7. Денис. Вселенная по Королю

Солнце — центр вселенной,

Но оно внутри нас

Или горит на острие твоих папирос

Бабангида. Огонь

— Сильно помяли? — поинтересовался Король, окидывая сочувственным взглядом мою куртку с почти оторванным рукавом.

Я пощупал горячо пульсирующий нос. Успевшая засохнуть кровь забила ноздри, но сломан он вроде не был.

— Жить буду.

— Осилишь? — Король задрал голову.

Я тоже посмотрел вверх. Небо над нами расчерчивала полосками пожарная лестница. Блин, мы что, за этим пришли сюда, на зады «Дурдома»? Стальные ступеньки, довольно хлипкие и очень скользкие на вид, шли до самой крыши, оканчиваясь там парой поручней.

— Думаю, да, — я пожал плечами и подхватил рукав, норовящий сползти к локтю. — А на земле поговорить у нас никак не получится?

Парни, с интересом следившие за нашим разговором, гоготнули и перекинулись понимающими взглядами. По ходу, я невольно стал участником шоу, которое тут показывали регулярно. Интересно, как оно называется? «Слабо?» «Момент истины?» или «Смех с доставкой на дом»?

Король совершенно невозмутимо натянул на руки перчатки:

— Поговорить — да, а вот кое-что тебе показать — нет. У тебя есть, что надеть? — Он вытянул перед собой руку, обтянутую потертой черной кожей.

Я вынул из кармана связанные Милой перчатки. Последний год я с ними не расставался, так что шерсть от частых стирок покрылась катышками, а в одном месте появилась штопка. Кровь с них давно отстиралась — по крайней мере, ее было не видно. Но я знал, что она все еще там: глубоко впиталась в нити, став с ними одним целым, так же как она стала частью меня. Кровь человека, которого я убил.

Я мог бы просто выбросить перчатки, но предпочел сохранить их — как напоминание. Они помогали, когда мне было плохо. И не позволяли слишком радоваться, когда я чувствовал, что все хорошо. Потому что я имел свои причины, чтобы жить дальше, но не считал, что достоин того, чтобы жить счастливо.

— Эти не подойдут, они без пальцев. — Король повернулся к своим «вассалам». — Одолжите ему что-нибудь.

Ко мне тут же протянулись пара варежек и перчатки грубой вязки. Я выбрал перчатки.

Лестница начиналась довольно высоко над землей — специально, чтобы дети не достали. Но Король был такой длинный, что просто подпрыгнул, уцепился за нижнюю ступеньку и втянул себя наверх. Поднявшись немного, он остановился, глядя вниз и поджидая меня.

С подпрыгу у меня ничего не получилось, но пацаны подставили сцепленные замком руки, и вот я уже лез вслед за Королем. Перчатки немного скользили, но это все лучше, чем пальцы к металлу приморозить. В старом интернате я довольно активно занимался спортом: тренажеры, бег. Даже на паркур ходил — тут я Цаце не соврал. Все по предписанию психолога, который там со мной возился. Типа физическая нагрузка отвлекает от мрачных мыслей, а контроль над мышцами помогает строить тараканов в голове. Так что подъем дался легко, хоть титаны гребаные и наваляли мне по ребрам.

Я вылез на крышу, шумно дыша ртом: в носу щекотали кровавые сгустки. За Королем тянулась по снежной целине цепочка следов. Он стоял в паре метров от края, сунув в рот сигарету, и рылся по карманам в поисках зажигалки.

Когда я подошел, ежась от колкого ветра, Артур протянул мне мятую пачку:

— Будешь?

— Спасибо, не курю.

— Правильно. Здоровье надо беречь смолоду, — улыбнулся он.

Улыбка была странная: будто в ней принимала участие только одна половина лица, а вторая оставалась серьезной, неподвижной и задумчиво наблюдала за тобой. И дело было не в разбитой губе.

Король наконец подкурил и пошел через крышу. Я потопал за ним. Здесь ходили и раньше: старые следы припорошил снег, но не смог скрыть их до конца. Кто-то отметился граффити на вентиляционных трубах — так, по-детски: пара матерных слов и кивающие головками хуйцы.

Мы остановились у края, того, что над фасадом. Артур молча курил, прищурившись и глядя над макушками деревьев в сторону школы. Двор под нами был пуст: все уже вернулись с уроков и обедали. Мой желудок напомнил о том, что и в него неплохо бы что-то закинуть, но я велел ему заткнуться.

Интересно, зачем Король притащил меня сюда? Что он хотел показать? Макушки голых тополей? Крыши гаража и бассейна? Кусок школьной территории, беспорядочно заросший кустами? Жилые дома вокруг на уровне третьего этажа?

— Чего ты боишься? — вдруг заговорил Артур, все еще не глядя на меня.

— Боюсь? С чего ты взял? — «Что за странный вопрос?»

— Все люди чего-то боятся. Смерти. Бога. Боли. Болезней. Старости. Блять, даже темноты и трещин в асфальте. А чего боишься ты? — Наконец он перевел взгляд на меня. В его глазах плескалось море.

— Зачем тебе это? — Я поднял глаза к свинцовому небу. Оно было так близко, что казалось: протяни руку, и она погрузится по локоть в набухшую зимой тяжелую вату.

— Когда я знаю, чего человек боится, мне проще его понять.

Вот мы и подошли к сути.

— Но почему ты хочешь понять меня? Почему со мной возишься? Вы с пацанами помогли мне, — я повернулся и взглянул Королю в лицо. — Почему? Не из-за Тли же. Вам на него пофиг.

— А тебе не пофиг. — Король коротко затянулся и выпустил дым в сторону, скривив губы. — Вы что, действительно братья?

Я шмыгнул носом.

— Нет.

Артур согласно прикрыл веки:

— Так и думал, что это пиздеж. Тогда нахуя?..

— Я обещал ему кое-что. — неохотно добавил я.

Король смогнул, втянул в себя новую порцию дыма. Без перчатки его пальцы на морозе стремительно краснели.

— Вопрос в том… — ветер подхватил дым его слов, не успели они сорваться с губ, — как далеко ты готов зайти, чтобы сдержать обещание.

Я пожал плечами.

— Тебя-то хуле это ебет?

— Меня ебет все, чувак, — Король выдохнул остатки дыма. Зелень его глаз говорила о весне в краю снега и зимы. Будто он был Апрелем из сказки «Двенадцать месяцев». — Все в этом мире взаимосвязано, и мы с тобой тоже.

— Ну… — мой взгляд сбежал от его подснежников в проезд между домами, обрамленный пористыми от грязи сугробами. — Если учесть, что мы дышим одним воздухом в помещении размером 4 на 2, между нашими кроватями едва ли больше метра и каждый вечер мы видим друг друга в труселях, то да, между нами, несомненно, очень тесная связь.

Король ухмыльнулся и хлопнул меня по плечу:

— Смотри шире, чувак. Один умный человек сказал, что все мы состоим из космической пыли. И в нас, и в звездах — одни и те же элементы. Мы — это атомы и пустота. И я, и ты, и вон та собака на поводке, и сугроб, на который она ссыт, — связаны простым фактом нашего существования. Все частицы вселенной взаимодействуют между собой, и расстояние между ними не имеет значения. Я часто прихожу сюда, чтобы вспомнить об этом.

Я посмотрел на собаку, оставившую на сугробе желтое пятнышко, и облегченно трусившую за толстой хозяйкой.

— Знаешь, другой умный человек как-то сказал, что у меня проблемы с ЧСВ, если я думаю, что стоит мне споткнуться, в Японии происходит землетрясение. И теперь ты хочешь убедить меня в обратном?

— Не обязательно землетрясение, — Король махнул рукой с сигаретой, и огневеющий пепел посыпался в пустоту, — но этот твой мудрец ухватил суть. В ебло прилетает тебе, а больно может быть и нам. Понимаешь?

Я натянул шапку поглубже на уши, уже горящие от ветра:

— Я не очень дружу с физикой. Только начал ее учить. Ты не мог бы растолковать попроще?

— Мог бы, — охотно согласился Король и отправил в полет бычок, упавший куда-то на надгробие клумбы у крыльца. — Только ответь сначала на мой вопрос.

— Чего я боюсь?

Я задумался. Когда ты убил свой самый страшный кошмар, ответить на такое трудно. Я думал о запертых квартирах на верхних этажах. О детях-невидимках в них. О тех, кто живет в клетке из боли, стыда, страха и… любви. Да, она тоже может стать замком в твоей тюрьме, и это, пожалуй, самый прочный замок. И в то же время — ключ к свободе. Я думал о том, что только на бумаге человеческая жизнь бесценна. А на самом деле, быть может, кто-то уже купил твою. И даже заплатил за нее в твердой валюте.

Король терпеливо ждал.

Я снял перчатку и утер нос. По руке размазались кровавые сопли.

— Думаю, я боюсь потерять контроль. Способность решать за себя и делать выбор.

Присев на корточки, я принялся оттирать ладонь снегом.

Артур засмеялся, и я удивленно вскинул голову.

— Прости, — он тряхнул головой и опустился на колени прямо в снег. — Это я не над тобой. Просто… хуле ты решил, что вообще что-то тут решаешь?

Этот парень положительно умел выводить людей из себя. Я уже открыл рот, чтобы высказать, что я о нем думаю, когда… все вдруг поменялось местами.

Подо мной было небо. Надо мной — двор и заснеженные клумбы. Прямо по курсу — кирпичная желтенькая стена. Я болтался вниз головой. На крыше оставались только ноги. На них давило что-то тяжелое. Пояс штанов врезался в живот. По ходу, именно за него держал меня Король.

— Чо за на…?! — завопил я, извиваясь. Руки пытались зацепиться за конек крыши, но слепо молотили воздух и соскальзывали. — Хуле ты творишь, урод? Шизоид, бля! Крейзанутый!

Артур молчал. Мир вокруг тоже. Все наши были в столовке, даже вездесущий Мерлин. Оставалась жирная собачница, но ей явно пох, свернусь я нахуй с этой крыши или заползу обратно.

Когда мне надоело орать, этот гребаный псих, Король, спокойно спросил:

— Ну, так что ты решаешь, чувак?

Моя правая рука нащупала конек и вцепилась в него мертвой хваткой, но вторая соскальзывала — короче она у меня, что ли?

— Если ты меня скинешь, сука, я выживу! — прохрипел я задушенным от притока крови голосом. — Вернусь и убью тебя собственными руками. Учти, я знаю, как это делается, ты, уебок жопоголовый! Тогда мы, блять, точно будем связаны, ты и я!

Меня рвануло кверху. Король вообще внешне не качок, но силы в нем, что в тракторе. Может, и правда, потому что псих? Меня он выдернул из пустоты, как уклейку на удочке. Я рухнул спиной на снег, в башке все шло кругом с музыкой. Тряхнул головой, зрение вроде обрело четкость.

Я бросился на этого мудака, схватил за ноги, повалил и сам упал сверху. Колочу его, куда придется, ору, ресницы колют злые слезы. А он лежит себе навзничь, смотрит на меня и ржет, хоть у него битая губа и лопнула.

Я ему:

— Чо ты лыбишься?

А он весь сияет такой:

— Теперь ты понял? Мы все в одном положении: жопой кверху. И система нас за яйца держит и ебет. И в одиночку ни один их нас нихуя не решает.

Бить я его перестал, потому что больных на голову бить бесполезно.

— Пидорас ты, — говорю. — Вот правильно нам на истории говорили, что все философы — пидоры.

— Это, в основном, греки. — возразил Король. — Кстати, может, с меня слезешь?

Тут я сообразил, что сижу верхом у него на груди, а сам о пидорах рассуждаю. В общем, я быстренько скатился на снег, и Король сел. Вид у него был изрядно помятый и пятнисто-белый.

— Ладно, я понял. У тебя туго с абстрактным мышлением, — он сунул руку в карман, за сигой, наверное, но выгреб оттуда только пригоршню ледяной манки. — Давай, я тебе на конкретном примере. Вот Тля твой. Знаешь, чего к нему титаны приебываются?

Я кивнул:

— Слышал, его вроде в карты проиграли.

— Правильно слышал. — Королю все же удалось докопаться до пачки и выбить из нее помятую сигарету. По ходу, у этого парня легкие уже не кислород поглощали из воздуха, а чисто никотин. — Вот сегодня его в «газовую камеру» посадили. Ты его вытащил. Но завтра титаны найдут малька снова и будут только злее. А тебя может и не оказаться рядом. Или они решат сперва тебе темную устроить, чтоб точно уже не лез. В любом случае, чем ты мелкому помог?

Я тряхнул башкой. Вот умеют же некоторые мозги пудрить! Все с ног на голову перевернут.

— Что вообще за хрень тут у вас происходит? Как можно людей в карты проигрывать? Это ж какой-то… рабовладельческий строй! А титанты типа хозяева. Чо вы тут, как овцы! Если бы все просто отказались под Титана с шестерками прогибаться, чтобы он тогда сделал, а? На всех мусорных баков не хватит!

— Ты думаешь, самый умный, да? — Король усмехнулся половиной рта, в которой прыгала сигарета. На подбородке у него подсыхала кровь из губы. — Вот никто раньше тебя додуматься до такой светлой мысли не мог. Теперь смотри: ты думаешь, в «Дурдоме» кто основной?

— Главный, что ли? — Я посмотрел на свои заемные перчатки. Большой палец на правой руке почти протерся. — Ну, если самый… так директор, наверное.

— Директор, — Артур презрительно скривился. — Одна Канцлер — как флаг без рук, окторые его поднимут. А руки тут две: Кикиборг и Кентавр. Ну, завхоз, — пояснил он на мой вопросительный взгляд. — Этот по материальной части, а вот Борисыч… — Король затянулся, щурясь, и стряхнул пепел на снег. — Он у нас знаток человеческих душ. И не только человеческих. — Его взгляд затерялся в свинцовом небе и потускнел, как пыльное бутылочное стекло. — Кикиборг много чего о титанах знает. Хватит, чтобы всей кодлой на малолетку заехать. Но он их прикрывает. Ну а они — делают грязную работу: за него и остальных. Без них вся система рухнет, как дом без цемента, скрепляющего кирпичи. Титаны это понимают, вот и борзеют. А идти против них бесполезно: раздавят, как клопа.

Я схватил горсть снега и с силой сжал пальцы. Холод обжог кожу, она начала неметь. В руку словно вонзились тысячи невидимых ножей.

— Так что, выхода нет? Только терпеть беспредел? А как же тогда говнобунт? Думаешь, я не знаю, кто спиздил из медблока слабительное? Зачем все это, если изменить ничего нельзя?

— Я не говорил, что нельзя, — Король медленно выпустил дым в небо. — Но один ты изменить ничего не сможешь. Только сам пропадешь и малька подставишь.

Я разжал ладонь. Талые льдинки упали на снег. Кожа приняла голубоватый оттенок, рука мелко дрожала.

— То есть, вся твоя лекция по физике с философией, пендель, который чуть не сбросил меня с крыши, — все это типа попытка сказать: Малышев, ты или с нами, или против нас?

Эта скотина даже в лице не изменилась.

— Я бы сказал теперь, когда узнал тебя получше: ты или с нами, или против себя.

— Да? И что я должен буду делать, чтобы пройти посвящение в рыцари? Шпынять мелких? Заставлять их носки мне стирать? Срывать мероприятия? Химичить со жратвой для воспов? Что еще у вас по программе? Может, тебе еще массажик сделать, как Цыпик Титану?

Король закашлялся. По ходу, я все-таки его уел.

— Знаешь, вот с массажиком моя Дашка прекрасно справляется. А «посвящение», как ты его назвал, ты только что прошел. Все, что от тебя требуется: думать головой прежде, чем разносить к ебеням все вокруг или самого себя.

— А что с Тлей? — Не мог успокоиться я. — Я его так не брошу.

Артур только головой покачал:

— Вот же ж… нашел ты себе на жопу «братика». Сплошной геморрой. Он хоть умеет что-нибудь?

— Умеет? — Я удивленно почесал под шапкой. — Ну, кусаться, пожалуй. И еще пиздеть хуйню всякую. Фантазия у него развита, во. А что?

— Да так. Завтра калымить пойдем. Можешь взять малька с собой. Вдруг сгодиться для чего-нибудь.

— Воровать он не будет, — решил сразу предупредить я.

Король чуть бычок не проглотил:

— Да это-то тут причем?! На заработки мы пойдем, понял? Тебе что, деньги не нужны? Выкупишь брателло своего, а он тебе в этом поможет. Только играть с титанами не садись — сразу разденут.

Спускались мы с крыши другим путем. Оказалось, по пожарке лезть было совсем необязательно. Мы прошли по чердаку и выбрались через люк на одну из лестниц.

На обед я, конечно, опоздал. Зато вот на свидание к воспрявшей после принудительного очищения организма Канцлерше попал как раз вовремя. Болгарка уже поджидала меня на группе, чтобы оттащить в зубах в директорский кабинет.

За время, прошедшее с нашей первой встречи, Эльвира Анатольевна похудела, пожелтела и обзавелась парой новых морщин у накрашенного рта. При виде меня морщины сложились в скорбную маску, а лежащие на стопке бумаг руки — в когтистый замок.

— Скажи, пожалуйста, Денис, — начала Канцлер без всяких предисловий, как только мы остались одни, — ты как у нас дальше жить собираешься?

Я уже жопой чуял, к чему все идет — не зря она испуганно сжалась.

— Хорошо. — Голос у меня осип с мороза и звучал так, будто это я только что полпачки сиг выдул, а не Король.

— Навряд ли получится. — Директриса устало потерла ладонью лоб. — Прогул. Самовольный уход. Сломанные перила в школе. Да еще и драка. — Взгляд затаившихся в черепе глаз скользнул по моему пульсирующему в тепле носу.

У меня мурашки по спине успели пробежать прежде, чем я понял: Канцлер не ясновидящая. Она про Колбасу говорит — думает, не только я ему вмазал, но и мне прилетело. Вот и пусть себе думает.

Директриса вздохнула, покрашенные в алый ногти отбили нервную дробь по документам в раскрытой папке. Внутри у меня что-то дрогнуло и оборвалось: «Мое дело! Это наверняка оно!»

Я облизнул языком потрескавшиеся на холоде губы — их тут же защипало.

— Я не нарочно. Так получилось. Он… она… — «Великолепно, Денис! Какое красноречие!»

— Я понимаю. — Канцлер положила на бумаги раскрытые ладони и чуть наклонилась в мою сторону. Ее голос неожиданно смягчился. — После всего, что тебе пришлось пережить, тебе должно быть очень нелегко. Мы оба знаем, что многие бы тебя осудили, но я тебе искренне сочувствую. И потому говорю: Денис, ну нельзя так! Здесь у нас не… — она сморщилась и помахала в воздухе рукой, силясь подобрать нужное слово, но наконец сдалась. — В общем, здесь нормальная жизнь. Нормальные люди. — Канцлер сделала ударение на слове «нормальные», будто было мало повторить его дважды. — А ты что делаешь? Разве так можно? Я не говорю, что ты не прав. Учительница рассказала, из-за чего у тебя произошел конфликт с этим…

— Ковбасюком, — пробормотал я, удивленный тем, что русичка слила припадочного.

— Вот-вот. — директриса кивнула и снова испустила тяжелый вздох. — Мальчик повел себя очень недостойно. Но насилие — это не метод решения проблем. Ты ведь умный парень, Денис. — Канцлер проникновенно посмотрела на меня. — Сам понимаешь: я не могу оставить все это просто так. Вы тогда школу в Хиросиму превратите. Мне придется тебя наказать, хоть мне и не хочется этого делать. А тебе придется понять: нельзя свою правоту доказывать любой ценой. Просто нельзя.

Говорила Канцлер красиво. Профессионально говорила. Наверное, дорогу к директорскому креслу языком-то себе и вылизала. Но у меня все равно было ощущение, будто меня говном накормили, пусть и в красивой обертке. Потому что во время разговора костистые пальцы с лакированными ногтями все поглаживали бумаги в деле, фотографию на котором со своего места я не мог рассмотреть...

Остаток дня я провел, надравивая лестницы в «Дурдоме» под неусыпным оком Болгарки. Я знал, что на этом моя трудовая повинность не закончится: в школе поджидали искалеченные перила, которые требовалось отремонтировать и покрасить под руководством завхоза.

Титаны обнаружили меня ползающим по ступеням, вооруженный полотерной щеткой и ведром с мыльной водой. При воспитке сделать они ничего не могли — к большому разочарованию Утенка, щеголявшего великолепным фингалом и ссадиной на лбу там, где я его о мусорку приложил. Так что эти ушлепки сделали вид, что они что-то забыли внизу, и протоптались пару раз по свежевымытому прежде, чем Болгарка на них наорала. Сало, правда, ухитрился харкнуть в ведро, когда она отвлеклась на его товарищей. Но воду я сразу поменял.

В общем, жизнь показала, что Король был прав: система жестко взяла меня за яйца. А я… Я собирался так же жестко въебать ей в ответ.