3. Денис. Атака титанов

Чтоб не превратиться в овечье стадо

Новой крови волку надо.

1 опенинг. Атака титанов

На пути в группу мне встретились новые обитатели Центра. Несколько пацанов лет двенадцати-тринадцати забыли, зачем мчались по коридору, резко замедлив шаг при виде нас с гейшей. Паренек помладше застыл на пороге туалета, сверля меня настороженным взглядом. В нос шибануло резким запахом дезинфекции.

Гейша толкнула очередную безликую дверь. Мы прошли через общую комнату с диваном и теликом — пустую, и оказались в такой же пустой спальне.

— Все на воспитательном занятии, — скрипнула моя провожатая, очевидно, прочтя на моем лице недоумение. — Но оно скоро закончится. Вот свободная кровать, — Марина Как-ее-там ткнула в одну из четырех коек, накрытых коричневым покрывалом в цветочных узорах. Она ничем не отличалась от всех остальных — темная деревянная спинка, через которую переброшено тщательно расправленное белое полотенце; аккуратно поставленная уголком подушка. На стене у кровати ни картинки, ни плаката, ни даже следов от кнопок на безлико-бежевастых обоях. Впрочем, как и во всей комнате. — Тумбочку будешь делить с Мерлушкиным.

Только тут я обратил внимание, что тумбочек — массивных, но довольно обшарпанных — в спальне было всего две. Стояли они между кроватями: в ногах той, что ближе к окну, и в головах той, которая находилась у двери, как и моя.

Гейша подошла к предназначавшейся мне тумбочке и бесцеремонно ее распахнула. Очевидно, замка на дверце не предусматривалось. На пол выпала, вспорхнув страницами, потрепанная книжка.

— Скажешь Мерлушкину, чтобы полку освободил, — гейша презрительно пихнула томик носком туфли, — а то забарахлил все тут.

На сем толстуха сочла инструктаж оконченным и, развернувшись, выплыла в дверь. Я остался один.

Тумбочку гейша так и не закрыла.

Я сгрузил сумку и пакет на пол, покрытый неровным линолиумом с узором под паркет. Подошел к окну и подобрал книжку. «Повелитель мух». На обложке вытертая временем и читательскими руками картинка: полуголый взъерошенный пацан, прижимающий к груди здоровенную свиную голову. И он, и голова в каких-то черных точках: то ли так и задумано художником, то ли просто грязь налипла. Хотя вокруг чистенько — той натужной чистотой, которая не может побороть пузырей на обоях, выцветших полосами занавесок и проплешин в краске на подоконнике.

Засунув книжку примерно на то место, откуда она упала, и стараясь не пялиться на прочее содержимое, я закрыл тумбочку. Мне показалось, или там, и правда, лежал мешочек с крупой? А я думал, тут в столовке кормят. Хотя вон на стене в распорядке дня черным по белому написано: на жратву полчаса. Типа кто не успел, тот сиди и урчи животом. Не удивительно, что распорядок в траурной рамочке. Сколько воспитанников тут уже с голодухи померло? Волей-неволей перейдешь на крупу и сухарики: вот, наверное, зачем на батарею хлеб положили.

Свободного пространства в комнате было — проход между кроватями. Я выглянул в окно. Тюль на нем прикрывала наружную решетку — ну да, в тюряге должен быть уют. А то зеки взбунтуются.

На улице давно стемнело, фонари роняли мертвенные круги света на забор, будто пойманный прожекторами сторожевых вышек. Ага, вот и собаки где-то лают. Не хватало теперь только охранников с калашами. Хотя наряди гейшу в тулуп и валенки, и она бы на эту роль очень подошла. Морда-кирпичом, которой меня так и не представили, кстати, — тоже.

Я прошелся обратно к двери, заглянул в единственный шкаф. Тэк-с, его мне явно тоже придется делить, причем, судя по шмоту разного размера, не только с Мерлушкиным. А что это там, на шкафу? Кажется, клетка? Хм, навряд ли в нее сажают строптивых — маленькая слишком, я точно не влезу. Значит, тут можно держать животных? Интересно, кто у них: хомяк? Или попугайчик?

— Как зовут?! — заорало внезапно басом совсем рядом.

Я подскочил на месте, треснулся локтем о шкаф и зашипел от боли. Дверь в спальню распахнулась, чуть не вмазав мне по лбу по причине малогабаритности помещения. На пороге нарисовалось пугало — именно такое, как на картинках в детских книжках изображают. Тощее, нескладное, сверху бесформенная шляпа, снизу палка, точнее две — типа ноги, посередине неподдающаяся определению хламида, обтрепанная по краю. И, конечно, ворона, сидящая без всякого страха у чучела на плече: здоровенная, наглая и...

— Как зовут? — снова гаркнула птица, требовательно глядя на меня круглым черным глазом.

Говорила точно она, потому что: а) ворона открывала клюв в такт словам, и б) в тщедушном теле пугала навряд ли нашлось бы место для такого поповского баса.

— Д-денис, — промямлил я, потихоньку пятясь к своей кровати.

— А я Мерлин, — прозвучало из-под шляпы довольно пискляво. — А это Ворона, — из рукава хламиды, длинного, как у Пьеро, высунулась сухенькая бледная лапка и почесала птице шею. — Не бойся, она только воспиток не любит.

Воспиток?

— Блин, я-то думал, что это сова, — всегда можно схохмить, когда чувствуешь себя тормозом, — а ты — Поттер.

— Не, он Мерлин, — чел, возникший в тылу шляпы, явно юмора не понял. Башка у чела была почти налысо бритая, отчего на ней ясно проступали уродливые, похожие на вспухшие корявые жилы шрамы. Часть их спускалась на лицо, чтобы разойтись синеватым пучком под правым глазом, который сидел в черепе как-то криво и казался чуть больше своего близнеца.

— А ты кто тогда? Орк? — поинтересовался я, чувствуя себя несколько зажатым в угол.

Теперь, когда и пугало, и хмырь со шрамами оба ввалились в комнату, свободного места тут почти не осталось.

— Он Розочка, — объявил паренек с вороной.

Я почувствовал, как губы невольно растягиваются в ухмылке.

— Ему отец мелкому бутылку об череп разбил, — без паузы продолжило пугало. — Ну вот его и перекосило немного: и внутри, и снаружи. Так-то Розочка нормальный, только не смейся над ним. У него от смеха крышу сносит.

Моя рожа мгновенно вытянулась так, что стала длиной с лошадиную. Меряться силой с парнем, пусть и невысоким, но отбитым на голову и бугрившимся мускулами в вырезах майки у меня желания не было.

— Да лана, — хохотнул внезапно Розочка и двинул меня кулаком в плечо — не больно, понарошку. — Мерлин всем новичкам эту байку гонит, а те и срутся. А у тебя какое погоняло?

Я опасливо покосился на синеватые шрамы под редким темным ежиком:

— Да я Денис просто. Малышев.

— Денис Малышев, — разные глаза Розочки приняли задумчивое выражение. Он расслабил плечи, как-то провалился в спине и вдруг выставил вперед пальцы веером.

— Йо, Денис Малыше весь в адидасе

яркий выделяется в массе,

одежда для реальных

кто оделся, тот в экстазе,

три белых лампаса

уровень высшего класса!

— Еще! — захлопала крыльями ворона на плече пугала, чуть не сбив с него шляпу. — Еще!

Новоявленный рэпер поклонился, прижав руку к груди, а я повалился на койку, трясясь от смеха.

— Да ты талантище! Розочка МС.

Мерлин поддержал хихиканьем. Вороне не понравилось, что насест под ней задергался, и она перепорхнула на спинку кровати.

Дверь скрипнула, открываясь. Я решил, что это мой третий сосед — койкомест ведь в комнате было четыре. Но вместо одного, в спальню ввалилась целая толпа. Вернее, по причине тесноты внутрь попал только высокий смуглый парень с карими глазами и выражением снисходительного превосходства на скуластом лице. Он выглядел тут старшим — и по возрасту (я бы да ему навскидку лет семнадцать-восемнадцать), и по манере поведения, и по тому, как остальные почтительно сгрудились сзади, на пороге: прямо стая шавок и альфа-дог. Кстати, среди шавок я приметил того самого конопатого пацана, который не жалел для новеньких соли.

— Чо как, нубло? — Смуглый тип подрулил ко мне: руки в карманах, глаза оценивают мою стоимость — одним куском и по частям. — Откуда ты к нам, пусичка?

Я бросил взгляд на соседей по комнате. По ходу, с этой стороны поддержки ждать не приходилось. Мерлин сгреб в охапку свою ворону и чуть с ногами на подоконник не взлетел. Не надо было быть экстрасенсом, чтобы почуять исходящие от парня удушливые волны страха. Розочка присел на свою койку со скучающей мордой, ясно говорящей: «Тут каждый сам за себя, приятель».

— А кто спрашивает? — Я скользнул глазами вверх по темно-синему спортивному костюму: вот уж на ком «адидаса» гораздо больше, чем на мне.

Местный авторитет слегка прищурился, губы скривила презрительная усмешечка:

— Метр, Сало, разъясните.

Столпившиеся в дверях «морские фигуры» отмерли. В комнату выдвинулись амбал-баскетболист, привычно сутулившийся, чтобы не боднуть притолоку, и мясистый увалень, которому тоже грозило застрять в проходе, но уже поперек.

Мой взгляд заметался по тесному помещению в поисках выхода. Что лучше: вскочить или остаться на кровати? Останусь, смогу хотя бы лягнуть жирдяя в пузо или куда пониже. Только вот что потом?

Я слишком долго раздумывал. Длинноногий Метр уже оказался надо мной. Сгреб за шиворот, как щенка, и сдернул без всяких церемоний на пол, под ноги старшему.

— Это твой батя — Титан, — говорил баскетболист рублено, добавляя к каждому слову матерное. Не потому, что злился — он выполнял приказ привычно и хладнокровно — а потому, что это было для него так же естественно, как дышать. — Он тебе теперь и царь, и бог, и закон. Ему будешь молиться и исповедоваться. Будешь...

— Эй! Это мои вещи! — Я рванулся к жирному борову, который под шумок перевернул мою сумку и теперь вываливал шмот на пол.

Но Метр и не думал меня выпускать. Ворот футболки треснул, врезаясь в горло. Лыжа сорок шестого размера подбила мне колени, и я рухнул на пол под хохот зрителей.

— Были ваши, стали наши! — торжествующе хрюкнул Сало, роясь в тряпках грязными толстыми пальцами. То, что, на его взгляд, заслуживало внимания, он ловко перекидывал дружбанам, подпиравшим косяк. Остальное снова летело на пол.

— Считай, это твой первый взнос в общак, — спокойно сообщил Титан. — С завтрашнего дня будешь отдавать норму. Не отдашь, включим счетчик.

— Оба-на! Люди, гляньте! — Жирдяй добрался до моего альбома с рисунками. — Чо, пипетка твоя?

С белого разворота на меня взглянуло Асино лицо — всего на мгновение, потому что Сало уже демонстрировал его аборигенам.

— Симпотная! Годная телочка. — посыпались комментарии. — А пи… да у нее тоже кудрявая?

— Убери свои грязные лапы, ты!.. — вякнул я, прежде чем мне перекрыли кислород. Из-под мышки у Метра воняло застарелым потом, волосатое преплечье вдавилось мне в горло, и вскоре все запахи стали пропадать — вместе с воздухом, которого оставалось в легких все меньше и меньше.

— А это чо такое? — Сквозь мельтешащие перед глазами черные точки я разглядел багажную бирку, которую недоуменно крутил в руках жирдяй. — Сы, эр, эн. Лед[1]. Чо за нах… й?

Впервые Титан проявил какое-то подобие интереса. Подошел к Салу, отобрал у него опустевшую сумку и задумчиво провел по бумажке пальцами. Я заметил наколку на одном — перстень с кругом посередние, похожим на вытаращенный глаз.

— Ты у нас перелетная пташка, да? — Испытующий взгляд, казалось, буравил меня на сквозь. Наверное, Титан ничего такого не имел в виду («Он не может ничего знать, не может!» — убеждал я себя), но я все равно закрылся, спрятался от сканера его глаз, заполз глубоко внутрь своей головы, захлопнув по пути все двери. Осталась только крохотная замочная скважина, из которой просачивался лучик света. И на его конце я видел чужую комнату и людей в ней, далеких, как соседняя галактика.

— Обшмонай его, — донеслось до меня.

Я почувствовал лапищи Метра на своих карманах и вяло пожалел, что не додумался припрятать получше мобильник и деньги, которые удалось скопить.

— Откуда такой богатенький? — поднял густые брови Титан, тыкая пальцем с перстнем в экран моего смартфона.

Мне дали глотнуть воздуху и тряхнули, когда молчание затянулось. Зубы клацнули, я чуть язык не прикусил, но кое-как выдавил заученное:

— Из Дании. От меня приемная семья отказалась.

— Не гони! Нету такого города, — заявил Сало, прикладывая к сисятой груди мою рубашку, которая не смогла бы на нем сойтись даже с помощью магии.

Не знаю, почему, быть может, от зашкаливающей дебильности всей этой ситуации, но меня вдруг проперло на ржач.

— Это страна, — хихикнул я. — Про нее Андерсен еще писал, знаете? — Вид туповато-пустых глаз вокруг заставил меня фыкнуть громче. — Ну, «Снежная королева»? «Огниво»? «Гадкий утенок»?

— Ты, бля, кого тут назвал гадким? — Выскочил вдруг вперед какой-то парниша с плоским носярой и широко расставленными, косоватыми глазами.

— Сатана, изыди! — заорала очень к месту ворона, выкручиваясь из хватки Мерлина и широко разевая клюв.

От неожиданности оскорбленный Андерсеном споткнулся, зацепился ногой за мой пакет и нырнул носом в пол. Рядом грохнулся с громким стуком опрокинутый подарок Ника.

— А это еще что? — Сало бросил рубашку, ловко распотрошил мешок и уставился на извлеченную оттуда коробку с парусником на крышке.

Мне стало не смешно.

— Не трогай, — тихо сказал я, приписывая вторым номером в своем списке жирдяя с загребущими лапами.

Пропустив мои слова мимо ушей, Сало полез в коробку.

Не знаю, как это у меня вышло — башка в тот момент отключилась. Только что я болтался тряпочкой в суровых объятиях Метра, и вот: бац! Баскетболист валяется поперек кровати, а я — в полете над поднимающимся с пола Утенком — впечатываю оба кеда в заветную мишень: брюхо жиробасины.

Дальнейшее запомнилось мне смутно и какими-то вспышками — это, наверное, звезды сыпались из глаз, когда очередной удар приходился в черепушку. Мне повезло, что комната была такая маленькая: желающих покарать меня за борзость оказалось раза в три больше, чем квадратных метров, так что борцы за справедливость сильно мешали друг другу. Титан, к сожалению, тоже это понял. Один окрик — и в помещении резко стало больше кислороду.

Я обнаружил, что лежу на полу у одной из тумбочек. В башке шум, по губам течет что-то теплое. А ведь вроде почти к двери прорвался и жиробасину из нее выпинал.

Передо мной нарисовались Титановы шлепки. Я поднял глаза. Парень склонился надо мной с почти доброй улыбкой на лице, в руках — порванная сбоку коробка, в прореху видны пакетики с деталями.

— Ты теперь мой, Андерсен, запомни. И ничего своего у тебя быть не может.

Титан разжал пальцы. Подарок упал на пол, и резиновая подошва вдавила его в линолиум. Что-то внутри жалобно хрустнуло, подаваясь.

— А хрен тебе, — спокойно сказал я.

Откинул голову на плечо, а потом изо всех сил треснулся виском о массивный деревянный угол. В глазах потемнело, закрутилось воронкой. Голоса слились в белый шум, который прорезал крик:

— Держите, убьется!

Но я успел: успел долбануться о тумбочку еще раз.

[1] CPH — Copenhagen, LED — Leningrad. Международные обозначения пункта отбытия и прибытия в воздушных пассажирских перевозках.