам и, закрыв глаза, стала их осторожно массировать, — с первого же дня я так же знала, что никогда его не полюблю…

— А зачем тогда выходила замуж? — крестная наполнила чашки кипятком и открыла банку кофе.

— Не знаю, — откровенно ответила Анжела, — я …не знаю. На зло…

— Кому?

— А никому, …себе.

— Ведь врешь?

— Нет, это правда.

Нина Леонардовна пододвинула чашку с готовым, ароматным напитком ближе к гостье, а сама устроилась напротив:

— Не обижайся, дочка.

— Я и не обиделась, — спокойно сказала Анжелика, — просто и сама сейчас задумалась.

— О чем?

— А ведь я и, правда, …вру.

— …Да что ж это ты такое говоришь?

— Нет, на самом деле. — Гостья сделала крохотный глоток кофе. — Я все это время врала сама себе и всем вокруг.

— Ну, …и кто он? — осторожно спросила крестная.

— Так, …человек. Ничего особенного…

— Ты с ним познакомилась уже после свадьбы?

— Нет, раньше…

— А где он? Где он сейчас?

— Не знаю. …И не хочу знать.

Нина Леонардовна внимательно посмотрела на Анжелику и ужаснулась тем противоречиям, которые были отражены на лице крестницы. В кабинете начальника бюро переводов повисла многозначительная тишина, скрашенная только тихим тиканьем китайских часов, висящих над дверью.

— Ну, и что ты намерена теперь делать? — спросила, наконец, хозяйка кабинета.

— Я уеду.

— Куда это?

— В Леснинск.

— Ты что, девочка, сдурела?

— Но вы ведь сами агитировали…

— Да, но не тебя же! У тебя-то ведь одна квартира у родителей, вторая — государственная, и работа. Ты помнишь, чего мне и твоим родителям стоило тебя сюда устроить? Глупышка, ты же …потерпи немного, я уйду на пенсию, и это место будет твоим. Господи, да кто ж это тебя надоумил на этот Леснинск? Что я матери твоей скажу, отцу?

— Тетя Нина, я ведь все равно поеду. Так что, если не можешь или не хочешь мне в этом помочь, то хотя бы не мешай.