Часть 2 глава 9

Джанет не в первый раз была в Беларуси, впрочем, как и в других странах Европы. Откровенно говоря, в любой сфере трудно было найти человека столь глубоко и досконально знающего свое дело. Однако в этой поездке все было не так и набора из неплохого умения говорить по-русски, обычных и очень специфических знаний было недостаточно.

Парни, приставленные к ней властями, эта встреча с Ингви, а главное грязный осадок от беседы с Желязным, после которого ее постоянно преследовало странное ощущение синдрома «грязного белья».

Как-то Элиз, хорошая знакомая Джанет еще по колледжу, рассказывала о том, что в конце семестра, ради спасения оценки она переспала с преподавателем неорганической химии — жирным, немолодым мужчиной, даже в обуви вечно воняющим потом и несвежими носками. Элиз после этого что-то около года признавалась в том, что порой чувствует неприятные запахи там, где их нет, или, по крайней мере, их никто не чувствует и стирала свое белье чуть ли не дважды на день.

С Джанет сейчас происходило нечто подобное. Нервное расстройство присутствовало, оно мешало, и было это весьма и весьма некстати.

Сценарий встречи с представителями местных властей тоже не сулил ничего хорошего, ведь Джанет вызывали не куда-то, скажем, в суд, а прямо в здание КГБ. Стоит ли говорить о том, какие чувства испытывает гражданка США, которую, пусть даже по согласованию с дипломатическим корпусом, вызывают в организацию, от одной аббревиатуры которой идет мороз по коже? После некоторой телефонной полемики с каким-то должностным лицом договорились, что на встречу Джанет поедет не одна, а в сопровождении двух «коллег-фармацевтов».

Бессонницу накануне назначенной встречи можно было списать на вполне объяснимый невроз, однако причина крылась в ином. Едва Джанет рассталась со своими псевдо-коллегами, как в ее голове ясно возник образ Ингви. Возник и не пропадал уже до самого утра. Она, конечно, и раньше переживала подобные расставания с парнями, имеется ввиду, что все происходило подобным образом, без объяснения каких-либо причин. В этот же раз все было иначе.

Мысли о нахулиганившим в самолете Олсене настолько захлестнули ее голову, что в тот момент, как только она набралась сил прогнать их прочь — наступило утро.

Собирались недолго. Кофе в номер, легкий завтрак и в путь. Из КГБ за ними прислали машину. Какой-то русский автомобиль, как водится — маленький и угловатый.

Джанет всегда удивлял тот факт, что такая богатая страна, как Россия с каким-то необъяснимым юмором и упрямством относится к собственному автопрому. Это просто против всех законов и правил мировой экономики — делать такие машины! А что еще было более необъяснимо, так это то, что практически все бывшие советские соседи исправно скупают все эти, с позволения сказать, авто, разработанные итальянцами еще в пятидесятых годах прошлого века. Чудо! А ведь ими комплектуют полицию, медучреждения или вот — КГБ. Интересно было бы посмотреть, как они гоняются за своими гангстерами на этих вот угловатых машинах со спаренными фарами, прямо как у BMW.

Меж тем неудобства от тесноты салона долго терпеть не пришлось. Вскоре зарубежные гости оказались во дворе, огороженном высоким кирпичным забором, и сразу ощутили собственную незащищенность ввиду того, что мобильные телефоны твердо указывали на бессилие перед невидимым экраном подавления радиосигналов.

Их встречали двое широкоплечих, высоких мужчин, одетых в модные сейчас здесь кожаные куртки, наброшенные поверх черных, шелковых сорочек. Короткие стрижки, плосконосые боксерские лица, выжидающие позы, внимательный, неприятный взгляд, одним словом — настоящие КГБэшники глазами иностранцев.

Джанет и ее спутники покинули автомобиль и, не сговариваясь, выстроились возле него, прижимаясь спинами к холодному металлическому кузову. Сложно было назвать малоросликами ее «формацевтов», однако по сравнению со встречающей парочкой американцы все же казались помельче.

Девушка почувствовала определенный дискомфорт и тут же поймала себя на том, что нечто подобное сегодня она уже ощущала. В первый раз это произошло во время их посадки в тесный, словно камера-одиночка, салон автомобиля. Слабый ветер озарения внутри нее взметнул вверх нестройный хоровод мыслей. А не является ли все это частью плана психологического давления на них? Ведь перед поездкой предупреждали о том, что может и даже должно происходить нечто подобное.

Меж тем парочка представителей встречающей стороны озадаченно переглянулась. Джанет поняла, что рассуждая о работе КГБ она, скорее всего, что-то пропустила, и наверняка это был некий вопрос, заданный ей, но оставшийся без ее же внимания.

— Вы потом идите с нами, — с интонацией студента на выпускных экзаменах колледжа, произнес на плохом английском один из встречавших, — в автомобиле ничего нет? Забрать ваши вещи? …Брать вещи ваши нужно?

— Нет, — ответила Дженни на английском, решив до поры не показывать того, что знает русский, — у нас все с собой.

— Момент, — вступил в разговор второй мóлодец. — Приказано проверить ваши кейсы, папки.

— На каком основании? — встал на защиту прав своих спутников Рудди, первый, самый молодой из «фармацевтов».

— Не понимаю, не быстро надо говорить, — слегка смутился один из белорусов.

— Мой друг хотел сказать, — добавил, перебивая его другой, — что вы в секретной службе Беларуси, — так положено.

Джанет пришлось предоставить к досмотру свой портфель, а ее коллегам еще и верхнюю одежду. В то время, пока один из встречающих сканировал их скарб каким-то хитрым прибором, второй, отошел метров на пять и, глядя в объектив другого прибора, чем-то напоминающего оптический прицел, «сфотографировал», если это можно так назвать, иностранных гостей.

Не более чем через полминуты пристального изучения полученного изображения, он выключил прибор и уложил его обратно в кейс. Его напарник возился несколько дольше, но результат и его деятельности ничем не отличался от первого. Вскоре и его громоздкий прибор отправился туда же, в кейс…

Михайловский курил в форточку. Сколько же дум, идей, разного рода решений родилось в людских головах в момент сладостного вдыхания вредного и ненужного человеку никотина у тысяч, или даже миллионов открытых форточек, окон и балконных рам? Сколько интересных бесед возле них растворялось вместе с дымом в воздухе? Должно быть, в этом тоже есть романтика, или даже философия.

А вот как, скажите на милость, где курить курильщику в здании, где их — поклонников табакокурения — тьма, а курить строго-настрого запрещено? Ответ известен всем, даже некурящим, вот так — в форточку!

И дело вовсе не в запрете, плевать курильщикам и на запреты, и на претензии тех самых некурящих, важна та самая своеобразная романтика, возможность покурить возле форточки, тщетно стараясь выдыхать никотиновые облака наружу здания.

Каждый, даже начинающий курильщик и особенно тот, кто терпеть не может запаха сигаретного дыма, понимает, что эта отрава все равно влетит обратно. Это такой же закон, как и то, что окурки, выброшенные в окно или форточку с глупой целью скрыть от всех свое курение, почти всегда падая вниз, попадают именно в кого-нибудь. И что еще более необъяснимо, так это то, что даже самые тихие и задушевные разговоры во время разного рода перекуров, тоже странным образом становятся известны всем…

Сергей Петрович мог покурить и у себя в кабинете. Да при его желании он мог курить в этом здании где только захочет, однако он избрал для этого место у массивного окна в мужском туалете.

Заместителю Председателя пришлось потрудиться, прежде чем оконная фрамуга из толстого, старого дерева неохотно поддавшись его усилию, лишь слегка отошла в сторону, впуская в перехлорированное помещение свежий, сладкий воздух долгожданной весны.

Внизу шумел проспект. Михайловский прикурил и, опершись на раскрытую створку окна, стал наблюдать за плывущей по тротуару людской рекой. Входная дверь туалета открылась.

— О! — воскликнул заглянувший в нее запыхавшийся боец «отбыстрей». — Сергей Петрович, …меня прислали, — посыльный шумно сглотнул, — доложить вам, что …доставили.

Михайловский, как ни в чем не бывало, продолжал спокойно наслаждаться курением. Боец вторично сглотнул, после чего озабоченно глянул в коридор и энергично махнул кому-то.

Было слышно, как за дверью шикали и шептались. Вскоре из приоткрытой двери, не давая ей закрыться, будто это дверь лифта, а вовсе не вход в туалет продолжала выглядывать только нога посыльного.

— Доставили, как положено? — не отрывая взгляда от проспекта, спросил Михайловский.

За дверью тут же прекратилось шушукание. Посыльный вновь заглянул:

— Как и положено, все по плану операции, товарищ подполковник.

— Где они сейчас?

— В «бутылочках».

— А Медведев где?

— Ему уже сообщили где вы. Он сейчас придет.

Михайловский бросил неприятный взгляд на говорившего:

— Представляю это ваше сообщение ему: «Шеф в уборной, желаете посетить?».

Боец смутился и покраснел, но продолжал торчать в двери, словно действительно предполагал то, что если он ее отпустит — она закроется и лифт уйдет.

В коридоре стали слышны шаги.

— Медведев? — осведомился Сергей Петрович.

— Так точно.

Михайловский продолжал курить у окна, а посыльный тем временем бесшумно выскользнул в коридор. Вместо него появилась фигура Медведева. Лицо командира «быстриков» расплылось в улыбке:

— Петрович, — сказал он, проходя боком в узкое для него пространство металлопластикового косяка, — ты прямо как студент в перемену — дымишь в окно. А между прочим, это прямое нарушение инструкции. Помнишь, плакат висел внизу, у подвала: «Товарищ, открытое окно — это ухо врага!»?

— С каких это пор, Сергей Георгиевич, ты взял себе в моду указывать «правой руке» начальства? — спокойно и с улыбкой ответил на колкость Михайловский. — Скажи лучше, все провели как надо?

— Да, все по плану.

— Что «гости»?

— В «бутылочках».

— Знаю, что в «бутылочках», как ведут себя?

— Как и предполагалось…

— Плохо, Георгиевич.

— Чего плохо-то? — не понял Медведев.

— А ты вот покури со мной, не спеши, — Михайловский сделал шаг в сторону, освобождая место рядом с собой. — Давай, уважаемый, поговорим, посоветуемся. Глядишь, и ты пропитаешься моими сомнениями.

Некурящий Медведев с готовностью занял отведенное ему место у подоконника.

— Знаешь, — продолжал Сергей Петрович, — думаю, …не дожали мы еще наших гостей. Как скажешь, а?

— Хочешь дожать? А не перегнем мы палку?

— Вот то-то и оно, — Михайловский прикурил от еще не погасшей сигареты новую, глубоко затянулся и шумно выдохнул в окно мощную струю дыма. — Тут и …недожать нельзя и пережать тоже.

И ежику понятно, что натасканы наши гости на всякие там вопросы и разговоры, как Жучка на вареные потроха. …Нужно что-то необычное, экстраординарное, такое, чтобы вышибло им всю систему защиты, перетасовало все их вопросы и ответы, иначе, вот увидишь, они нас еще и в дураках оставят.

Заранее такое не спланируешь, а вот сориентироваться на ходу можно. Есть у тебя идеи, Сергей Георгиевич?

Медведев задумчиво выпятил вперед нижнюю губу и почесал затылок:

— Идеи, — тяжко выдыхая, пробасил он, — за идеями лучше к Сергеичу, а ему сейчас не до нас.

— К Сергеичу? Чего его дергать, он и так весь задерганный. Самим уже давно пора научиться решать какие-то вопросы. Ладно, — Михайловский погасил окурок и бросил его в мусорную урну, — пошли в «бутылочки». Ты мне попутно расскажи, это название что, произошло от «бутырочки»?

— Да нет, — отправляясь к двери следом за главным помощником шефа, пояснил Сергей Георгиевич, — это от стен. Там же в стенах микрокамеры и муляжи под них, ты же знаешь, Петрович…

— Знаю, — уже в коридоре ответил Михайловский, — все стены в глазках. И что, бутылочки-то тут при чем?

— Так вот муляжи объективов делали из маленьких медицинских пузырьков из-под лекарств, бутылочек. Отсюда — «бутылочки»…

Возможно, Джанет Джослин Тампер и ее спутникам стало бы значительно легче переносить затянувшееся ожидание, если бы они знали, что объективы в стенах комнаты, куда их поместили на 97% это донышки от лекарственных пузырьков. Об этом, естественно, им сообщено не было, поэтому и без того мрачный кабинет с темно-серыми бетонными стенами производил на них настолько гнетущее и неприятное впечатление, что Джанет ощущала себя пациентом психоневрологической клиники, которого случайно заперли в кабинке с работающим рентгеном.

«Фармацевты» выглядели спокойными, но потому как экономно они использовали свои движения, мимику и взгляды, было понятно, что под многочисленной оптикой этого кабинета, и они чувствуют себя далеко не самым лучшим образом...

Время шло. Уже через тридцать минут тягостное ожидание в «глазастой» комнате становилось нестерпимым. Стоит ли и говорить про то, что творилось в изнеженных комфортом головах иностранцев по истечению сорока минут паузы, пятидесяти?

Через пятьдесят пять минут двери ставшей за это время ненавистной Джанет и ее компании комнаты, наконец, открылась. В нее вошел какой-то рабочий в спецодежде, с ручной пилой и двухметровой доской, зажатой подмышкой. Он имел лицо сильно пьющего человека с двухнедельной, седой щетиной. Проще говоря, это был далеко не тот персонаж, появление которого могли бы ожидать в данном месте и в данный момент иностранные гости.

Он спокойно уложил доску на свободный металлический стул и принялся энергично распиливать ее на небольшие куски. Когда же с доской было покончено, рабочий вышел обратно в коридор и вскоре вернулся обратно с еще двумя досками и странным деревянным ящиком, полным инструментов.

Работа закипела на славу. Кабинет наполнился кислым запахом распаренного работой тела и свежераспиленного дерева. Рабочий измерял кабинет смешной складной линейкой, оглушительно стучал молотком, вколачивая гвозди в хитрую деревянную конструкцию, собираемую им из досок, в которой очень скоро стали угадываться черты книжной полки. Еще немного и шедевр мебельного искусства был готов.

Уставший «творец» в один миг смел на совок и высыпал в принесенную им из коридора урну мусор, поднял полку с пола, поставил ее к стене и окинул довольным взглядом результат своей деятельности.

— А? — улыбнулся он, оголяя нездоровые, коричневые зубы. — Як, нравіцца?

Иностранцы переглянулись. Как раз в это время подавленность и злоба стала трансформироваться в них в ярость, готовую выплеснуться во что угодно.

— От чэрці нярускія, — снова улыбнулся рабочий, — ніхера не панімаюць. Гляньце, — показал он корявым, темным пальцем на собственное произведение столярного искусства, — кажу, — добавил он силы голосу и это стало звучать так, словно он разговаривает с глухонемыми, — чотка зашаляваў, як на такарным станке.

Эх вы, немчура-немчура. Ніхера ні панімаюць, толькі сядзяць, дый глядзяць, як сычы… Эй, чуеце, туземцы? Ні-хе-ра, панятна вам, ні-хе-ра!

А во дзеўка ў вас нічога. От, я б ей ушпіліў бы, эх! …Зтаптаў бы так, што і хадзіць не магла б. …Ну, што маўчыце, немцы?

— Мы американцы, — не выдержала Джанет.

Работяга озадаченно поджал губы, в один миг собрал продукты своей деятельности, и за три приема перетаскав их в коридор, исчез из комнаты безвозвратно, снова оставив гостей в лапах ожидания.

К тому времени прошло уже что-то около двух с половиной часов их нахождения в КГБ. Джанет одним только взглядом сказала своим спутникам: «все хорошо, сидим, черт побери, и ждем». Этот взгляд и запечатлел оператор одной из мини телекамер расположенных в стенах, оставив его стоп-кадром пред ясными очами Михайловского и Медведева.

— Вот теперь пора, — решительно сказал Сергей Петрович…

В «бутылочки» вошли энергично и организованно. Выражение недовольства во взглядах ожидавших аудиенции приезжих граждан говорило само за себя. Теперь нужно было делать следующий ход.

Михайловский появился в комнате последним. Он вошел и стал у стены, рядом с переводчиком. Иностранцы аккуратно прощупали взглядами всех вошедших. Это норма поведения здравомыслящего человека — они искали глазами старшего, того, кто, наконец, ответит на появившиеся в связи с весомой задержкой вопросы.

— Добрый день, — поприветствовал гостей Медведев и все взгляды «ударили» в него. — Позвольте представиться, — продолжал он, — я начальник одного из отделов госбезопасности Беларуси, моя фамилия Медведев. Вы, — обратился он к даме, — я так понимаю госпожа Тампер. Представьте нам своих спутников…

Переводчик моментально все перевел, а Джанет сделала внушительную паузу, во время которой постаралась усмирить разбушевавшееся от наглости этих господ негодование. Очень уж сильно подмывало нагрубить и высказать все, что накопилось за долгое время ожидания. Нужно отдать ей должное, мисс Тампер всегда умела контролировать свои эмоции. Она встала и с достоинством королевы, блестяще владея русским языком, заявила:

— Вы думаете, что вправе вести себя подобным образом? Наверняка, вы считаете, что можете так. Что ж, вы принимающая сторона. Мне известна поговорка: «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят», но уважение к леди должно было бы и в вас присутствовать, или вы хотите сказать, что в Беларуси существует африканско-азиатское отношение к дамам?

Медведев ничуть не смутился:

— Простите, мисс, но чем вызвано это негодование?

— Вы еще спрашиваете?

— Мне кажется, я все же имею на это право…

Тампер набрала в грудь побольше воздуха, но снова взяла себя в руки:

— Вы знали, что мы ждем встречи с вами, …и все же так …задержались.

— Но, мисс Тампер, — спокойно развел в стороны руки Медведев, — можете поверить мне на слово, только запредельная занятость не позволила мне появиться здесь в условленное время.

— О, уважаемый господин…

— Медведев…

— Да, господин Медведев, так вот, попробовали бы мы сегодня позволить себе опоздать в вашу организацию на столько же? Чтобы с нами было? Мы имели официальный вызов.

— И все же, — резонно заключил Медведев, — мне кажется, мы с вами здесь не для того, чтобы спорить о пунктуальности. Хотя, если лично вам это нужно, то извольте, я прошу у вас прощения за опоздание и предлагаю перейти к делу.

— Ваши извинения приняты…, — Джанет снова сделала гроссмейстерскую паузу. — …Сразу хочу вам заявить, что присланные нам претензии со стороны представителей спецслужб вашего государства — безосновательны. Вот, — Тампер извлекла из папки лист и протянула его Медведеву, — это официальное приглашение от компании «Wind East» на посещение и инспекцию любой из наших лабораторий или фабрик. Мы слишком сильно дорожим своей репутацией для того, чтобы даже позволить себе выпустить лекарство, не прошедшее испытания по всем существующим стандартам, принятым в США и Европе. То, что инкриминируют нам в присланных вами документах — просто чудовищно. Так что приезжайте и смотрите сами. Проезд в обе стороны за наш счет.

— Оно чудовищно, потому, что недоказуемо? — поинтересовался не Медведев, а мужчина, все это время стоявший у самой двери и до сих пор никак не проявлявший никакой активности. Джанет была намерена разговаривать только с начальством:

— Кто вы такой?

— Я заместитель Председателя КГБ республики — Сергей Петрович Михайловский. Поверьте, мы хорошо себе представляем то, как следует вести беседу с людьми, отягощенными вашими полномочиями, госпожа Тампер. Будь на вашем месте мужчина, наш разговор был бы еще жестче, вам же я, от лица главы нашего государства, просто заявляю, что деятельность и продажа продукции вашей компании на территории Беларуси отныне — запрещена.

Копию соответствующего документа вы получите после нашей беседы. Да, и передайте в ваш МИД, что очень скоро мы поставим вопрос о том, чтобы любые самолеты, оборудованные распылителями, не допускались в воздушное пространство нашей страны.

— На каком основании?

— На основании того, что наше государство …просто не нуждается в вашей продукции.

— Но ведь так нельзя, вы не можете говорить от лица всех. Я думаю…

— Не сомневаюсь, что вас достаточно хорошо подготовили к любому разговору и ваш, мисс, великолепный русский тоже тому подтверждение. Однако я считаю, что мы просто теряем время. Мы не станем ничего инспектировать, тем более ездить к вам в гости и, чтобы вы ни говорили, решение принято и наш разговор окончен.

Возможно, если бы эта беседа состоялась года два назад, она затянулась бы надолго, но в то время никто бы нас никуда за океан не пригласил, и мы, — добавил Михайловский двусмысленно, — никак не смогли бы познакомиться лично с вами, мисс Джанет Джослин Тампер.

Сейчас иные времена и виза для въезда в Беларусь, в коей-то вехе, стала цениться гораздо выше американской. Прощайте, приятно было познакомиться…

Телефонный звонок застал Ивана Сергеевича в Совете безопасности. Он попросил прощения у собравшихся на закрытое совещание и вышел в коридор, полагая, что звонит Михайловский. Ловчиц ошибся, ему звонил Лукьянов. На объекте снова появился «дедушка».

Спутанный рассказ директора Института сводился к тому, что в момент, когда он вводил Волкова в курс дела, поступило сообщение из внутреннего караула о появлении постороннего. Благо Лукьянов в этот момент уже имел исчерпывающие инструкции по действию в данной ситуации. Далее Ловчицу пришлось просить Алексея Владиимировича дословно повторить слова старика, поскольку в этот раз тот был более оригинален и как только встретил Лукьянова, сразу спросил: «А дзе той, што тады быў з вамі ў лесе?»

Далее, хоть Лукьянов и клялся, что запомнил все от корки и до корки, как велел Иван Сергеевич, а все же смысл фраз странного дедушки виделся уж слишком спутанным: то дед сожалел о том, что уже ничего нельзя исправить: «Шкада, ай шкада! — говорил он. — Што ж цяпер стане?».

То, требовал: «Кажу вам, калі прыедзе шмат чужых людзей, хай там будзе той, што нясе вякамі Пяруноў Перст. Скажыце аб гэтым таму, што быў з вамі ў лесе, галоўнаму!»

В общем, наговорил дед всякого, а в конце вообще стал требовать совсем не собирать людей (судя по всему, имеется в виду пресс-конференция). Хватался за голову, вздыхал и говорил: «Нічога ўжо не зробіш. Будзе нядоля — ідзе бяда…».

Несмотря на все это, Ловчиц приказал пока никак не задействовать Волкова в организации встречи журналистов с Президентом, членами правительства и главами силовых ведомств. Трудно было еще что-то требовать от человека, едва переступившего порог секретного, пусть пока и строящегося Института. Слишком уж специфическим являлось то, чем там собирались заниматься. Его работа начнется сразу после этой показухи, по «горячим следам». В момент, когда никто не будет этого ожидать, а именно через четверть часа после начала пресс-конференции в Леснинске, в Институт специальной военной колонной из разных мест должны будут привезти все «секреты» этого объекта.

В подземной части гермоангары Института и цеха, напоминающие декорации фильмов о космических войнах, были уже готовы. Заканчивались облицовочные работы и в холле первого этажа. Подъезд к ангарам и огромная подъемная площадка прекрасно функционировали. На время пресс-конференции всем рабочим предоставлены выходные.

Погрузкой специальных грузов, согласно утвержденных функциональных обязанностей, должны будут заниматься профессионалы, связанные подпиской «о неразглашении» и непомерно высокой зарплатой. В этом подразделении операторов СППиРЗ (специальной подъемной платформы и распределительного зала) даже рядовые грузчики имели должное образование и стаж службы в КГБ не менее пяти лет.

Само собой разумеется, Лукьянову и Волкову хватало там забот, и присутствие на встрече с журналистами последнего было совершенно ненужным, несмотря на просьбы и мольбы странного дедушки, пользующегося необъяснимым авторитетом у господина Ловчица.

Иван Сергеевич просто был уверен в том, что внимание, которое будет притянуто к Леснинску подобно прожектору, наведенному в цель, обязано будет высветить только то и тех, кого нужно и не больше того.

Одно расстраивало, Президент, выслушав доклад Председателя КГБ Республики, настолько проникся важностью предстоящего мероприятия, что сразу же сообщил Ивану Сергеевичу о том, что лично будет присутствовать на пресс-конференции до самого конца. С его слов такой отвлекающий фактор как этот ни в коем случае нельзя было сбрасывать со счетов. Это еще больше корректировало планы, ведь обещанный Президенту просмотр полета сверхсекретного летательного аппарата нужно будет проводить сейчас, а не как планировалось — позже.

Что и говорить, а рациональное зерно здесь присутствовало — такая «отвлекалочка» в виде приезда президента — лучше не придумаешь. Однако теперь и без того зашкаливающие меры безопасности в Леснинске просто переплескивали за край возможного.

Джефферсон был в шоке. И все это от того, что Олсен, заканчивая завтрак, сообщил ему и Черри о своем согласии на предложение Шимича снимать пресс-конференцию на видеокамеру. Ингви допил кофе, собрался и вышел из обеденного зала, а оглушенный этим сообщением Дениз так и сидел, застыв над тарелкой.

Вильям же не терял времени даром. Нет, он, конечно, прекрасно видел, как подействовало сказанное Олсеном на Джефферсона, однако большой молодой организм требовал пищи, да и чикагский менталитет Черри не позволял его нервам «стрелять по каждой вспышке».

Он моментально смекнул, что старшие товарищи сначала должны сами разобраться в происходящем. Разумеется, потом эти «акулы пера» ему все объяснят. Ну не голодать же ему на самом деле в связи со всеми этими событиями? Рассуждая подобным образом, Вильям преспокойно продолжал насыщаться…

Дени довольно долго сверлил остекленевшим взглядом недавно закрывшуюся за Олсеном дверь, пока, наконец, очнувшись, не перевел глаза на мирно обедающего Черри:

— Как ты можешь после всего этого жрать, Вильям?

Ответом ему послужило только некое слабое замедление пережевывания пищи его младшим товарищем, да еще укоризненный взгляд в сторону вопрошающего.

— Ты что, Вилли, ничего не понимаешь?

— Нет, — честно признался тот и продолжил кушать.

Джефферсон снова посмотрел в сторону двери, взял со стола салфетку вытер руки, скомкал ее и бросил на стол.

— Черт, — нервно прошипел он, и со словами, — проклятья, я тоже ничего не понимаю, — вышел из обеденного зала базы отдыха «Загорье».

Что-то около часа Олсен и Джефферсон бродили вокруг живописных корпусов бывшего пионерского лагеря, проводя все это время в жарких беседах, после чего Дениз ушел к себе в номер, а его место занял некий господин с кейсом. Черри решил и здесь не лезть не в свои дела и тоже удалился готовиться к работе.

Олсен и «господин с кейсом» — небезызвестный нам Ласло Шимич, вскоре вышли за металлический барьер на въезде базы и, сев в микроавтобус, отъехали что-то около километра от «Загорья» остановившись в лесу.

Ингви был немного обескуражен подобной скрытностью, однако Шимич сослался на то, что совсем незачем конкурентам знать о том, чем будет заниматься Олсен на встрече с Президентом, да и осваивать новейшую модель камеры на глазах у всех тоже не нужно, посторонние взгляды будут только отвлекать.

К слову сказать, техника, которую предоставили журналисту для работы, как и обещали была просто убийственной. Ингви, когда увидел этот аппарат, извлекаемый Шимичем из кейса, даже задержал дыхание.

— Что это? — спросил он, принимая из рук Ласло, тяжелую, небольшую камеру.

— Нравится?

— Японская?

— Европа…

— Что вы? Надо же, никаких брендов. Тяжелая, черт.

— Вы же знаете, Олсен, хорошая аппаратура легкой не бывает.

— Ну не настолько же…

— Это ничего, Ингви, зато простота ее управления вполне компенсирует эти некоторые неудобства. Видите эту небольшую антенну?

Олсен кивнул.

— Эта штука позволит нам держать с вами связь. Микронаушник будет подключен к камере, а его работа — давать вам возможность слышать и нас, и интершум. Эта информация вам для того, если антенной заинтересуется охрана. А то, что и мы с вами сможем посредством всего этого запросто общаться — дело наше. Ни сигнал, ни канал связи никто не проследит. Это новое слово в технике. Саму же камеру достаточно поставить на станок и навести на цель.

Он, кстати, этот станочек не меньшее произведение искусства, нежели камера. Смотрите, объектив сам прекрасно выбирает наилучший ракурс картинки. Можете поверить на слово, глупо оператору с ней тягаться в этом. Установить камеру на лафет, тоже дело нехитрое. Только не пугайтесь того, что она сама может двигаться и выполнять некие функции, ведь я тоже смогу управлять ей на расстоянии, если на приемной станции будут недовольны получаемой картинкой.

В общем, мистер Олсен, это ХХІ век, нужно только присутствие человека, а остальное — дело техники. Давайте же обсудим детали…

Телевизионщиков в новеньком пресс-центре Леснинска было только четверо. Один местный, один из швейцарской телекомпании, один из российской и Олсен. Их первыми впустили в зал, разумеется, после спецслужб, люди которых выглядели так, словно не спали всю ночь. Кто их знает, может быть, и на самом деле не спали.

Перед входом прощупали каждый проводок, каждую пуговку, флеш-блок электронной памяти камеры, блок аккумуляторов, заставляли снимать туфли, в общем, делали свое дело.

К моменту, когда в пресс-центре появились Джефферсон, Черри и прочая журналистская братия в количестве не менее двадцати человек, Олсен просто отдыхал, вольготно раскинувшись возле лафета с камерой на мягком и удобном стуле.

Видя это, Дениз из протеста увел великана Вильяма на противоположный край зала, где они и устроились, ожидая момента прибытия Президента Республики Беларусь и других официальных лиц.

Олсен тихо вздохнул, предвкушая жаркий разговор, который состоится с Джефферсоном после всего этого мероприятия. Но, что делать? В конце концов, у каждого из них свой путь в этой жизни, а сидеть еще десять лет, выжидая некого удобного момента для того, чтобы «подпрыгнуть повыше», было просто глупо.

«Кто знает, как повел бы себя сам Дени Джефферсон, окажись он на моем месте?» — подумал Ингви, у вдруг услышал слабый щелчок в наушнике:

— Мистер Олсен, — прозвучал голос Шимича, — машина с Президентом прибыла, включайте камеру. Нужно снять, как он входит в зал, как садится на место. Больше информации, Ингви, лишнее никогда не поздно вырезать…

Присутствующие оживились. Боковая дверь пресс-центра открылась и из нее дружно вышли, останавливаясь позади большого стола и пропуская вперед Президента, те, кто помимо его принимал участие во встрече.

Ингви еще от двери легко поймал в прицел фокуса телекамеры голову главного человека в Беларуси и нажал кнопку слежения. Чудо-техника ожила. Лафет тихо зашумел, а камера «уцепилась» за объект, точно повторяя каждое его движение. Олсен тихо улыбнулся, окидывая взглядом прекрасную аппаратуру — объект завистливых взглядов присутствующих в зале коллег.

Но вдруг камера дрогнула! Ее объектив просто разлетелся в пыль, а из образовавшегося отверстия ударила огнем короткая автоматная очередь!..

Ужас вморозил Олсена в стул. Уже через секунду он оказался на полу. Руки больно завернули за спину и заковали в наручники. Правая нога Ингви, согнулась в колене, и сильнейшая боль ударила в ступню. Он кричал, перекрывая своим голосом страшный грохот вокруг. Он кричал от боли, кричал от отчаяния, кричал от бессилия…

Леснинск просто вскипел. Разумеется, в сопровождении получившего серьезное ранение Президента исключалась машина скорой медицинской помощи! Благо в строящемся городке уже начинала формироваться эта служба и в происходящем вокруг бардаке, а иного слова просто не найти, все же нашли и медиков, и машину.

Раненого Президента спешно погрузили в новенькую, еще не обкатанную «Газель» и, блистая кортежными огнями, колонна сопровождения понеслась искать ближайшую открытую площадку, где мог бы приземлиться президентский вертолет. Взлетно-посадочная полоса крохотного аэропорта Леснинска еще была в стадии строительства и являлась просто полем, усланным выкорчеванными пнями.

Найти подходящее место для посадки вертолета вечером среди леса было весьма сложно, поэтому бóльшая часть кортежа ушла вперед, растекаясь по лесным дорогам.

Ловчиц остался с Президентом в переполненной «Газели». У носилок, на которых лежал глава государства, сидел бледный главврач Леснинской, недостроенной больницы, еще и еще раз окидывая озабоченным взглядом своего высокопоставленного пациента. В глазах медика раз за разом появлялся немой вопрос: «А все ли я сделал, что мог»? Ловчиц протянул руку перед лицом сидящего рядом с врачом телохранителем и положил свою мокрую и холодную ладонь на колено медика:

— Доктор, — твердо сказал он, — мы с вами точно знаем, что жизнь президента вне опасности, ведь знаем, верно? То, что он без сознания, — добавил Иван Сергеевич двусмысленно, — теперь даже лучше. Не «грузите» себя всякими ненужными вопросами, расслабьтесь. Вы все прекрасно сделали. Еще немного, и ваша миссия будет закончена…

Рации, просто переполняли эфир многоголосием. То тут, то там находили нечто более-менее подходящее для посадочной площадки. «Более-менее» не удовлетворяло ни Ловчица, ни начальника личной охраны.

Жизнь президента, к счастью, была уже вне опасности, а вот здоровье, со здоровьем, слава богу, у него всегда был порядок. Здоровый и тренированный организм пусть и со временем должен непременно легче справиться с полученными ранениями, чем нездоровый и нетренированный.

— …да, да! — Жестко выкрикнул в эфир начальник личной охраны. — Внимание, внимание! Это «двенадцатый», это «двенадцатый»! Все выезжаем на трассу. Догоняйте нас. Впереди кто-то нашел хороший кемпинг с большой асфальтированной площадкой без деревьев. Всем соблюдать тишину. Кто нас ведет?

— «шестой…».

— Какой «шестой?!» — Вклинился кто-то в разговор. — «Шестой» где-то на проселке, он позади всех!

— Тишина в эфире!!! Я — «двенадцатый», говорю с «шестым», повторяю, умники, тишина! «Шестой», ты где?

Рация ответила сильным шумом, и тут же ударив внезапной тишиной, ответила:

— Вот, впереди вас развилка, сворачивайте налево. Там хороший, правда, немного узкий проселок. Покрытие гравийное, но можете спокойно ехать и не стесняться со скоростью. Тут до площадки километра три…

— Я не вижу ее на карте. Вы-то сами где?

— Вы же знаете …ш-ш-ш …наши карты. До нас вам километр. Мы едем тихо. Идите на наши габаритные…

Первая машина сопровождения лихо нырнула в проселок и понеслась по нему, словно камень, вылетевший из пращи, наполняя пространство дороги плотным пылевым облаком. «Газель» пошла тише. В непроглядной темноте леса эта пылевая завеса была совсем некстати. Задней же машине сопровождения пришлось совсем туго. Они видели только огни «Газели» да слабые силуэты деревьев на обочине сухой гравейки.

Ловчиц наклонился вперед, к окошку барьера перед отсеком водителя и вдруг увидел какую-то вспышку. В пылевом облаке пронесся яркий болид реактивной противотанковой гранаты. Передний автомобиль сопровождения лопнул ярким огненным шаром, озаряя ослепительным светом высокие придорожные сосны.

— К бою!!! — Крикнул начальник личной охраны президента.

Его бойцы среагировали моментально. Тут же заднее стекло «Газели» практически бесшумно унеслось в пыльное, едкое облако позади машины, и кто-то присел к окну, держа наготове пистолет, иные накрыли тело главы государства бронированными щитами.

— Задняя машина! — Крикнул он. — Я вижу вспышку! Пыль! Я…

Мощный удар отбросил говорившего на пол, прямо к металлическому основанию роликовых носилок.

— Снайпер!!! — Крикнули в салоне, и бойцы, в один миг развернув бронированные плащи, стали на пути стрелка между дверями машины и президентом. Тут же дернулся и ткнулся лицом вперед медик. Его белый халат, моментально окрасился бурыми пятнами крови, брызнувшей из горла. Машину резко бросило в кювет…

«Попали в водителя! — Холодея всем телом, подумал Ловчиц, хватаясь за пластиковые поручни…

— Как бы тебе и об этом рассказать вкратце, чтобы ты хоть немного все понял?

Лукьянов окинул взглядом огромные контейнеры, опускающиеся вместе с платформой на нижний ярус главного корпуса Института.

— Скажем так, …пространство Вселенной заполнено неким веществом, которое еще часто называют темной энергией с высоким давлением. Это одно из веществ, заполняющих всю Вселенную.

Так вот как-то стало известно, что имеется вещество, анти-темное, или легкое-темное. Это, конечно, не значит, что оно светлое, но оно по сравнению со свойствами темной энергии, наполняющей пространство, намного «легче» его в энергетическом плане.

Оно …другое и приводит к возникновению антигравитации. Понимаешь? Нет? То есть гравитация, оказывается, может сразу и отталкивать предметы и притягивать. Вопрос только состава заряда. Поэтому на круглой планете океаны и не стекают вниз. Гравитация не статична, она, если хочешь «думает».

Так вот, чем больше материальная масса тела, тем более весома и сила отталкивания или притягивания этого вещества-основы явления гравитации. Понимаешь, теперь? Все дело в энергии и расстоянии. Уф, трудно? Леш? Но я не знаю, как еще тебе все это еще объяснить…

Тут важно другое, на пороге открытия этой теории, люди находят то, что мы называем «Леснин» — вещество, пусть и не идеально, но отлично подходящее для того, чтобы проверить эту теорию на практике. После некоторых исследований вдруг выясняется, Волк, что «Леснин» …просто революционен, безценен. Это вещество даже после нехитрой обработки ртутными парами, но с некоторыми нюансами, позволяет преодолеть гравитацию в микро-масштабах по земным, а если постараться и околоземным меркам…

Волков смотрел на Лукьянова с недоверием и улыбкой.

— Само собой, — продолжал Алексей Владиимирович, — вычислений и расчетов должно было производиться просто огромное количество. Даже самые мощные компьютеры едва ли могли «разжевать» всю эту математику. Вот тут и пригодилась моя, скромная разработка…

Волков продолжал хитро щуриться, глядя на закрывающиеся огромные двери гермоангара, освещенные слабым зеленым светом:

— Скажи еще, что ты придумал какую-нибудь летающую тарелку…

— Нет, — улыбнулся Лукьянов, — тарелки, диски, или виманы, как их еще называют, изобрел и сделал не я. Я только разработал ртутный винчестер — основу их блока управления.

— Па-арень, — протянул с недоверием Волков, — не надо мне парить мозги! Винчестер придумали давно.

— Обыкновенный винчестер на самом деле существует уже долго. Ты, кстати, знаешь, как он устроен?

— Очень приблизительно…

— Там …вертится …такая толстая пластинка, как в проигрывателе, а на ней хранится информация. Я, работая над своей машиной, пошел другим путем, а именно подражая строению мозга человека, сделал не вертящийся винчестер.

Проще говоря, вместо мозгов — ртуть, смешанная со специальным сплавом. Сначала был так себе образец, но со временем, а еще с «Леснином» этот винчестер, плюс ртутные процессоры...! Это просто космос.

Сразу после армии я сильно увлекся информатикой и вообще электроникой. Не знаю почему, но как-то после знакомства с компьютерным «железом», я сразу задумался о том, почему, по сути, копируя человека, мыслящая машина, укомплектована чем-то вертящимся? Ведь у нас в голове ничего не вращается…

Волков снова улыбнулся:

— Глядя на тебя, Лукомор, я бы не стал говорить об этом так уверенно…

— Да ладно тебе.

— Хорошо, молодожен, продолжай.

— Откровенно говоря, моя первая машина прекрасно работала и без присадки для чипов BNT-342 из «Леснина». Ты, наверное, и сам понимаешь, кто бы мне тогда дал с ним работать? Но, я перебросил некоторые функции «железа» на обычные винчестеры и аппарат заработал.

Та, первая машина настолько впечатлила светил науки в Службе, что, пусть это не покажется тебе нескромным, никто из них, никогда не трогал меня, чем бы я потом не занимался во время работы.

А уж когда меня назначили заведующим лабораторией, и я получил доступ к «Леснину»! Сейчас «Леснин» просто выбрасывает из компьютера чуть ли не половину всего оборудования.

— А разница? Что тот винчестер или процессор, что тот?

— Есть разница. Производительность ртутных в пятьдесят-сто раз больше, чем у самых мощных современных компьютеров, и это сейчас, до запланированной в новом Институте доработки. Представь себе, наши машины просто выбросят на свалку 95% всех ЭВМ мира.

— Ой ли?

— Вот подожди, сейчас спустим все наши чудеса под землю, подключим, отладим и я тебе, как-нибудь дам …поиграть в самые крутые игрушки для машины такого плана. Парень, ты, просто охренеешь…

— Он об игрушках думает. Подумай лучше о том, что через тридцать пять минут мы выключаем «глушители» и выходим из радиомолчания. Неплохо было бы к тому времени доложить Ловчицу, что управились с загрузкой вовремя. А еще колонна вояк с их тягачами… Нужно чтобы без неполадок и шероховатостей…

Лукьянов неохотно вынырнул из заоблачных далей и, соглашаясь, кивнул другу:

— Тут ты прав, поехали вниз…