14. Горелая. Я - ведьма!

Мысль материальна, как точно брошенное слово,

Не дай бог, я буду зол снова.

Kore. Добрая песня

Я уже боюсь своих мыслей. Кажется, то, о чем много и часто думаю, способно воплощаться в жизнь. И все бы ништяк, если бы материализовалось только хорошее и положительное. Но, когда твои гадкие, темные мыслишки становятся реальностью, это пугает. Потому что они причиняют вполне реальную боль людям, которые, в общем-то, не сделали ничего плохого тебе. Может, я — ведьма?

Вот, например, в последнее время мне не давала покоя моя внешность, хотя обычно я совсем не обращаю на шрамы внимания. Ну, только, когда они причиняют физическое неудобство. Я смирилась с тем, какая есть. С тем, что всегда буду такой. Ведь пластика стоит туеву хучу деньжищ. Кто за нее будет платить? Государство? Ага, щас. Мне вон плановую операцию уже год сделать не могут: ведь я расту, шрамы стягивают кожу, ограничивают подвижность пальцев и кистей. Блин, я даже рот нормально открыть не могу! Но денег нет, нет, нет. Хотя, может, они и были, только упали в чей-то бездонный карман. То-то директриса даже не чешется. Ничего, мол, Красавина же вон сколько терпела, потерпит еще, не помрет, небось.

С появлением Дениса все изменилось. Я не могу не думать о том, какой он видит меня. Эти слова Сирени о чудовище… Ведь я могла бы выглядеть иначе! Знаю, прогуглила. Видела фотки «до и после». Понадобится много операций, но в результате шрамы сгладятся и станут мало заметны. Вот если бы нашлись спонсоры… Собирают же бабосы для детей больных раком. А у меня тоже болезнь, очень тяжелая. От нее очень даже умереть можно. У меня возраст такой — я в зоне риска. Какая болезнь? А, несчастная любовь называется. По крайней мере, так читают все мои соседки по комнате, включая Помойку.

И вот — тадам! — в «Дурдом» заваливается папа. Сначала я подумала, что у него календарь в телефоне заглючило, и он решил, что у меня днюха уже. Я бы, если честно, не удивилась. Потому что без своей мобилы он едва бы вспомнил, сколько у него детей, поужинал ли он, и где запарковал тачку. Но оказалось, что на этот раз он пришел не из-за дня рождения.

Папа собрал деньги мне на операцию! Пусть только на одну, самую необходимую, зато проведут ее в обход очереди для квотников, которая, как выяснилось, у меня под номером 386. Папа даже на сиделку набрал, которая за мной в больнице ухаживать будет, и на дорогие антибиотики! В общем, в тот день я отца впервые обняла — он даже вздрогнул и телефон уронил, бедный.

Я едва могла дождаться, пока он уйдет, чтобы поскакать наверх и рассказать девчонкам новости. Но эти стервы только начали ворчать, что краше я все равно не стану, зато им меньше, чем обычно, конфет досталось. А папа, между прочим, притащил здоровенную коробку «рафаэло». Еще наши овцы были недовольны, что он без трусов пришел. В смысле, на папе-то трусы были, я думаю. Но он не принес труселей для меня, хоть я и просила. У Кентавра-то белья на всех не хватает, а то, что есть — исключительно белого цвета и фасона «Смерть оккупанту!» Такие панталоны у нас только Помойка и носит, по пять пар сразу.

Нет, на самом деле имеется у Кентавра особый ВИП-склад с поступлениями от спонсоров: там тебе и разноцветное белье, и со всякими розочками-воланчиками, даже кружевное надыбать можно. А ВИП знаете, что значит? Вы только думаете, что знаете. А на самом деле это: Возьми И Пососи. Ну, у Кентавра, в смысле. Кто соснет, тот труселями или лифаком разживется. А кто нет — будет рассекать в панталонах с начесом. Или вообще в дырявых труселях, которые еще бабушка Кентаврова носила. Он их со склада б/ушного тряпья приносит.

Но ничего. Я проблему с бельем могу и по-другому решить. У меня свой метод, уникальный. Просто я сейчас не об этом. Я про мысли. А в мыслях у меня теперь очень часто Денис.

В школе, конечно, мы в одном классе сидим. И на переменах тоже часто вместе, потому что я вызвалась ему с русским помогать. Зато в «Дурдоме» Сирень следит за мной, словно коршун за цыпленком. Или вернее: волк за черной овцой, которая от стада отбилась. Как будто, если мы на сампо рядом сядем, так я Малышеву сразу руку в трусы!

Вот я и придумала, чтобы Денис помог мне со стенгазетой. Как раз понадобилось сделать специальный выпуск ко Дню Защитника Отечества. Тут только одна незадача образовалась: Бяка, мой штатный художник. Конечно, Аминка с Андерсеном даже близко не стояла в смысле рисования. Вот только попробуй убеди в этом Сирень. Воспитка, конечно, уперлась рогом, да еще Клизму себе в поддержку привлекла. Эти двое как спелись: ты, мол, не Эрмитаж оформлять собралась. Биякаева раньше справлялась и теперь справится. А то некоторых хлебом не корми, дай порисовать в стиле Ню. Как будто я, блин, Андерсену позировать собралась — голая, с автоматом и в каске! «Родина-мать зовет!» картина называется.

И вот тут снова — та-дам! Милан громит живой уголок, и Бяка выведена из строя. Стекло ей как раз правую ладонь разрезало, да так, что зашивать пришлось. Карандаш держать она теперь точно пару недель не сможет. Мне даже совестно стало. Я ведь, и правда, мечтала о том, чтобы Аминка заболела. Нет, ничего кровавого, обычного гриппа мне бы хватило. Шесть швов на руке — это уже жесть какая-то. Вдруг я ее сглазила, или как это там называется?

В общем, пошла я со своим «несчастьем» прямо к Клизме: так мол и так, праздник на носу, рисовать газету некому. Текст готов, а как быть с оформлением? Она давай финтить, воротить свою рожу плоскую. Я тогда последним доводом ее добиваю: а как так получается, что у нас Малышев в свободное время ничем не охвачен? Ни спортом не занимается, ни в кружках, в бассейн не ходит, в общественно-полезной работе не участвует. Непорядок. Вот пусть он в редколлегии поработает, поставит свой талант, так сказать, на службу народу. Хватит ему же карикатуры на учителей калякать, когда стране нужны танки и самолеты.

В общем, не без пота и крови, но Клизма постановила: Малышева к общественно-полезной деятельности привлечь и в состав редколлегии включить на правах заместителя Биякаевой. Заниматься стенгазетой нам предписывается строго в присутствии воспитателя или Очумелой Ручки, в смысле Саблиной, которая у нас кружок ведет по рукоделию — мы в их кабинете обычно газету лепили.

Во время ужина я решила Дениса этой новостью обрадовать. Он сидел, вяло ковырял голубец в тарелке. Король и рыцари обсуждали исчезновение тела Фунтика, так и не найденного во время уборки в игровой, но Андерсен участия в дискуссии не принимал.

— Может, свин теперь зомби? — Донеслось до меня, когда я подрулила к столу старших парней со своим планом.

— Ага. Вот ночью к тебе в кровать заползет и за пятку укусит, — Розочка зарычал и попытался задушить Мерлина. — И ты сам станешь зомбаком!

— Да он уже зомбак, — отозвалась я, присев на край стола. — Потому под шляпой и прячется. У него череп давно сгнил и мозг разложился. Хотя это, по ходу, ваш общий диагноз.

— Чего тебе, Горелая? — спросил Король, взгляд которого явно говорил: «Чо приперлась, убогая? Моего бойца совращать?»

Я изложила Денису суть дела. Повернула все так, будто это Клизма его в редколлегию назначила, и это типа не обсуждается.

— Погоди-ка! — Розочка забыл про Мерлина, из которого уже почти выжал последний вздох. — А когда ему газету рисовать? В свободное время мы калымить идем. А потом у нас сампо.

— Сами покалымите, — отрезала я. — Защита Отечества важнее.

— Да как мы сами-то? — Развел руками Колян. — Нам без Андерсена никак. Он же у нас свободный художник. Портреты в электричке рисует. Это его ноу-хау была, сам придумал. А без него кто рисовать будет?

— Вот он! — Я ткнула в Лопасть, развесившего уши за соседним столом. — У него в стиле сюр хорошо получится. Только бензину ему сначала мохнуть дайте.

— Слышишь, сын? Это сюр. Слышишь, сын? Это все ебаный сюр, — задумчиво зачитал Розочка.

— Я не пойду калымить. — Денис встал и взял тарелку с остывшим голубцом. — Пойдем, Насть, расскажешь, что там рисовать надо.

Вот так: один — ноль в мою пользу, и Андерсен мой — по крайней мере до двадцать третьего!

Я заволокла Дениса на лестницу, ведущую напрямую в крытый переход к бассейну — ее у нас называли задней. Мой выбор был стратегически обоснован. Во-первых, на площадках тут удобные широкие подоконники без вездесущих горшков с зелеными оккупантами. А во-вторых, с этих подоконников дурдомовцев никто особенно не гонял, потому что все выходы на лестницу закрывались дверями. В общем, местечко тихое и непыльное. Можно спокойно креативные планы обсудить. Хотя обычно тут кое-чем другим занимались.

— Текст я на ватмане уже написала, — вводила я Андерсена в курс дела, сев поближе к нему на подоконник — ну, чтобы лучше было видно разметку в тетрадке. — В центре поздравление. А вот тут и тут — место для картинок. Нужно нарисовать всех наших пацанов в виде солдат разных родов войск. С лицами не заморачивайся — из фоток вырежем и приклеим. Главное, форма там, оружие и позы всякие поприкольнее. Ну что, сможешь?

Денис склонился над тетрадью — читал текст поздравления. Его щека оказалась совсем близко от моей, волосы щекотали его кожу. Я думала: стоит ли поправить их? Тогда я точно коснусь его лица. Но вдруг ему это не понравится? Вдруг я все испорчу?

— Мальчишки дорогие,

Сегодня поздравляем вас.

Вы наши самые родные,

И как всегда — вы высший класс.

Всегда готовы защитить,

Подставив нам плечо,

Готовы вас мы полюбить,

Всем сердцем, горячо. — Прочел Андерсен вслух. — Это кто сочинял?

— А? — Я вздрогнула. Блин, с волосами уже не актуально — он отстранился.

— Я говорю, кто автор?

— Гоголь. А что?

Денис потер шрам на виске:

— Блин, я и не знал, что он еще и стихи писал.

Мамочки, давно я так не орала! А Андерсен даже не понял ничего, пока я ему про Гугл не объяснила. Все-таки отстал он там в своей Дании, виртуальный неандерталец.

— Тебе стихи не нравятся? — спросила я, когда наконец отдышалась. — Переделывать уже поздно, придется новый ватман брать. И вообще, воспы текст утвердили.

— Стихи как стихи, — пожал плечами Денис. — Просто вот про защищать звучит как-то лицемерно.

Я тяжело вздохнула:

— Слушай, чо ты прикапываешься? Мы такую газету каждый год лепим, и каждый год примерно одно и то же. Ее и не читает-то кроме воспов и гостей никто. Как ваша Болгарка говорит: будь проще, и народ к тебе потянется.

— Вот и повесь прошлогоднюю, — Андерсен взъерошился весь, как ежик, хотя что я такого сказала-то? — А мне пофиг, потянется народ или нет. Я под этой хренью свой автограф ставить не буду.

Бли-ин! Этот парень кого угодно доведет до белого каления!

— Да нельзя прошлогоднюю, — я еще пыталась держать себя в руках. — Даже если бы я ее откопала в кладовках, воспы заметят сразу. И вообще: твое дело рисовать, а не думать. За тебя уже тут подумали.

— А я не могу. — Андерсен соскочил с подоконника. — Не могу рисовать и не думать. Не умею так.

Я тоже соскользнула на пол. Во мне уже все клокотало, но я поняла, что, если сейчас заору, он просто развернется и уйдет. И фиг я его потом заманю в кабинет рукоделия — Клизма там или не Клизма.

— Денис! — Я сделала умоляющие глаза и поймала его руку. — Ну, пожалуйста! Без твоей помощи не будет никакой стенгазеты. Значит, мне пипец просто. Не нравится тебе моя идея, придумай что-то другое. Главное, чтобы рисунки к стихам подходили.

Он вздохнул, иголки улеглись. Покусал губу.

— Ладно. До завтра еще время есть, я подумаю, что можно сделать.

Ф-фух! Весь план чуть не пошел насмарку из-за каких-то дурацких стихов! А я с ними уже и так намучилась. Сначала другие выбрала, так Клизма заставила все переделывать — мол какие-то они мрачные. Потом взяла другие — снова не так, слишком стихи оптимистичные, подают воспитанникам ложные надежды. Так что этот ватман уже третий по счету. И Андерсен у меня его разрисует, даже если парня для этого загипнотизировать придется!

На группу я вернулась в смешанных чувствах, и тут меня чуть не сбила с ног Поняша.

— Мои футболки черные не видела? В стирку сдавала, а обратно нету, фигушки.

Я помотала головой: вот только Поняшкиных проблем мне и не хватало:

— Ну как может быть фигушки, когда под расписку? Значит, забрал их из прачечной кто-то. Дежурные там. Или, может, ты сама кого из мальков послала за ними и забыла.

— Никого я не посылала! А дежурной сегодня Вошка, она не помнит нефига, швабра убогая. — Анька принялась метаться по спальне, заглядывая то в шкаф, то в тумбочки. Да кому, блин, нужны ее парашюты! В одну ее футболку две меня влезет и три Ники! — В учетном журнале вместо росписи загогулина. Это точно Помойка, больше некому. Куда она только их заховала, — и Поняша полезла под помойную кровать.

— Ну да, она под твой черный плащ сможет побольше трусов с начесом нацепить, — Ника отложила красивый глянцевый журнал и принялась критически рассматривать рисунок на ногтях. — В постельном белье иди глянь — может, майки твои за простыни приняли?

Поняша, шумно пыхтя, вылезла из-под койки и, ворча что-то себе под нос, поперлась в кастелянскую — только дверь хлопнула.

— Кстати, Настюха, ты мышей боишься? — Пурга, валявшаяся на кровати рядом с Никой, лениво перелистнула страничку. — Говорят, Фунтик-то жив. Где-то по «Дурдому» шастает.

— Ага. С разможженной головой, — фыркнула я. — Меня вообще не удивит, если это дело рук извращенца-Мерлина. Я сама в столовке слышала: он хотел из Фунтика зомби сделать.

Внимание на час до отбоя мне было обеспечено. Блин, если бы все было так же просто с Андерсеном! Чего такого я в нем не понимаю?