14. Горелая. Грев

Поговори со мной. Скажи, зачем мы так глупы?

Мечтаем жить и умереть в Париже,

В то время, когда вот оно, счастье,

Намного ближе — в мирах астральных.

Закрой свои глаза, и мы с тобой окажемся в Австралии.

ЦеРН. Осенний рэп.

«Дурдом» все больше напоминал корабль, несущийся по волнам под всеми парусами, а у руля — никого. Обед подали с опозданием, потому что часть работников столовки сразила та же неизвестная хворь, что отправила в медблок всех воспов — ну, кроме тех, кто еще заседал на толчке. Оставшаяся часть тружеников кастрюли и поварешки пребывала в глубоком унынии: ведь если проверка, которая неизбежно последует по факту массового отравления или эпидемии, выявит, что рассадником заразы явилась именно столовая, то полетят головы — в белых наколках и колпаках.

Дети на обед шли вяло: некому было дать привычную команду и построить парами. К тому же гораздо интереснее было во дворе и на площадке. Все правила безопасности были забыты, и мальки висели на деревьях и заборах, лезли на крышу гаража и пожарную лестницу, играли в песке, предназначенном для посыпания дорожек, а то и вовсе выгуливали за пределы территории без всякого спросу — короче, делали то, что делать им обычно категорически запрещалось.

Народ постарше тоже явился за хавчиком не в полном составе: опасались травануться. Уже прошел слух, что пшенка, которую давали с утра, была холерная, а кому охота рассекать по «Дурдому» в штанах цвета хаки и с интересным запахом вместо парфюма? Лично я к дурдомовским слухам относилась скептически — проверки они зачастую не выдерживали. Поэтому я снова невольно оказалась в эпицентре событий, на сей раз развернувшихся именно в столовке.

Когда я пришла подкрепиться, тут уже кипела стихийная туса, мало напоминавшая обязательное мероприятие в актовом зале. В центре внимания кучки пацанов и девчонок из средней и старшей групп были Розочка и Тухлый, взобравшиеся на стол. Тухлый изображал из себя битбоксера, а Розочка под его «дунц-дунц» начитывал репчик собственного сочинения. И то, и другое вызывали горячий отклик в массах, топавших ногами, свистевших и колотивших ложками в такт. Финальный аккорд в эту сцену вносила повариха теть Люда, отчаянно, но безуспешно пытавшаяся согнать творческий дуэт со стола поварешкой. В ответ на ее атаку Розочка только еще пуще «жег глаголом»:

Вы все здесь больны: Аня, Саша, Катя, Витя.

Хоть одного здорового мне покажите!

Ваше поведение нуждается в коррекции,

Поставит вам диагноз анальная инспекция.

Лечиться не хотите? Как будто вас спросили.

Назначим принудительную калотерапию.

Дерьмом залепим уши, говном накормим рот,

Чтобы получился здоровый идиот.

— А теперь все вместе! — подзадорил публику битбоксер.

Рок — это кал,

Система — кал.

Восп, ты меня реально достал.

Чтоб ты себя до бровей задристал!

Рок — это кал,

Система — кал.

Я вздохнула и пошла к опустевшему раздаточному окошку, у которого копошился Лопасть, к музыке, очевидно, равнодушный. Подойдя поближе, я увидела, что пацан без зазрения совести набивал карманы толстовки котлетами, собирая их прямо с тарелок.

— Эй, ты чего делаешь?! — справедливо возмутилась я. — А что остальным останется? Макароны с таком?

— Ва это, — невнятно промямлил Лопасть, у которого еще одна котлета была во рту. — Хавшиком запафаться надо. Так всевда делают, ковда война там или пвиводная катаствофа.

— А у нас что? — спросила я, кивая на разошедшихся фанатов репа. — Война или катастрофа?

— И то, и двугое.

Кстати, у меня возникло ощущение, что запасливый Юрка прав. Потому что в столовку вступили титаны, направляясь к обездоленным котлетами тарелкам. Лопасть бодро глотнул компоту и пустился наутек, явно намереваясь слиться с массовкой, скандирующей припев. Но тут Розочка МС заприметил вновь прибывших и вдохновился на импровизацию:

Есть в «Дурдоме» идиоты особой породы.

Встречайте, только у нас: жополизы-говноёбы!

В цепи пищевой — первое звено,

К жопе хозяйской ближе всего.

Ну, подумаешь, сраки. Зато, очень вкусно,

Можно на хлеб намазывать густо.

Жополиз никому не отдаст свое место,

Он сделан из особого дерьмового теста...

Дальше местный Оксимирон дочитать не успел. Со звериным рыком титаны устремились на врага. Естественно, уже хорошо разогретые фанаты бросились на защиту кумира. Начался тотальный махач с применением подручных средств в виде столовых приборов, тарелок и стульев. Теть Люда спаслась бегством, ловко фехтуя поварешкой. Я потихоньку упятилась на кухню, где набрала котлет прямо из кастрюли. Нет, я не собиралась делать запасы на голодные дни. У меня возникла другая идея.

Бедолага Андерсен наверняка все еще сидел взаперти, а на фоне общего кризиса, не думаю, чтобы кто-то вспомнил, что его тоже надо покормить. Конечно, ключа от кладовки у меня не было. Запасной имелся у вахтера, но тот, почуяв, что пукан вот-вот рванет, запер свою будку и утрюхал то ли в сортир, то ли в медпункт. Да и не выдал бы он мне ключ в любом случае — даже ради снабжения голодающих гуманитарной помощью. Так что я надеялась, что съестное пролезет под дверь чулана — по моим наблюдениям, между ней и полом темнела щель.

К котлетам я добавила нарезанный хлеб и сок «Фруктовый сад» с соломинкой. Сок обнаружился под столом с кастрюлями: одна из коробок стояла открытой, и внутри виднелись зеленые и оранжевые пакеты — наверное, подарок очередных спонсоров. Пусть вот теперь послужит благому делу.

Когдя я добралась до заветной кладовки, коридор уже давно опустел: дурдомовцы либо вовсю отрывались на солнышке во дворе, либо вливались в движуху, судя по звукам, набиравшую размах в столовке.

Я приложила ухо к крашеной в желтый двери. Тихо. Может, Андерсена все-таки выпустили? Тогда, где он? Пацаны из его группы сейчас в столовой в полном составе.

Склонившись к замочной скважине, я попыталась заглянуть внутрь. Глупо, конечно. Там же темно! И воняет. Прямо как в туалете у мальчишек по утрам. Есть у нас такие фрукты — уже вроде не мелкие, а все ссутся.

Еще немного послушав тишину, я постучала.

— Денис, ты там?

О! Почудилось мне, или внутри, и правда, раздался шорох?

— Денис? — Я стукнула в доски еще раз.

— А кто спрашивает? — глухо донеслось изнутри.

Блин, он тут! Кикиборг долбанутый в натуре запер Андерсена в чулане! Или это Канцлер ему велела? Не знаю, почему, но мне по какой-то причине не верилось в то, что директриса способна на такое. Ведь Денис же больной еще! У него сотрясение. Парню лежать надо, а его во «дворец»!

— Это я, Настя, — торопливо ответила я. — Ну та, из изолятора.

— А что ты тут делаешь? — В голосе Андерсена звучало неподдельное удивление.

— Лопать тебе принесла, — сообщила я. — Котлеты будешь? Еще хлеб есть.

— Спасибо, но… Может, ты лучше кого из пацанов позовешь? В смысле, я против девочек ничего не имею! Просто, ну… — Денис замялся, словно подбирая слова. — Тут не очень чисто.

На мгновение я зависла, а потом соотнесла смущение Андерсена с запашком из кладовки. Его что, в туалет не выводили?! Вот сволочи!

— А я не войду, — успокоила я беднягу. — У меня ключа нет. Я тебе под дверь подпихну. Там щель, заметил?

— Погоди, а тебя разве не воспы послали?

Блин, вот мы и подошли к сути вопроса. С какого перепугу я торчу в коридоре с тарелкой котлет и хлеба?

— Не-а. Тут сейчас такой бардак творится. Вот я и подумала: про тебя забыли, наверное. Ну и решила поесть тебе принести.

— А-а, анархия, — понимающе протянул Андерсен.

У пола поскреблось.

— Слушай, там узко. Котлета не пролезет.

— Пролезет, — возразила я. — Придется только ее сплющить. Если ты, конечно, не против плющенных котлет.

— Не против. А… у тебя воды нет, случайно?

Ну вот, так и знала! Пить ему тоже дать забыли. Или воспы специально решили Андерсена жаждой заморить?

— Есть сок. — Я отлепила от пакета трубочку в пластиковой упаковке. — Я соломинку под дверь подсуну. Думаешь, у тебя так пить получится?

За дверью смущенно фыркнули:

— Попробую. Блин, хорошо, тут никто не увидит, как придется раскорячиться.

Я положила у щели сок с воткнутой в него трубочкой и раздавила котлету на листочке, вырванном из тетради. Так скоро в ней совсем страниц не останется! Пока Андерсен хлюпал соком и чавкал котлетами с хлебом, я сообщила ему последние новости: о спонсорах, концерте, говнобунте и махаче в столовке. Даже о предсказаниях Вороны упомянула — ведь все они сбылись!

Когда мой фонтан иссяк, какое-то время мы молча сидели, каждый по свою сторону двери, и пытались осмыслить недавние события.

— Как думаешь, что случилось с воспитателями? — спросил наконец Андерсен. — Странно как-то, что они заболели, а дети — нет. Ведь и те, и другие в столовке едят.

— Честно? Думаю, траванул их кто-то, — призналась я. — Взрослые и мы питаемся из разных котлов, с разной посуды. Даже готовят сотрудникам на другой воде, и продукты для них берутся получше. Достаточно было что-то подменить… Или в воду сыпануть. Долго ли, умеючи-то?

— Но зачем? И кто это мог сделать? Мерлин? Подозрительно как-то все это: печенье, предсказания...

Новенький, и правда, был еще совсем зеленый.

— Может, воспам отомстить за что-то хотели. Или предупредить. Мало ли, у кого на них зуб. Мерлин мог просто слышать что-то. Меня больше другое интересует: чем все кончится?

— Ментами? — Андерсен беспокойно завозился за дверью.

Я задумчиво пососала сок — захватила из столовки пакетик и для себя, хоть какая-то радость от спонсоров будет.

— Не, сор из избы выносить Канцлер не захочет. Думаю, она уже подкрепление вызвала: воспов, у кого сегодня смены нет, и хабзайцев до кучи. И знаешь, когда они прискачут, то тут, — я слегка постучала по двери чулана, — будет самое спокойное место.

— Что еще за зайцы?

От искреннего недоумения в голосе Андерсена я прыснула, забрызгав соком кофту. Нет, ну он точно будто не с Дании, а с Луны свалился.

— Да бывшие. Выпускники. Они теперь в хабзе учатся. Ну, в колледже типа. Канцлер их всегда высвистывает, когда порядок надо навести, а воспы не справляются. Такое не часто бывает, но случается.

— И что, помогает?

— Ага, — я булькнула соком, приканчивая пакет. — Потом неделю еще все притихшие ходят по стеночке.

— Они что, бьют вас, что ли? — донесся из-за двери наивный вопрос.

— С этим титаны вполне справляются, — хмыкнула я. — А хабзайцы… Ну, эти больше авторитетом давят. Их же знают все, и они — всех, как облупленных.

Мы снова замолчали. Шум и вопли в столовке вроде начали затихать. Наверное, резерв с Кикиборгом во главе уже прибыл. Кстати, Борисычу лучше будет стопудово на глаза не попадаться, потому как он невыспавшийся и еще с «ночи баррикад» злой.

— Слушай, — я решила, пока была такая возможность, прояснить один важный вопрос, — а правда, что Тля твой брат?

— Чего?!

Так я и думала! Вот Киса, пизда брехливая!

— Да ничего. Проехали.

Но Андерсен не успокоился, пока не вытащил из меня подробности гуляющей по «Дурдому» байки.

— А что сам Тля говорит? — спросил он после некоторого раздумья.

— Да в том-то и дело, — я покусала соломинку от сока. — Он вроде как сам тебя братом называет, если Киса не врет. Хотя, когда под витаминками, галики бывают, конечно. Так что ты его слова не принимай всерьез.

Денис снова помолчал немного, а потом вдруг выдал:

— Не может он моим братом быть. Большой слишком. Он же ведь школьник уже, так?

Не, ну меня после семи лет в «Дурдоме» уже мало что удивляет, но все же!

— В третий класс ходит. А что, если б он младше был, это бы что-то меняло?

Андерсен снова завозился за дверью, а потом ответил едва слышно:

— Понимаешь, моя мать… Она пропала четыре года назад. Просто ушла из дома, и все. Так что, может, у меня и есть брат. Или сестра. Но точно не Тля. Хотя, если бы я мог выбирать родственников, то его бы выбрал. Он хороший пацан.

Настала моя очередь молчать, неловко теребя пластиковую соломинку.

— Поэтому тебя в детдом забрали? — наконец, решилась спросить я. — Отец воспитывать не захотел?

— У меня нет отца, — донеслось из-за двери.

И снова мы оба молчали. В столовке тоже все затихло. Только шебуршалось что-то укромно дальше по коридору. Может, мышь?

— А нас папа бросил. — Вдруг вырвалось у меня само собой. — Мне тогда шесть было, а Варюшке два. Мы с мамой остались. В пригороде жили. Дом у нас был большой, красивый, с садом. Однажды мама нас спать уложила. А сама дом подожгла и ушла. Варюшка спала уже, а я нет, потому что мама мне в тот день купила плюшевого слона, которого я давно хотела. И слона этого она мне в постель взять разрешила.

Я заметила, что обмотала трубочку вокруг указательного пальца, и теперь стала затягивать ее туже. И еще туже.

— Меня пожарники спасли. Я пыталась сестру вытащить, но она в дыму задохнулась. А меня пожгло сильно: лицо, руки. Потом мне сказали, что маму нашли и в психушку положили. В голове у нее повредилось что-то, когда отец ушел. Она там и сейчас лежит, на психе.

— А твой папа? — Донеслось тихо из-за двери. — Почему он тебя не взял, когда ты поправилась?

Палец онемел. Я чуть распустила удавку, чувствуя, как покалывают изнутри болезненные иголочки.

— У него новая семья. Новые дети. Зачем ему дочь-уродина?

— Ты не уродина! — Голос Анлерсена внезапно прозвучал совсем близко — наверное, он лег на пол и прижался губами к самой щели. — Не надо так говорить.

— Бла-бла-бла! — фыркнула я. — Красота не главное, главное внутри — это заебись как меня утешает. Думаешь, кто-то будет рассматривать мою душу? Думаешь, кому-то интересно, что под этими шрамами?

— Мне интересно.

Блин, неужели он, правда, это сказал? Если и так, то он уже наверняка пожалел об этом. Только… как же его рисунок? Тот, что я нашла в мусорном ведре, разгладила и положила в комнате под пресс?

Внезапно меня захлестнула злоба: на себя, на свой язык, который никак не мог спокойно лежать за зубами; на Андерсена, болтавшего о том, о чем знать ничего не мог. Откуда ему?! У него же внешность киноактера или модели. Все девки так и набивались в изолятор хавчик носить, чтобы только на него глянуть! Таким, как он, везде двери открыты. Вон, даже в «Дурдоме» к нему особое отношение, несмотря на косяки. Другому бы за меньшее в «санаторий» путевку выписали, но у Малышева же папик-спонсор!

— Значит, тебе интересно? — прошипела я, снова перетягивая палец так, что в глазах потемнело. — Ну да, ты же у нас хуёжник. Настоящие хуёжники все с приветом. Тебе должны всякие калеки и уроды доставлять. Ты на них руку набиваешь, да?

— Ты о чем?

Я треснула рукой по двери:

— Да о твоем творчестве! Кстати, я знаю, что такое «купина» — прогуглила. Так вот, я тебе не гребаный куст! И в Бога я не верю! И никуда никого не поведу!

Я вскочила на ноги и бросилась прочь по коридору.

— Настя, подожди! — донеслось мне вслед. — Настя!

«И сказал Господь (Моисею): Я увидел страдание народа Моего в Египте и услышал вопль его от приставников его; Я знаю скорби его и иду избавить его от руки Египтян и вывести его из земли сей (и ввести его) в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед...» (Исход. 3: 7-8).